Текст книги "Изнанка любви, или Опыт трепанации греха в толковании авторитетов. Анонс книги"

Г. И. Сергацкий
Изнанка любви, или Опыт трепанации греха в толковании авторитетов
Анонс книги

© Г. И. Сергацкий, 2014

© Продюсерский центр Александра Гриценко, 2014

© Интернациональный Союз писателей, 2014

© Издательство Виктора Ерофеева, 2014

* * *

В чем повинен перед людьми половой акт – столь естественный, столь насущный и столь оправданный, что все как один не решаются говорить о нем без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в серьезной беседе?

М. Монтень

Любовь является высказыванием самой глубокой, самой сокровенной правды о человеке, поэтому взаимное влечение мужчины и женщины, супружеский акт – не есть явление чисто биологическое, ибо оно затрагивает саму суть человеческого существования.

Иоанн Павел II

Издеваться над любовью – значит поистине понять ее.

Парафраз афоризма Паскаля в отношении философии.

– Ты считаешь меня многоученым – спросил как-то Конфуций у ученика.

– А разве нет? – ответил тот.

– Нет, – сказал Конфуций, – я лишь связываю все воедино.

Конфуций

Оглавление

ПРИГЛАШЕНИЕ, или Совокупление как интрига.

I. ВВЕДЕНИЕ, или Пояснения к проекту дискредитации любви

1. Терминология (словарь, ералаш, импровизация)

2. Мотивация (соперничество, интерес, самокопание)

3. Объект (мистика, конфликт, преступление)

II. ДУША, или Алчущий дух в арендованном теле

1. Загадка (гадание, бездна, зеркало)

2. Интерфейс (осязаемое, неосязаемое, транслятор)

3. Разгадка (желание, бытие, призрак)

III. ЭРОС, или Пленение души Демоном плоти

1. Владыка (туман, потребность, сублимация)

2. Дьявол (зной, бессилие, виновник)

3. Иллюстрации (опьянение, герой, индикатор)

IV. ПОХОТЬ, или Анально-генитальные аргументы любви

1. Гримасы (испуг, психотравма, искупление)

2. Мерзость (воображение, унитаз, приправа)

3. Квинтэссенция (клоака, ненависть, опасность)

V. СТЫД, или Муки совести в оковах Дьявола

1. Судья (совесть, сострадание, справедливость)

2. Грех (скверна, стресс, страдальцы)

3. Ложь (жмурки, плутовство, этика)

VI. ПАРТНЕРЫ, или Перипетии генитальной войны

1. Выбор (самец, стратегия, дружба)

2. Измена (пресыщение, использование, бумеранг)

3. Статус-кво (кокетство, протест, равноправие)

VII. ОДИНОЧЕСТВО, или Душа в поисках приюта

1. Робинзон (страх, мудрец, конец)

2. Шанс (вызов, жажда, спасение)

3. Иллюзия (физиология, психология, философия)

VIII. АЛЬТЕРНАТИВА, или Блуждание души в экскрементальном пространстве

1. Болезнь (бремя, тупик, отчаяние)

2. Врачевание (церковь, наука, пипл)

3. Компромисс (привычка, оправдание, спираль)

ПОСТСКРИПТУМ, или Островок боли… в океане равнодушия

ПРИГЛАШЕНИЕ, или Совокупление как интрига

Лучший способ сделать успешный проект – задать себе вопрос, на который не знаешь ответа.

Ф. Коппола

Если бы кто-то приподнял завесу над загадкой того, что сегодня называют «щель» или «дыра», если б кто-то объяснил хотя бы частично ту тайну, которая окружает явление, именуемое «непристойным», мир перестал бы существовать. Этот непристойный страх, сухой, раздолбанный взгляд на вещи и придает нашей сумасшедшей цивилизации форму кратера. Этот кратер и есть та великая зияющая пропасть небытия, которую титаны духа и матери человечества носят между ногами. Человек, чей дух жаден и ненасытен, человек, заставляющий визжать всех этих подопытных кроликов, хорошо знает, что ему делать с энергией, таящейся в половом влечении; он знает, что под панцирем безразличия всегда можно найти безобразную глубокую незаживающую рану. И он знает, как вонзиться в нее, как уязвить самые сокровенные ее глубины. Ему не нужны резиновые перчатки. Он знает, что все, подвластное интеллекту, – лишь оболочка, и потому, отбросив ее, он идет прямо к этой открытой ране, к этому гниющему непристойному страху. И даже если от этого совокупления родится только кровь и гной, все равно в нем есть живое дыхание жизни. Сухой, раздолбанный кратер, может быть, и непристоен. Но бездействие еще непристойнее. Паралич – богохульство более страшное, чем самое ужасное ругательство. И если в мире ничего не останется, кроме этой открытой раны, мир будет жить, потому что она не бесплодна, хотя и родит только жаб, летучих мышей и ублюдков.

Г. Миллер

Возлюби ближнего своего? Нет, спасибо!

С. Жижек

[1]1
  «Интрига (от лат. intricare – запутывать) – скрытные действия неблаговидного характера для достижения какой-либо цели; происки; козни» (Словарь иностранных слов). Далее «примечания находятся как бы «во вне книги», свидетельствуя о зависимости автора от чужой мысли и от других книг, и вместе с тем о его начитанности» (Иоанн Павел II).


[Закрыть]

«Все, что должно оставаться в тайне и неизвестности и стало явным, известно как жуткое» (Ф. Шеллинг). «Природа насмешки ради оставила нам любовь, это самое шалое и самое пошлое из наших занятий, дабы таким способом уравнять глупого с мудрым и нас с животными» (М. Монтень). «Он (секс) до сих пор остается порождающей энергией, силой, обеспечивающей продолжение рода, источником как самого большого удовольствия, так и самой глубокой тревоги для человеческих существ» (Р. Мей).

Замечено, что «в секунде оргазма сосредоточен весь мир» (Г. Миллер). «Маленькую смерть» дарит нам наша сексуальность, которая для одних – «великий бог» (Платон), для других – «оазис ужаса в пустыне скуки» (Ш. Бодлер). «Сексуальность – слишком сильное для человека чувство: оно сжигает нас, разоряет и опустошает, мы не в состоянии соответствовать его нечеловеческим требованиям» (П. Брюкнер). «…Как раз со сферой пола и связано в человеке и самое темное, и самое жуткое, но в то же время и самое светлое, и самое творческое в нем» (В. Зеньковский). «Укус любви – момент враждебности и агрессии[2]2
  «Агрессия – это любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения» (Р. Бэрон и Д. Ричардсон). «Агрессия определяется не вредом, а его сочетанием с намерениями» (Р. Фрэнкин).


[Закрыть], который, как правило, наступает во время оргазма, но может быть украшением и всего любовного процесса – имеет конструктивное психофизиологическое назначение, настолько же приятное (если не более) для женщины, насколько оно экспрессивно для мужчины» (Р. Мей). «Сексуальное наслаждение, бесспорно, есть высший предел ощущений, доставляющих удовольствие; фактически оно становится образцом, с которым сравниваются все другие виды наслаждений и по отношению к которому все они, по общему согласию, оказываются в лучшем случае лишь бледным отражением, а в худшем – слабой имитацией или подделкой» (З. Бауман).

«Секс лежит в основе жизни, и мы не сможем научиться ценить ее, пока не научимся понимать секс» (Г. Эллис). «Любовь дает на все ответ, но пока ты ждешь этого ответа, секс поднимает довольно интересные вопросы» (В. Аллен). «Сегодня никто не хочет видеть того, что эротизм – это безумный мир; мир, эфирные очертания которого лишь прикрывают адскую глубину» (Ж. Батай). «Поэты – романтики, у которых Юнг черпал свое вдохновение, представляли психологических монстров[3]3
  «Монстр – и в мифологии, и в кино – определяется как злонамеренное существо, обладающее разрушительной силой и представляющее угрозу для людей» (Ж. Парис). «Понятие монстра, по сути своей – юридическое понятие, в широком смысле слова, конечно». «Скажем так: монстр есть сочетание невозможного и запрещенного» (М. Фуко).


[Закрыть] в виде тени – той нашей части, куда не пробивается свет разума. Внутренние чудовища селятся в тени, поскольку их природа иррациональна» (Ж. Парис). «Эротика сегодня представляет собой тайну, которую вытащили на поверхность и опошлили, но так и не раскрыли» (С. Ключников).

«Что бы ни говорили о сексе, достойным занятием его не назовешь» (Х. Лоренсон). «Любовь – это совсем не то, что вы думаете» (Д. Уэст). «Любовь – чудовищное противоречие, неразрешимое для рассудка» (Г. Гегель). «…Любовь – это выдуманный мир. Самая большая выдумка человечества» (В. Токарева). «Любовь – смесь золота и грязи, двусмысленное волшебство. Устраните двусмысленность – пропадет и волшебство» (П. Брюкнер). «Люди правильно делают, что воспевают любовь, поскольку любовь-то прежде всего и нуждается, чтобы ее представляли не такой, какая она есть на самом деле» (П. Лагерквист).

«В жизни пола есть безжалостность по отношению к человеку, есть согласие отказаться от чисто человеческого» (Н. Бердяев). «Жестокость и сластолюбие – тождественные ощущения» (Ш. Бодлер). «Жестокость и половое влечение связаны между собой самым тесным образом, но для объяснения этой связи не пошли дальше подчеркивания агрессивного момента либидо» (З. Фрейд). По Райху, «утверждение о «возвышении над зверем» неверно в применении к сексуальной сфере: человек превосходит животное «животностью» (narod.ru).

«Сексуальность и агрессивность – два основных побудительных мотива человеческой жизни и межличностных отношений»[4]4
  На наш взгляд, сексуальность – самостоятельный мощный источник агрессивности как в силу непреодолимого генитального зуда, так и в силу ее связи с достижением целого ряда личных и социальных целей.


[Закрыть] (П. Куттер). «Кощунственный культ мирового совокупления», «садизм и сексуальное людоедство» (Д. Андреев), наряду с «потреблятством – болезнью, угрожающей миру» (Д. Грааф), находятся на противоположном полюсе «действенного социального сострадания», а «праведность – высшая ступень нравственного развития человека» (Д. Андреев) – остается мечтой сверхнаивных. «Если метафизически любовь-страсть всегда трансцендентна, то психологически каждая любовь, даже обычная, физическая, содержит в себе элемент разрушения, саморазрушения и страдания – «удовольствие» и «наслаждение» имеют изнанку, причем грубую» (Ю. Эвола). «Кто здесь может сказать, где кончается любовь и начинается ненависть?» (В. Гитин).

Цель нашей работы – «осмысление корня зла» (Д. Андреев), ибо «причина разрушения кроется не в обществе. Червь находится в душе человека. Именно здесь его надо искать» (А. Камю). «…Доктрина грехопадения (правильно истолкованная) таит в себе ключ к пониманию зла в человеке…» (В. Зеньковский).

«Привлекательность познания была бы ничтожной, если бы не приходилось по пути к нему преодолевать столько стыда». «Стыд есть везде, где есть тайна» (Ф. Ницше). «Объяснение запретности плода следует искать не на человеческом, как показывает сложившаяся практика борьбы с аморальными проявлениями, а на сугубо естественном, попросту говоря, животном уровне». «Именно постель, как лакмусовая бумажка, проявит все качества, которые мужчина предпочитает скрывать при всех остальных жизненных обстоятельствах. Здесь обнажится суть… все обнажит постель: и тела, и души» (В. Гитин).

«Сокровенные желания – ключ к душе» (Д. Клеменс). «Нет такой сферы деятельности, в которой характер человека проявлялся бы точнее, чем в половом акте» (Э. Фромм). «Здесь возможно проникновение в самую суть человеческой экзистенции» (Е. Шапинская). «…Способность эротизма служить миру зеркалом…» (Ж. Делез) предоставляет уникальную возможность вскрыть нарыв зла в человеческой природе. «Какая-то скользкая дорожка привела нас – за несколько веков – к тому, чтобы вопрос о том, что мы такое суть, адресовать сексу». «Сексуальность позволяет объяснить то, что не поддавалось объяснению иными путями» (М. Фуко). «Сходство между Фрейдом и Августином заключается в их отношении к сексуальности как к некоему ключу, который может открыть истину о человеке и дать объяснение его внутренней жизни» (У. Хёйстад).

«Когда больна душа, ум вряд ли останется незатронутым» (Э. Чоран). Только при наркотическом опьянении спермотоксикозом, слепом подчинении инстинкту и отсутствии элементарных нравственных ориентиров, диагностируемых совестью, «падение в бездну имитируется как взлет на небеса» (А. Зиновьев). «Только духовно слепой может восхвалять любовь как таковую, – принимая ее за высшее достижение, и осуждать всякое проявление враждебного отвращения» (И. Ильин). «…И если эта гипотеза в конце концов оказалась достаточно невероятной, то ее характер не дает основания для возражения против возможности того, что эта гипотеза все же в большей или меньшей степени приблизилась к трудно реконструируемой действительности» (З. Фрейд).

«Наша культура возвела в добродетель образ жизни экстравертов. Мы не поощряли путешествие во внутренний мир, поиски сути. Поэтому мы потеряли свою суть и должны обрести ее снова» (А. Нин). Глубокая интимность, робость и недосказанность «в попытках высечения новых смыслов» (Л. Юсипова) любви – свидетельство того, что мы вторгаемся в область постыдного, а «думающий постыдное должен прежде всего стыдиться самого себя» (Демокрит). «Нагое тело – срам? А нагота души? Кто вам ее простит?» (Ж. Кокто). «Труднее всего рассказать не о том, что преступно, а о том, что смешно и постыдно» (Ж. Ж. Руссо). «Надо быть слишком влюбленным, чтобы писать без стыда о себе» (Ф. Достоевский). «Откровенно о сокровенном – это душевный стриптиз» (К. Кушнер). «Во времена всеобщей лжи говорить правду – это экстремизм» (Д. Оруэлл). «Сказать правду – все равно, что произвести революцию» (Ф. Дальто). Что лучше: «зажмуриться и написать» (А. Ширвиндт) или спрятаться за спины авторитетов, испытывающих такой же «отвергающий рефлекс» по отношению к половому акту? «Так совесть делает из нас трусов» (У. Шекспир).

«Если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет ли смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае» (В. Пелевин). «Говорить о любви – значит всегда исходить из собственного внутреннего хаоса, копаться в мутных глубинах своей души, где низость и благородство перемешаны». «Чего не хватает большинству современных книг, так это ощущения торжественности (даже в описании мерзостей) и признания того факта, что область эротизма остается поразительной, захватывающей» (П. Брюкнер). «Даже не углубляясь в темные закоулки желаний, безусловной истиной можно считать то, что из них слагается значительная часть сексуального опыта многих людей» (С. Блэкберн).

Чтобы зачерпнуть «непосредственно из первоисточника зла» (А. Эйленбург), нужна определенная «интеллектуальная храбрость» (А. Кейзин). Ведь заглянуть в изнанку любви – это значит «прикоснуться к сумрачной тайне… самых постыдных наших чувств» (Ж.-П. Мартен). «Чего страшится человек, так это собственного либидо… Эго пытается уйти от требований своего либидо и относится к этой внутренней угрозе, как если бы она была внешней» (З. Фрейд).

«Половая похоть по самой природе своей дает самое острое из наслаждений; будучи же воспитана в течение тысячелетий, как основная радость жизни, она разрастается, мне кажется, в особый психоз, который был не известен древнему человечеству и, вероятно, исчезнет в будущем».

«Вот в этой-то то обстановке половой любви и заключается тот обман, который изящная литература вносит в общее сознание. Тысячи плохих поэтов «воспевают» половую любовь крайне преувеличенно – как божественное чувство, как неземное блаженство, как светлое преображение жизни, ставящее ее выше разума, выше совести и всяких святынь души. Половое очарование описывается как одна невыразимая сладость, один неомрачаемый восторг. Незначительные поэты напрягают всю свою посредственность, чтобы изобразить любовь в самых пленительных формах; тайные сладострастники, они рисуют соблазнительные, невероятные картины, которыми успевают раздражить и свое воображение, и тех читателей, кто не свободен от половой похоти, а кто свободен от нее совершенно. Только люди с большим вкусом или с большой совестью отвертываются от этой тонкой порнографии; масса же читателей бросается на нее с жадностью. Действуя в течение веков на неустойчивые мозги средних людей, любовный роман развращает половое чувство более, чем какое-нибудь другое влияние» (М. Меньшиков)[5]5
  «Русские крайне романтический народ, они верят в любовь» (Д. и В. Мейс).


[Закрыть].

«До настоящего времени наука, обращаясь к теме любви, стремилась не прояснить истину, а наоборот, все запутать и увести мысль в сторону. Искусство, действуя рука об руку с наукой, преследовало те же самые цели. Поколения писателей и поэтов непомерно раздували в художественной литературе восторги перед любовью и внедряли в головы людей замысловатую идею, будто половая любовь и сексуальные влечения – принципиально разные вещи, будто любовь есть благородная страсть, основанная непонятно на чем, но никак уж не вытекающая из половой потребности и тем не менее облагораживающая и оправдывающая сексуальные влечения. В чем вполне преуспело» (Б. Шипов). «Мы и сейчас редко способны высказать то, чего нам хочется, если в дело замешано либидо» (А. Секацкий).

«Человеческая логика не имеет ничего общего с темными законами подлинной жизни» (Ф. Мориак). «Среди бессознательных идей привилегированными, то есть способными стать сознательными, являются те, которые прямо или косвенно наиболее глубоко воздействуют на наши чувства» (А. Пуанкаре). «Самые последние истины мышления нельзя вывести путем доказательств, их надо иметь в крови, ощущать нутром» (А. Эйнштейн). Это значит, что «на такой вопрос нельзя ответить с помощью одних научных методов» (Л. Бинсвангер); необходимо понимание через «зов совести» (М. Хайдеггер).

Психоанализ – «наука переживаний» (А. Лоренцер), «шанс самого интересного разговора в нашей жизни» (Н. Савченкова). Конечно, как доказывал Фрейд, человек, изнасилованный генитальным зудом, не хозяин в своем доме. Однако, пропуская похотливые фантазии через призму совести, нетрудно заметить, что главная интрига половой любви – в сокрытии неблаговидных мыслей и действий, вызывающих стыд, и, как следствие, глобальную ложь на всех этапах половых отношений. И как бы человек ни оправдывал похоть – бессилием перед инстинктом или необходимостью продолжения рода – у воображения есть хозяин, который прекрасно осведомлен о его содержании в отношении партнера по совокуплению. «Мы обладаем свободой воли и грехи совершаем только благодаря ей» – писал А. Августин, названный первым писателем-психологом.

«Есть два типа теорий любви. Одни из них составляют расхожие представления, общеизвестные истины, не вытекающие из реальности привлекаемого в доказательство материала. Другой включает более глубокие взгляды, основывающиеся на личном опыте» (Х. Ортегаи-Гассет). Щекотливость темы, разнообразие опыта и нюансов бездонного колодца любви пробуждают интерес к каждому прочувствованному мнению. «Беседа с достойными людьми – одно из величайших моих удовольствий. Я люблю, чтобы она велась в серьезном тоне и чтобы вопросы нравственности составляли ее главное содержание» (Ф. Ларошфуко).

«…С развитием возможностей по переработке информации возросла и наша уязвимость перед внутренними конфликтами». «Вырвавшийся из-под власти инстинктов разум получил мучительную свободу выбора» (М. Чиксентмихайи). Составив из мазков-впечатлений «эскиз картины» (Ж. Кондорсе) безобразия полового акта, то есть своего рода импрессионистический образ темной стороны любви, мы также считаем себя жертвой просвещения. Однако откуда взялся стыд за собственные побуждения, а также что такое душа – вот вопросы, на которые не знаем ответа. Стыд, в том числе половой, признан, как известно, самым загадочным из всех человеческих чувств, а душа определена пока что как переживание, как свойство чувствовать.

«Нагота некоторых людей кажется более обнаженной, чем нагота других» (Ж.-П. Мартен). Труднее всего «праведникам, которые распознают за грехами и мерзостями человека его светлый лик» (В. Зеньковский). Причиной их беспокойства в нравственной сфере – «самой нужнейшей» (Пифагор) для науки – является неисчерпаемое мировое зло, которое совестливые, ранимые люди диагностируют и внутри, и вокруг себя. В совокуплении – этом самом впечатляющем и конфликтном для души деянии – нам для понимания собственного нравственного статуса достаточно правдиво отнестись к своим ощущениям. Внутренняя правда, связанная со стыдом, а не с показной наружностью, говорит человеку, кто он на самом деле.

«…Люди с высоким уровнем развития, умные, чувствительные люди неизбежно испытывают на себе разрушительные последствия сексуального «психического преступления» (А. Менегетти), «всеобщей тенденции к унижению в сфере любви» (З. Фрейд). Показателен в этом отношении труд папы Иоанна Павла II (в миру К. Войтыла) «Любовь и ответственность», чей анализ половой любви, опубликованный почти в конце жизни (книга писалась более 40 лет), – свидетельство беспокойства по поводу несовместимости похоти с чувством вселенской справедливости. Использование[6]6
  В народе это слово имеет аналог – поиметь.


[Закрыть] другой личности, обычно женщины, имеющее место в совокуплении, нельзя, как он считает, назвать любовью в истинном значении этого слова. Если Далай-лама, отказавшийся вообще обсуждать половой вопрос, знал, о чем не говорит, предполагая, видимо, что в этом случае его моральную чистоту никто не подвергнет сомнению, то Папа Римский не только знал, пусть даже не из личного опыта, о чем говорит, но и попытался найти выход из нравственного тупика.

«Любовь приходит только через физическую близость» (Л. Ботич): влечение и совокупление, влечение и совокупление… «Не существует любви без полового влечения. Любовь использует его как грубую силу. Как бриг использует ветер» (Х. Ортега-и-Гассет). Однако не все так просто, хотя и такое представление о любви имеет место быть. У части людей откуда-то появляются беспокойство, стыд, а то и шизофрения. Тот факт, что половой акт повсеместно загнан в интим, говорит о том, что именно половой стыд сидит в людях – за исключением, может быть, абсолютно «толстокожих» – глубже, чем любой другой. А там, где стыд, там и интрига. И наоборот.

Сексуальность для чувствительных людей – «благодатное» поле развития нравственных болезней «на почве неразрешимого конфликта» (shizofreniya.org.ru) совести с побуждениями плоти[7]7
  В соответствии с определением ряда словарей под плотью мы будем подразумевать нижнюю часть тела как источник чувственности, похоти.


[Закрыть], их «мировоззренческих» разногласий. Именно «в тематике шизофренического мира выраженно выступает стремление к правде. Больной шизофренией не может примириться с поверхностной стороной жизни. И возможно, что все великие этические учения обязаны своим возникновением патологической совестливости их создателей» (В. Руднев).

Коль есть разногласия, есть и проблема. Не зря Витгенштейн находил беседы с пациентами психиатрических клиник более содержательными, чем беседы со своими коллегами. «Чувства людей гораздо интереснее их мыслей» (О. Уайльд).

Не все, у кого болит душа, душевнобольные» (В. Демиль). «Любой нормальный человек нормален лишь отчасти» (З. Фрейд). «…Каждый из нормальных людей немного шизофреник» (П. Ганнушкин). Наши соавторы подобны «христианам – страдальцам от морали» в жестоком мире вселенского зла. Больными мы их не считаем – лишь чересчур совестливыми, нравственно «акцентуированными личностями» (К. Леонгард). К таким личностям мы отнесли бы в первую очередь людей с повышенным чувством справедливости, ошеломленных своими и чужими, вольными и невольными позывами из «бездны души», прежде всего теми, которые навязывает нам плоть. Чувствительный человек в половозрелом возрасте находится между двух, вернее – трех огней: требованиями похоти, с одной стороны, и двумя контролерами – совести и общества – с другой. Если справедливо, что «…психика – это способность удерживать вместе непримиримое» (А. Секацкий), значит, нравственная анемия признак здоровой психики.

Профессиональный психиатр Лэйнг «в последних работах… вообще отбрасывает границу между нормой и патологией, считая, что по-настоящему больна не личность, а общество, превращающее человека в психотика посредством так называемой двойной связи (когда к человеку одновременно предъявляются исключающие друг друга требования). При этом шизофреник, с точки зрения Лэйнга, не только не является по-настоящему больным, но даже нормальнее многих «нормальных» обитателей этого мира» (П. Горностай). Такой человек «… находится в рискованной близости от откровенного психоза». «Здесь, конечно же, не всегда можно провести границу между душевным здоровьем и болезнью, между здоровым шизоидным индивидуумом и психически больным» (Р. Лэйнг).

«Нет ни одной превосходной души без примеси сумасшествия» (Аристотель). «Душевное здоровье – это утопия» (А. Сосланд). «Безумие… – понятие достаточно зыбкое, и люди мещанского склада произвольно орудуют им, руководствуясь сомнительными критериями. Границу разумного они проводят наспех и очень близко от себя и своих пошлых убеждений, а все, что находится за нею, объявляют сумасшествием» (Т. Манн). Между тем «без отклонения от нормы прогресс невозможен» (Ф. Заппа), «…психически больной намного больше, чем кто-либо другой, “просто человек”» (Г. Салливан). «… Неврастения скорее указывает на некоторое превосходство, чем на дефект. В утонченном обществе, живущем высшей умственной жизнью, неврастеники составляют своего рода духовную аристократию» (Э. Дюркгейм). «В целом безумие для меня – не болезнь, а особое состояние души, часто деструктивное, но ведущее к творческим озарениям…» (В. Руднев).

«Способность постичь истину следует наряду с эмоциональной и нравственной зрелостью» (Р. Мей). «Каждый слышит лишь то, что он понимает» (И. Гёте). «То, что для начитанного человека – пошлость, для неначитанного может быть откровением». «Книги отвечают нам не на те вопросы, которые задавал себе писатель, а на те, которые в состоянии задать себе мы, а это часто очень разные вещи» (М. Гаспаров). «Интеллектуал… способен видеть изнанку вещей или их внутреннюю основу, порождающую следствия и их различные феноменологии. Так что это не тот, кто говорит, вспоминает или представляет, а тот, кто выявляет знание» (А. Менегетти), облегчает «доступ к запрещенному знанию» (С. Жижек).

Спасибо Фрейду, «зодчему современного понимания человека» (Д. Брунер), показавшему откуда растут ноги у монстра, сидящего в каждом из нас, и выбившему почву из-под ног лицемерия – самой распространенной патологии (или нормы?) человеческого поведения. Он первым обратил внимание на «либидозный эгоизм» и преимущественно анальную мужскую сексуальность (того самого монстра) с ее «абсолютной аморальностью». Ведь монстр, «похоть плоти» (Иоанн Павел II) стремится унизить не столько тело, сколько личность жертвы.

Несмотря на искусственность некоторых построений, «самым великим психопатологом стал Фрейд. Фрейд был героем. Он сошел в «преисподнюю» и встретился с абсолютным ужасом. Он принес с собой свою теорию, как голову Медузы, превратившую эти ужасы в камень. Мы, следующие за Фрейдом, обладаем знанием, с которым он возвратился и передал нам. Он выжил» (Р. Лейнг). «Никакой ортодоксальный последователь Фрейда, хотя и внесший значительный вклад в науку, не в состоянии предложить что-либо новое» (А. Грин). «Как ни странно, но до Фрейда исследователи считали почти безнравственным рассмотрение сексуальных проблем и психологической стороны любовных отношений». «…Он не только указал новые пути исследования человеческой психики, но и преподал урок беспощадной откровенности». (Ш. Ференци). «Именно Фрейд завоевал всю эту территорию для естествознания. Со времен Фрейда ни один ученый не может работать в этой области, не соприкасаясь так или иначе с его теориями. Насколько бы позднее ни изменились и ни развились эти теории, они навсегда останутся критерием нашей научной совести и мастерства» (Л. Бинсвангер).

«Фрейд в действительности был первым современным психологом, который (в противоположность прежде распространенной традиции) исследовал все богатство человеческих страстей – любовь, ненависть, тщеславие, жадность, ревность и зависть. Страсти, которые ранее были «доступны» лишь романтикам и трубадурам, Фрейд сделал предметом научного исследования.

Возможно, этим объясняется то, что учение Фрейда нашло больше понимания и признания среди художников, чем среди психологов и психиатров, – по крайней мере до того момента, пока его метод не был взят на вооружение для психотерапевтического лечения все возрастающего потока больных. Что касается представителей искусства, то учение Фрейда воистину вызвало у них чувство, будто впервые появился ученый, который взял их кровную тему и постиг человеческую «душу» в самых ее сокровенных и значимых проявлениях».

«Фрейд… искренне верил в разум как единственную силу, способную спасти человека от душевного и духовного краха. Он требовал настоящего самопознания человека через раскрытие его неосознанных влечений». «Любовь как явление сознания, как наивысшее достижение зрелости не представлялась Фрейду достойной исследования, поскольку она для него не имела реального существования».

«В ходе дальнейшего развития психоанализа необходимо исправить и углубить концепцию Фрейда, переведя его прозрение из физиологической в биологический и экзистенциальный аспекты» (Э. Фромм).

В «попытках проникнуть во внутренние стороны человеческих пороков» (Чан Тхак Хван) «поэты и философы, конечно же, лучше описали необходимые составляющие и стороны зрелой любви, чем любые психоаналитические исследования» (О. Кернберг). Здесь беспокойство Кьеркегора, «мужество быть» (П. Тиллих) важнее «мысли» Декарта. «Постигнуть сердцем все возможно непостижимое уму» (К. Фофанов). «Порой слепые тоже могут увидеть тайники твоей души» (Джами). «Я часто с удивлением задавался вопросом, откуда вы знаете о той или иной неизвестной другим вещи, до которой я сам дошел только в результате сложных и долгих исследований», – писал Фрейд Шницлеру.

«Мы – стихийные психологи» (Х. Барлоу). «Наша интуитивная «бытовая» психология значительно превосходит психологию научную – и по масштабу, и по точности» (Д. Саймон). «Есть путь от глаз к сердцу не через интеллект» (Г. Честертон). «Я восхищаюсь Фрейдом, но он все же не единственный психолог, когда-либо живший на Земле» (Ф. Вертхем). Авторитет для нас тот, кто является «психологически выдающимся, вызывающим восхищение, умеющим выражать себя интересным партнером» (Д. Миллер), который «говорит – или чувствует – больше, чем знает» (Б. Миюскович). Тем более что «наше отношение к миру – плод не познания, а непосредственного восприятия его, переживания» (А. Швейцер). Там, где речь идет о чувствах, например нашей нравственности, логическое обоснование бессмысленно.

«Не ищите знания ради знания. Все, что не проистекает непосредственно из чувства, в поэзии имеет нулевую ценность» (М. Уэльбек). «Понимать сердцем… это намного более глубокая уверенность в своей правоте, нежели когда полагаешься на здравый рассудок» (Д. Гоулман). «Понять – значит почувствовать» (К. Станиславский). «…Под «пониманием» я подразумеваю не чисто интеллектуальный процесс. Можно заменить слово «понимание» на слово «любовь». Но ни одно другое слово не было так проституировано» (Р. Лэйнг).

«По мнению Розанова, причина человеко– и мироотрицания в христианстве вовсе не в его духовной ориентации. Она… – в физиологии. Проповедники христианской морали призывают к воздержанию от половой любви не потому, что являются поборниками нравственности, а потому, что испытывают к ней реальное, чисто физиологическое отвращение. Это урнинги, люди третьего пола – не мужчины и не женщины. Именно поэтому половая любовь для них это «низменный инстинкт» (Вл. Соловьев в статье «Судьба Пушкина»); «животное и грязное чувство, лживо изукрашенное поэтами» (М. Меньшиков «Элементы романа»); «преступление, сообща творимое мужчиной и женщиной» (Л. Толстой «Крейцерова соната») (Ю. Соловьев). Сегодня «истинная психология, или сорок вопросов к душе» (Я. Бёме) – это помимо урнингов – сторонников девства, еще и «фрейдовы отпрыски», задающие тон в процессе «познанья естества» и «проклятья плоти» (atanor.com.ua[8]8
  Как ни странно, авторы сайта, выбрав духовным учителем Я. Бёме, «вопросов к душе», судя по содержанию, не задают.


[Закрыть]). Подчеркнем, что мы испытываем отвращение не к эякуляции как таковой, а к содержанию мыслей, ее стимулирующих.