Текст книги "Долина золотоискателей"

– Ну что? Пошли? – Грегори привлекает мое внимание. – Куда-нибудь?

– Давай сначала дойдем до моего дома? – предлагаю я, и он кивает. – Тут не очень далеко, тебе почти удалось добраться до нас. Как ты вообще попал сюда?

– Я шел от города по какой-то извилистой тропинке, пока не наткнулся на хлопковое поле. – Он поднимает руки и начинает трясти, словно индюк, который хочет взлететь. – Не сказать, что его тяжело заметить. Так моя вечерняя прогулка превратилась в ночную и я… Я решил пройтись вдоль поля, как-то сократить путь. В итоге я бродил, пока не вышел на эту дорогу.

Я боковым зрением поглядываю, как он жестикулирует, помогая себе удержать нить повествования. Его голос правда похож на шелест кленов и очень располагает: столько красок и переливов.

– Я побоялся, что уйду бог знает куда. А воды у меня нет, и потерять сознание от обезвоживания где-то в пустыне – такое себе приключение.

– Ты же понимаешь, что, будь я моим отцом, сначала на пробу пальнул бы солью, а уж потом выслушивал? – Это правда, мой добродушный отец на дух не переносит бездельников и воров. – Нельзя же просто так сидеть на куче с засохшим хлопком и разглядывать небо!

– А стоять можно?

– Я не…

Грегори светло улыбается и, черт возьми, мне тяжело не поддастся его искреннему веселью. Звучит и правда так, будто сидеть на чужом поле нельзя, а вот стоять можно.

– Не нужно цепляться к словам. Я имел в виду, что на Диком Западе пересекать границы чужой территории опасно.

– А, значит, президент Тейлор угостит меня чашечкой чая, когда я завалюсь к нему в Белый дом? Франческо, ты сам вынуждаешь меня придираться к словам! – Он улыбается еще шире. Я вздыхаю так возмущенно, что Рей дергает ушами. – Хорошо-хорошо! Я имел в виду, что прекрасно понимаю тебя. – Он перестает улыбаться. – Какой-то странный тип уселся на куче компоста и считает звезды. С таким лучше не разговаривать, а пройти мимо, а то и подстрелить на всякий случай. На твое несчастье, я очень хочу пить и готов убивать за глоток воды. – Он с надеждой смотрит на меня, но я качаю головой. – Эх, я обречен на гибель.

– Прости, я выбежал из дома и даже не подумал прихватить флягу с водой. – Настала очередь Рея фыркать и показывать характер. – Не надо тут выделываться, я тоже хочу пить, – обращаюсь я к коню и слегка тяну поводья, понимая, что, в отличие от меня, который просто печалился и ругал судьбу, Рей скакал на пределе сил. – Осталось немного. Потерпи, и первым делом мы пойдем поить тебя, Рей.

– А потом меня! – восклицает Грегори, и я невольно улыбаюсь. Он – стакан, в котором намешаны наивность и ум, мне хватило десять минут, чтобы понять это. – Чем вы вообще занимаетесь здесь? Не страшно ли жить на границе? Калифорния только-только стала нашим штатом…

– Нас коснулось не так много бед. – Я показываю Грегори большим пальцем на поле. – До тех пор, пока мы кормим и одеваем армию, многие вещи обходят нас стороной. Наши поставки заблокировали по южному и западному направлению, поэтому мы двигались по единственной дороге на северо-востоке. Ничего необычного с нашим ранчо в это время не произошло. – Грегори слушает эту ересь с таким животрепещущим вниманием, что мне кажется, он издевается. Кому вообще может быть интересно, что, как и кому мы продаем? – А ты откуда и чем занимаешься?

– О, ну я как раз с востока. – Мои брови удивленно приподнимаются. – А еще с севера, и юга. Мы с семьей побывали, наверное, во всех штатах. Так далеко на запад мы еще не заходили. – Грегори облизывает губы и продолжает: – Покупаем что-то за бесценок в одном месте, где этого пруд пруди, и продаем втридорога там, где этого отродясь не видели. – Он закусывает губу. – Продаем снег в Африке.

– Перекупщики – отвратительные люди, – морщусь я, украдкой наблюдая за ним.

– Ха, это точно, мы те еще ублюдки! – соглашается Грегори, но тут же заливается смехом. – На самом деле это очень утомительно и да, зачастую аморально. Конкуренция заставляет людей продавать, например, урожай за бесценок. – Грегори щурится. – Хотя, с другой стороны… Если кому-то проще вырастить кукурузу, чем отвезти ее на другой край страны, нашей вины в этом нет.

– Ты по этой причине не знаешь, где твой дом? – Ну никак я не могу уйти от этой темы. – Из-за постоянных путешествий?

– Вроде того. – Он медлит, будто задумавшись. – Я в телеге с четырех лет, поэтому моя задница квадратной формы. – Он опять смеется. – Я не знаю, что такое дом, но… тоскую по нему? – Он резко поворачивается ко мне и спрашивает шепотом: – Франческо… Ты же не считаешь меня дураком за такие рассуждения?

– Вовсе нет, – искренне говорю я.

– Хорошо… – отзывается он и отвечает на мой долгий вопросительный взгляд.

От слов Грегори сердце опять сжалось и заныло. Оно, словно стебель к солнцу, потянулось в сторону дома. Я щурюсь, стараясь разглядеть родные стены.

Как-то незаметно мы добрались до фамильного гнезда. Подул ветер, и Грегори вцепился в свое кепи, несколько засохших лепестков хлопка взлетели и закружились на фоне луны, коробочки наклонились, но не попадали. Я все смотрю на Грегори, думая о его признании, слишком личном для короткого знакомства. Как же так? Ни разу в жизни он не стремился вернуться под крышу какого-то особенного дома? И каково это – тосковать по месту, в котором никогда не был? Мне не понять… Я неразрывно связан с родной землей и небом, с самого рождения.

А Грегори? Он, похоже, повидал всю Америку, а может, и другие страны! Птица, вынужденная перелетать с места на место, свободнее ли той, что остается в обжитых краях круглый год? Ни у одной из них нет права выбора, так им диктует природа, они такими созданы, и что же? А наши с Грегори судьбы? Хотел бы я увидеть каньон или восточное побережье? А Грегори смог бы осесть на одном месте? Ответить в силах только он сам, потерявшийся путник.

Рей какой-то совсем тихий. Обычно, стоит ему увидеть дом после изнуряющей скачки, как он сломя голову мчит в сторону колодца. И я до сих пор удивлен его дружелюбием к Грегори. Мой дьявол настолько недоверчивый и своенравный, что даже отец не рискует к нему лишний раз подходить. Нет, отец не боится Рея, даже в его возрасте он способен заарканить жеребца, дело в добром сердце. По его мнению, все в его жизни делается по любви и из-за любви. Раз Рей подпустил к себе Грегори, значит, он заслуживает какого-никакого доверия. Я отрываю глаза от седла, смотрю на нового знакомого и опять теряюсь от его пристального взгляда.

– А ты любишь витать в облаках, да, Франческо? – Почему он произносит мое имя раз за разом? Запомнить, что ли, не может? Я хмуро сжимаю вожжи. – Я звал тебя раз сто, но ты не отвечал. Пять минут нужно, чтобы вернуться с неба на землю? – Он ухмыляется и засовывает руки в карманы.

– И что ты хочешь от меня? – не очень вежливо, но уж простите. Я устал и слова подбирать не собираюсь. Было бы перед кем еще! – Иногда я отвлекаюсь.

– Иногда? – Грегори так мастерски изображает удивление, что я почти верю. А ведь он просто дразнит меня и поддевает каждой второй фразой. Жаль, на язык у нас в семье остры Патриция и Хантер, а вот мы с Джейденом иногда непроходимые тупицы. – Ладно, не мне судить. В любом случае я хотел узнать у тебя, какого черта ты забыл ночью на поле? Не время собирать хлопок. Вот через месяц-два…

– Я слегка повздорил с родными и решил прогуляться. – Я не вру, просто недоговариваю. Зачем чужому человеку знать дела нашей семьи? – А Рея мы тренируем для скачек, и он привык, что я его гоняю.

Грегори косится на Рея.

– Да, я знаю, он выглядит так, будто его замучили. Но поверь, ему нравится. Не дай бог выйти с ним по утру на луг, не угонишься!

Короткое недовольное ржание раздается рядом.

– Мне кажется, ругань с семьей – дело привычное. – Грегори пожимает плечами. – Ты же дашь мне попить?

– Конечно, – спохватываюсь я.

Мы сворачиваем к колодцам. Рей настолько выбился из сил, что позволяет ногам самим вести его. Я понимаю его, и Грегори, думаю, тоже. Сначала я даю ведро с водой Рею, потом протягиваю еще одно гостю. Грегори жадно делает несколько глотков, потом умывается. Я делаю то же и довольно вздыхаю. Свежесть растекается по телу, и, кажется, дышится легче. Я прикрываю глаза, провожу мокрыми руками по шее и сгибу локтя, чувствуя, как горячее тело остывает.

Рей толкает меня в бедро, прося еще воды. Я подчиняюсь, а стоит наполнить ведро и распрямиться, как я опять ловлю Грегори на наглом разглядывании моего коня. Он поправил дурацкое кепи, в его зубах появился колосок. В глазах горит любопытство, сквозь веснушки проглядывается румянец. Чудак все-таки, ничего не скажешь. Я вновь умываюсь и убираю прядь со лба. Перед скачками надо подстричься.

– Ну что, пошли? – Я хватаю Рея за вожжи и тяну к стойлам.

Нас встречает удивленный и настороженный Алтей. Он топчется на месте и фыркает, будто здороваясь и сопереживая Рею, который бесшумно заходит в загон. Проверив воду и сено, я машу им на прощание и выхожу.

– Грегори?

– Да, Франческо?

– Пойдем, я отведу тебя к главной улице, по которой ты выйдешь к городу. – Я повторяю и его позу: прячу руки в карманы. – Тут недалеко, всего двадцать миль.

– Сколько? Двадцать миль! – Он кричит, как петух на рассвете, и я жестом велю ему немедленно заткнуться. Он продолжает шепотом: – Франческо, да ты рехнулся. Какие двадцать миль? Максимум полмили. На большее меня не хватит.

Я в шоке от этих торгов. Он что, думает, я передвину Коттон-Таун поближе?

– Почему вы живете так далеко? Я надеялся выйти и попасть в салун!

– Чтобы никто вот так просто не мог зайти к нам на ранчо! – шепчу я в ответ. Не хватало, чтобы отец проснулся. Вот тогда точно проблем не оберешься. – Прости, но я не буду гнать лошадей и выкатывать повозку ради твоей заблудшей задницы. Придется справляться своими двумя. – Я развожу руками. – Тебе же нравится дорога. Ты постоянно путешествуешь. Попутешествуешь еще до города.

– Я ненавижу дорогу. – Он замирает на мгновение, и я уже жду, когда он вновь позовет меня по имени. – Франческо…

Во дворе повисает тишина. Даже вечно орущие не своим голосом индюшки заткнулись, а сверчки и цикады играют на скрипках перед другими домами. Я слышу только шумное дыхание Грегори. Я вижу, он устал. Еще бы! Несколько часов бродить по полю. Совесть грызет меня, как пес любимую кость. Он не мог подобрать слов вернее, чтобы надавить мне на жалость. Ну куда деться от этого умоляющего взгляда? Не могу я посреди ночи выгнать человека на дорогу, тем более если он ее ненавидит.

Я кошусь на дверь, потом опять на нерадивого путника и вздыхаю. Если отец найдет неизвестного типа у нас в доме, то солью могу получить и я!

Я поворачиваюсь к Грегори и пытаюсь вложить во взгляд всю бурю недовольства. Пусть понимает, как хочет.

– Сеновал.

– Гостевая комната, – тут же отвечает он. Я так потрясен его наглостью, что даже хватаю за плечо, желая встряхнуть. Он бесшумно смеется. – Франческо, видел бы ты свое лицо! О господи боже мой. Ну куда поведешь туда и пойду. – Он качает головой. – Хоть в хлев, хоть к свинье под бок.

– Тебе не говорили, что ты настоящая заноза в заднице? – вздохнув, отпускаю его. – И вместо того чтобы приютить, мне стоит выгнать тебя за пределы поместья, а для пущего эффекта дать пинка. – И все же я улыбаюсь, эта перепалка меня забавляет. – Пошли на сеновал, Грегори, иначе будешь спать с индюшками.

– Такой из тебя хозяин ранчо, знаешь ли! – смеется он, но на мой убийственный взгляд вскидывает руки перед собой. – Хорошо, хорошо, молчу. Тут такое дело… – Я уже делаю шаг к сеновалу, но он хватает меня за руку. – Я скормил Рею весь свой ужин, а с утра во рту ни крошки не было. Согласен на что угодно.

– Бобы? – ехидно предлагаю я и прищуриваю глаза.

Грегори сникает и морщится:

– Ладно, лучше сена пожую! – Он отпускает меня.

Мы наконец-то идем к сеновалу. Ладно, после того как он вспомнил про еду, мой желудок тоже взбунтовался. Попытаюсь пробраться на кухню и что-нибудь украсть.

– Хорошо, прилипала, – ворчу я. – Сейчас запру тебя и принесу нам перекусить кукурузного хлеба. – Он, услышав это, аж сияет. – Чего лыбишься?

– Ты решил сторожить меня?

– А ты рассчитывал, что оставлю чужака одного на своем сеновале?

Если быть честным, я просто не хочу нарваться на отца или Патрицию с утра. Чего-чего, а разговоров с ними мне сейчас не хочется. Обойдусь. Спасибо.

– Ложе не королевское, да и мыши могут залезть в штаны! – Я рад, что не только Грегори может шутить. – Однако либо так, либо пешком до города! – С этими словами я распахиваю двери нашего двухэтажного сарая и охаю от скрипа створок. Не дай бог, кто проснется.

– Ты не мог бы быть тише? – От очередной подначки Грегори я теряю дар речи. Тихо зарычав, толкаю это наглое недоразумение через порог и под возмущенные восклицания вновь запираю двери.

– Сейчас вернусь, бестолочь! – хотя так и подмывает оставит его здесь до утра, пока его не найдет кто-нибудь другой.

То, как ловко мне удается украсть с кухни пирог с арахисовым маслом и кувшин с водой, вероятно, войдет в историческую хронику. Я невероятно осторожен, не попадаюсь на глаза ни прислуге, ни отцу, ни сестре. Это даже удивляет: в свете недавних событий я полагал, что Патриция будет сидеть в столовой с чашкой остывшего кофе и дожидаться меня. Обычно после ссор она делает именно так. Если честно, то, что ее нет, немного огорчает меня. Мелькает и тревожная мысль: а не ищут ли меня мои домашние на полях или в городе?

Поборов рой сомнений, я покидаю дом и, пригнувшись, крадусь обратно в сторону сеновала. Может, я поступаю глупо, раз собрался провести ночь с незнакомцем, которого нашел на улице… но, во‐первых, за ним правда стоит присмотреть, а во‐вторых, мне по крайней мере некогда переживать из-за возможной продажи ранчо. Грегори хорошо отвлекает меня своими чудачествами.

Я останавливаюсь перед дверью, медлю и все же открываю ее. Грегори стоит, изрезанный тонкими лучами луны, пробивающимися сквозь дыру в потолке. Не сбежал, не уснул… неужели он вот так караулил меня? Боялся, что не вернусь или выдам его? Я вхожу, и он спешно закрывает дверь. Нервничает, как вор. А вот я у себя дома, хотя если отец нас поймает, то в неразберихе может накостылять обоим.

Мы погружаемся практически в непроглядную темноту. Где-то в углу шуршит мышь, впереди дышит Грегори. Я с трудом отвожу глаза от места, где, по моим предположениям, должен стоять ночной бездельник, и замечаю, как в левом углу помещения лунный свет падает на сено.

Моего плеча что-то касается, я вздрагиваю. Только присмотревшись, с удивлением понимаю: Грегори пытается отыскать меня. Он боится темноты? Или того, что прячется в ней? На секунду я и сам жалею, что остался с незнакомцем один на один, так еще и домой привел. Но ничего ужасного не происходит. Грегори просто схватился за мое плечо и ждет указаний.

– Франческо, тут так темно! Куда шагать? Ты здесь лучше ориентируешься. – Он говорит шепотом, хотя едва ли нас услышат. – Отведи меня к свету, пожалуйста.

– Ты про дыру в потолке? – зачем-то шепчу в ответ я.

– А ты про что?

А действительно, про что я? Пожалуйста, Грегори, прекрати. Какие-то слишком уж философские у нас беседы, никто и никогда не заставлял мой котелок так сильно кипятиться! Я без понятия, к какому свету он ищет дорогу, максимум, на что хватает сейчас моей выдержки да и ума, – вручить ему блюдо с пирогом, покрепче взяться за кувшин и свободной рукой потянуть его к проблеску света в углу.

Ступать приходится аккуратно, не хватало упасть и свернуть шею. Грегори беспрекословно следует за мной, будто новорожденный жеребенок за кобылой. Мы обходим корыто и пару тюков с сеном; я вытягиваю ногу вперед и на ощупь пытаюсь найти лестницу. Где-то здесь ступени, по которым мы заберемся вверх, к свету. Можно, конечно, открыть дверь, но тогда с утра она привлечет внимание отца. Я вручаю Грегори кувшин.

– Держи его, не разбей, мать еще покупала. Ясно? Я сейчас взберусь на середину лестницы и протяну руки за едой и водой. – Говорю туда, где по моим расчетам должен стоят Грегори, слышу, как шуршит под его ногами сено.

– Если упаду, скорее позволю своей черепушке разбиться, чем кувшину твоей матери!

Благо он не видит моего удивления. Это он искренне или шутит? С трудом взяв себя в руки, я карабкаюсь по хлипкой лестнице вверх. На втором этаже, ближе к дыре в потолке, света больше и ориентироваться проще. Я замечаю очертания кувшина и блюда, разворачиваясь к Грегори. Он ждет, пока я приму их.

– Так, давай сюда. – Я тяну руки вниз, во тьму. – Сможешь подняться сам?

– Лучше отнести еду к свету, а потом посмотришь. Я даже если и начну падать, то не знаю, за что хвататься.

В лунном свете я сейчас вижу его намного лучше. Грегори смотрит прямо на меня; взгляд изучающий, просто мурашки по коже, но глаза расфокусированы, словно он слеп. Его левая нога стоит на нижней перекладине, а руки нервно вцепились в лестницу. Он ждет, пока я дам ему сигнал подниматься. Ах да, у него же не очень хорошее зрение в сумерках… Видимо, придется помочь, иначе мы рискуем всю ночь играть в гляделки. Проверив еще раз устойчивость кувшина, окинув взглядом пирог, я вздыхаю и возвращаюсь. Удивительно, но я умудряюсь двигаться бесшумно, чего не скажешь про Грегори.

– Поднимайся, я смотрю.

Только после этого лестница противно скрипит и из полумрака показываются очертания кепи. Оно, к слову, старо как мир, а Грегори то и дело поправляет его. Покачнувшись, он протягивает руку, как тонущий, и я некоторое время гипнотизирую ее, не понимая, какого черта от меня хотят. О боже… Серьезно?

– Грегори, тебе сколько лет? Пять?

– Двадцать один. А что, разве с возрастом приходит умение видеть в темноте?

Я сжимаю от досады губы. Этому парню раз за разом удается загнать меня в тупик игрой слов, надо наловчиться продумывать ответы.

– Франче-еско? – нараспев окликает он, и я отмираю.

– Нет, в двадцать один появляется самостоятельность. – Я все-таки хватаю его руку и тяну вверх.

Он взбирается на второй этаж и насмешливо смотрит на меня, будя нестерпимое желание поставить подножку. Лететь тут не слишком высоко, не убьется.

– Пошли уже есть, я так вымотался за день, что скоро начну жевать сено!

Я падаю на пару растрепанных тюков, словно на кровать. Грегори, наглый Грегори, ложится в полуметре от меня и с наслаждением стонет. Перед ним весь второй этаж сеновала и огромное пятно, залитое лунным светом, но нет же! Ему обязательно уместиться где-то у меня на голове.

– Ешь, пей и давай спать. – Глаза начинают слипаться, и я хватаю кусок пирога, пока не уснул. – Как всегда невероятно, Патриция! Делать ей нечего, что ли? Успевает же готовить.

– Сестра? – с набитым ртом уточняет Грегори.

– Да, – с таким же набитым ртом отвечаю я и улыбаюсь. – У меня еще два брата есть. Семья большая.

– Хах! – Грегори забавно трясет головой. – У меня пять! Пять братьев!

Я чуть не давлюсь от удивления.

– Представляешь в какой конкуренции за игрушки рос я? И ни одной сестры. Я бы хотел иметь сестру, которая готовит так, как твоя.

Я рад, что ему понравился пирог Патриции, иначе пришлось бы убить Грегори.

– Ага, – киваю я и отпиваю воды из кувшина.

– Вот так смотришь на дыру в сеновале, и мысли такие странные… – Грегори уже прикончил пирог и вновь вытянулся на тюках сена. Его взгляд, затуманенный сытостью и усталостью, устремлен вверх. – Звезды прекрасны, непостижимы, бессчетны. Но сосчитать их невозможно там, на хлопковом поле, когда само небо – бесконечный купол, а тут? В этой дыре? При должной выдержке я могу это сделать.

Я с любопытством слушаю его.

– Лежим мы с тобой, Франческо, в полной темноте сеновала и думаем, ага, весь мир сено да чернь, и звезд всего лишь тысяча, а на самом деле их миллионы. Но это нам повезло вернуться с хлопкового поля под крышу сеновала, а если само поле и есть дыра в крыше и лишь кажется нам чем-то огромным? – Он зевает так громко, что я боюсь, он поднимает все ранчо. – Неспособность видеть шире – это спасение или проклятие?

И не успеваю я моргнуть, как он замолкает. Уснул. Потрясенный его словами, я откидываюсь назад и подкладываю руки под голову. Никогда не задумывался над этим. Я боготворю свою долину, а на самом деле это лишь… клочок земли? Грегори, если верить его словам, в телеге с четырех лет и увидел таких долин сотни и не только их, а еще горы, океан, пустыни и десятки городов. Ему нужно поговорить с Хантером. Я чувствую, что их души вибрируют на одинаковой частоте.

Пальцы сна пробегаются по моим бедрам, пояснице и груди, погружая в сладкую негу, а вот глаза, как заколдованные, уставились в треклятую дыру в крыше сеновала. Для ручной птицы клетка – целый мир, для орла в небе – жалкая точка. Я поворачиваю голову к Грегори, чтобы рассмотреть его необычный оттенок волос, который неуловимо о чем-то напоминает. Мало света, всего лишь одна прядь выпала из-под кепи. Он размеренно дышит. Вероятно, он и не рассчитывал найти пристанище в доме одного из ранчеро. Наверное, жизнь в дороге научила его одинаково радоваться ночлегу что на лугу под дождем, что под сводами дворца. Надеюсь, завтра нас застанет не отец, а кто-то из прислуги.

И я засыпаю, считая звезды и думая о словах Грегори.