Текст книги "Психология человеческой жизни"

Локус контроля, возможность самоопределения собственной жизни не распространяются на другую жизнь, какой бы близкой и родной она ни была, другому дается право на существование в той же мере, что и самому себе, границы предметов воспринимаются как необходимость, как данность, в равной степени это относится и к собственному Я.

Свобода быть собой, возможность осуществления этой свободы в творчестве себя и своего мира воспринимаются как естественная данность жизни. Свобода, при всех вариантах осуществления жизни, – это творчество любви к жизни. Эти слова по сути тавтология, так как творчество жизни невозможно без любви к ней, а любовь невозможна без творчества. Придется только добавить, что речь идет об истинной любви и истинном творчестве.

Это добавление для читателей, чтобы вместе с ними еще раз уточнить позицию – не всякий живущий живет живой жизнью, где есть творчество и любовь. Можно приводить множество доказательств того, что такое возможно, и понятие психологической смерти, например, актуально для современной психологии ничуть не менее, чем такие ее традиционные понятия, как «личность», «поведение», «внимание», «воображение» и т. д. Я приведу только одно доказательство из многих – потеря себя является одним из симптомов, который осознается многими людьми, нуждающимися в психологической помощи. Эта потеря выражается в невозможности принимать решения, выполнять принятые обязательства, концентрировать усилия и иметь их как проявление данности Я.

Потеря Я связана с ориентацией на других людей, которые взяли бы на себя ответственность за принятие и осуществление жизненных решений. Это путь, по которому человек может прийти в любую относительно замкнутую группировку людей, где переживание общности с другими будет заменять ему переживание данности своего Я.

В живой человеческой жизни другие люди и общение с ними позволяют выделить данность Я и обозначить ее как собственное своеобразие, которое ценно как качество, существующее и в других людях.

Обусловленность этого качества как данности, переживание его ценности как данности являются основой той этики отношений с жизнью, которую А. Швейцер называл жизнеутверждающей этикой. Она вводит те критерии и меры воздействия на жизнь, которые позволяют утверждать, что целью жизни является сама жизнь. В живой человеческой жизни это переживается как безусловная ценность данности собственной жизни.

Своя человеческая жизнь – это жизнь, в которой присутствуют все и всё, потому что в ней присутствует создавший ее Творец, чей образ и подобие воплощаются в человеческих усилиях, когда они соответствуют замыслу творения. Тогда человек открывает в себе жизнь, и сам открывается жизни как существо бесконечное и бесстрашное.

Психологи это называют идентификацией человека с собственным Я. Человек может обнаружить свое бесстрашие в актах мысли и действия, в доверии своим чувствам, в проявлении Я-усилий как данности – так он открывает в себе замысел и смысл своего существования.

Когда, как и почему это происходит? Если не происходит, то почему? Может быть, и на эти вопросы я смогу дать ответ, пытаясь проанализировать жизнь моих героев.

Глава 4. Нина

 
Что нужно сердцу моему,
чтоб быть счастливым? Так немного…
Люблю зверей, деревья. Бога,
и в полдень луч, и в полночь тьму.
И на краю небытия скажу: где были огорченья?
Я пел, а если плакал я – так лишь слезами восхищенья…
 

В. Набоков

Ключевые понятия: жизнь, жизненный путь, рефлексия жизни.

В результате изучения главы студенты должны:

Знать содержание понятия рефлексия.

Уметь находить факты рефлексии, структурообразующие и динамические свойства личности.

Владеть понятием личностный смысл, переживание.

Героиня этой главы скоро будет праздновать свое восьмидесятилетие. Она небольшого роста, о себе говорит в шутку, что она та самая маленькая собачка, которая до старости щенок. Не наделенная от природы силой, она обладает удивительным упорством и выносливостью, которые позволяют ей справляться с самыми разными жизненными задачами с той обстоятельной неторопливостью, которая приносит свои долговечные плоды в виде неповторимого качества сделанного, чем бы оно ни было: письмо, рисунок, пирог, выстиранная рубашка мужа, беседа с соседкой…

Конечно, время не щадит никого, но оно и проявляет главное: пристальность умного взгляда, готовность слушать, естественность проявления внимания (да и любого отношения), четкость речи, ясность выражения мысли, которые не нарушаются естественными и плавными движениями. Она говорит хорошим литературным языком, всегда может выразить свои чувства и оценки, не прибегая к разрушающему душу мату или другим формам ругани. Сказала как-то, что на всю жизнь запомнила слова матери о том, что грешно не то, что в рот кладут, а то, что изо рта выходит. В ее семье никто не ругался матом, как не ругались им и в деревне, где она выросла.

Семья была крестьянская, дружная, отец грамотный и умелый человек. Его авторитет среди односельчан был настолько велик, что и после десятилетий, прошедших с его смерти, в разговорах можно было услышать, как люди ссылаются на его возможную оценку: «Вот бы Михаиле встал, да сказал…» Мать не владела грамотой, но ее жизненная сила, расторопность, умение наладить быт так, чтобы в доме все было для жизни, то чувство дома – уверенности и обустроенности – были той практической философией жизни, когда принадлежность к семье становится определяющей на всю жизнь в отношениях с другими людьми. Что скажут мама и папа? Этот вопрос возникал у моей героини и тогда, когда их уже не было рядом, и возможный ответ определял принятие решений. Два старших брата и две сестры. Братьев унесла Великая Отечественная война, младшую сестру – болезнь, старшая сестра долгие годы оставалась единственным членом большой семьи, где беззаботно и счастливо начиналась жизнь Нины.

Психологи часто говорят о социальной ситуации развития человека, пытаясь найти в ней те определяющие факторы, которые влияют на психическое развитие человека. На долю Нины выпали такие факторы, которые только в кратком перечислении представляют собой целый список факторов, вызывающих жизненный стресс человека. Каждый из этих факторов сам по себе способен вызывать сильнейший жизненный стресс, а здесь целый список и все в одной судьбе. Это типично для поколения русских, советских людей, родившихся в первой четверти XX в. Вот эти факторы – социальная ситуация развития:

• гражданская война – отец призван, вернулся контуженным;

• смена социального строя – изменение всего уклада жизни;

• коллективизация – обнищание семьи, потеря экономической самостоятельности; обесценивание труда и усилий по организации жизни;

• уход из семьи – учеба в школе и жизнь у чужих людей;

• Великая Отечественная война – потеря близких, эвакуация из оккупированного города;

• непосильная и неоплачиваемая работа в колхозе, торфозаготовки и лесозаготовки;

• поиски работы по специальности;

• смена места жительства;

• потеря ребенка;

• смена социального строя в стране;

• инфляция, угроза голода, потеря экономической самостоятельности семьи.

За каждым из этих факторов – живые человеческие отношения, переживания сначала маленькой девочки, потом девушки, женщины, жены и матери, бабушки и всегда дочери. Переживания, о которых сегодня не всегда хочется вспоминать, вспоминается только хорошее. Среди этого хорошего – совместная работа семьи на сенокосе, первые и единственные стихи, которые были посвящены любимому брату. Так хотелось быть похожей на него, что долгие годы вся семья вспоминала серьезность, с какой маленькая Нина говорила: «Я, как Паня». Все вопросы выбора (что бы это ни было) решались именно так. Он был всегда рядом – самый, самый, с которым делила все. Нет, не поровну, а по принципам детского братства. Вот здесь у читателя и есть возможность увидеть, что в жизни моей героини были (и будут) люди, которые помогают проявиться данности Я.

Она говорит о себе: «Меня никогда не обижали дома, никогда. У нас вообще детей не обижали словами, не били, с нами разговаривали. Я не помню, чтобы мама и папа ругались между собой, не помню».

Девочка росла умная, училась охотно и очень хотела учиться. Прошу читателя заметить это. Ей было одиннадцать лет, когда ее отдали в школу-десятилетку далеко от дома; девочка могла видеть семью только в выходные и каникулы. Практически с этого времени и началась ее самостоятельная жизнь «в людях», как писал когда-то М. Горький. Помимо учебы на ней лежали все бытовые заботы, и при этом она была всегда ответственная и добросовестная. «Я очень хотела учиться, очень хотела стать учительницей», – вспоминает Нина.

Замечу для читателей, что желание учиться – одно из важнейших проявлений силы Я, его данности, так оно дает о себе знать – желание учиться свидетельствует о наличии потенциала, ищущего адекватное воплощение. Мне думается, что в этом переживании есть то, что можно назвать чувством собственной бесконечности, тем прикосновением к вечности, которое не выражается высоким стилем, а проявляется в неуемной любознательности. Сегодня моя героиня посещает кружок по плетению из лозы, на свое семидесятилетие купила себе в подарок гармонь и научилась сама играть на ней по нотам.

Учеба в школе была непрерывным ожиданием похода (за семнадцать километров по лесу пешком) домой. В это историческое время коллективизации семья из обычной, зажиточной, работящей превращалась в экономически ослабленную, а позднее и совсем в обессиленную. Ребенку давали с собой (на учебу) все более и более скудную пищу и все реже покупали обновки. Ремесла, которыми владел отец, были практически запрещены и все, что он делал (как и все другие) в колхозе, уносило силы и не приносило в семью достатка.

Когда Нина училась в институте, посылки из дома и вообще стали редкостью, а деньги были посланы только один раз – на последнем курсе. Это были деньги, полученные родителями за убитого брата Паню. Об обновках не было и речи, юбка из его пиджака и блузка из его рубашки – это было гардеробом долгое время. Последний государственный экзамен сдавала, когда в город уже входили фашисты, дипломы студентам выдавали буквально на ходу, соблюдая все необходимые бюрократические правила. Выпускники разъезжались по домам уже из оккупированного города, путь до дома занял два месяца. Это был в основном путь пешком, без денег, без хлеба, под бомбами, иногда подвозили, но чаще – пешком. Домой. Об этом вспоминается редко, помнится студенческое время как светлое, беззаботное, когда вся семья была вместе, все были живы и здоровы – это было счастье. Так оно понимается сейчас.

Начало работы подарило дружбу, которая продолжается и сейчас: письма, редкие телефонные звонки; к счастью, еще существующая, но трудно реализуемая возможность встречи. «Мы даже блузки шили одинаковые». Вот так другой человек встал рядом и шел, идет вместе по жизни, не разрушая ее. Это и есть друг. Быть другом, иметь друга – это естественно для живого человека, так как дружба – тот вид отношений с чужим человеком, когда главным становится сам факт его существования. Не так важны пространство и время реального общения, как возможная и реально существующая значимость этого человека как своего чужого.

За время войны семья понесла утраты, которые так трудно описать и так легко выразить в цифре – два брата не вернулись с фронта. Недолго их пережил и отец. Семья осиротела, но еще больше сблизились те, кто остался. Взаимопомощь – такая естественная в семье – позволила сохранить детей, которые появились у Нины вскоре после войны. Бабушка и тетушки всегда были готовы поделиться последним и принимали на лето всю молодую растущую семью. Позднее эта новая семья и для них – уже очень немолодых людей – будет тем домом, где они проведут свои последние годы.

Читателя прошу обратить внимание на то, что семья всегда стремилась сохранять и поддерживать отношения, несмотря на все обстоятельства места и времени жизни. Письма из дома и домой, поездки домой и приезд родных – важнейшая часть жизни, дающая чувство спокойствия и уверенности. Это называют еще корнями человека, или, на научном языке, идентичностью с группой, но с группой не чужих людей, а близких, которые самим фактом своей жизни избавляют человека от чувства космического одиночества, от той пугающей пустоты автономности, которая делает его беззащитным и зависимым от каждого сильного воздействия. Близкие люди своим охраняющим воздействием создают те необходимые границы Я, которые позволяют осуществлять самообоснование усилий с ориентацией на эти границы. Это – то необходимое условие внутренней свободы, которое связано с возможностью реализации усилий не в пустоте неопределенности, а в системе жизненных координат, которые своим наличием вносят в жизнь ту необходимую степень определенности, которая нужна для реализации качеств данности Я.

Сегодня психологам больше известно о том, что и как происходит в неблагополучных семьях, которые заявляют о своем неблагополучии заказами на разные виды психологической и социальной помощи. Меньше известно о семьях, которые вырастили людей, любящих жизнь. Моя героиня дает возможность рассказать о такой семье – это ее родительская семья. Семья, которая на многие десятилетия стала для окружающих людей тем, что можно назвать нравственным образцом.

Можно восстановить – пусть приблизительно – всю глубину переживаний людей, которые потеряли все нажитое честным трудом, здоровье на непосильной и обесцененной работе, сыновей и даже название страны, но сохранили то, что сильнее всех «факторов» социальной ситуации развития – уважительное отношение друг к другу, те добродетели жизни, которые составляют ее непреходящую нравственную основу. Они известны и сохранены в заповедях, они пропадают в жизни под оправдание ее сложностью. В связи с этим мне хочется сказать, что такие психологические реальности, как концепция жизни, концепция человека, Я-концепция отражают содержание отношений, в которых люди проявляют меру своего воздействия на себя и на других людей. Даже физически мертвый человек может веками определять жизнь живых людей, если он присутствует в их отношениях (воспоминанием, образом, представлением).

Отношения, основанные на нравственных добродетелях, приносят человеку переживание глубины и бесконечности жизни; они вырастают из обоснования его жизни в родительском доме, который становится домом души. «Дом» – это психологическое понятие, не только образ или символ, а реальное (часто предельно точно фиксируемое географически) место, где у человека возникает то переживание своей идентичности с миром, с бытием, в котором нравственные и религиозные чувства дополняют и создают друг друга в виде экзистенциальной наполненности человека, которую можно назвать его сущностью. Дом содержит в себе необходимую для обоснования Я-усилий ограниченность и определенность и одновременно ту потенциальную полноту идентичности, которая доступна экзистенциальным переживаниям.

Моя героиня говорила об этом просто: «Дома побудешь совсем недолго, поговоришь со своими, просто на них посмотришь, и сил прибавляется и дальше живешь и снова ждешь, когда домой придешь». Родительский дом (в прямом географическом смысле) остался тем местом, которое в семье всегда и называли домом, где бы кто бы из ее членов ни жил реально. О тяге домой известно всем, моя героиня говорила о том, что долго (очень долго) пришлось жить по общежитиям, снимать квартиры у чужих людей, это всегда было неудобно, неуютно своей временностью, невозможностью сделать то, что хотелось. А хотелось простого – цветов у дома, в доме, лужайки, чтобы дети могли играть. «Мечты, как в кино, правда?» Осуществить позднее, когда уже был свой настоящий дом, оказалось не так-то просто. «Они – чужие люди – все испортят, вытопчут или вырвут. Мы много раз сажали цветы, но так и не видели их по-настоящему». Чужие безжалостны к труду – они не столько украдут из сада, сколько испортят, вытопчут, разбросают на дороге разбитые овощи и вырванные цветы. «Это варварство так больно видеть, я не могу это переживать, словно меня саму топчут. Лучше не сажать». Это я слышала много раз в разных вариантах – слова о том, что лучше не делать то, что легко и бездумно уничтожат другие. Ведь убили щенка, котят, украли все, что можно было украсть за день отсутствия в доме. Кто? Те чужие, которых знаешь в лицо, с которыми живешь рядом не один десяток лет, которые знают твою беспомощность и беззащитность, но не знают, что ты, моя героиня, сильнее их всех тем, что не питаешь ненависти и не говоришь о них их языком, а уповаешь на тот суд и то наказание, которые неизбежны для каждого живущего.

Очень горько слышать слова о том, что в войну было лучше, чем сейчас: люди были добрее и участливее, такого воровства бессмысленного не было – крали от голода, а не для того, чтобы испортить. Но это чужие, и их место в концепции человека, которую Нина, сама того не подозревая, воплощает в жизнь каждым своим действием, каждым своим чувством.

В этой концепции отражаются относительно устойчивые представления о том, как строятся человеческие отношения. Выделю те из них, которые любой, кому приходилось общаться с Ниной, переживал как проявление ее доброты, терпимости и участия. Думаю, одним из важных компонентов ее концепции человека является открытость к людям – та готовность к общению, которая отличает любознательность от любопытства. В этой открытости сосредоточено умение установить с другим человеком ту психологическую дистанцию в общении, которая выявляет его качества: умение слушать другого без назойливости расспросов и рассказов о себе; умение услышать другого человека и проявить участие в той форме, которая не связывает человека необходимостью следовать заботе, а создает условия для собственного осмысления ситуации жизни. В психологии это называют умением вести диалог, психотерапевты говорят в таких случаях о разных видах соответствия клиенту. Суть подобных отношений в том, что оба участника взаимодействия получают новые переживания, которые не разрушают их психическую реальность, а проявляют ее новые свойства. Умение соответствовать другому человеку без разрушения собственного Я, без растворения его в другом человеке, чувство границы психической реальности другого человека и своей собственной – это проявление в общении концепции человека моей героини. За этой концепцией стоят и те жизненные правила, которые не формулируются и не декларируются, а присутствуют естественно как живая ткань отношений. Я попробую их сформулировать для читателя, понимая, что все мои формулировки не смогут передать теплоту и свет, которые рождаются от присутствия среди людей Нины. Есть в этом человеке то, что нельзя выразить словом. Однако я пишу словесный текст и поэтому пробую формулировать: человек понимается как существо, потенциально обладающее разумом, который ему надо обрести. Предполагается, что дорога к собственному разуму у каждого человека своя и за него никто ее не пройдет. Считается, что есть хорошие и плохие люди, это существует как данность, и с плохими людьми надо жить, стремясь держаться от них подальше. Людей надо изучать, постоянно стремиться к новому общению, чтобы больше знать. Чтение – один из путей познания людей. Существует убежденность в том, что руганью и критикой человека не направишь на путь к разуму, а только озлобишь. Подробности чужой частной жизни не представляют самостоятельного интереса, они обсуждаются только тогда, когда другой человек сам заинтересован в этом. Считается, что самостоятельность человека – главное проявление его Я. Есть мнение, что у человека есть типичные для его фамилии черты, которые обязательно проявятся в его жизни. Типичные индивидуальные качества человека можно увидеть уже у ребенка. Долгая жизнь среди людей показала, что люди со временем меняются: «Одно поколение учеников не похоже на другое. Это можно видеть даже по успеваемости класса. Нельзя сказать, чтобы лучше или хуже, – они другие по интересам, по поведению». Изменение характера людей связано с общественной жизнью, с тем «насколько человек чувствует себя связанным с другими людьми, со своей семьей».

Другие люди в течение всей жизни вызывают чувство удивления тогда, если отказываются от естественных нравственных добродетелей и считают нечеловеческое истинным. Именно удивление, связанное с появлением в жизни неожиданно нового и не соответствующего ожиданиям. Такое чувство вызывает, например, сообщение о продаже еще не родившихся детей, объявление о покупке мужа для дочери, информация о драках девочек из-за мальчиков на городской дискотеке. Все это принимается с тем отношением («Чуден мир!»), в котором собственная способность понять и принять происходящее не является абсолютной. Но эти сообщения не пугают своей бесчеловечностью, они лишь обостряют интерес к жизни, к людям, к себе. Обобщения от встреч с одними людьми не переносятся на других, каждого человека «надо понимать как человека». Пережитое не породило предубеждения к людям, не создало того, что психологи называют социальными стереотипами: встреча с немцами, детьми тех фашистов, которые убили братьев и долгие годы морили голодом всю семью, породила только глубокую взаимную симпатию и дружбу на долгие годы. Когда молодой немец пытался объяснить, что они – его поколение – не виноваты, что они – другие, ему просто сказали, что война кончилась, а живым надо жить по совести. Это так очевидно и просто. К ним, немцам, не было никаких претензий, не было желания унизить или проявить свою непреходящую боль от потери. Нет. Были вопросы о жизни, об устройстве их государства, о родителях и работе – то общение людей, когда люди интересны друг другу как разные. Рождественской открытке от «наших немцев» в семье рады, как и весточкам от детей.

Запрет на религию, официальная ориентация на атеизм не мешали моей героине крестить детей и читать молитвы перед сном, обращаясь к Всевышнему за поддержкой и помощью. Слова молитвы, упование на милость и милосердие Бога не суесловие, а та необходимая основа отношений с миром, которая дает силы и поддержку во всех испытаниях. Это осознается как главное правило жизни, как сама ее суть. Религиозные праздники всегда отмечались и отмечаются так, как это было принято в родительской семье.

Профессиональная работа с людьми – педагогическая деятельность – была тем жизненным призванием, где складывалась концепция человека; проявлялась она в ежедневных отношениях с учениками, «каждого из которых хотелось научить мыслить самостоятельно». Предмет – математика – давал для этого возможности, силы и время. Усилия не пропадали бесследно – ее ученики знали предмет и могли сдавать вступительные экзамены в главные вузы страны. Как говорят сегодня, они были конкурентоспособны. Она учила их добросовестно, потому что не могла иначе, – это была ее жизнь, их жизнь, где ложь в отношениях – главный порок. Учить плохо – значит лгать себе и им, ученикам. Это было недопустимо, это было то, что обосновывало ее отношение к ученикам, которое они чувствовали и принимали с детской признательностью. Будучи детьми, они делились с ней сладостями, а став взрослыми – выпускниками, – говорили слова благодарности и через десятилетия узнавали при встрече, не избегая взглядом и не скупясь на приветствие. Ее работа в школе не ограничивалась предметом. Школьные стенгазеты размером в несколько квадратных метров, конкурсы стихов и шахматные олимпиады, карнавалы, лыжные соревнования – это неполный перечень того, что она могла и хотела делать с чужими детьми – своими учениками. Зачем надо было тратить на это силы? «Это была моя жизнь, я любила школу, детей, свою работу, я и сейчас все это люблю», – простые слова о главном, о соответствии человека своему сознанию, своему делу, своему Я. Философский язык позволяет сказать, что это слова человека, преодолевшего отчуждение от собственной жизни. Я бы добавила: и не имевшего этого отчуждения, и не имеющего его сейчас. Одна из причин отсутствия отчуждения состоит в том, что концепция человека, которая реализуется в отношениях с другими людьми, задает высокую степень свободы для осуществления жизни как собственного Я, так и жизни других людей. В ней нет примитивного стремления отождествлять других с собой, нет стремления упростить многообразие жизни до одного варианта, нет страха перед многообразием проявлений человеческой сущности и неизбежным риском в условиях высокой неопределенности человеческой природы. Всего этого нет, потому что есть обоснование своего бытия Создателем, своей сущности как его дара, своей семьи как основания своей сущности, своего Я как осуществления Я-усилий по его проявлению.

Думаю, что моя героиня это сформулировала короче и точнее: «Мне всегда хотелось жить, даже когда было невыносимо тяжело». Жажда жизни – это еще одно из переживаний, которое характеризует данность Я, его силы как потенциал нереализованных возможностей. Они открываются человеку в осознании того, что его жизнь зависит от него самого, его усилий, его чувств, как зависит от него решение о выборе спутника жизни, об организации семьи и ее сохранении в изменчивых социальных обстоятельствах. Более чем пятидесятилетний опыт семейной жизни моей героини – еще одно свидетельство того, что у нее нет отчуждения от собственной жизни, она живет в каждом ее дне, не повторяясь в привычках и шаблонах, «учась всю жизнь у самой жизни».

Тяжесть усилий, затраченных на осуществление жизни, отсутствие бытового благополучия не воспринимаются как жизненное наказание или поражение. «Мне папа всегда говорил, что завидовать – большой грех, надо уметь радоваться тому, что люди могут сделать хорошее и самому стремиться делать лучше». Это тоже из вечных ценностей, из заповедей. Это то, что делает ценными собственные усилия, те Я-усилия, которые осуществляются с помощью собственных же обоснований – тех самообоснований, которые проявляет Я.

В концепции человека, которую осуществляет в жизни Нина, ее собственное Я проявляется в тех ситуациях, когда на нее пытаются оказать воздействие: она не принимает решения об изменении своей жизни, если считает это недопустимым с точки зрения тех нравственных обоснований жизни, которым следует. «Я знаю, что я упрямая: если считаю, что так нельзя, то меня почти невозможно заставить…» Это упрямство, я бы сказала, устойчивость структуры Я, сочетается с его пластичностью и динамичностью, которые позволяют быть открытой собственным чувствам, быть захваченной потоком изменений, которые они привносят в психическую реальность. Бабушка, она так заигралась с внуком, что они вместе забыли о режиме дня для младшего школьника. Мне думается, что это одно из проявлений Я как данности, тех его свойств, которые не могут воплотиться в осознанных формулировках, отражающих отношения к людям, к себе. Эти свойства – больше, чем структура сознания: они раскрывают сущность данности Я, его самодостаточность как природного образования.

Редкое умение играть с детской увлеченностью, любовь к проявлениям детского восприятия мира, сама возможность такого восприятия как готовность к удивлению и восхищению говорят, по-моему, о наличии у моей героини того качества Я, которое больше всего соотносится с эпитетом «живой». Живое восприятие, живой ум, живое воображение, живые чувства, свежесть впечатлений и переживаний – это все о ней. За ними – ранимость, повышенная сензитивность, позволяющая чувствовать то, что мало доступно другим людям, поражая их порой той восприимчивостью к событиям жизни близких людей, которой нет объяснения в рациональном мире.

Сама она неохотно рассказывает о своей нетипичной сензитивности, считая ее естественным проявлением связи с близкими, родными людьми.

Эта чувствительность сочетается с постоянным стремлением сохранить красивое, чем бы оно ни было, – рисунком ребенка, репродукцией, открыткой к празднику. Эти вещи остаются перед глазами – для радости. Она и сама любит рисовать или раскрашивать черно-белые рисунки, превращать их в цветные, нарядные. Делает это красиво, аккуратно, доводя каждый свой рисунок до полноты узнавания. Так рисуют дети и люди, которые не могут не рисовать. Все рисунки для этой книги сделаны ею. Рисование для людей, которые не делают это предметом профессиональной деятельности, является формой экстериоризации того чувства полноты жизни, которое связано с существованием невербального корня бытия. Рисунки делаются не для кого-то и не для чего-то, они самоценны, и в самом процессе рисования важнее всего то, что может быть внесено в него другими людьми, даже самыми близкими и родными.

Отношения с другими строятся как проявления безусловной любви и заботы, которые позволяют любимым чувствовать себя в полной безопасности рядом с любящим. Эти любовные отношения лишены и тени манипулирования или потребительства, стремления использовать силы и время другого человека в собственных интересах. В них есть все, чтобы проявить свою силу и обрести ее в самостоятельной активности. Эти отношения прекрасны тем, что вопрос о долге и ответственности друг перед другом близких людей никогда не был предметом спекуляции. Ответственность и долг – это нравственные категории сознания человека, т. е. те целостные (гештальт) образования, которые придают сознанию определенность, обозначают и проявляют Я для человека и для других людей. Если в сознании человека присутствуют нравственные категории, то их наличие естественно сказывается на всех проявлениях психической реальности. Любовные отношения нравственного человека пронизаны ими так же естественно, как и другие проявления его Я. Эти отношения дают другому человеку и себе ту необходимую свободу для проявления данности Я, и ту защищенность от разрушающих воздействий, которые могут гарантировать только нравственные обоснования самой жизни. В современной психологической литературе чаще всего представлены конфликты и коллизии несостоявшейся жизни. Поэтому, может быть, читателю мое описание покажется лишенным динамики и сюжетного напряжения, но динамики в осуществлении нравственной ответственности и долга значительно больше, чем в уходе от ответственности или игнорировании долга. Это та динамика переживаний, которая с возрастом просветляет лицо человека, оберегая его от обреченности застывшей маски. Я бы назвала динамику этих переживаний абсолютной человеческой ценностью и пыталась описывать ее как качество живого, проявляющееся в способности к изменению при соблюдении тождественности с данностью Я. Это – одна из задач бытия живого – постоянное обновление при сохранении жизни как целостности.