Текст книги "Перебои, переливы"

Перебои, переливы
Галина Чернышова

© Галина Чернышова, 2023

ISBN 978-5-0059-8348-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лето, ах лето…

Заметки повседневности (июнь)

 
1
Повседневность тянется и вязнет
В сером цвете выдержанных дней.
Неба василькового заказник
Выгоняет облачных коней.
Те плывут – нестройно и вихрасто —
Над провинциальной маетой:
Где толпы нечаянная каста,
Смога дух, но только не святой.
И легчает в бремени сутулом,
Выпрямишь осанку и сидишь
За окном на колченогом стуле —
То ли видишь это, то ли спишь.
Кто-то вяжет стори и сюжеты,
А тебе несказанно везёт
Навязать размеренному лету
Пару окрыляющих красот.
 
 
2
Тринадцатый месяц и кадр двадцать пятый,
А время сминает реальность накатом,
Но чуть трепыхнётся маяк проблесковый,
И ты где-то там – примеряешь обновы:
От ветра – пошив неземной – крепдешинный…
 
 
Летишь ли, бежишь повседневной равниной,
Не соприкоснувшись со мной рукавами,
 
 
Потянется вечность за разными нами,
И след раздвоится за кадром и титром,
И так опоясано вкруг облетит он,
 
 
А ты в этом ангельском новеньком платье,
А я где-то рядом в словесном подхвате,
Мгновения выпорхнут в небо, на время,
Отметятся птичьи секунды рефреном…
 
 
За дальней полоской теряются нити,
За ближней ошибкой никто не учитель.
Посмотрим кино, отзимуем с лихвою.
Очнёмся в погоне за новой любовью.
 
 
3
Всё будит интерес – и пустота —
Оторопеть и вслушаться, и вникнуть.
И расстрелять словесным тра-та-та,
Застывшую в зелёнке землянику,
И удивиться вызревшему – гля…
Всего лишь поступиться золотишком,
В пробелах затуманенного дня
Отвоевать умолчанное «слишком»
За серебро, которое блестит,
Сквозь патину пороков и ношений.
Ты сам себе и бог, и царь, и гид
От нимба и гордыни – до коленей.
 

Густеет свет (прогулочное)

 
1
Густеет свет. И духота тревожит,
Касается жара ранимой кожи,
Пылает страстью временный загар.
 
 
Иудит ветер – предаёт секреты.
И аудит нагрянувшего лета
Ведёт невозмутимый календарь.
 
 
Садится пыль, и ты берёшь измором
Мои поля, леса, моря и горы —
Томятся в неприкаянной тиши,
 
 
С тем ожиданием – нависшим перед бурей,
Слетает свет в осунувшийся улей,
И тычут пальцы в небо камыши.
 
 
Читают по намёткам в точках птичьих
О крайнем и желанном заграничье,
Упрямой зябью оголтеет штиль.
 
 
Вскрывает гром пароли, явки, тучи,
Срывается великий и могучий
До бездны слов, до встречи дальних миль.
 
 
2
А ты молчишь про офисный адок,
А я про белок – впаривают парки
Сосновый рок и воздуха глоток,
Тропинки в иглах с полотном немарким.
 
 
Ни отблеска, ни беглого луча,
Лишь фонарей скрипучие печали.
И кружат мысли, мошки – сгоряча
Желаю беспрепятственно отчалить
 
 
От этих елей, мелей – в даль хором,
С покосами словесных умолчаний,
Чтоб в небе птичий вымелькал содом
Гоморру из безбашенных скучаний,
 
 
Где наплевать на скроенность строки
И лапотность душевных выражений,
Мечтать и думать – как они легки
В безбожности греховных вдохновений,
 
 
По тишине июньской высоты,
В проушинах макушек деревянных,
Где спрашиваю ветрено: «а ты?»,
По седине кудряшек окаянных
 
 
Просматривается закатный спич,
О встрече, по безвременью зависшей…
Пока ты сладко и спокойно спишь
Под звёздами, под вечностью, под крышей.
 

Солнечный прибой. Июньский полдень

 
Солнечный прибой. Июньский полдень.
Ветошь пуха. Облачная фальшь.
Воздух полосато-пчеловоден.
Взмахами цветочных генеральш
Скрашен жар в преддверии дождливом —
 
 
Налетит убойная гроза
И, давай – по дальним переливам
Молнии слепящей егоза.
 
 
Жжёт предчувствий знойное затишье,
Словно вдох задержанного дня,
И на этом вдохе чуть колышет
Мошек наседающих броня.
Не спасут чернеющие дрожью,
Лишь зависнет трепетное чуть…
 
 
И польёт на слов твоих бездождье
Слов моих живительная суть.
 

Сказать тебе, ma shere, по чесноку

 
Сказать тебе, mа sherе, по чесноку
Горчит реальность, истекает бытом.
Слоняются стихи по потолку —
Он чаще светом солнечным залитый,
Сползает время с выцветших краёв
Обойного задиристого шёлка,
Не подержать за время кулачков —
Его убить, скучая втихомолку,
Пока проходит утро мимо нас —
Смотри в окно – с неловкою походкой,
Перерастает меньше чем за час
Из сонной недорани – в сумасбродку,
Не обращая взгляд, спешит вперёд,
По суете людей меж городами.
Проходит месяц и полгода, год —
Картинками на запылённой раме.
По вечерам тоска, как аксельбант
У строчек отебешных на стихире,
И я пишу, дышу – как вариант —
На дальний свет из сумрачной квартиры.
 

Тополя седеют и скрипят

 
Тополя седеют и скрипят.
Пух летит, раскачивая воздух.
Ветер не работает в умат —
Сделает каких-то пару ходок
К горизонту, что филёнкой лёг,
Обрамляя небо спозаранку.
 
 
Ткнётся, как неласковый телок,
Солнце в чуть подсвеченную ранку —
И взойдёт над смогом и людьми
В городских заботах мельтешащих,
И считает лето трудодни,
В летописный вкладывая ящик
Всю жару и пух, тебя со мной,
С виртуалом редких сообщений.
 
 
Тянет вечность, как лазурный Ной
Свой ковчег моих стихотворений,
Уплывая мимо суеты
В край прохладный дзена и свободы.
Я ж тащу от а до я… до ты —
Прозу дел и вызревшие годы.
 

Посмотришь вдаль… – а к чёрту эту даль

 
Посмотришь вдаль… а к чёрту эту даль,
Когда под носом тёплая житуха.
На плечи стула брошенная шаль,
Котейка отдыхающий вполуха.
Твой деревенский дом, что благодать
В щетине сероватого забора.
Вдоль улицы – коров сгоняет «в мать»
Пастух – детина босый и здоровый.
Вокруг поёт, стрекочет и пищит —
Златое лето, сыпь цветов повсюду.
Наваришь из капусты кислой щи,
Из нержавейки вытащишь посуду —
Накормишь, как сорока всех-привсех,
И, грудью неполётной выдыхая,
Припомнишь вдруг, как падал первый снег
Из глубины неначатого мая.
Летел на близкий яблоневый цвет,
Не то седой, не то нежданно новый.
И таял мокрым пухом верных лет
На крышах прозаических гнездовий.
 

Пролог овражный, дальше – до низины

 
Пролог овражный. Дальше – до низины,
Туман клубится светлый и седой.
В багдадах утра не жалеет спину
Росой обременённый травостой.
Идёшь, идёшь – босая и прямая,
Придерживая платье до колен,
Густеет воздух, а петух взрывает
Дремотной тишины незримый плен,
Как липка обдираются берёзы —
Сползает дым – сомнения навет,
А ты бредёшь под испитые звёзды
На ближней церкви купольный просвет.
 

Обошлось. Всё так же дует ветер

 
Обошлось. Всё так же дует ветер,
Теплится потухшее в груди.
День так бесшабашно юн и светел,
Будто бы никто не уходил.
 
 
Заметает облачно дорожки,
Хороводит птичья кутерьма.
Девять жизней бог пророчит кошке,
Что сошла с чердачного ума.
 
 
Обошлись без солнца выходные,
Но в цветах красуется июнь.
Пчёлы – как сварливые родные,
Одуван – седеющий, как лунь.
 
 
Пазлы новорожденного утра
Выложу в минутах до темна,
Где молчаний бережные сутры,
И за кадром шумная война.
 
 
Расписанье завтрашней рутины
И реклама беспробудных снов.
Это подсознание в картинках
Скрашивает будни серых слов,
 
 
Где отчалит тронутая вечность
В ближние осенние сады.
Нам ещё б любить по-человечьи,
Без напраслин ревностной орды,
 
 
Без кликушеств сквозняка в аллее,
Из тоннеля – к выходу на свет.
Всем тогда легко переболею
В белой дымке уходящих лет.
 

Нехитрый день с нехваткой теплоты

 
Нехитрый день с нехваткой теплоты —
июньские коты сидят и провожают месяц летний —
всё кажется прозрачней и бесцветней,
до переливов – завтра надо ждать.
Жуков и пчёл шныряющая рать,
по вышивке воздушной, звуковой —
с посадкой на цветы передовой,
на битву с тишиной идут трамваи,
пускается махровый серый цвет
на нет в далёкие лазурные края,
где облака мечтательно кроят
из плотного навеса по мечте
и гонят их в далёкой маете, туда,
где крестиков и ноликов игра…
Выходит дождь обещанный с утра,
и лепится горбатая хандра —
слетает на ура воронья хмарь,
стареет время, виснет календарь
на колышке, забитом для отсчёта…
 
 
Так остро не хватает мне кого-то,
а всё перетекает в никуда ни с чем.
Спасаешься дурацким – отпусти и не грусти.
Попробуй что-нибудь до солнца донести.
 

Всё течёт, изменяет статике…

 
Всё течёт – изменяет статике,
всё уходит в белёсый дым,
помнишь, как в деревенском садике
поутру пробегать босым?
Там кукушку заело нудное,
нескончаемое ку-ку,
было счастье сиюминутное,
где глазливое – ни гу-гу,
без ворон – всё стрижи да горлицы,
или ласточек-пострелят
разгонял голопузой конницы
хулиганистый наш отряд…
 
 
На огромных стогах с соломинкой,
в бесконечно щербатых ртах,
вспоминали в полях огроменных,
что умели, минуя страх,
по грибы, по малину хаживать
да без устали чередить,
вдоль крапивы, грозящей каждому,
да под дедовское «итить!» —
убегать, так желая взрослости,
торопить за годами год,
 
 
до конечности с одинокостью,
до лазурных лететь слобод,
растворяясь в тоске по давнему,
в безразличии слов черстветь,
иногда присягать лукавому —
честью с совестью дешеветь,
и тончать на просвет, и жалиться
богу праведностью молитв,
от любви – до любви отмаяться
под закатные фонари.
 

Не исчеркать июльской мошкарой…

 
Не исчеркать июльской мошкарой
Лазурного простора поднебесья.
Доковылять бы в невозможный зной
До рощи, чащи или редколесья
И там стоять, прибитой в холодке
К земному раю из ежеминутья,
Пусть проплывают мысли налегке
Над тягомотной выжаренной сутью,
Где аномальный плюс сошёл с ума
По эпикризу стойкого прогноза,
Где крутит ветер пуховой роман
Под скрипы тополиного артроза,
А ты стоишь – причём вообще здесь ты,
В тени разгорячённого сюжета?
Быть может, ждёшь дождливой суеты
На вынос обезвоженного лета.
 

Тем и рады, что переиначив

 
Тем и рады, что переиначив
Богатеем на печальных днях.
Дождь идёт стеной прозрачной плача,
Чернозёма высохшего для.
 
 
Бабочка несбывшихся желаний,
Молнии синеющий разрез,
Над полуднем хмурых начинаний
Солнечной настроенности без.
 
 
Кап да кап – зарядит мерно, хлёстко,
Аритмией громыхнёт вдали,
И плывёшь как одинокий остров
До четырёх-стеночной земли.
 

Не дуйся – это лето невзначай

 
Не дуйся – это лето невзначай
То в холод, то в жару, то богу в уши,
На выходе – с надеждой обещай,
Пока июль легонечко надкушен,
Пусть ветер пролетает с прохладцой,
И автор жжёт, хотя и отморожен,
Текут деньки – медлительно, с ленцой,
Ты в отпуск на моря мыслеположен,
На самом деле, дождь. Не навсегда.
Забудется тоска угрюмых окон,
И солнца золочёная звезда
 
 
Взойдёт невероятно одинокой.
 

Лето город выжигает

 
Лето город выжигает,
Выживает суета.
Воробьиные раздраи,
Тягомотная верста.
 
 
Тянет рельсы серебристо
Путь трамвайный до депо.
Солнце в бликовом монисто
В небе ярко-голубом.
 
 
Шум сварливый автотрассы,
Фонарей остывший взгляд.
Море – людно. Разномастно.
Тут вперёд. А там назад.
 
 
И кипит под крышкой летней,
С дымом реденьких ветров,
Блюдо жизни многолетней
Под присмотром облаков.
 
 
Шарм бетонный, шик витринный
И гламур цветочных клумб.
Выплываю субмаринно
До работы. Не Колумб.
 
 
По маршруту дом и офис,
Офис-дом – часам к шести.
Неочёмных мыслей профи,
Жара киплого среди.
 
 
Тянет жилы интернетно
Бесконечно долгий день.
Вдруг – да дождик неприметный
Или птичья дребедень,
 
 
Чтоб слегка разнообразить,
Свежим чувством окропить
Жажду бестебяшных Азий,
Под провинциальный бит.
 

К тебе сорваться – сбросить со счетов

 
К тебе сорваться – сбросить со счетов
Обрыдлый быт, вальяжную тоскливость.
Под дудку удалённых облаков,
Под солнца оседающего милость
Поддаться грёзам выбывших ночей
Из строя снов – спокойных и несладких,
Презрев любви напыщенных речей
Сказать по-русски – чувственно и кратко,
Приписывая вечность ко всему,
Прописанному в сердце близко-близко,
Надеяться на всё не по уму,
Со страстью убеждённой анархистки
Обнять тебя, чтоб сдался серый флаг
На милость стяга омутной лазури…
Но помешает дождь – небесный баг —
Остудит до бла-бла в литературе.
 

Прогоркнет боль на ссадине стиха

 
Прогоркнет боль на ссадине стиха,
Пора пить чай – имбирный и лимонный,
Когда бы ночь вальяжна, но тиха
Накрыла снами, стала заоконно
Тихонько шелестеть о лучших днях,
По ветру распуская обеззвучье,
Тогда бы я, с блаженством на паях,
Взлетела с чернозёмной томной кручи
И ухватила птицу за перо,
А может, невесомо прикоснулась…
 
 
Но лупоглазит лунное зеро,
А истина, как сердце – за Мерло,
И боссаноешь в полночи июля.
 

Припекло

 
В фаворе лето. Жжёт жара.
По-пионерски
Готовы тополя рвать воздух в пух и прах.
Чернеет горизонт в дали мессионерски,
Где галкой – птицы уморённой взмах.
И надо бы себя пристроить
к беглой мысли,
Но скисло всё в жаровне высоты.
И впаривает пот, стекая с тел по-крысьи,
Невмоготу без полной наготы.
Фонтан воспрял и гонит
свой сценарий,
Что жизнь вода. С напором или без.
И ты идёшь, чтоб не подох твой хариус,
Сквозь этот бред расплёсканных небес.
 

Заходи. Здесь по-простому жизнь течёт

 
Заходи. Здесь по-простому жизнь течет:
Быт, семья и дружеские встречи.
Тяготы дождя – наперечёт —
Примешь жизнь – она и не перечит,
Не горчит полынью поутру,
Не колышет воды лихолетья.
Спит котейка – слышишь уруру,
И бежишь от интернетной сети
В те луга с покосами травы,
Где дышать, дышать – не надышаться,
Сбросишь груз неделей трудовых,
Что коровку божью пустишь с пальца —
И глядишь – сияет высоко
Золотом залитая долина,
Где порхают бабочки легко
Над стадами и дорогой длинной,
Что идти, идти и нет конца,
Хочешь – вместе, чаще – одиноко.
Подыграет ветер в деревцах
Под присмотром солнечного ока.
Заходи. Спасибо, что зашла.
Здесь сегодня тихо и просторно,
 
 
На белёсом острове стола,
В строчках о простом и иллюзорном.
 

Всё просто: сутолока, полдень

 
Всё просто: сутолока, полдень
И череда на череде.
Всё сложно: ты меня не помнишь,
В моём затерянном нигде,
В моём затёртом многолюдье
Провинциальной суеты.
Как солнце на туманном блюде
В сюжете полуслепоты —
Прорвёт седую оборону —
И жжёт в проушину потерь.
 
 
Пролёт фанер по небосклону
На низкий ласточкин манер,
Я ж на французском докартавлю:
Мон шер, плезир, оревуар…
И – ливень водяных баталий
Подставит небо под удар.
 

Метнёшься в нёбо

 
Метнёшься в нёбо – снимешь с языка
Словцо новорождённого посыла
И с полоумным трепетом у рта
Начнёшь вещать, что вот, тебя накрыло
И тащит юзом, тормозишь умом,
Но веса не хватает и сдаёшься
На милость непонятного кам он,
В неведомые дали унесёшься,
Где пустошь одиночья не у дел,
Засвеченная солнечным гуляньем,
И сеются слова на букву эл,
И всходят чьим-то свыше подаяньем.
 

В эпицентре сказанного маяться

 
В эпицентре сказанного маяться,
А потом остынуть и уйти,
Где не в ложках найденное бается,
А звучит по ясному пути,
Широко под лиру зарифмуется
И течёт, безадресное, ввысь,
Чтоб навстречу по лазурной улице
Птицы выше неба вознеслись,
Где там пафос – просто в представлениях
Счастье жить прикинется тобой,
И гадаешь – вечная весенняя,
И кроишь стихотворящий строй,
Вправо, влево – по косой, но вывернешь
На свою привычную стезю,
Заложив в чувствительную выварку
Жар своих непризнанных люблю.
 

Мой свет, я, собственно, о том…

 
Мой свет, я, собственно, о том,
Что прирастают города за домом дом,
Крылатятся ветрами, сизарями,
Прикручивают лампы в каждой раме,
И одноглазой ночи фонари
Горбатятся конвойно до зари…
И по кольцу бетонному опять
Начнут часы восходно прибывать.
Рассвет забрызгает ни зги,
И от ни зги расходятся круги,
Встаёт светило, рвёт лучистые бега
Сквозь дрёму снов и тучны берега —
Достать до дна провинциальных дней,
Вернуться в утро вечера мудрей…
С прослойкой многолюдной маеты
По жару лета и душевной мерзлоты,
Чтоб вновь забыться в застеколье штор,
С елеем жёлтым из квартирных нор,
В которых прикорнула суета.
С бессонницей играем в цу-е-фа —
Поэзии овца. Гоню – не сплю,
Деревья дотанцовывают блюз,
Стихает город в шаткой тишине,
И никому не снится обо мне.
 

Всё о неважном. Бросишь кактытамм…

 
Всё о неважном. Бросишь кактытамм…
Ответит эхо полого колодца,
Где голубь мира выдаёт арам-зам-зам —
Их гули-гули пляшут, где придётся,
Хоть на краю, хоть посреди картин —
Им нету дел до тишины и шума,
Пока ты робко напеваешь про сим-сим,
С надеждой окрыленной до бум-бума,
Лелеешь смелость настучать в лазурь,
Сама же скромно стишиком корябнешь,
Но видишь, как голубят сизых дур,
И на отшибе мысли – страстно ляпнешь,
О том – о самом важном и простом,
Без всяких how are you и погоды,
Когда танцуют чувства нагишом,
Под сумасбродной далью небосвода.
 

Давай без секса. Просто посидим

 
Давай без секса. Просто посидим,
Поохаем над прожитым устало,
В кафешке, словно маленький кильдим
Под лампочкой, горящей вполнакала.
 
 
Перелопатим жизни череду,
Мгновенье остановится картинкой,
Вот ты, вот я – мы в бог каком году
Сидим и упиваемся грустинкой,
Где под сурдинку зуда комара
Течёт рассказ о детстве и о прочем,
А за окном трамваев та-ра-ра
Всё реже, ближе к непроглядной ночи.
 
 
Вот так вот просто выложим пасьянс:
Года, года – и быта самозванство.
Нет царства грёз и резвого коня
При тёплом долголетнем постоянстве,
 
 
Свобода. Чай. И ложек два ствола,
Ударят – дзинь – по чашкам унисонно.
И зажуётся «где же ты была?»
На памяти бобин магнитофона.
 
 
И тронется вагон обычных дел,
Мы второпях успеем попрощаться,
И растворится сахарная мель
В заварке нерастраченного счастья.
 

Ветер завывает, что попроще

 
Ветер завывает, что попроще,
Но фальшивит, сорванный на крик.
Я теперь у соловьиной рощи
Подоспевший в летах выпускник.
С тяготами впитаны уроки,
С чувствами экзамены сданы.
И иду – конкретно-недалёкий —
Имярек любовной стороны,
Напоследок вытрубив рулады
Беспокойной жизни молодой,
Подведя чертовское «так надо»,
На прощанье вскинутой рукой.
 

Стареет вечер. Лиственный ажур

 
Стареет вечер. Лиственный ажур
На фоне неба зеленью пятнится,
И фонаря томлёный самодур
Высвечивает чернь усталой птицы,
И в этом чуть мистического есть —
Ползущей темноты густая ода.
Из бабкиной молитвы «даждь нам днесь»
Всплывает позабытым эпизодом,
Сутулятся деревья на ветру —
Остыть, переосмыслить. Не отречься,
Любовному подобно бунтарю,
Исходишь пульсом яростных сердечек.
Где звёзды и луны тугой клубок,
Зовущий за неведомыми снами,
Там ночи недосказанный молчок
Над тем, что будет… с Родиной и с нами.
 

От конца

 
Бродить несбытой где-нибудь во снах,
Перебирая вольные пустыни,
Переживая неглобальный крах
Под ливнями из поднебесной стыни.
Задействовать холодные слова,
Чтоб приложить к раскрашенной горячке,
И попадать в забвенный котлован,
И замирать в недомедвежьей спячке,
Пока живёшь как все – и ешь, и спишь,
В текучке дней, отравленных бесцветьем,
Выкармливая преданную тишь
Бессонницей о выдуманном лете.
 

К началу

 
Растает лёд, и собираешь рыб,
Разбитых о закованные воды.
Пора пускать в затерянный Моглиб
Иллюзий голубые пароходы
И петь: так провожают за черту
Терпений, вдохновений… или нафик.
Пускай несут бла-бла или ту-ту,
А у меня другой сегодня график:
Пускаю птиц, слова, седой дымок
Да полощу платочек в поднебесье,
 
 
Где осушаю грозовой подтёк,
Из жеста «нах» перехожу на «ок»,
Сбегаю, не жалея нот и ног,
От пристани вчера отпетых песен.
 

В рассвет врастающие кронами

 
В рассвет врастающие кронами
Молитвы веток кружевных,
Полны леса живыми схронами,
Как речь замкнутая под дых,
Полны моря немыми рыбами,
Но в криках чаячьи парят…
Где берега томятся глыбами,
Где рожь волнуется в полях,
Пороги рек в гористых местностях
Впадают в караул тоски,
Мои жалеючи окрестности,
Дожди стараются врасти
В пустыню слов и жажду алую
Болезни, пройденной вдвойне…
Глянь – виснет вечность запоздалая
На безответном валуне
Небесных странников, просвеченных
Пожаром солнечных вершин,
От ожидания невстреченных
До одиноких палестин.
По верху слышится гудение
Всех самолётных сил страны,
В которых однонотным пением,
Мотив с молебном воскресения,
В рай поседевший вплетены.
 

Жар и смог – июль идёт упитанный

 
Жар и смог – июль идёт упитанный,
Город иссушённый в плен берёт.
Между нами ничего не считано,
Утекает время словно мёд,
Где спонтанно кружатся крылатые,
Исчеркав лазурный небосвод,
Там, где крыши от дождей покатые,
Ветер до порывистости мот,
По ошибкам пишется ошибочно,
И не сбросить чувственный завод.
Вечер зависает пелериночно,
И закат багряностью вот-вот
Отгорит по рифме, прозе, поверху,
Бледной тенью выкатит луна.
Вряд ли хватит продержаться пороху,
На войне химер блажного сна,
Завернёшь иллюзии до севера,
Пусть загнутся, не увидев юг.
И падёшь с надуманного левела
К пожеланью – доброй ночи, друг.
 

Летит комар. Нудит бесчеловечно

 
Летит комар. Нудит бесчеловечно.
А вечер думал, будет тишь да гладь.
А мне б ещё отбиться от овечек,
С бессонницей не разделив кровать.
 
 
Она скрипит. И добавляет боли.
Пружины хищно тычутся в матрас.
А он ни клят, ни мят, ни отглаголен,
А мне луна засвечивает в глаз.
 
 
Где тело словно мумия покоя,
На вдох и выдох растревожен дух.
Смотрю в окно – в окне кино немое,
Офонарев, парит несносный пух.
 
 
И всё такое лезет в подсознанье,
Итог не спит, выкручивая финт.
А я блефую опытом и званьем,
И строю взглядом жухлый гиацинт.
 
 
Переобуться и к Харону в лодку,
А там и баю-бай, и мыслей нет,
Лишь овцы пьют вину, а может, водку,
И затихают в дымке сигарет.
 
 
И вот уже помалу отъезжаю,
Перевирая здрасти до адью.
Чифирь остыл в забытой чашке чая,
Где утопилось бывшее «люблю».
 

Страдают в ямах пропадом колёса

 
Страдают в ямах пропадом колёса,
Дороги ждут асфальта и катков.
На личном фронте колосится просо
Поверх любых усталых матерков.
Когда уже завянут хризантемы,
И сгинут пчёлы медоносно вдаль?
Поёт в кустах рояль извечной темы,
И тусклой рыбкой светится педаль.
Резвятся вдрызг ретивые хотелки,
Стучат трамваи – слышу а-я-яй.
А в колесе – секунды – словно белки,
Попробуй жизни этой попеняй,
Когда дороги вкупе с дураками,
Когда тюрьме вольготится с сумой.
С утра беда распарена носками,
Но рвётся сердце в колокольный бой.