Текст книги "Перебои, переливы"

Фрагментарное

 
1
Барашки чешут море без прибоя.
Оно лежит равниной голубой.
А мне под солнцем ничего не стоит
Принять загар, навеянный тобой.
 
 
Поесть арбуз – он тоже ярко-алый
И освежает сладко на чуть-чуть.
На переезде поезд запоздалый
Спешит в далёко быстро прошмыгнуть.
 
 
А я стою в любовном перегреве,
А жизнь идёт ползком или бегом.
И надо мной лишь чаячии снеги,
Летящие до вечности мельком.
 
 
2
В глазунью тычет утренняя вилка,
Кивает ветка ветрено в окно.
А мысли лезут в буднюю бутылку
Со сжатым горлом как бы заодно.
 
 
Застрянет гласный – вызволю согласный,
И хорошо, с надеждой не впервой
Топить за то, что ничего не ясно
На уходящей в сон передовой,
 
 
Где баламутят стройные ромашки,
Пуская да и нет в один полёт,
Чтоб мне надеть смирение рубашки
На то, что из спины сутулой прёт.
 

Ничего не пишешь нового

 
1
Оправдана заботой бытовуха,
Не ждёшь ажура, преданной руки.
Присядет город звуками на ухо,
А у тебя ни голоса, ни слуха,
И облака подобием руин
 
 
Домов и замков, прочих силуэтов,
За вредность – солнце пройденных пустынь.
Не нужно ни вопросов, ни ответов
От этого пылающего лета,
Но ты остынь,
 
 
Дождём прибейся к травам или смыслам,
Где от росы поклон в изгибах шей.
Где время карамысленно повисло,
Ни рака, ни горы, тем паче свиста,
Но городить из пустоты mon cher
Не прекращаешь, скрадывая волны
И спойлеры бессонниц кочевых,
Где белый шум и что-то там про полно,
Всего за чередою не упомнишь,
Живёшь под дых.
2
Ничего не пишешь нового,
Не находишь в сути главного,
И от этого фигового
Не дождёшься слова плавного.
Всё заплатками, порывами
До подкожного влезания,
До обрыдлого ретивого,
До воздушного лобзания,
Где убитое в размерностях
До хореев, ямбов, дактилей.
И чего теперь о верности,
О любви, словах и шпателях.
Эти ямы, щели, рытвины,
На предмет необретённости,
Оттого живёшь молитвами
И скрепляешь где-то тонкости,
Где-то складывая пазловость,
Подгоняя день до вечера,
До луны свеченья малого
В колыбели человечности.
 

Бродят мысли мелко и уныло

 
Бродят мысли мелко и уныло,
Не хватает мыслям глубины.
Топью меланхолии накрыло,
Гонишь санта-барбару на мыло,
Зло, но честно рвёшься до весны,
Сквозь июль – сухой и беспощадный,
Что не по касательной идёт,
Ослепляет светом лимонадным,
Мотыльков мелькающие кадры,
И пейзаж – до помраченья тот,
Где потерян ветер переменный
И пугливо в шорохе завис.
Город в пухе и пыли, как пленный
С мошкарой по закоулкам-венам,
Под лазурью с тучами на бис,
Те гуляют томным променадом,
Под присмотром знойной вышины,
Где жара, подкормленная адом,
Где любви неумершее «надо»
Тычет птиц в угробленное мы.
 

Только взгляд. Только жест

 
Только взгляд. Только жест. Многоточие чувств…
Так банально врастать в неизбежность искусств
И тянуться туда, где плывут корабли,
Ярким парусом греют холодность земли,
Где снега, берега, якоря адресов,
Где петлицы моих очарованных слов,
И гвоздики твоих недосказанных фраз,
И решения сверху за встреченных нас.
 
 
За стеной из дождей и порогов весны
Из картинок совместных мы исключены,
Где молчание с солью лазурных морей,
И крикливые чайки, и рваный борей,
Пики гор и открытая бездна любви
С тишиной – тишины мотыльковой бои!
Зависание в быте с завязкой летать,
Под завязку поломанность крыльев – в тетрадь.
 
 
Только взглядом и жестом врачуемся мы,
Не болей. Отражайся от луж и зимы.
Там, на пристани снов, точки срыв к запятой,
В продолжении цветом и звуком за той,
Убелённой жизой, в полинялом платке,
И уходом от пут никогда вдалеке.
 

Кошмар дешёвый. Шорохи и тени

 
Кошмар дешёвый – шорохи и тени,
На стенах ночью – ворохи сомнений,
Скребутся ветки, но сим-сим обоев
Так ладно вклеен в трещины и сбои,
Что только сквозь, но лоб бетонный сер,
Фонарное пятно – карабинер,
Присутствующий блик и скрип глухой,
Врастает лето в Лету по прямой,
А по кривой – комар назло всему.
В окно луны молчащее му-му.
Не выбредишь тебя из головы —
Увы.
 

Вот так вот разбежишься и… бултых

 
Вот так вот разбежишься и… бултых!
Как камешек кругами жизнь напишешь,
То глади обездвиженной под дых,
А то углы скругляя – с ними иже
Заботы, сны и быта карусель,
Стоп-кран любви – замешкаются годы,
И про/воронишь глубину и мель,
И так до верной, уходящей коды,
Где бездна, в отражении зрачка,
Утащит в зазеркалье и отпустит,
Где легче лёгкого рука и облака,
А мир на выдох слаб и безыскусен,
Раздвоенный на до, а после что?
До господи прости кругами биться.
И ловишь время в сито с решетом,
Чтоб напоследок в омуте не спиться.
Но тяжело в водовороте дней
С балластом лет хотя бы удержаться.
И тянешь жизнь до утра мудреней,
От вечера и фатума – до шанса.
 

хочешь не хочешь пройдено

 
хочешь не хочешь пройдено
пишешь не пишешь жги
за разнотравьем Родины
время седой пурги
 
 
время забыть до талого
брошенные слова
за переулки палая
выкружится листва
 
 
и по тесьме встречающей
небом земные лбы
вымоли в прочем хаосе
паузу для толпы
по одиноким выводам
с выводком новых фраз
запеленавши выворот
выпестуй новых нас
 
 
из занесённой в книжицу
или какой талмуд
вычитай легче дышится
за неименьем пут
 
 
за привлеченьем благости
в ясли сухих обид
вызрей в сезонном августе
яблочный слушай бит
 
 
выкати мысль на выданье
выше молчащих правд
паром ли духом впитаны
росы сгоревших трав
 

Поднимешься над бытом… нет, с кровати

 
Поднимешься над бытом… нет, с кровати —
Осмотришься сонливой каланчой,
Тут простыни зажиленный квадратик,
Здесь солнце греет голое плечо.
 
 
А там лазурь – разлитая бездумно:
Захочешь окунуться – помолись.
Нащупываешь тапок полоумный,
Разводишь пыль на новенький эскиз,
 
 
А ты набросок. Утренний набросок,
Что без нажима выведен на свет.
Заводит чайник киплый отголосок,
Глядит под стол щербатый табурет.
 
 
Пора-пора – дудят автомобили,
В глазах без слов читается поспать.
Опять тебя в солдатики забрили,
И слушаешь трамвайное – два-ать…
 
 
Колоколов бы, чтобы шевельнуться
И думать: так звонят иль по кому?
Тогда и окончательно проснуться,
Шагая в жизнь по сердцу и уму.
 
 
Но где там до малиновых зарянок,
Поющих выше розовых слонов.
И бьют часы похлеще всяких склянок,
И годы проплывают за окном.
 

Переводимое на дух

 
1
Переводимое на дух
Без перевода испарилось.
А я люблю тебя за двух,
Впадая в творческую милость.
 
 
Впадаю в речки и моря,
Но больше думаю про горы.
Просторы созданы не зря,
Когда пройдут по коридору,
 
 
И улетучится ответ,
Вопрос незаданный загнётся.
Переводимое на свет
Достанет краденое солнце,
 
 
И уберётся крокодил,
Из туч составленный ненастных.
А кто кого недолюбил
Пойдут за белых, не за красных
 
 
И не попишешь, не пропьёшь
И не запьёшь за всех неправых.
Всего лишь бывшее жнивьё,
А не раскидистые травы.
 
 
2
Я ничего, а ты чего —
Подозреваешь в чистом месте.
А мне не надо твоего,
И без приснись жених невесте.
 
 
Выходят глупости одни,
Взамен ни капельки не входит,
Какие пройденные дни,
А ты одет не по погоде.
 
 
Ни бе, ни ме и тёплый плащ,
А мех внутри души не чает.
А здесь жара на фоне дач,
Тьму таракань и молочаи.
 
 
В горсти потерянный уют,
У пустоты температура.
А где-то там без где-то тут,
И бла-бла-бла с литературой.
 
 
И жизнь идёт по мере сил:
Темно-светло, то зной, то холод.
И кто бы что ни сочинил
Всё миру-мир, и вечно молод.
 
 
3
Сажаю хрен на огороде,
А ты рассаду и цветы.
Закат рассветно жаждет крови
Без отговорок, что мертвы
 
 
Безоговорочные страсти —
Мордасти тащат за дефис.
В сторонке где-то курит счастье
За хеппи-энд астала вист.
 
 
А птицы бреют небосводно
То профиль тучный, то анфас,
Где оголтелая свобода
Чертовски божеский отмаз.
 

Подумать о высоком – воспарить

 
1
Подумать о высоком – воспарить
Над слабым телом духом окрылённым…
Ко всем чертям логическую нить,
Продетую в морали и законы,
Порх-порх/бяк-бяк и ты над этим всем
Ветшаешь на просвет закатных блюзов,
Комси на небе не чета комсе
Пустынь очеловеченных верблюдов…
Ты в середине – дымчата, тиха —
Зависла между будущим и прошлым.
И ждёшь любви, как манкого греха,
Над неуме'ршей облетевшей рощей.
А ересь быта тянет как балласт,
Пригретый на кармане верных истин,
Но ты клянёшь не выбитый палас,
И он летит над приземлённой мыслью,
Что ты – одна – на кухне за столом
С котлетами и чайником кукуешь,
Другой тебе – давно такое влом,
Ты где-то под лазурями ликуешь.
И рвёшься от любви до нелюбви,
Напополам выкраивая годы.
И водишь сверху вниз от «позови!»
И до «не верь…» кругами хороводы.
2
Бельё пропало – кружится, кружит
И булькает по фене в белой пене.
Ты как всегда поглаживаешь быт,
В упор не видишь, где страна оленья,
Где сказок. нет – с починкой примусов
Давненько замутилось отраженье.
И никаких потусторонних сов,
Болот, русалок с томным песнопеньем,
Прихлопнешь комара, чтоб не зудел,
Над жаждой крови, с жаждой материнства.
И около корыта разных дел
Не видишь заболоченного свинства,
Не слышишь как засасывает ил,
Не чуешь ветра, рвущего из шторы
Признания от фалд, цветочных дылд,
Что окна слепы, и на окнах шоры,
Но стоит лишь немного приподнять
И просквозит от затхлости и топи…
Фрамугой хлопнешь с непечатным ять!
По носу непрорубленной Европе,
Туда же птиц – синица журавля
Отчаянно и верно заклевала.
И что тебе до верхнего ля-ля
С огнём любви для общего финала.
 

Я не скучаю. Вдруг перегорю

 
Я не скучаю. Вдруг перегорю
И стану серой, и саморазрушусь.
Замру нелепой мушкой – янтарю
Подай для красоты нагую душу,
И пусть глядят другие на просвет,
Попробуют на зуб, на ноготь колкий…
 
 
Нет, не скучаю – куцее «привет»
Накручивает струны втихомолку
На колки – и гитарным боем – трень…
О том, своём, в миноре ясной ночи.
Сползёт по стенке скраденная тень,
Фонарь закоротит пятном о прочем…
 
 
Тогда начну минор перевирать,
Перетирая жерновами скуку.
С улыбкой палача – пережевать
Останется несносную разлуку.
И опуститься до стишков на дно,
Тяжёлым камнем замереть и стихнуть.
Нет, не скучаю – просто всё одно
За что прольётся кровь невинной «Лыхны».
 

В тяжёлых мыслях или лёгких снах

 
В тяжёлых мыслях или в лёгких снах
Отыщется, заденет за живое
Затасканная в памяти весна,
Как вестница родного непокоя.
По-родственному вывернешь карман
Потёртых неприкаянных монеток,
И сердце отыграет в барабан,
А драбадан мотивов недопетых
В глухую протяжённость умыкнёт
Доверие к слепому полоумью,
Откроет время выверенный счёт,
Отчитывая тягу к вольнодумью,
Где чувства ждут развязанности рук
И прочего умолчанного жара,
Там впалой грудью примет лист на грудь
Словесный бред любовного пожара,
Где ни один из пройденных миров
Не озарится прошлым покаяньем,
Что этот мир, придуманный, не нов,
Он – свет и мгла, тщета и подаянье.
 

Время жить без тумана прошлого

 
Время жить без тумана прошлого
и без будущего в глазах —
глянь – нектар из цветного крошева
пьёт пчелиная егоза,
день поджарен светилом августа,
и со всех голубых сторон
звуки, запахи, блик стеклярусный
у прохлады фонтанных зон,
где урвёшь беззаботной радости —
продышаться от маеты,
разглядеть в небесах загадочных
бело-облачные мечты во вселенных
лазурно-омутных, где моря вдохновенно ждут…
 
 
на волне из далёкой комнаты
выдвигаю стихов редут
к тем местам бесконечных вольностей,
бесконечно бескрайних душ,
иронично сплетая колкости,
огибая белиберду
из вороньих сомнений точечных,
чтоб по засухе бытия
хлынул дождик из божьей вотчины
откровением от тебя.
 

Maybe, my love, всё пишется for you

 
Maybe, my love, всё пишется for you —
Какая скука грусти какобычной!
На иностранном что-то говорю,
А перевод банален и расплывчат,
 
 
Когда ещё по августу всплакнуть?
Уходит лето в серебристой рани,
Пью чай с лимоном – может, на чуть-чуть
Теплом согрею дали расстояний.
 
 
Возьму стихи – для прозы акварель —
И оживлю под вечер монотонность,
Где забликует бытовая мель,
Когда нахлынут творческие волны
 
 
На берег твой – изысканно писать
Не к месту о душевном, право слово.
Кто не дождался – не умеет ждать,
Чтобы начать когда-нибудь ab ovo.
 

Будь неладен убитый город

 
Будь неладен убитый город – смогом, зноем и суетой,
где пылюка, незримый ворог, мягко стелется на постой,
где обочины терпят жажду на растресканной в прах земле,
здесь, ступающей не однажды, довелось побывать и мне,
в этом пекле, толпе драконьей, с направлением кто куда,
где трамваев идейных кони перестукивают года.
Сизарей говорливый клёкот, оседающий на еду,
как прохлада небес далёких, как провинции вольный дух —
вдруг накличет запойный ливень – ливень рваный всея потерь,
чтобы стать хоть такой нирваной в затрапезной судьбе твоей,
прогремит громогласным кличем по заезженным площадям,
небо молниеносных спичей разразится дождливым «трям!»,
чтобы здравствовать в лете жгучем
в этом городе серых стен,
где не хочешь, так жизнь научит
быть песчинкой отснятых сцен.
 

Здесь сегодня лазурь затушёвана утренним смогом

 
Здесь сегодня лазурь затушёвана утренним смогом,
Птичьи зёрна, чернея, тревожат пастельность полей,
Чуть касаются ветры пространства, в жару испитого,
Голубиные реки впадают в моря городских площадей.
 
 
Вжик машин с магистралей съезжает в пробелы глухие,
Растворяясь нена'долго в дальних пределах дорог,
И вздымаются трубы родной до першения металлургии,
Оседая на мой незадушенный пофигом муторный слог.
 
 
Есть красивости, в виде разбросанных парков и скверов,
Где юлят над прекрасным стрекозы с т. д. мотыльков и шмелей.
Исчезающий август блефует без солнца заоблачной верой,
С наседающим остовом тучных седых кораблей.
 
 
Где-то снулый сентябрь представляет пожухлые кроны
Чем-то вроде билетов до станции «Ша! Подытожь».
Так и сыплются из поднебесья вороньи уроны,
И спешит окропить всё доставшее реденький дождь.
 

Объясни, нет-нет – не объясняй

 
1
Объясни… нет-нет, не объясняй —
Как всегда заботы и дедлайны,
Вызревший на грядках урожай,
И души потёмкинские тайны.
 
 
Вразнобой порывистость ветров,
Жизнь на все четыре рвёт и мечет.
Дудка у'тра, где всегда готов!
Хрипнет от усталости под вечер.
 
 
Сон тяжёл. Бессонница легка,
Скатертью дорожка в лунном свете.
Мысли. Подбородок и рука —
И сквозняк о промелькнувшем лете.
 
 
2
Выцветают деревья устало,
Их мурыжат незлые ветра,
На лугу мотылькового бала
Сходит летнего жара пора.
 
 
Выгорает пейзаж до оттенков,
Да и нет размывает туман.
Где снимают с варения пенки,
Там любовь доведут до ума.
 
 
До темна, урожая, итогов,
До прохлады, до лучших времён,
Упиваясь дождливою тогой,
Тучевых сероватых кулём.
 
 
Край закатного неба расхристан,
Розоватой кровит полосой,
Вот и август почти перелистан
Чьей-то призрачно-вечной рукой.
 

Перебираешь дождь – струна к струне

 
Перебираешь дождь – струна к струне,
Оркестр стих. Натренькиваешь соло.
Так пропадает радость на войне,
Когда не жгутся факельно глаголы,
И позитив ссылается в минор —
Пусть грусть светла, но всё ж она
сурдинна,
Провинциальный замолкает хор,
Пока рыдает ливень о старинном,
И ты шаманишь в тему – три струны
На трёх аккордах в соснах потерялись…
Аукаешь и видишь, что с войны
Идёт победно солнце генералить.
 

Когда созреют яблоки в саду

 
Когда созреют яблоки в саду
Под солнцепёком летнего елея,
Тогда и я за умную сойду
И, может, до чего-нибудь дозрею.
 
 
Не стану бесшабашить по ветрам:
А ну как упадёшь с некрепкой ветки?
С отскоком по примятым зеленям
Укатишь далеко и неприметно,
 
 
Начнёшь задаром в жизни пропадать,
А то ещё и пнут по боковине…
Я лучше подытожу жизнь на пять
И застегнусь до самой горловины,
 
 
За пазухой нет места, под ребром
Ничем не беспокоят сожаленья,
Лишь будет биться дождик серебром
По золоту немых стихотворений.
 

По существу не скажешь ничего

 
По существу не скажешь ничего —
Не принесёшь желанное на блюде.
Посмотришь из окна – на кольцевой
Расхлябан день. Туманен и простуден.
 
 
Выныривают ушлые авто
И исчезают, словно невидимки.
Редеет дым… Мерещатся пальто
И вместо туфель тёплые ботинки —
 
 
Всё межсезон – с бравадою тепла
По переходу в свитера и грусти,
И рвутся неконкретные слова
Туда, где подытожит и отпустит.
 

Стекает август

 
1
Стекает август капелькой медовой.
Нещадно солнце напоследок жжёт.
И ветренный порыв на всё готовый,
И ёжатся каштаны, что вот-вот.
 
 
Опять пейзаж. Не мой. Поднадоевший,
Глаза мозолит, строчки и окно.
И тополь с тихой грустью отшумевший,
Как выцветшее ранее пятно
 
 
Стоит на страже вызревшего лета,
Но набежит нежданно дождь слепой —
И думаешь: печали не отпеты,
И черкаешь отрезок временной.
 
 
И чередишь, выстраивая жизни,
Чтоб на девятой что-нибудь замкнуть,
Прикладываясь текстом рукописным
К искре таланта, выхватившей суть.
2
К концу, к венцу – ломаешься как пряник,
А календарь изображает кнут,
И лето отгоревшее в кармане,
И радость перекрученная в жгут,
 
 
Где солнце жжёт отъявленно и рьяно,
Блошиный рынок всякой мухоты,
А ты идёшь ни сытый и ни пьяный,
А может сытый-пьяный, но не ты.
 
 
И куролесят птичьи балаганы —
Осенняя агония близка,
Но время есть – на шею барабаны,
Чтоб снять тоску по лету с языка.
 

Дворовым фарсом – детский городок

 
Дворовым фарсом —
детский городок,
трагедией —
убитые дороги.
Идут лучи, как дождь —
наискосок,
приделывая
солнечные
ноги
всему и всем,
что на пути встаёт
преградой ощутимой
и не очень,
и прижигают лужи,
словно йод,
для новых ран.
Сначала.
Скоро осень.
 

Да нет. Я та же

 
Да нет. Я та же. Может, чуть сильней,
Изгибы мыслей – женственней и проще,
Всё чаще собирание камней,
Всё тише шум вечно-весенней рощи,
 
 
В которой соловьи ещё поют,
Рулады их спокойны, без надрыва…
Проходит жизнь мелодию мою,
Исходит свет из ближней перспективы
 
 
Таким теплом, что хочется согреть
Тоску дождей докучливо-прохладных
И отомкнуть воркующую клеть
Стихов о нём – до божеских парадных.
 

Как знать, ты едешь в Питер или Рим

 
Как знать, ты едешь в Питер или Рим —
А может, в Лондон к давешним знакомым.
Где в медь трубы глядятся Крым и рым,
Там тянутся дорогами до дома
Мои слова – с уходом в глубину
Всех ностальгий осёдлого порядка…
Где аромат антоновки верну
Из-под нависшей августовской прядки
Лучей и паутинок к сентябрю
Развешанных – ажурных, невесомых,
Я всё ещё немножечко хандрю
По свету уходящему знакомых.
Когда вернёшься? Пусть и не ко мне —
К своей душе, забытой между строчек,
Где бабье лето в вымытом окне
И золотые блики многоточий…
 

Нельзя болеть

 
Нельзя болеть – всё дорого даётся,
Как здравой стать, когда заражена.
Глядишь на пятна радостного солнца,
И на попятный сходят письмена
 
 
В конверт почтовый, сном заговорённый
До ящика стола, из-под сукна
Молчит надежда строчек окрылённых
В подлунном свете мрачного окна.
 
 
Вливается бессонница микстурой,
Отходит жар и сохнешь в маете,
Из агрегатных состояний дуры
До состояний письменных утех.
 

Жара с утра

 
Жара с утра.
Поплывшая реальность —
ни склеить,
ни сграничить
и ни сшить.
Плюю умолчанное shit,
иду вдоль утреннего перекура —
дымят заводов труба/дуры,
стучат трамваи —
забивают шпального козла,
и колобродит пыль,
но не со зла
от дурня-ветра
кроет тротуары.
Коты гуляют особью непарной,
собаки – стаей.
Я в скраденный пейзаж
навязчиво врастаю,
теряю нюх
на смог дыхалки городской,
перехожу в режим
песчинки трудовой,
с толпой сливаюсь
в говорливой течи…
 
 
А что до простоты,
то ты и вечер.
/летает голубь с галкой
парочкой невстречин/
Дилинькает попсой
убитый телефон —
чревовещатель сумки
и забот вдогон.
 
 
Что до колоколов —
в расхристанный проём
отсвечивает золотом район
сердечных звонов
под слепым
дождём.
Увидим – поживём.
Плывёт лениво вечность
облачного кроя…
А я – лечу, люблю, молчу —
и не ищу покоя.
 

Когда устанет, но не устаёт

 
Когда устанет… но не устаёт
Треклятый рыбами побитый лёд,
На плаху не ложатся миражи,
Но пишутся по правилам жи-ши!
Где пруд-пруди – вылавливай с трудом
Чего-нибудь про светлость за окном,
Сквозь тину лет и старый мир на дурака.
Роняет жест убитая рука.
 
 
Сулит беспечность мотыльковых,
Даль получает крылья, как обновы,
И ты форсишь мельканием в зрачке,
И ничего хорошего в сачке,
Что ловит маскарад твоих утех —
И оставляет если бы да эх,
Что алыми по сумраку сочатся…
 
 
Уходит вдаль закатное сквозь пальцы
На пяльцах рук распластанной горсти.
И держишь вид, в попытке обрести.
 

Сижу, курю бамбук на остановке

 
Сижу, курю бамбук на остановке,
Мгновения сидяче торможу.
Вот голубь с голубицею неловкий,
Вот пчёлы с мимоходными жу-жу.
 
 
На горизонт облокотилось небо,
Задуман дождь – умолчано когда.
Терзают мысли зрелище без хлеба,
Рога трамваев держат провода.
 
 
Всё так – не так. Подозреваю август,
Нацеленным на осень и адью.
Бамбук докурен. Пыль достала лавку,
Где кто-то вывел криво, но люблю.
 
 
Теперь оно облуплено чернеет,
Переживая трещин череду.
Пришли мальчишки. Запускают змея.
И с ними я. В невесть каком году.
 

отпусти из горсти

 
отпусти из горсти из горла из головы
да спали эту осень по астрам до трын-травы
не попомни зла увы если бы да кабы
зимовать придётся
 
 
шелохнётся полынь ковыль сухостой в степи
чтобы вкус итога по горечи обрести
и брести вдоль августа в сад камней палестин
где увидеть солнце
 
 
на конце начала мочал золотых основ
заглушить ушедшего вечный зов
а поворотись-ка мир поворот не нов
круговой поруки
 
 
ни врасплох застигнуть ни обелить
восвояси тянется красной нить
а тебе порой словно нечем крыть
лепестки со скуки
 
 
да и нет судьба не судьба облом
и болит надломленное углом
а у звёзд мерцающее табло
медяков непраздных
 
 
всё отдашь и легче и блажь и прах
и срываешь звук междометишь ах
ожидаешь падалицу яблонь бах
от ветров бессвязных
 
 
не торопишь жизнь проживаешь так
словно видишь божий пригляд и знак
ничего что возраст богач бедняк
сплыло лето в лету
 
 
по забвению русла свободы течь
а тебе бы лесом из слов прилечь
да сплавлять по тучным порогам речь
до тепла и света