Текст книги "Перебои, переливы"

Стоишь – ага, в чём мать не родила

 
Стоишь – ага – в чём мать не родила,
Но справила да и перекрестила.
А сверху заливают про дела —
С замашками блажного мойдодыра
До дыр мочалишь веру и любовь —
Не дай боже какие-нибудь пятна!
Сомнений мошковитых шелупонь
Разгонишь жестом злым и неопрятным
До тех светил фонарного столба —
Убиться о плафонистые луны.
Сама ж – мечтаешь, не жалея лба,
В иллюзиях до небосвода буйных…
 
 
Но время зреть – антоновкой в саду,
И наливаться соком, и замедлить
Мгновений намелькавших череду,
Где падалица вынужденных реплик
И ветер-мот – смирение сомнут,
Слетят плоды к подножию…
Но снова
Из битых сгородишь медвежий кут
Жизнеспособно-праведного слова.
Замылит время пройденный этап,
И примешься стирать до исступлений,
От мудрости неверующий ляп,
На аллилуйном поле вдохновений.
 

На пальце ноготь. Не накрашен

 
На пальце ноготь. Не накрашен.
Другие тоже хороши.
Трамвай за окнами шарашит,
По стыкам лупит без души.
 
 
С душой бы надо осторожней
И тише, а ни как-нибудь.
Лазурь задумчивей и строже
Зовёт от мыслей отдохнуть.
 
 
Но пальцы сгрудились и смотрят
Бесцветными ногтями глаз.
Не повидать мне моря, море
Ушло за просиневый лаз.
 
 
Зато прозревшая конечность
Тупит в светлейший потолок.
Что мне с того, что где-то вечность
С паршивой тучи вырвет клок
 
 
И поимеет пшик кудрявый,
А я имею пару ног,
Которым красила на славу!
Но вышло на ничо… и ок.
 

В соку из чувства, собственно, варюсь

 
В соку из чувства, собственно, варюсь
И по чуть-чуть ритмично выкипаю.
В окно летит камаринская гнусь,
Луна висит холодным караваем,
Ни откусить, ни насладиться, где
Бездомный вечер. Морок мимолётный…
Эскиз наивный – линии в судьбе
На нервной почве глубоки и мокнут.
А кто сказал, что просто и легко,
Невыносимо сделать выносимым?
Мон шер. Так убегает молоко…
Ты что-то там про вёсны и про зимы,
Что надо временить по ободку,
Бурленье ахов сдать ничтожным охам.
Покрыться пеной, жить по холодку,
Перетерпеть… не выкипая, сдохнуть.
Придурковато вылупиться вновь,
Из прозы дней налаживая виды…
Здесь просится банальное «любовь»,
И к чёрту небанальное «могли бы»…
 

Ветки растеряются, дрожа

 
Ветки растеряются, дрожа,
Просквозит залётный ветерок.
Я тебя – на лезвии ножа,
Ты меня – на простенькое чмок.
 
 
Приложиться бы к чему-нибудь
Непреложной истиной вещей.
Ни к чему недвижимая суть,
Не к чему лирический взашей
 
 
Героине спутанных дорог
И одной на небо полосы.
Тянется рифмическое скок
К точке огрубевшего пы сы.
 
 
Дальше чернозёмная межа
Выше – золочёный потолок.
Ветки растеряются, дрожа,
Просквозит залётный ветерок.
 

Пустой стакан как истукан тоски

 
Пустой стакан как истукан тоски.
Тоска такая, что на дне засохнуть.
Проводишь, вырастая, на носки
Прошляпленного лета охи-вздохи
По клеверу, бегущему в овраг,
По злыдням-осам, налетевшим буйно…
Жары июльской августовский баг
От этого сильней и полоумней,
Хватаешься за фалды сквозняка,
Но хлопнет дверь и отбивает руки.
 
 
Послышится в стозвоне сосняка
Уход со скрипом в недруге и друге —
На всё про всё – недельный пересчёт,
Того, сего – с диагнозом на убыль,
Подставишь отведённое плечо
Груди опавшей прежних жизнелюбий
И лезешь в дебри образов и снов,
Желая заблудиться и забыться.
Нальёшь воды в стакан, в конце-концов,
И пьёшь – и не надеешься напиться.
 

Как ни стучись – пока не велено

 
Как ни стучись – пока не велено,
Побудь при августе чуть-чуть,
Разговорится ветер в дереве,
Воронью разгоняя муть.
 
 
Замноготочит даль небесная —
Парша-паршой на голубом…
А где-то рощица неместная
Маячит нервным шепотком,
 
 
В краю туманном, послеутреннем,
В краю сатиновых берёз.
Где фонари дорог окуклены
Плафонами неясных грёз…
 
 
Печаль едва ли намечается,
Пока прикрыта зеленцой,
Но ветошь паутины мается,
Ломая вид заподлицо…
 
 
Баюкаю закат фланелевый,
Мягчает свет – почти дожит.
 
 
И первый лист, срываясь с дерева,
Так осенительно кружит.
 

Тебе бы всё редакторски корпеть

 
Тебе бы всё редакторски корпеть
Над чувством, распоясанным вольготно.
Не бесшабашно вкладываешь «геть!»
В уста надоеданий хороводных,
По кругу солнце – яблоком налив —
В одни ворота слава и молитвы.
Черкаешь предводительский наив
Строкой горячей, с притязаньем бритвы.
 
 
Тебя достали звонницы и свет,
Сердечных колокольцев перспективы,
Сходящие в удушенное нет.
Сипишь на небо: хорошо, что живы,
Что бьёт стрела, трепещет остриё,
А ё-моё частенько вырубает
Морозом – оголтелое бельё
Замрёт… нет. Потихоньку замирает…
 
 
Зима как до Китая, потому
Предчувствуешь неблизкую разлуку,
И обещаешь вброд не утонуть,
И крестишься в благословенном звуке,
 
 
Берёшь размытый фон на карандаш,
Наводишь окоём самоконтроля.
И ангелы комками белых лаж
О неземном крылато балаболят.
 

Возня вокруг – мышиная возня

 
Возня вокруг – мышиная возня…
Все кошки серы. Вечер был таков.
Мой сон, неси послушную меня
К пунктирам птиц, в пробелы облаков,
 
 
Да лишь бы выжить – лёгкой на просвет —
И в бытовухе вязкой не усохнуть.
Семь бед – один на выданье ответ,
Что не успеешь удивлённо охнуть,
Припомнить поезда, базар-вокзал,
Растрогать словом тех, вторых и третьих,
Катит перрон сентябрьский в глаза,
А ты у зим колючих на примете,
 
 
Наощупь длишься в белом сквозняке,
Который вон из лета в это утро.
И остывает речь на языке
Бессмысленно. Старо. И беспробудно.
 

Между летом и зимой…

Пребудет свет и кот, и пёс с тобой

 
Пребудет свет и кот, и пёс с тобой —
И синеоких просиней спасенье.
Покачивают кроны головой —
Слетает убаюканное время.
Оно переместилось в листопад —
Наводишь резкость – ветхие прожилки,
Печали ненадёжный конокрад
Крадёт вину из начатой бутылки,
Где красный конь змеится во хмелю,
Копытом бьёт глагола удалого.
И чиркаешь искристое «люблю»
По коробку приспиченному снова —
Не пьёшь, не куришь – просто занемог
И держишь дурь привычную в кавычках,
Когда пускаешь слово за порог,
Как перелётный выпорх, вынос, птичку.
 

Видимо-ковидимо закатное

 
1
кромсают ветки синеву
случайный шорох павшей прели
и вот былое на плаву
раскосой памяти качели
 
 
обман порывистых ветров
прибитый моросью печатной
не обнадёжить парой слов
багрец холодного заката
 
 
и отстук звонких передряг
всё нарезающих трамваев
и солнца вымученный лаг
что до конца непотопляем
 
 
и ржа на сером и на всём
с мелком раскрошенным не к месту
на ощупь снег а мы всё ждём
из окон рамочных арестов
 
 
2
отрезан день и с ветром унесён
в небытиё горящего заката
где стелется голубоватый лён
над облаками с гоном невозврата
 
 
и птичий шорк всё силится стереть
налёт тумана с божеской дороги
и осень заходящая за треть
прямей и холоднее без подмоги
 
 
за тридевять ушедшего тепла
осевшего на глубине небесной
и в снежной дрожи каждого пера
находка слов для будничности пресной
 

Одеваюсь потеплее

 
Одеваюсь потеплее.
Выхожу на белый свет.
У неубранной аллеи
Листья павшие в родстве.
 
 
Бедных родственников тыща.
Не прошоркаешь метлой.
От добра добра не ищут.
У печалей выходной.
 
 
Унеслись за триземелье
И не надо посылать.
Клёны в красочном похмелье,
Голубей голодных рать.
 
 
Всё обрывки от картинок,
А до важного – молчок.
Запинается ботинок,
Застревает каблучок.
 
 
На двоих весь мир слетевший,
Перепетый к сентябрю.
Ничего, что я не евши —
Помусолю про люблю,
 
 
Словно жвачку и конфету —
Леденцово солнце льёт,
Я несу свои приветы
До небес – затишья от.
 
 
Вездесущие берёзы —
Русских думок кругаля.
Западаю на морозах,
Как баян на ноте ля.
 
 
Обкурлыкалась серёдка,
Провожая косяки.
Это осени подводка —
В плен берутся языки.
Говорящий взгляд о главном
Подытоживает звук,
Где пятнают листья лавку,
Чуть осалив синеву.
 

Вызрела осенняя остуда

 
Вызрела осенняя остуда,
Горячится солнце без тепла.
Три грача чернеют как иуды,
Шоркает в туманностях метла,
 
 
Листьями краплёная дорога
Пропадает в волглом молоке.
Нам бы переждать совсем немного,
С линиями в плотном кулаке,
 
 
Зажимая пустоту в ладони,
Чтобы не слиняла пустота
К подаянью сорванных агоний,
К тишине, обобранной с куста.
 
 
К ложке с плошкой выбывшего дома
Из прописки родственных вестей,
Где окон провальных окоёмы
Молятся за сгинувших людей.
 

Живу и провожаю всё подряд

 
Живу и провожаю всё подряд:
Людей и пароходы, годы, вечность,
Прощания – кочующие длят,
Затягивая клином бесконечность
В игольное ушко – далёкий свет
Мани'т и ма'нит будущей надеждой…
 
 
У нас на завтрак каша и омлет
И что-то из накинутой одежды
На плечики, из шкафа бытия.
Какая осень! Тонус философий…
 
 
Ненастная погодная стезя
Выводит строчки из густого кофе,
Крылатой вышиванкой по свинцу.
В окно глядишь и продолжаешь биться.
Бессмысленной агонии к лицу
Твоя пойми какая – всё же птица,
Зависшая заклинным узелком
Над бездной выносимого затучья…
 
 
Всего лишь доведённая о нём
До взлётных чар. До журавля. До ручки.
 

Сквозит ненастьем из окна таким

 
Сквозит ненастьем из окна таким,
Что тюль не верен форточке, засим —
Колышется как флаг осточертелый.
И спамят птицы в точках дочерна…
Настали, друг, такие времена,
Что жжёт душа, изнашивая тело.
Нальёшь разлук, закусишь сентябрём
И чудится, что мы ещё вдвоём
Плывём по Лете к вечности напраслин.
И мысли с нудным скрипом колымаг
Ведут к дождю, где пропитый продмаг
Не держит вид, с надеждами на красном
Про акции и скидки – по нутру
Вести на отвлечение игру:
Желтеет, багровеет, вечереет…
И где искать лекарственное верь?
Фонарь. Аптека. Небеса потерь.
И строчки слов на стихотворной рее,
Где столько раз про «господи прости»,
Что «господи, за что» – зажмёшь в горсти,
В гортани перекатывая звуки,
А осени до фени почему
Покоя нет ни сердцу, ни уму…
Ворон убогих каркает три штуки,
И день стекает в прожитом окне,
С бессонницей беззвёздной о весне.
 

Пора, игра… прощальный эпизодик

 
Пора, игра… Прощальный эпизодик —
Срывает дождь овации листвы.
На детскую площадку под экзотик
Сбегают струйки капельной плотвы.
 
 
Улов не хил. Раскиданные сети.
Приходят времена паучьих дел.
За всё сентябрь неласковый в ответе,
А может, кто ещё недоглядел.
 
 
Рыбачат лужи. Отраженья – к чёрту.
Паскудный ветер жалок и плаксив.
Текут излишки уличной аортой,
Где водосток жестянчатый Сизиф —
Всё бесполезно. Затяжно и мрачно.
Не рвётся небо серых парусин.
Лишь белый голубь ходит на удачу,
Как вымокший и сникший херувим.