Текст книги "Отшельник. Рассказы"

Отшельник
Рассказы
Галина Альбертовна Долгая

© Галина Альбертовна Долгая, 2023

ISBN 978-5-0060-8467-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Людей неинтересных в мире нет.

Их судьбы – как истории планет.

У каждой все особое, свое,

и нет планет, похожих на нее.

Евгений Евтушенко

Отшельник

На самом деле, жизнь проста,

но мы настойчиво её усложняем.

Конфуций

Каждый первый день января для Сабира Каримовича начиналось его личное новое летоисчисление. День рождения совпадал с началом нового года, и в этот день Сабир Каримович осмыслял прожитую жизнь и строил планы на будущее. Раньше его мысли вертелись вокруг работы, устройства судьбы детей, всяких семейных дел, но в этот раз даже думать об этом не хотелось. На пятьдесят третьем году жизни Сабир Каримович вдруг осознал, что из всех прожитых лет, свободным он был в раннем детстве, когда ему позволялось бегать по махалле11
  Махалля – в Узбекистане место проживания, ограниченное кварталом или районом.


[Закрыть] с соседскими мальчишками, есть зеленый урюк, купаться в арыке. А потом появились оковы: запреты, моральные обязательства, законы общества, рамки социального положения, ступени служебной лестницы. Сначала он даже не замечал оков – такими они были тонкими, как ниточки! Он жил как все, следуя правилам и устоям общества – учился, служил, женился, работал. Но с каждым годом оковы становились все крепче и крепче, и вот теперь каждый шаг давался с таким трудом, будто на его лодыжках висели толстые металлические скобы, соединенные между собой цепью – не разбежишься. В один момент Сабир Каримович вдруг понял, что больше не хочет так жить, что он хочет свободы – выбора и действий. Он выполнил все свои обязательства перед родными, перед обществом, и теперь хочет просто жить: без тяжелых дум смотреть в окно на просыпающийся город, откровенно радоваться первым ласковым лучам солнца, с наслаждением слушать птиц, общаться с людьми, которые не зависят от него, а он не зависит от них.

И он принял решение: второго января написал заявление об увольнении по собственному желанию. По собственному!

– Какая муха тебя укусила? – начальник одарил его тяжелым взглядом.

Что ответить? Сказать правду – не поймет. Соврать? Придется соврать, иначе не уволит.

– Здоровье портится. С такой нагрузкой еще года два-три протяну. Не могу больше. Сердце барахлит.

Соврал откровенно, не заподозришь. За многие годы работы он научился лавировать между людьми, научился чутко реагировать на ситуации, выходить из самых сложных сухим из воды. Но все те навыки помогали для продвижения по службе, а сейчас он хотел ее бросить. Это совсем другое. Это поворот в другую сторону. Сабир Каримович еще не мог поймать нужную струю, он не знал, как себя вести на другой дороге. Видимо, начальник это почувствовал. Ведь он тоже многие годы занимался тем же – лавировал.

– Все равно, нужно добро оттуда, – опустив глаза, он недвусмысленно кивнул вверх. – Заявление приму, но на скорое решение не рассчитывай. И отпуск дать не могу, сам знаешь, начало года, горячее время. В любой момент можешь понадобиться. Так что в обед сходи к врачу, принимай лекарства, но чтобы был здесь!

Выйдя за дверь кабинета, Сабир Каримович, перевел дух. Первый шаг сделан!

– Вам плохо? – наблюдательная секретарша приподнялась со стула, готовая в следующий момент подать воды, поддержать за локоть, пододвинуть стул.

Сабир Каримович широко улыбнулся.

– Нет, мне хорошо!

И он не соврал! Ему действительно было хорошо! По теплому ощущению под ложечкой он понял, что встал на верный путь. Теперь есть настоящая цель в жизни – его личной жизни! И он во что бы то ни стало дойдет до нее!

Следующий день рождения он встречал с трепетом. Прошел год, как он заявил о своем желании быть свободным, и решение вопроса об увольнении приближалось к завершению в его пользу. Осталось передать дела молодому, предприимчивому сотруднику, который уже давно подсиживал его и даже не пытался скрыть радость от неожиданного решения начальника; организовать прощальный гяп22
  Гяп – разговор, беседа, обычно, с застольем.


[Закрыть]; получить трудовую с двумя записями – принят и уволен; поискать другую работу… Нет, последнее ни к спеху! Сначала он уедет куда подальше. Он уже определился куда! В своей рабочей поездке по республике он облюбовал одно тихое местечко, где почти никого, где он может быть самим собой и делать то, что хочет. А он хочет… хочет побыть один, совсем один…

Сын с недоумением остановился у одинокой мазанки33
  Мазанка – дом, сложенный из сырцовых кирпичей, и обмазанный глиной.


[Закрыть] посреди песков. Дальше дороги не было. Да и та, по которой они приехали, дорогу напоминала лишь двумя колеями в утрамбованном песке. Хозяин дома – пожилой человек, который жил здесь с весны до лета, следя за стадом верблюдов, был немало удивлен просьбе городского начальника остаться у него на пару дней. Даже жена вышла посмотреть на него. Бледный, сгорит в первые же дни, холеный, а тут и умыться проблема, да и еда простая, непривычная для него. И где его устроить?..

– Отец, – сын достал рюкзак из багажника, канистру с водой, сумку с едой и все не мог поверить в то, что назад ему придется ехать одному, – пошутили и хватит, садитесь в машину, поедем домой, – он попытался еще раз.

Сабир Каримович решительно мотнул головой. Нет, и все! Он остается!

– Никому не говори, где я. Даже матери. Я бы и тебе не сказал, но кто-то должен знать! А ты никому не говори, понял?

Сын не понял. Никогда еще Сабир Каримович не видел его таким растерянным.

– Сынок, так надо, – поспешил успокоить. – Скажешь, что проводил меня на самолет… в Турцию. Отдыхать уехал. Я хочу побыть один. Понимаешь? Нет, не понимаешь… ну ладно, не беда. Уезжай!

– Здесь связи нет, как я узнаю, когда за вами приехать?..

– Я найду способ сообщить. Все, уезжай, сынок.

Март в пустыне – месяц пробуждения природы. Каждая травинка, каждый кустик торопится дотянуться до солнца, напиться воды, расцвести и дать семена, чтобы потом уснуть до следующего сезона. Пустыня зеленеет, полнится яркими красками алых маков вперемежку с пышными желтыми головами ферулы, под разлапистыми листьями которой прячутся от острого глаза хищных птиц еще сонные черепахи.

Сабир Каримович просыпался вместе с природой. Он вставал ранним утром, когда свет в еще сером, влажном воздухе только-только начинал побеждать тьму. Он просыпался в новом сезоне своей жизни обновленным, освободившимся от оков, но еще неумелым, как ребенок. Сабир Каримович бродил по пустыне, изучая ее и себя в ней. Он старался забыть о комфорте города, к которому привык за все годы жизни в нем, и поймать гармонию единения с природой, почувствовать радость и обрести счастье свободного человека.

Хозяин дома – Умид-ака, охотно делился с гостем опытом жизни в пустыне. Вечерами они сидели у очага, и он рассказывал о ветрах, о растениях, о животных. Рассуждали они и о мироздании. Сабир Каримович больше слушал, чем говорил. Он и не подозревал, что пастухи могут быть философами. Хотя, чему же тут удивляться?! Большую часть времени они проводят вдали от людей, сторожа скот, наблюдая за жизнью вокруг; они получают откровения под звездным небосводом, внимают песням жаворонков, слушают шепот ветра в травах.

– Умид-ака, вот ты всю жизнь живешь свободным, делаешь свою работу и не зависишь ни от кого, – Сабир Каримович хотел понять другую жизнь, незнакомую ему – бывшему чиновнику, знающему только цифры и приказы.

– Как же не завишу? Еще как завишу! – старый пастух возразил, но, заметив, как внимательно слушает его гость, объяснил: – Это тут я хозяин себе. Но возвращаюсь в кишлак44
  Кишлак – поселок в Узбекистане.


[Закрыть], отчитываюсь перед председателем, перед людьми. У меня тоже есть обязательства, и не только перед обществом, перед своей семьей, перед женой, перед детьми.

Сабир Каримович согласился. Каждый человек живет так. То он кому-то что-то должен, то ему. Неужели не прервать нить обязательств? Или никому и никогда не быть на Земле свободным? Совсем свободным! Видимо, ему еще многое предстоит осмыслить, обдумать. Сколько нужно времени, чтобы понять замысел Всевышнего относительно человека? И есть ли на Земле люди, которые поняли? Сабир Каримович поделился своими размышлениями с пастухом.

– Эхе-хе, брат, какие мысли ворочаются в твоей голове! – Умид-ака задумчиво поджал губы, пожевал их, похлопал веками и тут его осенило: – Так отшельники знают! Раньше дервиши ходили по земле, на любой вопрос ответ знали. Святые люди, опять же, жили уединенно, размышляли обо всем, Всевышний за мытарства давал им дар предвидения, а кому и способность лечить людей. Они отказывались от всего мирского, жили на подати людей, страдали от холода, голода. В наше время человек не может так жить. Не должен!

– Не должен… – повторил Сабир Каримович. – Сами мы определили, кто что должен, не Всевышний! Его законы в священных книгах прописаны, нет там запрета на свободу. Да ты и сам знаешь…

Разговор запал в душу. Сабир Каримович ворочался всю ночь и под утро решил, что должен попробовать жить уединенно, совсем один. Не гостем в доме, а хозяином, пусть даже в палатке, а еще лучше самому построить дом, мазанку, как у Умид-ака, можно и поменьше – ему только стены нужны, чтобы прятаться от зноя в жару и от ветра в ночи.  Умид-ака, узнав о его решении, только посмотрел с жалостью, даже не стал отговаривать. Странный человек! Что ж, хочет одиночества, пусть уходит, только не прожить одному в пустыне, особенно такому, как он – городскому.

– Я помогу тебе, – сказал только, и перебил возражение: – Люди должны помогать друг другу! Мешать твоему одиночеству не буду, но стены поднять помогу. А за водой будешь сюда приходить. Так что место для своего дома ищи не так далеко.

– А я присмотрел уже, за барханом, у саксауловой рощи! – Сабир Каримович приободрился. Он чувствовал, что на правильном пути! – Хоть одну стену построить, – осенило его, – она тень даст, за ней от ветра можно прятаться. А спать буду в палатке. Зря что ли я ее привез?!

Умид-ака согласился. Стену проще. А то крышу крыть нечем – дерево нужно для балок. Где его тут взять? Саксаул и то редкостью стал – повырубали на топливо. А что делать? Чем очаг топить?

– Завтра место покажешь. На песке не поставить, такыр55
  Такыр – ровный участок сухого глинистого грунта, испещренный трещинами.


[Закрыть] надо найти. И кирпичи не из песка же делать. Так что у бархана не пойдет. Дальше придется. Ну, завтра и посмотрим, где.

Жена Умид-ака только всплеснула руками, узнав об их затее, и укорила мужа:

– Вы бы лучше образумили его, а не потакали!

Умид-ака отмахнулся. Словами не образумишь. Пусть поработает, поживет один среди песков, поразмыслит…

Период благоденствия в пустыне совсем короткий. Месяц прошел с начала весны, а уже солнце припекает так, что не только человеку – черепахе под ним неуютно. Еще неделя-две и все попрячутся в норы, погрузятся в летнюю спячку. Только так можно пережить жару без воды. Зеленый наряд пустыни меняется на глазах. Сначала проплешинами появились новые краски – охристые. Их приглушенные тона завоевывали все больше простора и вскоре уже зеленые пятна полыни с белесым налетом на пахучих листьях и стебельках стали последними островками былого праздника возрождения.

Избегая жары, мужчины работали ранним утром и ближе к вечеру, когда жар оседал на песке, а воздух остывал под напором свежего ветра. Умид-ака успевал и за верблюдами присматривать, и глину месить. Сабир Каримович помогал ему во всем. Но не так резво у них все получалось – годы давали знать о себе! Но стену они подняли! Осталось обмазку сделать – и готово.

Когда солнце поднялось высоко, и работники умыли руки, решив, что пора обедать, на горизонте поднялся столб пыли.

Сабир Каримович приложил руку к глазам.

– Не Ухтам едет?

– Не-е, – возразил Умид-ака, – Ухтам приезжает на лошади, она столько пыли не поднимает. Машина это! Пойдем, встретим. Кого это к нам несет?..

Сабир Каримович вдруг забеспокоился. Последний раз к ним приезжал местный участковый. Смотрел на него подозрительно, паспорт вертел и так, и эдак, все записи пролистал от корки до корки. Но что сказать? Гражданин Узбекистана, прописан в Ташкенте, даже выездная виза есть. Регистрация? Да вроде ташкентским не обязательна, но сказал, сам зарегистрирует, переписал данные, сказал, ладно, живи – и уехал. Еще что надумал?

– Умид-ака, ты, знаешь, кто бы там ни приехал, не говори про мой дом, ладно?

Пастух не сдержал смеха – дом!

– Ну, это защита от солнца и ветра, а дом мой – палатка! – отшутился Сабир Каримович.

– Ладно, ладно, никому не скажу. Пойдем, а то они раньше нас доберутся.

Еще издали Сабир Каримович узнал свою машину. Сын приехал! Радостная весть! Хоть и наказывал ему не приезжать, но, видно, беспокоится о нем сын, и это приятно. Но улыбка, которую Сабир Каримович приготовил для сына, сползла с его лица, когда он увидел жену и участкового рядом с ней. Они выясняли у жены Умид-ака, где ее муж с постояльцем. Сын первым заметил отца и на его говорящий жест в сторону матери развел руками – мол, ничего поделать не мог, пришлось привезти. Жена не узнала его сразу, а когда пригляделась, то покачнулась, хорошо, участковый рядом оказался – подхватил за локоть.

– Сабир… это ты?..

Ничего хорошего ее приглушенный голос не предвещал. Ну, да, похудел – плохо это? Хорошо! Загорел? Да, нос облупился, с шеи кожа лоскутами сходит – новая нарастет! Оброс немного… просто не успел бороду подстричь, а с ней и лучше – защита для лица, как и волосы. Одет, как пацан – так, не в костюме же глину месить!

– Какую глину?.. – жена с трудом сглотнула.

Сын подал воды.

– Мама, выпейте, у вас голос охрип.

Мать оттолкнула его руку. Голос ее сразу окреп.

– Ты же в Турцию поехал! Как здесь оказался? Что ты делаешь здесь?

Сабир пожал плечами, выразительно посмотрел на Умид-ака, ища поддержки.

– Верблюдов пасу.

– Что?.. Каких верблюдов? Ты с ума сошел?..

Она оглядела стоящих вокруг людей. Они отвели глаза в сторону. Точно! С ума сошел…

– Сабиржан, дорогой, – жена подошла к Сабиру Каримовичу. Знакомый запах ее косметики пощекотал нос. В ее голосе сквозила напряженная ласковость. Так ребенка уговаривают пойти со взрослыми. Ведь взрослые лучше знают, куда и когда нужно ходить. – Я все понимаю. – Она взяла его под руку. – Ты устал. Хотел отдохнуть. Столько лет без отпуска! – она поцыкала языком и снова обвела взглядом окружающих. Должны понять, что не просто так человек сюда приехал – от усталости! – Ну, отдохнул уже. Спасибо этим добрым людям, что приютили. А теперь поедем домой.

Сабир Каримович похлопал ее по руке и спокойно возразил:

– Я не поеду.

Жена оторопела.

– Как это не поедешь?

– У меня здесь дела есть. Как закончу – приеду. А вам уже пора. Жарко очень. Тут на всех в тени места не хватит. Видишь – мазанка маленькая, все не поместимся.

– Какая мазанка?..

Жена Умид-ака, как положено, пригласила гостей в дом, молча, только руками повела – заходите, мол. Но Сабир Каримович сжал руку жены покрепче и повел ее к машине, на ходу давая понять сыну, чтобы заводил.

– Садись, дорогая, в машине кондиционер, прохладно будет. И поезжайте поскорее, а то и так в Ташкент ночью уже приедете. Садись, садись…

Жена под его напором уже почти залезла на заднее сиденье, как вдруг закричала участковому:

– Арестуйте его! Вы же видите – он не в себе! Его надо в клинику!

Сабир Каримович захлопнул дверцу. Участковый снял фуражку и промокнул влажную макушку носовым платком. Свалились на его голову эти городские. Без визга не могут. И этот хорош. Уж, правда, ехал бы домой.

– Уважаемый… – он хотел было сказать свое слово, но Сабир Каримович открыл переднюю дверь.

– Поезжайте вы тоже. Самая жара наступила. А у нас тут все хорошо – сами видите! Верблюды в порядке, дом стоит, еда есть, вода есть – все хорошо! Да, Умид-ака?

Пастух кивнул, подтверждая – все у них хорошо! Сын завел мотор. Участковому ничего не оставалось, как сесть в машину. Не оставаться же здесь без транспорта! Машина тронулась, подняв вихрь пыли. Но и сквозь шум мотора, все услышали упрек жены Сабира Каримовича: «Что ж ты нас позоришь?» Но ее гневное лицо скрылось за пылью, как за вуалью. Сабир Каримович помахал на прощанье и пошел в дом. Обедать пора, да и жара, правда, достала…

Как часто люди, живущие в городе, сетую, мол, как хочется тишины, как хочется покоя. И в мыслях рисуются картины природы: легкая дымка над горами, беззвучный ветер перебирает листья на верхушках тополей. Или та же пустыня: песок замер волнами на барханах, черепаха высунула морду на длинной морщинистой шее и прислушивается к воздуху, который густо слоится холодными и горячими пластами, не перемешиваясь.

Оказавшись в пустыне в полном одиночестве, Сабир Каримович понял, что не бывает здесь тишины. Пустыня живет своей жизнью, и говорят об этом разные звуки, к которым человек, за сотни лет своего существования забывший дикую жизнь в природе, не может привыкнуть или остаться равнодушным. Какие-то звуки радуют сердце, а какие-то пугают, да так, что хочется укрыться от мира, кажущегося враждебным лишь потому, что он не познан глубиной сознания, не известен повадками и привычками его обитателей. Все, что мы создали в городах – дома, заборы, искусственный свет в ночи – мы создали для своей защиты, от страха. Оказавшись наедине с природой без всего этого, в человеке просыпается тот первобытный страх, который и стал гарантией его выживания. Только прячась от стихии, от диких животных, человек сохранил себя, но погрузившись в пучину забот о призрачном благополучии, поменяв ценности, дарованные природой, на созданные им самим, он забыл о своей сути, о том, что, несмотря на все достижения цивилизации, он остался творением природы, и она в любой момент может так напомнить ему об этом, что не спасут ни стены, ни искусственный свет, ни даже оружие. Последнее особенно! Ведь природу не победить ни копьем, ни пулей – она всесильна! – а разрушая ее, человек разрушает себя, как ее часть. Истина проста, но путь к ее принятию тернист. Сабир Каримович понял это на своей шкуре.

Лето обожгло песок так, что ступить на него босой ногой – все равно, что встать на горячую сковородку. Солнце может быть беспощадным ко всему живому. Если после зимы оно ласково прикасается к росткам, дарит жизнь, то летом его лучи убийственны, они испаряют все соки, иссушают землю. Только ночь приносит прохладу, в которой расслабляется тело, отдыхает разум. Днем же борьба с солнцем невозможна.

Когда его приход лишь только обозначался серостью воздуха, Сабир Каримович выползал из своей палатки и шел на прогулку. Он изрядно похудел, кожа привыкла к загару и с каждым днем все больше темнела и высыхала. Приходилось прятаться в рубашку с длинными рукавами, под кепку повязывать платок, концы которого прикрывали шею и уши. Но и через ткань солнце добиралось до кожи, хоть, как восточный человек, Сабир Каримович был от природы смугл.

Умид-ака, уходя в кишлак, оставил ему свой чапан66
  Чапан – длинный ватный халат, национальная одежда.


[Закрыть], курпачу77
  Курпача – узкое ватное одеяло, которое используют как матрас.


[Закрыть], кое-что из кухонной утвари.

– Перебирайся в мою мазанку, – предложил он, – там тебе будет лучше. Здесь пропадешь!

Сабир упорствовал в своем стремлении быть самостоятельным:

– Не пропаду! Но спасибо! Если что, переберусь.

– Буду Ухтама присылать. Продукты привезет, так, узнать, как ты…

Старый пастух не на шутку беспокоился о здоровье горожанина. Не понимает он, что такое пустыня летом. Ведь как они с женой думали: поживет месяц-другой, помыкается в песках, да уедет. Ан, нет! Настырный! И ведь даже не говорит, зачем ему это нужно? До каких пор намерен жить здесь?

– Сабир, – пастух на прощание решил сказать, что думает о его затее, – я понимаю, что для тебя пришло время переосмыслить жизнь. Вижу, что так это, хоть ты и не рассказываешь о ней. Но послушай старика: изменить жизнь можно разными способами. И в привычной для себя обстановке ее можно сделать другой – такой, как ты хочешь. Совсем необязательно бежать на край света! – Сабир Каримович хотел возразить, но Умид-ака остановил его: – Знаю, знаю, хочешь быть свободным и своим бегством в пустыню ты заявил о том, что можешь делать, что хочешь. Но подумай сам: всю свою жизнь человек живет в обществе, даже один он все равно в обществе – так мы устроены. Мы живем, как отара овец или стадо верблюдов – тянемся друг к другу, хоть и думаем о себе иначе, вот, как ты, например. Отдельно каждый человек слаб. Если живет один, то ему нужна помощь и внимание других, как тем отшельникам, о которых мы с тобой рассуждали. Ты решил стать отшельником. Что ж, твое право! Но ведь другие люди о тебе беспокоятся – я, жена твоя, сын, дочка. Не могут они взять и забыть о тебе! – Умид-ака замолчал. И так много слов сказал, не услышит их Сабир. Но хоть одно, да и запомнит. Пусть тут в одиночестве и подумает. Умный человек, образумится в конце концов.

Солнце поднялось над горизонтом. Жаворонки, притихшие было перед появлением светила, заголосили на всю округу – приветствуют! И он поднял руки к небу, закричал: «Ого-го!» Когда и где он мог позволить себе кричать во весь голос? Только здесь! В городе его бы осудили, кто шикнул бы, кто подумал, что с ума сошел. А он просто кричит, вторя птицам, как они, встречая солнце. Но день начался! Пора до своего убежища, еду готовить, за водой сходить к колодцу Умида.

Сабир Каримович вышел на такыр. Змея скользнула в трещину. Еще не спряталась в норе? Пора бы…

Тень от саксаула ажурная, под такой человеку от жары не схорониться. Хорошо, что стену поставили! Пока солнце поднимается, тень от нее длинная, даже прохладно в ней. Сабир Каримович обломал по пути несколько сухих веток акации, разжег огонь.

Все его дела здесь – это найти топливо для очага, сварить обед, принести воды. Ночью он смотрит на звезды, думает о вечном, днем прячется в тени стены или в палатке и тогда думы его о жизни. Сколько их пронеслось в его голове! За все время своего отшельничества он вспомнил и разобрал всю жизнь, все свои поступки. Порой, его мучала совесть, и он искал оправдание себе, порой, всплывала обида, и тогда он искал оправдание обидчикам. И думал, как бы он жил, если бы мог начать все с начала? Что бы изменил в своей судьбе? С какими людьми и не встретился бы, прошел мимо, каких полюбил бы, стал другом? Но прошлое не изменить, а вот возвращение к нему в думах, хоть и тяжело бывает, но позволяет проанализировать, понять, какой ты сам есть человек. Сабир Каримович понял, что он неплохой человек. Все же хорошего он сделал больше, чем плохого. И еще понял, что выбор у него был всегда. Если бы хотел, то жил иначе. Но хотел ли он иначе? Хотел ли он другую семью, другую работу? Нет! Даже мурашки поползли по спине, когда он вдруг представил, что нет у него его жены, его детей. Работа? Он сам добивался ее, сам поднимался по служебной лестнице, чтобы стать уважаемым человеком, чтобы побольше зарабатывать для семьи. Но уважение людей пропадает, как только ты спускаешься по этой лестнице. Не место, которое завоевано годами бессонных ночей, делает человека уважаемым. Что тогда? Вот Умид-ака – простой человек, а в кишлаке его каждый уважает. Он хорошо трудится, душой болеет за скот, доверенный ему, детей вырастил в заботе и любви, и они ему отвечают тем же. Добра мало нажил? Да что в нем проку? Гордится только, что есть? Но и без него как жить? Как без хорошей одежды жить, без хорошей еды? Как детей воспитать, обучить без денег? Как здоровье сохранять без них, без знакомств? Как ни крути, а деньги нужны и столько, чтобы на базаре или в супермаркете покупая что-то, не о цене думать, не о сумме, которая у тебя в кармане, а о товаре, о его качестве, о том, что и сколько нужно тебе, твоей семье!

Запутался Сабир Каримович в ценностях. Живет он здесь без костюма, есть простую еду, денег тратит совсем немного – на соль, крупы, что Ухтам привезет. Значит, можно так жить? Отшельником быть проще, чем простым человеком. Когда ты один, то и заботы только о себе! А семью так не поднять… Что ж получается? Свободы нет? Вернее, она в том, чтобы решить, для чего ты живешь на Земле? Для себя или для других? Или, вернее, хочешь ты жить сам по себе – свободно, не зависеть ни от кого, или хочешь ты жить с семьей, в обществе – и тогда не избежать законов и условностей? Только в этом выбор…

Наступила темная ночь, такая, о которой говорят «хоть глаз выколи». Луна еще не народилась, а звезды… сколько их на небе! Но ни одна их них никогда не ответит ни на один вопрос человека, сколько ни пялься на них.

Сабир Каримович наглухо закрыл палатку и уснул. И думы не мешали. Все равно, он чувствует свободу и от этого радостно, хоть и нелегка она – свобода…

С каждым днем жара становилась нестерпимей. Чилля88
  Чилля – время в году, когда особенно жарко – летом, или особенно холодно – зимой. Длится сорок дней.


[Закрыть] была в разгаре! Сабир Каримович открыл крышку колодца. Вода на самом дне. Пока вода есть, он будет здесь! Без воды не проживешь – факт. Но хоть и на самом дне, а она пока еще есть. Ведро шлепнулось о гладкую поверхность, потом потяжелело. Сабир Каримович потянул веревку. На глубине прохладно! Хоть лезь туда…

Наполнив канистру и несколько баклажек, он решил было идти обратно, но увидел пыльный шлейф. Кто-то едет! Сабир Каримович поставил свою поклажу в тень и сам присел на ступеньку дома Умида. Шлейф приближался. Отшельника уже не пугала мысль о приезде жены или участкового. Он стал настолько безразличен к жизни за пределами его пустыни, что все, что могло случится оттуда, его не волновало. Главное – это вода, защита от солнца и еда. Все!

Видавшая виды «Тико» с шумом подкатила к дому. Видимо, водитель не сразу приметил человека в тени: солнце слепило глаза. А увидел и засуетился. Открыл заднюю дверь, и, к удивлению, Сабира Каримовича из машины вышла женщина с ребенком на руках. С ума они сошли что ли? Зачем приехали сюда с ребенком? Он встал, отдернул рубашку, поправил кепку.

– Ассалом Аллейкум, ота! – мужчина, молодой оказывается, только весь какой-то согнутый, то ли больной, то ли специально согнулся – не понять, упал на колени.

Сабир Каримович никак не ожидал такого. Только руку протянул для приветствия, а тут – бах, и тот, с кем думал поздороваться, на коленях.

– Ты что? Вставай! – Сабир Каримович склонился над парнем. – Тебе плохо? – «Может, солнечный удар?» – подумал.

Парень назад тычет, слезы в глазах, на щеках сразу высыхают, превращаясь в темные ручейки.

– Дочке плохо. Болеет. Помрет. Помогите, ота…

Жена парня ребенка показывает. Девочке на вид годика два. Бледная, глазки печальные…

– Вы зачем сюда больного ребенка привезли? В такой жаре и взрослому будет плохо. Уезжайте! Быстрее уезжайте, – Сабир Каримович подтолкнул женщину к машине. А до самого только начало доходить: они к нему за помощью приехали. Почему? Узнали, что у него жена – главный врач детской больницы?

Женщина тоже на колени упала. Девочку прижимает к себе, качается, поминает Аллаха.

– Не откажите, ота, почитай над ребенком. Очень вас прошу… – парень за свое.

– Ладно, ладно, я сейчас записку напишу, телефон, – Сабир Каримович и не обратил внимания на прозвучавшее «почитайте», засуетился, жалея ребенка и ее родителей. – В Ташкент приедешь, позвони, скажи, от меня, от Сабира Каримовича. Скажи, что ребенку плохо. «Лечили?» – спросил, не зная, насколько плохо.

Парень кивнул.

– В больнице сказали, ничего страшного. Слабенькая просто. Кушать надо лучше. А она не ест. Еле-еле кормим. Помрет, если не поможете, ота… Деньги есть, вот, сколько надо, возьмите, все возьмите! – он достал из-за пазухи сверток. Развернул, протягивает несколько пачек. – Возьмите, ота, все возьмите! Мало? Больше нет, совсем нет…

– Да убери ты свои деньги! Мне они зачем? В Ташкенте понадобятся.

Злость стала одолевать Сабира Каримовича. Все деньгами покупается! И здоровье детей… Разве его пачек хватит на лечение в Ташкенте? Доехать туда – и то не хватит.

Сабир Каримович вошел в дом Умида, пошарил по нишам, нашел какую-то старую ведомость. Ручку нашел. Вроде пишет. Хорошо. Написал жене, попросил помочь, приютить у себя, сделать все, что сможет.

– Вот, возьми записку. Это телефон моей жены – ткнул на номер. Приедешь в Ташкент, сразу позвони. Она поможет. Это ее имя, это мое, понял? – Муж и жена переглянулись. – Что непонятного? Езжай быстрее! Завтра рано утром и поезжай!

– А читать?

– Что читать?

– Молитвы…

Тут до Сабира Каримовича дошло: они привезли ребенка к нему! Переубеждать – потеряют веру в исцеление девочки. Что же делать?..

– Вы поезжайте, я тут сам… почитаю… а вы побыстрее в Ташкент поезжайте! – сказал твердо.

Парень сложил записку, вместе с деньгами завернул в свою тряпицу, засунул обратно за пазуху, кивнул, сначала ему, потом жене. Странный этот отшельник. Может, и не святой вовсе?.. А что тогда здесь сидит? Без людей… Странный…

Они уехали. Сабир Каримович поднял свою канистру, баклажки связал веревкой, перекинул через плечо и пошел к себе. Дожил! Детей начали привозить! Но ребенка было жалко. Кровинки в лице не видать. Хоть бы Сайера помогла…

Этот случай лишил Сабира Каримовича покоя. То, от чего он бежал из города – беспокойство по разным поводам, всякие неурядицы, несправедливость, с которой не можешь справиться, а совесть мучает – настигло его здесь. Вот как можно отослать родителей с больным ребенком домой, сказав, что все нормально? Даже ему, человеку далекому от медицины, видно, что совсем не нормально с ребенком. А родители! Все верят в сказки о святых, способных исцелить в мгновение ока! Эх!..

Через два дня приехал Ухтам. Посидели, поговорили. Родители девочки послушали его – поехали в Ташкент. Махаллинский комитет им деньгами помог. Люди собрали, что могли. Сабир Каримович порадовался. Даже сам не ожидал, что эта весть будет ему так приятна. Хоть в кишлаках еще люди дружно живут. Если всем миром не помогать, как людьми называться? Интересно, как Сайера их встретит? Сабир Каримович ухмыльнулся, представив лицо жены, когда услышит привет от него. Но поможет – в этом он не сомневался!

Ухтам отнес продукты в дом и засобирался назад. Обычно он оставался с ним на ночь. Они готовили ужин, беседовали, а тут он даже лошадь не расседлал.

– Что случилось у тебя? – Сабир Каримович подумал, может, что с отцом, забеспокоился.

– Успеть надо к собранию. К нам из банка приехали. Говорят, кредит надо брать. Скот покупать, земли осваивать. Люди беспокоятся. Всем надо на собрание.

– Кредит, говоришь? – Сабир Каримович задумался.

Кто лучше него знает в этом толк?! Вряд ли кто на сотни километров вокруг разбирается в финансах так, как он! Как-никак всю жизнь с цифрами и законами! Надо посмотреть, какие кредиты предлагают, на каких условиях. У него даже в пятках засвербело – соскучился по делу!

– А давай я с тобой поеду! Лошадь двоих выдержит?

Ухтам откровенно удивился. Никакими уговорами не могли вытащить этого человека отсюда, а тут узнал о кредитах и сам просится.

– Конечно, ота, только зачем вам такое беспокойство?