Текст книги "Мёртвый поводырь"

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

После смерти зятя практичная Пелагея Петровна только и занималась тем, что чуть ли не каждый день назойливо внушала своей « дурёхе бестолковой», что надо немедленно бежать к нотариусу и переписывать дом на своё имя. Как будто его куда-то на подъёмном кране собирались утащить.

– Досидишься ты, девка, прозеваешь дом, как пить дать, прозеваешь! Ну что уши растопырила? Будешь потом по судам таскаться, – пилила она дочку, на что та, занятая грустными мыслями, никак не реагировала. Да и вообще как-то незаметно в последнее время мать и сын отошли на задний план. Ей уже без мужа, которого она похоронила как во сне, становилось тоскливо и скучно. Теперь рядом с ней не было безотказного добродушного человека, перед которым ей необычайно нравилось превращаться в хорошенького капризного ребёнка.

Алексей к ней неожиданно вдруг явился во сне. Снилось ей, будто они переехали жить в какое-то причудливое незнакомое место. Во сне она, кстати, всегда куда-то переезжала, в какие-то диковинные экзотические края, и переезды эти почему-то непременно сопровождались счастливым плачем. В этот раз она как будто очутилась на высоких крутых горах, а внизу была чудовищная бездна. Она с трепетом туда заглянула, похолодела и от страха зажмурилась. Потом стала вдруг стремительно падать, вместе с ней покатились вдруг камни, она с ужасом почувствовала, что спасения нет. И тут вдруг Алексей откуда-то сверху протянул ей с улыбкой свою крепкую руку, легко, легко, как пёрышко, потянул к себе и буквально вырвал её уже из пропасти. А потом они мирно сидели вдвоём на берегу какого-то живописного широкого озера и, как в молодости, беззаботно дурачились. Она изо всех сил резвилась, как молоденькая козочка, то и дело прыгала на него, стараясь свалить, а он, снисходительно улыбаясь, притворно ловил её и заключал в свои нежные объятья.

– Не очень-то ты, малышка, обо мне горюешь, – обидчиво бросил он ей, и на подбородке у него явственно обозначилась небольшая знакомая ямочка, которая её всегда приводила в восторг.

– Ну что ты, Лёша! – виновато утешала она и потянула шаловливо его за ухо, поглаживая русые волнистые волосы. – С чего ты, дурачок, взял? Что не плачу? Да? Но это ровным счётом ничего не означает. Разве ты не знаешь, что я и раньше была не слезливой. Просто я думаю, что твоя неожиданная странная смерть – это кошмарный сон. Не более того, – оправдывалась она смущённо и нехотя пояснила, – вроде ты уехал в командировку, и сейчас далеко– далеко.

– А вот если б твой драгоценный хахаль умер, ты бы, наверное,

оплакивала его день и ночь напролёт, – обиженно высказывал он и отвернулся, хмуро глядя в сторону. Она оторопела:

– Разве ты знал, что у меня был любовник?

– Я что, слепец, по-твоему? Ты ведь с ним переписывалась,

ничуть не заботясь о том, что его пылкие послания я случайно могу обнаружить.

– И ты знал и молчал!

Краска стыда залила её лицо, но вскоре она утешилась мыслью, что это только сон и что не перед кем ей, собственно, отчитываться за своё бурное прошлое. Она скептически усмехнулась, не хватало ещё краснеть перед призраком!

– Ты думаешь, это сон и что я – только жалкая тень? – он как будто прочитал её мысли. – Вот сейчас, – оживлённо сказал он, и голос его при этом, как струна, странно зазвенел, – я тебе докажу, что я вовсе не призрак, что безумно люблю тебя по– прежнему, и никогда, ты слышишь, никогда, не избавишься от моей сумасшедшей любви.

Она выжидательно с замирающим сердцем следила за ним. Не было никакого испуга, а было только жутко любопытно, что же он намерен делать дальше? А он между тем очень– очень нежно, как в первые дни после свадьбы, притянул её к себе и стал торопливо, словно боясь, что она исчезнет, осыпать её лицо жаркими поцелуями. Он как-будто воровал их, потому что то и дело оглядывался. Губы у него были мягкие, сладковато-горьковатые, требовательные, и если раньше он с ней вёл себя как целомудренный юноша, деликатно, даже в постели, теперь стал неузнаваем. Она чувствовала, что в нём кипела бурная страсть, да и её саму вдруг охватила жаркая истома. В страстном порыве нетерпеливо срывал он с неё тонкое кружевное бельё, а она в свою очередь торопливо помогала ему раздеться, а когда они вдруг остались в чём мать родила, то яростно налетели друг на друга, как два голодных зверя. Ей было чрезвычайно хорошо, как никогда раньше ни с самим Алексеем, ни с любовником. Наконец-то она узнала, что такое вообще иметь мужчину. Странно только, что случилось это во сне.

– Но почему ты раньше так не делал? – лепетала она, когда их жаркие дыхания слились в одно. Она холодела от мысли, что чудное видение это, как и сама волшебная ночь, вскоре уйдут в небытие.

– Ты не хотел, чтобы я познала наслаждение? – допытывалась она с беспокойным любопытством.

– Ты сама, милая, в первую очередь не хотела меня по– настоящему, – печально упрекал он её, когда они, утомлённые после любовных оргий, умиротворённо отдыхали на влажном горячем золотистом песке.

Но вот через некоторое время он стал как-то постепенно таять, превращаясь в сгусток тумана, и когда его грустное лицо совсем уже начало стираться, она успела вслед ему с надеждой крикнуть:

– Мы ещё увидимся?

Он ей ласково кивнул, но тут она вдруг почувствовала, что сейчас вот-вот задохнётся, и открыла глаза. И что же? Проказник Кешка по-хозяйски расположился на её шее и, как мужик, звучно храпел. Она осторожно сняла своего лохматого любимца. Ксения вспомнила про свой чудный сон и весьма смутилась, беспокойно ёрзая на кровати. Ей показалось, что как-будто чего-то не хватает на ней, ощупав себя всю, она крайне удивилась. Она была совершенно нагая, хотя она прекрасно помнила, что ложилась спать в нижнем белье, вообще у неё не было привычки ложиться голой, как это делают другие женщины.

Она воровато оглянулась на дверь, прикрыла грудь одеялом, быстро соскользнула с кровати и увидела, к своему изумлению, что бельё её как попало разбросано на полу. « Странно, очень странно», – повторяла она про себя, глядя на этот страшный беспорядок, и вспомнила, задыхаясь от счастья, как она с мужем во сне занималась любовью. Теперь у неё, по крайней мере, была маленькая тайна, которую она не хотела никому открывать, а хранила трепетно в себе, как бесценное сокровище. Ксения, как кошечка, сладко потянулась, прижмурившись от брызнувшего через щель в шторах яркого утреннего света, и с грустной усмешкой подошла к зеркалу, чтобы сделать окончательную ревизию, какую злую шутку сыграли с нею годы. Она покосилась на своего поблекшего противника, который со злорадством выдал её правдивое унылое отражение, повергшее её в неописуемый ужас, словно она встретилась с самим сатаной. Эти мелкие предательские морщинки, избороздившие лоб и подбородок, подкрались к ней внезапно, видимо, со смертью Алексея.

– Всё-таки, – подумала она, – пора, моя дорогая, сходить на могилку!

В последний раз она проведала её в прошлом месяце. С нетерпением дождалась она субботы и, принарядившись, подкрасившись, словно отправлялась на любовное свидание, пошла на кладбище пешком. Приют для усопших находился неподалеку от их дома, через три переулка, но дорога была сплошь в выбоинах, и она с запоздалым сожалением подумала, что зря потащилась в новеньких туфлях, на высоких каблуках.

Был ясный майский день, она ещё издали уловила сладковато-приторный запах приодевшихся деревьев. Ощутив спазмы в горле, Ксения несмело толкнула маленькую, точно игрушечную калитку и по извилистой тропинке направилась в обиталище мёртвых. Безбрежное небо в этот день было синее-синее, а солнце лучезарное, казалось, природа ненасытно упивалась своей жизнерадостностью, отовсюду доносилось беззаботное щебетанье разных пташек, которым было совершенно безразлично, что кружат они в очень скорбном месте. А жизнь-то продолжается, а жизнь – прекрасная штука! Ликовала бесстыдно природа. Ксения, охваченная грустными мыслями, медленно-медленно, словно несла с собой тяжёлый груз, щла по тропинке, змейкой вьющейся среди могил, равнодушно скользя взглядом по чужим бугоркам.

– Но что такое смерть? – в который раз задавала она себе этот неподдающийся вопрос. И что это обозначает – человека нет? Вот вечная загадка, которую, может в наказание подбросила человечеству жизнь. Нет её мужа, но ведь во сне он приходил. Значит, он всё-таки есть. Допустим, он лежит неподвижно в своей могиле, значит, он всё-таки есть, просто засыпан землёй и не участвует в этой суетной жизни. Полная скорбных раздумий, Ксения храбро приближалась к родному бугорку. Если б кто-нибудь раньше сказал ей, что наступит момент, когда она совершенно спокойно, в полном одиночестве, героически будет бродить среди могил, всё равно как по многолюдной улице, она, трусливая от природы, посчитала бы такого человека почти сумасшедшим. С детства, начитавшись страшных сказок про вампиров и мертвецов, она до смерти боялась покойников. Странно, но теперь ей здесь, среди усопших, было куда спокойнее, чем среди живых. Где-то она читала, что от могилы, где скрыт близкий человек, исходят вроде бы какие-то благотворные импульсы, вернее, флюиды, как знать, может, правда.

Долго, как изваяние, стояла она, не шелохнувшись, на могиле мужа и всё к чему-то прислушивалась. Ей казалось, что Алексей исподтишка за ней наблюдает. Бугорок, где покоился её супруг, как-то сиротливо съёжился, а ёлочки скрючились, наверное, оттого, что она их не поливала. Примитивный памятник, наспех сколоченный, вообще свернулся жалко на бок, словно поверженное бурей дерево. И в который уже раз она вяло подумала о том, что надо бы мраморный заказать и тут же спохватывалась, оправдывалась, что как-нибудь потом, что сейчас всё равно денег нет. Да и не всё ли равно ему теперь?

Она вспомнила, как они часто, как только поженились, беседовали о смерти, которая тогда казалась им чем-то нереальным, во всяком случае, к ним не имеющем никакого отношения. Они наивно верили, что кому– кому, а им эта мерзкая штучка ни в коем случае не грозит.

Вообще, как ни крути, а всё же весьма туманны эти странные понятия: жизнь и смерть. Впрочем, жизнь в её представлении, это не что иное, как затянувшийся спектакль, а для кого-то, возможно, и забавный водевиль, где наперёд распределены абсолютно все роли. Со смертью сложнее. Ксения никак не могла взять в толк, что такое ничего. Да и жизнь, откуда она, собственно, взялась, какая умная голова может дать чёткий ответ на этот таинственный вопрос?

Самое главное, сколько она помнит себя, она мучится над понятием « ничего». В самом деле, когда не было жизни, но было « ничего», но чем-то это « ничего» всё равно должно быть обозначено? Если было только пространство, то это уже не « ничего», а « что-то». А что, любопытно было, когда не было даже пространства? Бездна? Пылинка? Но и они ведь откуда-то взялись? Если из «начала», то что это такое «начало»? И что было до «начала»? От этих мыслей ей стало невыносимо дурно, голова у неё, закружилась и стала какой-то пустой, как выпотрошенная рыба.

А вообще, в который раз задавала Ксения себе один и тот же вопрос, какой смысл копаться во всём этом нелепом хаосе? Для неё сейчас есть только одна истина: жил близкий человек, любил, смеялся, радовался жизни, думал, как и она сейчас, о смерти, и вот что от него осталось. Ничтожный бугорок. Эта мысль давила её всё сильнее, как давит гиря, привязанная к ногам.

Глава пятая

Жизнь у Ксении Бутыриной, чего она не ожидала, стала как-то странным образом раздваиваться после той пылкой шальной ночи, когда приснился ей Алексей. Дело дошло до того, что ночью она уже не могла принадлежать самой себе. Погружаясь в сон, она окунулась в иной мир, с другими измерениями и ценностями, там, в этом иллюзорном мире, она не была одинока, с ней был добрый живой Алексей. Всякий раз в предвкушении неземного сладостного счастья она с замирающим сердцем дожидалась ночи, как ждёт путник в знойной пустыне желанный родник, чтобы утолить жажду. Сонная жизнь, в которой они с мужем так нежно и трепетно занимались любовью, как никогда прежде, её не только устраивала, она уже, как хищница, ощущала в себе животную потребность чувствовать тепло мужа, его ищущих сильных рук, всё его упругое худощавое тело. А что, если он к ней больше не придёт? Эта мысль повергала её в панику, она катастрофически боялась, что этот хрупкий, как хрустальная ваза, искусственный мир любви вдруг рухнет, и она потеряет мужа, её единственную опору, во второй раз и окончательно.

Как ни странно, но Алексей теперь приходил в её сон совсем непринуждённо, по-свойски, по-хозяйски, где-то раза два в неделю, и жадно, но с присущим ему тактом требовал от неё раскованной любви. Эта его необузданная сумасшедшая страсть, его смелые любовные упражнения, отличающиеся всякий раз новизной и трепетной нежностью, о которых при жизни он постеснялся бы и заикнуться, приводили её одновременно и в недоумение, и в восторг. Безумные эротические сны, доводившие прежде несколько фригидную Ксению до чудного экстаза, и радовали её, и утомляли. Она блаженствовала, была на седьмом небе от счастья, самое главное, в ней проснулась наконец-то женщина. Словом, чаша любви её была наполнена доверху и, поглощённая новой стороной жизни, она, как ни странно, отодвинула на задний план всё реже всплываемую мысль о том, от чьих, собственно, рук погиб Алексей. Её это уже мало занимало, как и то, что она неожиданно нашла под картиной деньги, пригодившиеся на похороны, хотя тут, видимо, без какой-то мистики не обошлось. Нашла и нашла, подумаешь, разве мало в этом бренном мире совпадений!

Между тем, только слепой не заметил бы явных изменений во внешнем облике этой сорокалетней женщины, которая при всём её старании тщательно маскировать их ультрасовременными косметическими средствами, была бессильна совладать с ними. Во-первых, она катастрофически худела, и худоба эта имела ярко выраженный нездоровый характер, чего, конечно же, не могли не заметить проницательные сельские кумушки. Щёки у Ксении, увы, слегка обвисли, отчего лицо её приняло скорбно-жалкое выражение, а вокруг всё ещё прекрасных глаз, к её огорчению, начала шелушиться тонкая сухая кожа, вследствие чего обозначились мелкие морщинки. Кроме того, у неё сильно заострился нос, а талия стала почти что осиная, что, разумеется, было бы весьма эффектно, если бы при этом грудь оставалась упругой, на самом деле груди стали чем-то напоминать несколько вялые груши. Одним словом, она подурнела, и злые языки уже начали чесаться, чтобы высказать удовлетворение по этому поводу.

Расстроенная Ксения ясно понимала, что так резко худеть в её возрасте очень опасно, а потому надо было во что бы то ни стало принимать радикальные меры и возвратить всё на круги своя. А что, как не сонная любовь, её безжалостно съедала! Значит, надо от неё совсем отказаться. Но разве она властна над этим? И потом, стоит ли после этого жить? Ведь её сон в страшной реальной жизни –единственная отдушина, за которую она цеплялась.

Однажды Пелагея Петровна, взглянув на незнакомое страшно осунувшееся дочкино лицо, не на шутку перепугалась и в панике перекрестилась.

– Ты что, девка, словно из гроба встала! Неужто всё никак не оклемаешься! Ну не будь я, коли не выбью из тебя эту порчу!

В этот же день Пелагея Петровна живо обегала все ближайшие дворы, выведывая у соседок, каким способом возвратить дочь к жизни. Словоохотливые бабы сочувственно кивали, хотя на самом деле многие из них недолюбливали ни саму Пелагею Петровну, ни её дочку. Первую – за длинный язык и чрезвычайную скупость, вторую – за высокомерный спесивый нрав, а самое главное за то, что мужья их, независимо от возраста, при встрече с Ксенией восторженно цокали языками, как при встрече с породистой кобылицей.

Ксения всё чаще задумывалась над тем, что же, чёрт возьми, на самом деле с ней происходит, действительно ли ей снятся эти странные сны? Быть может, существует всё-таки какая-то потусторонняя сила, и Алексей впрямь посещает её, дабы доставить и ей и себе это удивительное наслаждение близостью, как бы компенсируя их прошлые пресные брачные годы. Может, его любовь, – а в том, что муж был сильно к ней привязан, она ничуть не сомневалась, – бессмертна? Господи! Она весело рассмеялась. Какой вздор! Она просто-напросто спятила, наверное, уже и люди это замечают и вовсю потешаются над ней.

Однажды она подождала, когда в комнатах, где ночевали мать и сын, воцарится тишина, и стала, как к празднику, готовится ко сну. Распустила в живописном беспорядке блестящие шелковистые волосы, слегка подправила выразительные, изогнутые, как два крыла, тёмные брови, красиво подстригла ногти на ногах, не забыла ни одной мелочи, даже тщательно припудрила свой хорошенький носик, попрыскалась любимыми духами « Алла» со сладковато-нежным запахом.

Затем она, крадучись, прошла на кухню, вскипятила воду и долго мыла, перебирая густые пряди, роскошные волосы, не забыла и про грудь, намазав её нежнейшим кремом, с яблочным запахом. У шифоньера она постояла с минуту в раздумьи. Какую рубашку лучше одеть? Может эту синеватую, в кружевах, она так гармонирует с её ясными глазами, эту вещицу подарил муж на день рождения два года назад и потом часто делал ей комплименты, что она в этом белье, как королева. Но в этой рубашке она слишком примелькалась, а ей до боли хотелось обновления, чтобы сразить мужа наповал, и потом, если он увидит её в чём-то особенном, то будет непременно посещать её не два раза в неделю, как сейчас, а каждую ночь. Ксения невольно смутилась от этой дерзкой мысли и снова шевельнулись у неё подозрения насчёт того, а не повредилась ли она часом умом, проще говоря, не сбрендила?

Нырнув в свежую постель, предварительно надушенную, она взяла с полки любовные Бунинские рассказы, которые смертельно обожала перечитывать в ответственные моменты своей жизни, особенно « Митину любовь», « Солнечный удар» и « Дело корнета Елагина». Бунин, да ещё Лесков, Писемский и Бальзак лучше всяких лекарств излечивали её от душевной хвори. В произведениях этих классиков она искала и находила некоторую ассоциацию с собственной судьбой.

Как-то ещё в молодые годы она жестоко страдала глубокой депрессией, врачи всерьёз опасались за её рассудок, и что же? Она выкарабкалась всем на удивление, и вернули её к жизни именно любимые книги. Однако теперь ей что-то не читалось, она рассеянно скользила взглядом по растрёпанным пожелтевшим страницам, потом решительно захлопнула книжку, потушила свет и приготовилась к бурным ночным приключениям. Однако муж, увы, в эту ночь к ней не явился, и во вторую тоже, и в третью, напрасно она томилась в ожидании. Это обстоятельство её чрезвычайно встревожило, дело в том, что она неожиданно для себя воспринимала его уже так, как будто он не в бредовых грёзах к ней являлся, а был совершенно реальным человеком, словно и не умирал, она на него сердилась по-настоящему, как – будто у него перед ней, в самом деле, были какие-то обязательства. Совершенно забывшись, раздосадованная, она мысленно упрекала его как живого подозревая даже в страшной измене

– Что ж, все мужчины таковы, – с тоской думала она, горько усмехаясь, позабавлялся, как с игрушкой, и уже не нужна.

Тем не менее, когда она уже перестала его ждать, он ей вдруг приснился. Сон был как захватывающее кино. Ксения очутилась в каком-то причудливом замке, окружённом со всех сторон высоченной каменной стеной, с заострёнными краями. Она дрожала от страха в этом незнакомом месте, уже надвигалась ночь, всё вокруг принимало загадочную окраску, а она в отчаянии плутала одна в этих таинственных лабиринтах и никак не могла выбраться. Хотела позвать кого-нибудь на помощь, чтобы, наконец, вывели её наружу, но изо рта вместо крика, как это часто бывает, вырвался лишь цыплячий писк. Споткнувшись об огромный камень, она стремительно полетела вниз головой в какой-то мутный глубокий бассейн, слышно было, как в жуткой тишине плескалась грязная вода. Она с ужасом почувствовала, что вот-вот захлебнётся в этой отвратительной жиже, как вдруг чья-то сильная рука живо подхватила её, как былинку, и ловко, не причиняя боли, вытащила наверх.

– Да это был он, Алексей, он, как всегда, не опоздал, и мир у неё засверкал сразу всеми радужными красками. Она с радостью увидела, что жуткая ночь растаяла, он с удовольствием помог ей выбраться из этого мрачного замка, и они вскоре оказались в изумительном сказочном месте. Красочный ландшафт предстал перед их взором. Прямо у их ног расстилалась большая, залитая солнцем лужайка, окружённые изумрудной травой, стояли, покачиваясь на лёгком ветру, карликовые деревья, над ними весело порхали диковинные разноцветные бабочки, сверху шумел причудливый водопад, а кругом простирались чудные лианы винограда и, будто дразня их, колыхались на деревьях крупные янтарно– оранжевые мандарины, из которых, того и гляди, брызнет сок. Алексей осторожно сорвал несколько штук и, старательно очистив, отправил ей сочные сладкие дольки в рот, так он делал и раньше.

– Я знаю, ты их любишь, – снисходительно проговорил он и нежно погладил её разбросанные в живописном беспорядке пышные волосы.

– Но где же, ты мой друг, пропадал? Я так тебя ждала, а ты всё не шёл и не шёл, – как маленькая, надув губы, пожаловалась она и, кокетливо поводя плечами, она плавно изогнулась перед ним и не вытерпев, похвасталась:

– Я ради тебя, между прочим, даже бельё красивое купила. Только сегодня забыла одеть.

– Ты и так самая прекрасная в мире, только у тебя одной, моя прелесть, такие необыкновенные глаза-васильки, ты у меня как сказочная фея, – восторженно, как заклинание, повторял он и, наклонившись к её уху, шепнул слова, ввергшие её в краску.

– Мне всё равно, в чём ты одета, ведь я всё это буду снимать!

Она стыдливо отвернулась, но гибкое по– девичьи тело её замерло в сладком ожидании. Она вся напряглась и с нетерпением ждала его ищущих рук. По правде говоря, ей всегда безумно нравилось, когда он её раздевал. Вскоре горячие руки его уже уверенно заскользили по её телу, и вот уже слитые друг с другом тела их змеились по влажной траве. У неё буквально перехватывало дыхание от его ненасытных поцелуев; гладкое-гладкое, словно стиранное небо над ними в такт их движениям резво подпрыгивало. И снова, в который уже раз она весьма удивилась: каким непревзойдённым мастером в любовных играх стал её прежде застенчивый супруг.

Она прекрасно помнит, что раньше у него по этой деликатной части были сплошные комплексы, он даже когда обнажался, смущённо просил её отвернуться, эта его застенчивость невольно передавалась и ей, и так они чуть ли не всю супружескую жизнь прокомплексовали. А теперь он не такой. До чего, господи, меняет людей жизнь! Впрочем, какая жизнь? Если тут господствует смерть.

Можно смело сказать, что сейчас они впервые познавали друг друга, словно два ученика, сдающих экзамен. От его восхитительных движений по её изголодавшемуся телу пробегала сладчайшая дрожь, а с губ непроизвольно вырвался стон.

– Послушай, мой друг, а вдруг я забеременею? – Ксения испуганно отшатнулась. – Представь себе, какую я пищу дам для здешних обывателей, да и как я покажусь на работе, наконец, что скажет моя мать. А сын? Да я от стыда провалюсь сквозь землю, если мой мальчик догадается.

– Всё это, малышка моя, не более, чем паника, – он с улыбкой потянул её к себе, заключил в крепкие объятия, затем опять с вожделением стал любоваться её гладким моложавым телом, с силой впился в её влажные податливые губы, и вот уже снова их жаждущие любви тела сплелись в жаркой истоме в тугой клубок, и они снова с наслаждением растворились друг в друге.

– А вообще-то, малышка моя, недурно будет, если ты и впрямь родишь мне славную дочурку, ты, наверное, не догадывалась никогда, что я очень мечтал о дочке, эдакое милое белокурое созданьице, с соломенными косичками, как бы я её обожал, а главное, если б у нас была ещё и дочка, Денис не был бы таким эгоистом, и ты не носилась бы с ним, как курица с яйцом.

– Но я уже древняя, как мамонт, ты верно забыл, что мне уже целых сорок лет, – слабо запротестовала она, впрочем, не без некоторой доли кокетства.

– О-ля-ля, моя птичка, не прибедняйся, ты выглядишь на все двадцать!

– Всё– таки, Лёшенька, почему ты скрываешь от меня, кто тебя убил, раскрой, пожалуйста, я умоляю тебя, эту чудовищную тайну? Кто тебя отнял у меня, скажи мне, кто этот изверг, неужели ты так и будешь молчать, и я никогда не дознаюсь до этой страшной истины?

Он долго сидел, отвернувшись от неё, храня угрюмое молчание, затем неохотно сказал:

– Не береди мне, дорогая, рану, от этого никому не станет легче, ну что, подумай сама, изменится, если ты узнаешь имя убийцы? Тем более, с моей смертью мы вновь обрели друг друга.

Она по-детски всхлипнула, не соглашаясь с его доводами, ей показалось, что муж изо всех сил её щадит, скрывая какую-то страшную тайну, и всё же она рано, или поздно добьётся от него откровенного ответа. А пока ей и так с ним чертовски хорошо, и пусть это только сон, чудесный сказочный сон, но ведь и сон в этой суетной жизни что-то, да значит. И потом, а вдруг всё наоборот в жизни устроено и люди глубоко заблуждаются, вдруг на самом деле жизнь – это сон, а сон – это жизнь, ведь не случайно во сне так ярко и острее, чем в пресной жизни, воспринимаются все события? Она просунула голову ему в подмышки и там уютно затихла. Потом они вприпрыжку побежали к морю, и там, в ласковых волнах под жарко палящим солнцем, напоминающим раскалённую чашу, расшалились, как дети, брызгая друг в друга водой.

– А пока двое влюблённых вполне зрелого возраста предавались сладкой неге, в природе произошли резкие перемены. Солнечный багрово-оранжевый диск, стыдливо прижмурившись, поспешно спрятался за набежавшее облачко, небо нахмурилось, притаившись, подул лёгкий бриз, шаловливо заскользив по их лицам, вода вдруг зябко и мелко зарябила. В одну минуту вдруг неизвестно куда исчезли мандариновые деревья, а на их месте неожиданно выросли колючие карликовые деревья. Упала сначала робко первая капля, затем в воздухе громыхнуло так, что Ксения боязливо заткнула уши и со страхом зажмурила глаза, воздух, казалось, вот-вот лопнет от чудовищных раскатов и всё вокруг них канёт в тар-тарары.

– – Мне, пожалуй, пора, – сказал он с нескрываемым сожалением, впрочем, с непоколебимой уверенностью, что бесполезны всякие уговоры с её стороны. Она похолодела вся, тщетно стараясь своим жалобным взглядом поймать его сразу ставшие суровыми глаза.

– Но куда ты уходишь так скоро, разве кто-то властен в другом мире над тобой? И когда ты придёшь ещё снова?

Господи, какая она глубоко несчастная! Он опять её покидал, ей хотелось плакать, в этот момент она чем-то напоминала обиженную девочку, у которой жестоко отняли любимую игрушку. Тем временем Алексей, когда уже ушёл от неё наполовину, вдруг вернулся, усмехаясь бесцветными губами.

– Совсем забыл тебе, дорогая, сказать следующее. Я заметил, что ты носишь пару обручальных колец, моё и своё, согласись, это не дело, моё кольцо должно быть на мне. Почему ты моё кольцо не отдала мне? Изволь, дорогуша, это сделать сейчас, я хочу и там его носить в память о тебе. – Всё это сказал он совершенно сухим тоном, как будто не он только недавно был с ней так нежен.

– Господи, милый, где там-то? – леденея от ужаса, упавшим голосом спросила она. Сонный странник впервые напомнил беспощадно ей, что он совсем из другого мира.

– Там, – опять сухо и лаконично повторил он и со страдальческим выражением снял с её пальца кольцо и, как в тумане, стал медленно растворяться. Уже где-то вдалеке мелькнула густая шапка его волнистых темно-русых волос, а затем он быстро исчез, как будто и не было этих сладких минут.

Ксения открыла глаза и, к своему удивлению, сразу вдруг обнаружила, что на правой руке у неё нет обручального кольца. Того самого, которое когда-то принадлежало Алексею. В недоумении она протёрла глаза, больно ущипнула себя за руку, подозревая, что она всё ещё пребывает во сне. Осмотрелась внимательно кругом, прислушалась. Гробовая тишина. Видимо, мать, как обычно в это время ушла к соседке за молоком, а её пожалела будить. Сын, вероятно, ушёл уже в школу, а вот она явно опаздывала в редакцию. Сквозь мутное окно пробивался пасмурный мутный день, стекло слезилось, оттого, что нудно и мелко моросил дождь. Постель её была самым бесстыдным образом смята, розовое одеяло, в мелкий горошек, небрежно скомканное, лежало на полу. Весьма странно, что простынь, которую она накануне тщательно отутюжила, была почему-то скручена в жгут. Но главное, куда же всё-таки делось кольцо? Сплошная загадка, хоть садись и сама про себя пиши детектив.

– Но может, она вчера нечаянно сняла его и положила в шкатулку? Однако там было пусто. Тогда у неё возникла следующая версия. Может, кольцо нечаянно как-нибудь скатилось с её пальца, когда она легла спать, а негодник Кешка скорее всего закатил его куда-то. В отчаянии она ползала по– пластунски по полу, усердно шаря по всем укромным углам, заглянула под шифоньер, проверила под кроватью, сдвинула ветхие, ободранные котом кресла, обследовала место за печкой – и в изнеможении опустилась на кровать. Нет, кольца нигде не было, и у бедной женщины от этих странных вещей помутилось в голове, ей показалось, что она сходит с ума.