Текст книги "Банановое убийство. Клубничное убийство"

– Почему не может? – принялась фантазировать Шура. – Допустим, тот, кто их изготовил, решил продублировать удачную работу.

– И спустя пару десятков лет за Тоней следит мужик, в кармане которого оказывается фотография этого дубликата, – невесело усмехнулся Костя. – Не бывает таких случайностей.

– Ну да, не бывает, – обреченно согласилась Шура. – Тут явно что-то нечисто.

Они некоторое время молчали, обдумывая новую информацию. Редкие прохожие, завидев их, старались перейти на другую сторону улицы. Вероятно, молчаливая группа людей казалась им угрожающей.

– А эти серьги до сих пор у тебя? – спросил Костя.

– Конечно, у меня, – как будто обиделась Тоня. – Когда тетя была жива, она постоянно их прятала, и мы с ней жутко ссорились. Но вот я подросла, и тогда она призналась, что делала это из-за дяди Лени. Серьги напоминают ему о моей матери. Он слишком сильно любил сестру и до сих пор тяжело переживает ее смерть. Не стоит, мол, его волновать. Но я все равно их ношу, – упрямо закончила она.

– Думаю, если мы покажем Леониду Николаевичу фотографию, – Костя потряс бумажкой, – он расскажет хоть что-нибудь полезное. Может, мы зря расфантазировались. Хотя… Что, если в прошлом твоей семьи есть какая-то тайна?

– Но тогда при чем здесь Андрей?!

– Действительно, – нахмурилась Шура. – Зачем было убивать Андрея? Он к прошлому Тониной семьи не имеет никакого отношения.

– А вы это точно знаете? – спросил Костя, остро взглянув на обеих подруг по очереди. – Жизнь иногда такие сюрпризы преподносит, только успевай переваривать.

– Ну как такое может быть? – бросилась в атаку Шура. – Фофанов познакомился с Леонидом Николаевичем сам. Ему остался от прабабки старинный сервиз…

– Ну и что, что познакомился? – не желал сдаваться Костя. – Он мог познакомиться не просто так, а с определенными намерениями. Сначала задумал какую-то гадость, а потом использовал сервиз как предлог.

– Почему Андрея постоянно в чем-то подозревают? – звенящим от слез голосом вмешалась Тоня. – Разве в меня нельзя влюбиться?! Разве так удивительно, что он увлекся именно мной, а не дядиным фарфором? Что у него не было никакого умысла, никаких задних мыслей?

– Да я ведь просто рассуждал вслух.

– Очень обидные для меня рассуждения.

Тоня надулась и пошла вперед, а расстроенный Костя и озадаченная Шура поплелись следом. Как-то сразу отыскалась дорога, и они нашли тот самый парк, в котором собирались дышать воздухом. При входе им пришлось миновать игровую площадку, на которой кишмя кишели маленькие дети. Они размахивали совками, стучали формочками, гудели машинками, хохотали, плакали, дрались и время от времени задумчиво замирали, писая в памперсы.

– Мне было три года, когда погибли родители, – неожиданно призналась Тоня.

Ее друзья почтительно промолчали. Да и что тут скажешь? Если другому горько, очень трудно подобрать правильные слова.

– Дядя говорит, что, когда мама и папа в тот вечер не вернулись домой, я перестала разговаривать. Со мной потом долго пришлось возиться.

– Очень жалко, что так вышло, – сказал Костя, поддав ногой камушек. – А вот мои предки сильно пили и лупили меня всем, что было под рукой. Иногда я сутками не мог попасть домой, потому что мне дверь не открывали.

Начавшийся доверительный разговор неожиданно прервал звонок сотового.

– Кажется, у меня! – воскликнула Тоня, похлопав по сумочке. Торопливо расстегнула молнию, достала телефон и быстро пояснила для ребят: – Это дядя Леня. – После чего целиком сосредоточилась на разговоре: – Алло! Дядя Леня? Почему у тебя такой голос? Господи, что случилось? Что-что?! Не может быть! Дядя Леня, не паникуй! Я сейчас! Мы сейчас приедем!

– Что такое? – громким шепотом спросила Шура, не в силах вынести неизвестность. Она вообще не отличалась особым терпением и постоянно из-за этого страдала. – С ним плохо?

– Он говорит, на него напала медсестра, – ответила обалдевшая Тоня. – Ударила по голове носком с мелочью, связала и устроила в квартире сумасшедший дом. Перевернула все вверх ногами, повытаскивала вещи… Наверное, что-нибудь стащила.

Костя сделал неутешительный вывод:

– События принимают дурной оборот. Быстро выходим из парка, ловим машину и едем к тебе. Леонид Николаевич в порядке?

– Кажется, да.

– По крайней мере, орет он громко, – заметила Шура. – Был бы не в порядке, говорил бы потише.

– Ой, пойдемте скорее! – заторопилась Тоня. Щеки у нее запылали от волнения, и она по очереди приложила к ним руку, чтобы остыть.

Костя едва поспевал за ней, а Шуре было совсем плохо. После беготни по полуразрушенному дому Шуре было сложно мобилизоваться. Тот запас сил, который она накопила к сегодняшнему дню, оказался исчерпан. Она тяжело дышала, потела и охала, прилично отстав от быстро шагавших друзей.

– Шура, ты чего?

– Это все лишние килограммы. Они буквально висят у меня на шее, – прокряхтела та. – И когда я хочу их немного растрясти, наваливаются и не дают дышать.

– Шура, нужно поднажать, – крикнула Тоня, пускаясь галопом. – Не представляю, как там дядя один.

Когда наконец им удалось выбраться на шоссе и остановить такси, Шура выглядела так, будто только что выиграла соревнования оленьих упряжек, причем бежала вместо оленя.

– Думаю, медсестра охотилась за фарфором, – высказала она свое мнение, когда смогла немного отдышаться. – Наверняка по поликлинике пошел слух, что пожилому коллекционеру ходят делать уколы. Кто-то это услышал, пораскинул мозгами и подослал вместо настоящей медсестры поддельную. Все очень просто!

– Да, просто, – подтвердил Костя. – Только подозрительно. Этих двоих на мотоцикле нельзя списывать со счетов. Ну и ваш Сильвестр, черт бы его побрал, может оказаться прав. Вдруг Фофанова и слесаря – того? Получается целая криминальная история. Может, стоит ему позвонить?

– Сильвестру Бессонову? – оживилась Шура. – Да, наверное, нужно. Хотите, я сама ему позвоню? – Не получив возражений, она принялась возиться с мобильным телефоном, соединилась с абонентом и блестяще провела беседу, не сказав ровным счетом ничего полезного. Наконец, устав от вопросов, на которые у нее не было ответов, она обратилась к Тоне:

– Сильвестр Семенович хочет поговорить с Леонидом Николаевичем.

Тоня вытаращила глаза:

– Но я не знаю, как дядя на это отреагирует.

– Тут нужно выбирать, – вмешался Костя. – Или нянчиться с дядей, или искать правду. Ты же поручила этому человеку расследование, как же теперь отстранять его от дела?

– Ты прав, ты абсолютно прав, – пробормотала Тоня. – Шура, диктуй наш адрес Сильвестру Семеновичу. Пусть приезжает как можно скорее. Дома сейчас, наверное, такое творится! Не представляю, как дядя Леня все это пережил!

Как выяснилось через короткое время, дядя Леня пережил «все это» просто отлично. Друзья нашли его сидящим в центре комнаты на диване. Дымящейся сигаретой он вычерчивал в воздухе фигуры, припоминая все новые подробности случившегося. В ложах бенуаpa сидела благодарная публика: бывший Тонин муж Роман Потапов, его «огнедышащая» тетка Изольда и Герман Лазовенко – брат покойной жены Леонида Николаевича, а попросту говоря, его шурин.

Он был частым гостем в доме и принимал участие во всех мало-мальски важных событиях: приезжал на праздники, советовал, куда в наступившем году лучше отправиться отдыхать, знакомил с полезными людьми. Всю жизнь он заведовал какими-то складами, еще с советских времен сидел на продовольствии. Несмотря на опасную близость к продуктам питания, фигуру сохранил отменную, молодцеватую. У него было смуглое лицо с коварно раздвоенным подбородком и сильный взгляд, натренированный на грузчиках, кладовщиках и экспедиторах.

В настоящий момент он расположился по правую руку от Леонида Николаевича и пощипывал себя за нос, то и дело оглядывая разгром, царивший в комнате. Все здесь было открыто, выдвинуто, перевернуто, опрокинуто и разбросано. Впрочем, никакого вандализма: битого стекла, сломанных или раздавленных вещей, сорванных занавесок – только беспорядок. В комнате что-то поспешно, но тщательно искали.

– Вот, Антонина, полюбуйся, какие звери водятся в районных поликлиниках! – подался навстречу племяннице Леонид Николаевич. – И кто бы мог подумать, что эта гадина окажется такой сильной!

Тоня подбежала к нему сзади и обняла двумя руками за шею, возразив:

– Но, дядь Лень, вряд ли к тебе приходила настоящая медсестра. Это была какая-то воровка или еще того хуже.

Сидячих мест в комнате осталось немного, и друзья Тони, высказав свою долю сочувствия пострадавшему хозяину, заняли два стула, стоявших у окна. Роман Потапов наблюдал за Костей Чихачевым с опаской и неудовольствием. Его тетка тут же это заметила и громко сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Тонечке нужно побольше бывать дома. Я понимаю, что ее зовут развлечься, и отказаться от соблазнов бывает трудно. Но настоящие друзья всегда войдут в положение и поддержат в трудную минуту.

– Будь она дома, тоже получила бы по голове, – лениво заметил Герман, и Изольда мгновенно расширила глаза и прижала руки к груди:

– Конечно-конечно, это счастье, что Тонечка отдыхала, пока ее дядя лежал на полу связанный.

Изольда маскировала свой нрав когда с блеском, а когда довольно топорно. Цели ее на сегодняшний день были неясны. То ли она собиралась прибрать к рукам Леонида Николаевича, то ли задумала вернуть своему племяннику сбежавшую жену. Герман Лазовенко был для нее новым персонажем. Что это за зверь, она понять еще не успела, поэтому вела себя осторожно. Впрочем, было ясно, если ей удастся отыскать его слабые точки, она не просто нажмет на них, но продавит до костей.

– А Тоня вовсе и не отдыхала, – заявила Шура, поиграв желваками. Если бы ей позволили, она бы с удовольствием сразилась с драконом и загнала его в логово хвостом вперед. – За вашей племянницей, Леонид Николаевич, снова охотились люди на мотоцикле. Пришлось вступить с ними в бой прямо на улице. Есть пострадавшие – один известный психолог, которому разбили голову. Поэтому мы очень разволновались, когда узнали про то, что в квартире тоже побывали преступники…

– И мы вызвали сюда частного детектива, – закончил за нее Костя.

Общая реакция на это заявление оказалась ярко негативной.

– Что такое? – удивился Герман, сделав брови домиком. – Какой это частный детектив? Вы спятили? Они слишком дорого берут. Если у вас неприятности, нужно было сказать мне. Есть человек, который может уладить любое дело за сущие копейки.

– Антонина, это просто ни в какие ворота не лезет! – воскликнул Леонид Николаевич, едва не уронив сигарету на ковер.

– Кто это за тобой охотится? – подал голос Роман Потапов, посмотрев на Тоню с тем неудовольствием, которое так любят демонстрировать слабые мужчины в домашней обстановке. – Почему ты ничего мне не сказала?

– Она сказала мне, – спокойно ответил Костя. В его глазах застыло какое-то нехорошее спокойствие. Такие глаза бывают у человека, который твердо решил отравить жену и в последний раз слушает, как она его распекает.

– Я просто говорю, что тоже мог бы помочь, – буркнул Потапов.

Роман был смазлив, но в остальном скроен по средним меркам и абсолютно невыразителен. Дослужившись до небольшого начальника в компании, торговавшей недвижимостью, он почувствовал себя неуютно. Должность была великовата для него, он изо всех сил пытался соответствовать, но его потуги выглядели жалко, и он обозлился.

Когда муж получил повышение, Тоня обрадовалась за него. Она считала, что ее первый избранник мил, немного наивен, великодушен и оттого беззащитен перед лицом хищников, обитающих в столичных офисах. Но вскоре стало ясно, что он воспринял это повышение не как пропуск в будущее, а как тяжелую повинность. На долю Тони выпало слушать его нытье и служить живым противовесом его пессимизму. В конце концов ей это надоело, и она от него ушла. Однако Потапов не терпел столь крутых перемен. Он отыскал лазейку в ее дом, окружив Леонида Николаевича своей навязчивой дружбой. К сожалению, тот не видел в этом ничего ужасного. Вникать в тонкости и анализировать чужие чувства было не в его характере.

– Сыщик скоро будет здесь, – подвел итог Костя.

Леонид Николаевич потрогал голову, пострадавшую в схватке с липовой медсестрой, и решил смириться с неизбежным.

– Значит, Антонина, ты позвала сюда того типа, про которого рассказывала в прошлый раз? У него еще такое тигриное имя… Как же его?

– Сильвестр, – подсказала Шура и на всякий случай добавила: – Он важная шишка. Даже следователи из ОВД обращаются к нему за консультациями.

Как раз в это самое время Сильвестр поднимался по лестнице, отчитывая Майю, которая бодро следовала за ним.

– Я не собирался никуда ехать. «Хотел бы встретиться с дядей» и «хочу встретиться» – две совершенно разные вещи!

– Помните, что сказал врач? Если вы перестанете выходить из дома, с каждым разом заставить себя это сделать будет все труднее и труднее. Так что визит вам только на пользу. Живности в квартире нет, цветущих кактусов тоже, окна мы закроем – беспокоиться нечего. Зато вы получите возможность посмотреть на коллекционера Изотова своими глазами.

– Не нужно меня уговаривать, я не ребенок.

Майя подумала, что в таком настроении босс вполне может отчихвостить кого угодно, в том числе и пострадавшего дядю. Не существовало ни одного сколько-нибудь действенного способа заставить Сильвестра Бессонова держать себя в рамках. Если ему что-то не нравилось, он становился надменным и язвительным и не щадил, что называется, ни женщин, ни детей. Однажды он признался, что для него нет ничего слаще, чем нарушить субординацию. Вроде бы это как-то связано с его прошлым, которое оставалось для Майи тайной, покрытой мраком.

О прошлом Сильвестра Бессонова она не знала ровным счетом ничего. В его квартире не было фотографий, дипломов в рамках, писем и любых других напоминаний о прожитых годах. Возможно, все это где-то надежно пряталось. Интересно почему? Что с ним произошло такого, о чем он не желает вспоминать?

В квартиру их впустила Тоня. На Сильвестра она смотрела с опасливым уважением, что неудивительно, потому что он вел себя как наследный принц, только что получивший известие о смертельной болезни батюшки. Появившись в комнате, холодно поздоровался со всей честной компанией, дождался, пока ему представят каждое лицо в отдельности, и только после этого уселся на предложенный стул, который принесли из другой комнаты. Публика глядела на него во все глаза, полагая, что перед ней всамделишный частный детектив, за плечами которого целая куча распутанных кровавых злодеяний.

– Значит, вы пришли снять с меня показания? – спросил Леонид Николаевич, ерзая в своем кресле. – Я должен рассказать, что здесь произошло? Хорошо, расскажу. Ужасно постыдная, унизительная ситуация. Сами подумайте, является молодая брюнетка, стаскивает с тебя штаны под предлогом инъекции, а потом бьет по голове, связывает и начинает рыться в твоих вещах!

Прежде чем ответить, Сильвестр оглянулся проверить, где Майя. Увидел, что она вполне уютно устроилась в уголке, и лишь тогда целиком переключился на рассказчика.

– Раньше вы ее где-нибудь встречали? – спросил он.

– О нет! Я бы запомнил. Это такой тип роковой женщины – стройная, черная грива волос, дикие южные глаза, губы пухлые…

– Вижу, ты разглядел ее во всех подробностях, – подковырнул Герман, который с появлением Сильвестра изменил позу и теперь сидел с таким видом, словно проглотил палку и силился ее переварить.

– Разумеется, разглядел, – оскорбился Леонид Николаевич. – Я лежал на полу со связанными руками, а она обшаривала квартиру.

– А в других комнатах тоже такой беспорядок? – поинтересовался Сильвестр. – И на кухне?

– Здесь она сильнее всего неистовствовала!

– Я могу взглянуть?

Не дожидаясь разрешения, Бессонов встал и быстро прошел на кухню, задержавшись там не больше чем на минуту, заглянул в другие комнаты и снова сел на свое место.

– Нужно было сразу вызвать милицию! – высказала собственное мнение Изольда, не привыкшая оставаться на вторых ролях. Подавай ей главную, и все тут. – Только милиция способна сделать хоть что-нибудь толковое.

Возможно, она хотела уколоть пришлого частного сыщика своим недоверием, но он даже не взглянул в ее сторону.

– Милиция! – воскликнул хозяин дома. – У меня ничего не украли, вот и весь сказ. Как они станут следствие проводить? Только замучают допросами и писульками, не хочу я в милицию.

– Скажите, что собой представляет ваша коллекция фарфора и где она хранится? – спросил Сильвестр. – Я не заметил ни сигнализации, ни особо сложных замков на двери. Значит, ничего ценного в квартире нет?

Леонид Николаевич замялся, и вместо него ответил шурин, посчитавший своим долгом оказать родственную поддержку:

– Послушайте, он не может вам целиком довериться. Вот так взять и сразу все выложить… Еще неизвестно, сумеете ли вы вообще что-нибудь сделать. Насколько вы хороший сыщик? – Он оглядел присутствующих, словно призывая их в свидетели. – Ну вот возьмите и докажите свои способности. Удивите нас чем-нибудь!

– Я пришел сюда не фокусы показывать, – спокойно ответил Сильвестр. – Впрочем, извольте. Вы недавно от зубного врача, вам поставили пломбу. И было это около двух часов назад. Вы, – обернулся он к Роману Потапову, который вздрогнул и вжался в спинку дивана, – только что побывали на юге в деловой поездке. Вероятно, сопровождали начальство. Смею предположить, ездили осматривать дома. Вы ведь занимаетесь недвижимостью, верно?

Роман опешил и не нашелся что сказать, его тетка Изольда мгновенно ощетинилась, грозно спросив:

– Это откуда вы узнали?

– А у вас, дама, болит горло, – приторно улыбнулся ей Сильвестр. – Так что поберегите голосовые связки.

Майя проглотила усмешку и зажала ладони между коленями. Наблюдать за Сильвестром было настоящим удовольствием. Приятно иметь босса, за которого не стыдно, – он не попадет впросак и не позволит взять над собой верх.

– Ничего особенного в этом вопросе нет, Герман, – сказал Леонид Николаевич шурину и, словно оправдываясь, обернулся к Бессонову: – Я вам все объясню. У меня довольно большая коллекция, которую невозможно хранить дома. Здесь мы живем, это наше родовое, так сказать, гнездо. А старинный фарфор обладает одним удивительным свойством – он вытесняет людей из помещений, в которых его хранят.

– Поэтому лично я не люблю фарфор, – неожиданно призналась Шура. – Топнешь ногой, все повалится и побьется.

Ощущая близкое соседство Кости Чихачева, она пугалась остроты собственных чувств.

– Да, топать рядом с ним не стоит, – согласился коллекционер, бросив на нее озадаченный взгляд. – Я снимаю помещение в одном ведомственном здании, где есть усиленная вооруженная охрана, новейшая сигнализация и другие системы защиты. Фарфор застрахован и завещан музею, который уже присылал ко мне экспертов всех мастей и рангов. Скажу честно, я провожу со своей коллекцией много времени, поэтому часто бываю вне дома. Но вот в последнее время приболел, и мне прописали уколы. Из поликлиники стали приходить медсестры – все, заметьте, как одна, дуры.

– А те тарелки, которые сейчас рассматривает господин Потапов, имеют какую-нибудь ценность? – поинтересовался Сильвестр.

Роман действительно сидел вполоборота к серванту и постоянно косил на него глазом. Как только на это обратили внимание, он непроизвольно втянул голову в плечи и переспросил:

– Какие тарелки?

– А что тут такого? – мгновенно вспылила Изольда. – Тарелки красивые, с птицами. Практически произведения искусства. Никто не может запретить любоваться.

– Это так, всякая ерунда, – махнул рукой Леонид Николаевич. – Друзья надарили. Решили, что, если я коллекционирую посуду, меня обрадует любая хрупкая финтифлюшка. В квартире есть только одна авторская вещь, на которую можно обратить внимание. Статуэтка. Она стоит у Антонины в спальне, на комоде.

– Что за статуэтка?

Сильвестр сидел в свободной позе и даже время от времени закидывал ногу на ногу, как будто вел светскую беседу, а не допрос.

– Это ангел, – ответила Тоня. – Такая изящная вещь…

– Фарфор, лепка, подглазурная роспись, незначительные сколы по основанию, – вмешался Костя Чихачев, тихонько постукивая ногой по полу. – Без клейма, но с подписью автора. Подпись заканчивается сердечком.

– Автор – Михаил Иванович Зарудный. Работал в основном в пластике малых форм, – будто читая лекцию, продолжил Леонид Николаевич. – Делал жанровые статуэтки, любил сюжеты из жизни детей. Ангел относится к середине двадцатого века. Ничего особенного, смею вас заверить. Дорого, красиво, не спорю. Однако в любом антикварном магазине вам предложат десятки сопоставимых вещей. Это не только мое мнение. – Изотов посмотрел на Чихачева и, пожевав губами, заявил: – После того как Костик сплясал вокруг меня папуасский танец, умоляя продать ему ангела, я подумал – чем черт не шутит? Вдруг я что-то проглядел? И отнес штуковину на экспертизу серьезным людям. Они пожали плечами, и все.

– А Костик с самого начала знал, что это произведение искусства хранится в спальне Антонины? – спросила Изольда, буравя взглядом молодого человека.

Чихачев кинул в ее сторону хмурый взгляд и ответил:

– Мне понравилась статуэтка. Но когда я узнал, что Леонид Николаевич решил отдать ее Тоне…

– Что значит – отдать? – ворчливо прервал его Изотов. – Статуэтка принадлежала ее матери. Потом, правда, перешла ко мне. И я хотел подарить ее племяннице на свадьбу.

– Когда я все это узнал, то перестал и спрашивать, – подвел черту Костя.

Майе стало немного неловко. Этот парень выглядел ужасно уязвимым после того, как Леонид Николаевич разоблачил его интерес к фарфоровому ангелу. Как будто родители в присутствии чужих людей высмеяли собственного ребенка за то, что он до сих пор спит с плюшевым мишкой.

– Статуэтка на месте? – поинтересовался Сильвестр. – Вы проверяли?

Леонид Николаевич пригладил свои седые космы двумя руками, потом в очередной раз потрогал шишку на голове.

– Дело в том, что, когда пришла брюнетка, ангела в квартире не было.

– Вот как?

– Сегодня я брала его с собой, – призналась Тоня. – Он у меня в сумке. Сейчас я вам его покажу.

Она достала пакет, из него – мягкую тряпицу, в которую оказалась завернута небольшая фигурка ангела с тонкими, почти прозрачными крыльями.

– Милая безделица, – одобрил Герман, взвесив ее в руке после того, как Сильвестр со всех сторон эту безделицу осмотрел. – Я на нее раньше внимания не обращал, если и видел. Ты носила в сумке такую хрупкую штуку? – обернулся он к Тоне.

– На счастье, – застеснявшись, призналась та. – Она всегда мне помогала. А сейчас, когда за мной начали бегать по пятам какие-то ужасные личности…

– Так уж и ужасные, – буркнул Леонид Николаевич. Он отнял ангела у шурина, выбрался из кресла и, подойдя к серванту, поставил за стекло. – Кто такой ужасный за тобой бегал?

– Человек с родимым пятном на лице! – торжественно объявила Шура. Поскольку она одна видела преследователя вблизи, ей захотелось похвастаться. Получилось очень торжественно.

– Что-что? – переспросил Леонид Николаевич. – Человек с родимым пятном?

Майя могла бы поклясться, что он переменился в лице. Даже его лысина потеряла яркость, побледнев, как предрассветный месяц. Бросив затравленный взгляд в сторону шурина, он буквально пал в свое кресло, тяжело дыша открытым ртом.

– Какие драматические эффекты, – повел бровями Герман и процитировал: – Человек с родимым пятном на лице! Похоже на историю о пиратах. Помните, мы в детстве такие читали: «За ним следовал одноглазый шкипер на деревянной ноге! Йо-хо-хо, и бутылка рома».

– Раз так, перейдем к вашему приключению, – не обращая внимания на это «йо-хо-хо», сказал Сильвестр, переведя взгляд с Шуры на Костю, а с него на Тоню. – По телефону вы мне рассказали про фотографию.

Тоня достала из сумочки распечатку и подала ему, торопливо объяснив для всех остальных:

– За нами следил мужчина, вернее, двое мужчин. Один шел пешком, а второй страховал его на мотоцикле. Шура вступила с ними в схватку и отняла у одного рубашку. В кармашке оказался фрагмент фотографии женщины, на ней – сережки. Такие же, как у меня, они достались мне от мамы. Верно, дядя Леня? Это мамины сережки? – тревожно спросила она, не спуская глаз с Леонида Николаевича. – Тетя Лида всегда говорила, что мама постоянно их носила. Ты всегда расстраивался, когда видел их на мне, потому что они напоминали тебе о ней.

– Ну да, кажется, – тусклым голосом ответил Изотов, взглянув на фото. – Впрочем, не могу поклясться, что это именно те самые сережки…

Он явно был в замешательстве и снова потрогал шишку на голове.

– Да нет, конечно, те самые, – не согласился Герман, заглянув в распечатку. – Моя сестра Лида говорила, что, когда случилась авария и ребенок попал к нам, она хотела сразу их снять. Моя сестра считала, что негоже маленькой девочке носить золото. Но уши только что прокололи, и серьги некоторое время нельзя было вытаскивать. А потом, когда все зажило, Тоня ни за что не хотела с ними расставаться. И спала в них, и купалась. Я отлично это помню. Лида постоянно жаловалась на это дикое детское упрямство. Она говорила, – он нервно хихикнул, – что серьги можно оторвать только с ушами.

– Я должен знать, как произошла авария, – заявил Сильвестр тоном, не терпящим возражений.

Это был правильный тон, «хирургический». Таким тоном разговаривают, когда в интересах человека собираются вмешаться во что-то очень личное, болезненное.

Леонид Николаевич понял, что ему никуда не деться, и тяжело вздохнул, прежде чем начать.

– Моя сестра Лариса и ее муж Игорь жили в ближнем Подмосковье, в Ильменском. Антонине тогда было чуть больше трех. Лариса была известной балериной, ее знали на Западе… Игорь из семьи дипломатов, отец устроил ему карьеру, а когда умер, оставил большую квартиру в Москве. Но ребята туда редко наезжали, им нравилось в Ильменском – ценили зелень и воздух, говорили, что ребенку это необходимо. У них, конечно, была машина, они ведь постоянно были в разъездах.

Однажды мы с Лидой явились к ним в гости без предупреждения. Мобильных телефонов тогда не было… А мы в тот день поехали за город, гуляли по лесу, устали, и я предложил ненадолго заехать к сестре. Ну, и заехали неудачно. Ребята собирались на пикник. Там была еще одна пара с ребенком, их хорошие друзья.

– Апаренковы, – подсказал Герман, который слушал его, не выказывая никаких признаков печали. В конце концов, не кровное родство, можно позволить себе не играть лицом. Скорбного тона будет вполне достаточно.

Леонид Николаевич кивнул головой в знак согласия и продолжил:

– Прямо перед отъездом малышка Антонина возьми и раскапризничайся, стала кукситься. Лара решила, что дочка заболевает. Ну и попросила нас посидеть с ней, чтобы не отменять выезд на природу. Мы, конечно, не могли отказаться. В общем, они уехали и… Только поздно вечером нам сообщили, что произошла авария, все, кто был в машине, погибли.

– Все пятеро? – уточнил Сильвестр. – Четверо взрослых и ребенок?

– Да, моя сестра с мужем и чета Апаренковых с сыном. Не помню, сколько ему было, кажется, тоже три года.

– А по-моему, это была девочка, – не согласился Герман. – Хотя не уверен.

– Это был мальчик, Сережка, – возразил Леонид Николаевич. – Белобрысый такой ребенок, смешной. – Он горестно вздохнул. – Вот, собственно, и все. Мы с Лидой забрали Антонину к себе, оформили опекунство… Малышка долго не разговаривала, столько было переживаний…

Во время своего монолога Леонид Николаевич только иногда вскидывал глаза на племянницу и сразу начинал часто моргать.

– Ладно, мне все понятно, – остановил его Сильвестр. – А что вы можете сказать по поводу сережек? Как объяснить фотографию в кармане у незнакомца? Уже не первый день он следит за вашей племянницей. Думаю, эта фотография была ему нужна для того, чтобы сличить сережки на фото с теми, которые носит Тоня.

– Понятия не имею, в чем тут дело, – горячо заверил Леонид Николаевич. – Просто какая-то мистика! Невероятное стечение обстоятельств!

Получилось у него слишком театрально, как у самодеятельного актера, возомнившего, что маститый режиссер будет сражен его мастерством наповал.

– А что, Антонина, этот человек с… м-м-м… родимым пятном ничего не говорил? Не объяснял? – спросил он, сдвинув брови.

– Объяснял?! – влезла со своими комментариями невоздержанная Шура. – Когда его застукали, он драпал, как бешеный кролик, на которого насели собаки. Я содрала с него рубашку, так он побежал дальше голый, спрыгнул со второго этажа в опилки. Слишком круто для человека, который хочет что-нибудь объяснить, вам не кажется?

– Шура, ты что, его ловила? – неожиданно выплыл из диванного небытия Потапов. – Наверное, напугала человека до невероятности. Помню, когда ты впервые погналась за мной, я чуть не поседел.

– Не преувеличивай. Я гналась не за тобой, а за мячом, который ты прижимал к животу. Просто ты был в другой команде.

Леонид Николаевич явно не интересовался Шуриными подвигами. Он неотрывно смотрел на свои домашние туфли, причем так хмуро, будто прямо сейчас собирался сделать им выговор.

– Ты должна на время уехать, – неожиданно заявил он, обратившись к племяннице. – Куда-нибудь за границу, подальше отсюда. Возьми неделю за свой счет, купи путевку в Египет или в Таиланд и отправляйся немедленно. Я не желаю просыпаться среди ночи в поту, опасаясь за твою жизнь.

– Нет, дядь Лень, это невозможно, – отрезала Тоня. – Нет, нет и нет. Я должна заняться делами Андрея. А преследователи меня не пугают. Ведь я не одна, ребята повсюду меня сопровождают. Шура даже жизнью рисковала…

– Кстати, именно благодаря Шуре, – подтвердил Сильвестр, – у нас есть приемлемое объяснение тому, что происходит. Реквизированная фотография наводит на определенные мысли.

– Думаете, фальшивая медсестра завалилась ко мне, чтобы найти серьги? – спросил Леонид Николаевич. – И те два типа тоже хотят их получить?

– Может быть, сережки ценные? – предположил Потапов.

– Мало ли на свете ценных сережек, в самом-то деле! – подала голос Изольда, сидевшая все это время тише воды. Звериное чутье подсказывало ей, что сейчас лучше не высовываться, и тогда ее позиции только упрочатся. Тем более что племянника защищать не требовалось, никто его не третировал и не задевал. Сам же Роман Потапов как прилип к тарелкам в серванте, так и не мог отлипнуть, то и дело бросая на них внимательный взгляд.

– А как к Ларе попали эти серьги? – поинтересовался Герман.

Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнула зажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура, Тоня и Костя – хором крикнули: