Текст книги "Нежный фрукт"

Галина Куликова
Нежный фрукт

Нежный фрукт

Глава 1

– Обожаю фильмы в стиле «нуар», – сказала Элина с мечтательным выражением лица и закурила сигарету, эффектно втянув щеки. – Они такие мрачные и феерические!

На пару секунд она сделалась похожей на Марлен Дитрих. Правда, Грушин этого не оценил. Он смотрел мимо, разглядывая улицу, которая лежала перед ним в теплой дымке.

Парочка сидела на веранде летнего кафе, в глубине, под тентом. Время от времени сюда залетал ветерок, чтобы взъерошить волосы и разметать салфетки.

– Ты смотрел «Призрачную леди»? – спросила Элина, следя за тем, чтобы огонек восторга в ее глазах казался искренним. – Такая мощная режиссура.

– Не смотрел, – признался Грушин, отрываясь от наблюдения за воробьями, которые устроили коллективную драку под липами. – Я больше люблю комедии. Особенно с Бурвилем.

– Серьезно? – удивилась Элина и натужно улыбнулась.

Она попыталась вспомнить хоть одну картину с Бурвилем и не смогла. Тем для разговора больше не было. За час, который прошел с начала ужина, все заготовленные темы оказались исчерпаны. Ни одна не сработала, как надо. Грушин оставался таким же скованным, как в самом начале их знакомства. Надеяться на то, что он сам найдет выход из положения, было так же глупо, как ждать снегопада посреди августовской жары.

– Слушай, а над чем ты сейчас работаешь? – поинтересовалась Элина, испытывая страстное желание схватить со стола сахарницу и треснуть Грушина по его умной голове. Если уж ей не удается его заинтересовать, то хотя бы вывести из себя. – Я знаю, что ты известный ученый, физик. Но чем конкретно ты занимаешься, даже представления не имею.

Грушин обратил к ней просветлевшее лицо и, бросив в свой чай один за другим шесть кусочков сахара, охотно ответил:

– Если не вдаваться в подробности, а говорить попросту, то я занимаюсь компьютерным моделированием образования и эволюции дефектной структуры материалов и радиационно-стимулированных фазовых превращений.

– А! – сказала Элина, выпустив дым в сторону изящным облачком.

У нее был отличный маникюр; ногти, покрытые свежим лаком, блестели и притягивали к себе взгляд. Этот алый лак должен был возбуждать Грушина, но, по правде сказать, он его пугал. Красные ногти, высокие каблуки, чересчур откровенные взгляды… Все это в его представлении было связано с женщинами-вамп, делающими из мужчин марионеток.

– Куда-то наш официант пропал, – заметила Элина, озабоченно повертев головой. – Пойду поищу его. Очень хочется мороженого. Так жарко, ты не находишь?

Она вскочила и метнулась по проходу к двери, ведущей непосредственно в кафе, находящееся под крышей. Однако, очутившись внутри, вместо того чтобы звать официанта, Элина достала мобильный телефон и быстро набрала номер.

– Костик, ты сволочь! – выпалила она, когда услышала в трубке знакомый голос. – Ты сказал, что Грушин любит фильмы «нуар». Я как дура смотрела все эти «Просыпаюсь с криком» и «Они живут ночью», заучивала фамилии режиссеров, а оказалось, что твой дружок сходит с ума по дешевым французским комедиям!

– Но послушай, Элина…

– Что – Элина? – передразнила она. – Немедленно скажи мне, что ему близко.

– Кроме работы?

– Может быть, вы куда-нибудь вместе ездили, что-то делали. Футбол, бокс, дайвинг… Китайская философия, наконец! Мне нужно его чем-то зацепить.

– Ну… В прошлом году мы ездили на рыбалку…

– Отлично! – воскликнула Элина и прервала разговор. Засунула телефон в сумочку и вернулась за столик, улыбаясь самым обольстительным образом.

– Ты разминулась с официантом, – сообщил Грушин, вертя в руках чайную ложку. – Я заказал для тебя пломбир с орехами.

– Мой самый любимый сорт, – соврала Элина. – Ты такой внимательный, Дима.

При этом она подумала, что испокон веков женщины врали мужчинам, и все лишь для того, чтобы понравиться. Почему-то всяким делам, кроме любовных, вранье вредит. Но если речь идет о соблазнении, без коварства и подтасовок не обойтись.

От неожиданной похвалы Грушин пошел пятнами, сделавшись похожим на больного корью. Его дама снова закурила, отмахнувшись от наевшейся сладкого, опьяневшей осы.

На Элине было узкое платье с глубоким вырезом. Платье означало, что она рассчитывает на нечто большее, чем формальный ужин. Грушин надел костюм – не какой-нибудь праздничный, а вполне обычный, серийный. Вероятно, это была своего рода защита от нападения.

– Слушай, у меня предложение, – начала Элина, придав лицу лукавое выражение. – Что, если нам с тобой заделаться рыболовами и махнуть в выходные на водохранилище? Вдвоем. Только ты и я. Возьмем удочки, котелок, спички…

– Я не могу рвануть, – поспешно перебил Грушин. – У меня научная конференция на носу.

Ловить рыбу он не любил. Когда улов бился, спасая свою жизнь, Грушин преисполнялся жалости, снимал его с крючка и отпускал на волю. На ладонях после этого оставалось клейкое серебро – напоминание о едва не совершенном убийстве.

– Однажды я поймала вот такого карася! – Элина не желала отступаться от своей идеи и продолжала «рыбную тему».

Для нее Грушин тоже был крупной рыбой. С большой умной головой и смешно оттопыренными ушами, он сидел напротив и изо всех сил старался соответствовать моменту. Его можно было обнаружить в толпе в два счета благодаря белым волосам, выстриженным почти под корень и придававшим ему вид инопланетянина. Когда Грушин думал, он хмурился, и подчиненные в институте называли это выражение лица «умри все живое». Чтобы выглядеть дружелюбным, ему приходилось широко улыбаться. Он считал это дело довольно утомительным и не улыбался почти никогда.

Элине было обидно, что она уже подсекла Грушина – в конце концов, это их третье свидание! – уже подставила сачок, а он все продолжал бить хвостом и норовил ускользнуть. Отложив вилку в сторону, он признался:

– Я больше люблю наблюдать за птицами.

Внутри у Элины все клокотало. Однако она попыталась превратить свое тяжкое недоумение в радостное изумление:

– Надо же! А я не могу отличить жаворонка от кукушки. Может быть, свозишь меня на природу, и мы вместе послушаем птичий щебет?

Грушин представил лес, себя в резиновых сапогах, идущего по тропинке с длинной палкой в руке. И Элину, которая, конечно же, будет спотыкаться, проваливаться в ямы, царапаться о шипы боярышника или дикой малины… И все для того, чтобы он обратил на нее внимание. Он должен будет вызволять ее, заматывать царапины бинтом и, разумеется, утешать. Перед его глазами встала картина утешения Элины в диком лесу, и по спине немедленно поползли предательские мурашки. Когда от него ждали мужских поступков, Грушин цепенел.

– В этом году слишком много клещей, – быстро ответил он. – Главный санитарный врач города даже по телевизору предупреждал, чтобы никто не совался в лес без особой нужды.

Элина хмуро посмотрела на него и сказала:

– Прости, мне нужно в дамскую комнату.

Она резко встала, уронив на пол салфетку, которую еще недавно с такой тщательностью устраивала на коленях. Потом быстро пошла между столиками, и Грушин, наблюдая за ней, отметил, какой деловой и хваткой Элина казалась со стороны – даже в этом своем фантастическом платье. Когда женщине приходится самой держать судьбу за глотку, у нее почему-то не получается выглядеть обольстительной.

Как только Элина исчезла из поля зрения, он достал из кармана мобильный телефон и пробежал пальцами по кнопкам. Официант, который хотел было убрать со стола пустые стаканы, бросил лишь один взгляд на его лицо и проскочил мимо. Со стороны Грушин всегда выглядел сердитым, а когда сосредотачивался, люди вообще боялись к нему подходить. Сотрудники института благоговели перед ним. Ни у кого и мысли не возникало, что в отношениях с женщинами профессор Грушин – настоящая шляпа.

Когда ему наконец ответили, он прикрыл телефон ладонью и быстро сказал:

– Костик, это я. Мы сидим в кафе, и все катится к чертям собачьим!

– К каким это чертям?! – возмущенно спросил Костик. – Ты в своем уме? Женщина однозначно хочет завести с тобой близкие отношения, а ты, значит, опять на попятный?

Константин Белоусов, друг грушинского детства, а ныне репортер крупной московской газеты, на недавнем мальчишнике взял на себя обязательство Грушина женить. «Слыханное ли дело, чтобы такой клад пропадал даром?» – возмущался он. Сам Белоусов был весельчаком и пронырой, знал все на свете новости и на спор мог обольстить любую женщину, если только она не вызывала у него рвотного рефлекса.

– Костик, я не могу. – Грушин понизил голос, чтобы его уж точно никто не мог услышать. – Она хочет, чтобы я вез ее в лес. Или на рыбалку. Это ужасно.

– И что в этом ужасного? Не хочешь на рыбалку, вези ее домой. Дай ей выпить вина и жди, что будет. Она сама все сделает, Димыч, уверяю тебя!

– Все происходит слишком стремительно, – выпалил Грушин.

– Прекрати нюнить, – рассердился Белоусов. – Вы два раза были в компании, и ты поджал хвост, объяснив это тем, что не можешь ухаживать за женщиной на людях. Отлично! Теперь тебе устроили свидание тет-а-тет. Элине ты нравишься, в этом нет никаких сомнений…

– Почему у нее такое страшное имя?! – шепотом закричал Грушин. – Элина! Почему она не Маша и не Лена?!

– Можно подумать, с Леной дела пошли бы веселее, – ехидно заметил Костик. – Вот что: постарайся расслабиться и отпустить ситуацию. Сам ничего не предпринимай. Соглашайся на все, что она предложит.

– На все?!

– Чего это ты так всполошился? Можно подумать, она собирается тебя кастрировать. Очень интеллигентная женщина, ни в каких зверствах замечена не была.

– Думаешь, ее надо пригласить домой? – с сомнением спросил Грушин. – Тогда она начнет осматривать обстановку и критиковать мой вкус. И ей точно не понравится диван. Диван ее просто убьет.

Грушин воровато огляделся по сторонам, проверяя, не возвращается ли та, о ком они говорили.

– С какой стати? – оторопел Костик.

– Диван очень старый. Кот подрал обивку, и из подлокотников торчат нитки. Если эта Элина действует с дальним прицелом, диван ее наверняка возмутит.

– Ты хоть сам понимаешь, что несешь?! Ты хочешь жениться, да?

– Да.

– Тебе нашли подходящую женщину, потому что ты сам оказался на это не способен, так?

– Так.

– И что ты после этого делаешь? Называешь ее «эта Элина» и думаешь о каком-то диване, который может ей не понравиться!

– Я ее боюсь, – признался Грушин. – Я не дееспособен.

– Страх парализует только сусликов, – заявил Белоусов. – А ты мужчина. Постарайся расслабиться. Дыши глубоко и ровно. На все, что она скажет, отвечай улыбкой. Соглашайся с любыми ее предложениями. Поверь, если ты действительно хочешь жениться, у тебя нет выбора.

Отключив связь, Грушин залпом выпил стакан минералки. Газ ударил ему в нос, и на глазах выступили слезы. Умом он понимал, что Костик прав и что нужно перешагнуть через свой страх. Он прикинул, как будут развиваться события. Элина напросится к нему домой, они как следует выпьют, алкоголь вскружит им в голову, и тогда… Грушин позеленел, покрылся крупными мурашками и стал похож на пупырчатый весенний огурец. Мысль сблизиться с Элиной настолько ввергала его в транс. Это была совершенно чужая женщина. Запах ее духов ассоциировался у него с детством, с воспитательницей детского сада, которую он боялся до икоты.

Тем временем Элина в дамской комнате припудрила нос и критическим взором оглядела свое отражение в большом зеркале. Все было при ней. Да, она немного сухощава, ну и что? Зато выглядит свежей и здоровой, и вообще на семь лет младше сорокалетнего Грушина! Элина подкрасила губы, убрала в сумочку помаду и достала мобильный телефон. Задумчиво взвесила на ладони. Потом вышла из туалета, но на веранду не вернулась. А вместо этого во второй раз набрала номер Белоусова, который являлся, так сказать, устроителем ее предполагаемого личного счастья.

Белоусов откликнулся мгновенно и заинтересованно спросил:

– Ну что? Подвижки есть?

– Костик, это невероятно, – призналась Элина. – Он не просто не делает попытки сблизиться, он не делает ничего! Вернее, сопротивляется.

– Он тебя боится.

– И что?!

– Возьми его железной рукой за горло, – посоветовал Костик, который сам не терпел никакого диктата и насилия.

– Костик, ты знаешь: я женщина решительная и давно уже рассталась с комплексами. Но твой Грушин мне не по зубам.

– Брось, Элина. Ты имеешь дело с одинокой душой, которая только и ждет, чтобы ее приручили. У Димыча есть все, что тебе нужно: ум, обаяние, ученая степень и квартира в хорошем районе.

– Но тактика железной руки не работает! Может быть, мне прикинуться дурочкой?

– Не вздумай. Очаровательной может быть лишь та глупышка, которая не подозревает о своей глупости. Кроме того, Грушину никогда не нравились бестолковые женщины.

– А какие ему нравились? – с живым любопытством спросила Элина.

Она стояла возле полотняной ширмы, отделявшей зал от служебных помещений, и изо всех сил прижимала телефон к уху. Сновавшие мимо официанты посматривали на нее с любопытством.

– Так какие женщины ему нравятся?

– Ну…

– Только не говори мне, что он девственник.

– Да что ты! – возмутился Костик. – Я лично знаю одну даму, с которой у него был бурный роман.

– И какая она?

Элина вся обратилась в слух. Ей страсть как не хотелось выпускать из рук знаменитого физика, который ездил по всему миру с лекциями и подолгу жил за границей.

– Какая, какая, – пробурчал Костик, уже пожалев, что сболтнул лишнее.

Первая любовь Грушина ему совсем не импонировала. Она носила роскошное имя Жанна, обладала пышными формами и ходила с мечтательным видом. От нее постоянно пахло мылом и стиральным порошком, но, несмотря на избыточную чистоплотность, она вполне могла появиться на людях в рваных чулках или в юбке с оторванным краем. Однажды, когда они большой компанией справляли Новый год, Жанна вплыла в ресторан в блузке, надетой наизнанку. Грушин вел себя как ни в чем ни бывало. Все дамы решили, что он настоящий джентльмен, и только Костик был уверен, что его друг попросту ничего не заметил.

– Она… М-м… Она всегда знала, чего хочет, – увильнул от ответа хитрый Белоусов. – Эта женщина не признавала слова «нет». Так что взбодрись и действуй.

Элина тяжело вздохнула и спрятала телефон в сумочку. Выйдя на веранду, она нашла глазами Грушина. Он сидел с байроническим видом и прихлебывал чай, мутный от невероятного количества сахара. Увидев свою спутницу, растянул губы в улыбке, которой вполне можно было напугать какого-нибудь впечатлительного младенца, и сказал:

– Отличный был ужин, правда? Жаль, что он уже закончился.

«Еще бы на часы посмотрел демонстративно, – сердито подумала Элина. – Господи, ну и как с ним быть?» Она чувствовала, что Грушин не испытывает к ней неприязни. И точно знала, что он готов создать семью. Так почему бы все же не попробовать довести дело до конца? Если он такой робкий, придется отбросить сантименты и действовать решительно.

Грушин тем временем вспомнил о том, что говорил ему Костик, и стал повторять про себя: «Расслабиться. Дышать глубоко и ровно. На все, что скажет Элина, отвечать улыбкой. Соглашаться с любыми ее предложениями».

– Да, ужин был замечательный, – сказала она. – Вообще вечер удался на славу. Прямо не хочется, чтобы он заканчивался.

Она пристально посмотрела на Грушина. Тот сидел с ясной улыбкой на лице и шумно дышал. Ни одна тень не омрачала его чело.

– Может быть, нам стоит его продолжить? – шагнула навстречу своему счастью Элина.

Счастье в лице Грушина сделало очередной глубокий вдох, потом полный выдох и ответило:

– Можно и продолжить.

Элина едва верила своим ушам. Неужели победа?

– У тебя дома есть кофе? – быстро спросила она, чтобы закрепить успех. – Или заедем в магазин? Можно заодно купить бутылочку шампанского. Ты любишь шампанское?

– Мне по душе коньяк, – признался Грушин, стараясь не встречаться с Элиной глазами.

«Еще лучше, – подумала та. – Шампанским его вряд ли проймешь. Тут, действительно, нужно кое-что покрепче».

Расплатившись по счету, оба принялись усердно собираться, хотя, в сущности, собирать было особо нечего. Грушин проверил, на месте ли его мобильный, а Элина бросила в сумочку зажигалку и сигареты. Потом она приблизилась и решительным жестом взяла Грушина под руку. Это было уже явным нарушением его личного пространства, однако он выстоял.

Недолго думая, они поймали такси и, не заезжая ни в какие магазины, отправились прямо к Грушину домой. В машине Элина ликовала. Грушин устроился рядом с ней на заднем сиденье, и хотя они не держались за руки, все же это была определенная близость. Настораживала только странная, законсервированная улыбка, не сходившая с его лица.

Элина почему-то была уверена, что стоит им оказаться наедине, и все пойдет как по маслу. Она возьмет инициативу в свои руки, и Грушин капитулирует. Он еще будет ей благодарен!

Грушин, в свою очередь, был весь нацелен на коньяк. Он точно знал, что без коньяка у него ничего не получится. Он вспомнил Жанну и попытался восстановить в памяти момент, когда на него накатывала волна желания. Черт его знает, почему это происходило. Кажется, потому, что Жанна ничего от него не ждала. Она все время витала в облаках и была настроена благожелательно по отношению ко всему на свете. Любовь? Отлично. А если не любовь, то кино по телевизору. Тоже неплохо! Это ее добродушное приятие любого развития событий словно снимало с Грушина ответственность. Кроме того, Жанна не обращала внимания на антураж, на то, соответствовал ли Грушин ее представлениям о романтическом герое. Если честно, он почти никогда ничему такому не соответствовал. Он просто не умел.

Женщины казались ему существами особенными, настолько отличными от него самого, что оторопь брала. Еще ни разу он не сумел разгадать ни одну из них. Женщины жили в странном мире эмоций, бесплодных мечтаний и бесконечных обид. Логика их поступков, ход их мыслей приводили Грушина в замешательство. Однако он все же был мужчиной. И его бесконечно привлекала женственность. Все эти ухищрения, предпринятые ради того, чтобы нравиться: и скользкий шелк, и тесемки, и кружевные штучки, выглядывающие из-под одежды, и перламутровые пуговицы, и завитые локоны… А еще ароматы, от которых в груди становится тесно.

Элина рассматривала грядущее соблазнение Грушина как четкую задачу из разряда тех, которые она вписывала в своей ежедневник. Она внимательным взором окинула дом, возле которого остановилось такси, и пока они ждали лифта, с интересом оглядывала подъезд. Грушин с прилипшей к лицу улыбкой невпопад отвечал на ее вопросы.

«Наверное, нужно было поменять постельное белье, – лихорадочно думал он. – Экономка уверяет, что белье должно быть накрахмалено до хруста. Или лучше вообще не тащить Элину в спальню? Диван, подранный поганцем котом, вполне сгодится для соблазнения».

Больше всего пугало то, что придется что-то говорить. Прежде чем начать действовать. Придется смотреть ей в глаза. Глаза у Элины были какими-то уж очень практичными. Нет, в глаза смотреть не хочется. Может быть, чтобы не встречаться взглядами, сразу погасить свет? Но что она в таком случае подумает?

Грушин решил положиться на судьбу и вставил ключ в замочную скважину. Замок что-то недовольно проскрипел, но все-таки открылся. Хозяин квартиры переступил порог первым, попав в чернильную тьму коридора. Тьма пахла лавандой. Как, впрочем, и все его зимние вещи, включая шапки, наполненные атласными пакетиками с травой. Этот запах напоминал ему не о лете, а о приходящей экономке, которая была одержима борьбой с молью.

Элина вошла в темноту вслед за Грушиным и ненатурально хихикнула, сразу же наступив ему на ногу. Всей кожей он почувствовал, что вот тут-то и следует начать действовать. Схватить ее в охапку, долго страстно целовать, а потом вести в комнату, срывая по дороге одежду и бросая ее прямо на пол…

Эти мысли пронеслись в голове Грушина, словно ночной экспресс. Он протянул руку и включил свет. И поспешно сказал, когда Элина попыталась снять туфли:

– Можешь не разуваться. У меня нет тапок твоего размера. Да и вообще…

– А у меня ноги устали, – сказала та задорно и все-таки разулась.

Взору Грушина явились пальцы с алыми ногтями. Если ему и раньше было не по себе, то сейчас он растерялся окончательно. Женщина с босыми ногами и в нарядном платье выглядела слишком… интимно.

Элина первой прошла в комнату и теперь, не стесняясь, разглядывала обстановку, как будто попала в какую-нибудь галерею, где экспонаты выставлены для всеобщего обозрения. Грушин любил простор, поэтому ограничился минимумом мебели. Самым массивным предметом интерьера был старый сервант, напичканный бабушкиной посудой с облупленной золотой каймой.

– У тебя чудесный вид из окна, – заключила Элина. – А где твой кот? Ты говорил, у тебя есть кот.

– Наверное, где-то спит, – предположил Грушин. – Если уж он спрячется, его ни за что не найдешь. Вообще-то это не мой кот, а моего друга. Друг уехал работать за границу, на два года. Кота он оставил мне на время. Честно говоря, поганец меня недолюбливает. Мне кажется, он думает, что я украл его у хозяина и держу у себя силой.

– Кис-кис, – позвала Элина без энтузиазма. – Котик, котик! Как его зовут?

– Ганимед Ванильный Дым, – сообщил Грушин. – А попросту – Ганя. Это тайский кот, красивый, как кошачий бог.

– Ганя, Ганя! – елейным голоском повторила Элина.

На самом деле кот был ей без надобности. Больше всего на свете ей хотелось заняться Грушиным. Он находился почти что у нее в руках. Почти что.

– Если его звать, он ни за что не придет. Из вредности, – сообщил Грушин. – Хочешь, я принесу тебе теплые носки?

– Ты с ума сошел, – засмеялась Элина. – На улице такая жара. И у тебя пушистый ковер к тому же. – Она посмотрела на свои маленькие ступни и пошевелила пальцами. – Давай-ка лучше выпьем немного коньяка.

Грушин встретил ее предложение тревожным оживлением. Он принес из бара приземистую бутылку и две коньячные рюмки, опасно держа их за ножки одной рукой. Подтащил к дивану журнальный столик и водрузил все принесенное на салфетку.

– На закуску будет лимон, – сообщил он. – Но если ты не наелась за ужином, я могу сделать что-нибудь посущественнее.

Элина сказала, что лимона будет вполне достаточно, и пока Грушин возился на кухне, забралась на диван с ногами. Подлокотники были изодраны в клочья. Судя по всему, Ганимед Ванильный Дым приложил немало усилий, чтобы диван выглядел столь экзотично. Элина стала прикидывать, с чего начать наступление на Грушина. Ясное дело, им нужно поцеловаться. Но как поцеловать мужчину, который напоминает продукт, замороженный для длительного хранения? Одна надежда на коньяк.

Однако вскоре стало ясно, что надежде этой не суждено оправдаться. Они сидели на диване довольно далеко друг от друга, и когда Элина, покрутив попой, попыталась сократить между ними расстояние, Грушин неожиданно встрепенулся и с места в карьер принялся повествовать о своей недавней поездке в Канаду.

– Полет проходил нормально, – докладывал он, вцепившись в тему всеми тридцатью двумя зубами. – Стюардессы были очень милыми, и еду в самолете предлагали вполне приличную. А на сладкое давали кекс. Ты любишь кексы?

– Мг-м, – мурлыкнула Элина и отвоевала у их отчужденности еще сантиметров двадцать.

– А я вообще сладкое не ем, но тут меня просто разобрало. Я съел один кекс, потом съел кекс своего соседа. Это мой коллега Пожарский, мы летели с ним вместе. Потом стюардесса предложила мне еще один кекс, я съел и его тоже…

Кексы вылетали из него, словно пули из парабеллума. Внезапный приступ говорливости объяснялся паникой, которая накатила на Грушина в тот момент, когда он понял: вот оно! Сейчас это должно свершиться. Соединение тел, слияние губ и все такое, что расписано жизнью в каждом любовном сценарии. Он протянул руку, схватил со столика рюмку и опрокинул в себя приличную порцию коньяка. Несколько секунд спустя его обдало жаром, который бросился к щекам, окрасив их рубиновым цветом.

Элина тоже взяла рюмку, но сделала лишь небольшой глоток и поставила ее на место.

– А что было дальше? – спросила она, придвигаясь еще ближе и пытаясь глядеть Грушину прямо в глаза.

Это оказалось делом затруднительным, потому что его взгляд метался взад и вперед по комнате, и лишь иногда пробегал по лицу гостьи. Та ждала, когда этот взгляд затуманится от коньяка. На самом деле, когда Грушин чего-то боялся, он никогда не пьянел. Вследствие сложных химических реакций в его организме алкоголь под действием ужаса превращался в простую воду. Он мог пить до полной отключки и быть все таким же рассудительным и зажатым, как обычно.

Улучив момент, Элина положила руку на колено Грушина, и тот мгновенно взвился, как будто она прижала к его коже раскаленную кочергу. На второй попытке ей удалось, рассмеявшись, привалиться к объекту атаки плечом, но он выскользнул, как мурена.

В конце концов, Грушин ей так надоел, что она не выдержала:

– Слушай, Дима, я очень хочу установить с тобой близкие отношения.

Она понятия не имела, какое впечатление произведет на Грушина слово «секс», сказанное в лоб, поэтому решила не рисковать.

Грушин тут же вознамерился уточнить: «Насколько близкие?» – но вместо этого глупо спросил:

– Да?

– Да, – твердо ответила Элина и взяла его за галстук.

Он тотчас почувствовал себя конем, которого ведут в стойло. Хотел взбрыкнуть, но потом передумал и позволил ей развязать узел. Воротник рубашки распахнулся, и Элина провела по шее Грушина указательным пальцем. По телу тут же побежали мурашки. Ничего общего с вожделением они не имели. Насколько он помнил, перед тем как устанавливать предельно близкие отношения с Жанной, он каким-то образом отключал мозг. Ладони делались влажными, в ушах грохотала кровь. Тело становилось тяжелым, а сам он – весьма настырным в проявлении чувств. Сейчас он не испытывал ничего подобного.

«Мне нужно было жениться на Жанне», – подумал Грушин, чувствуя отвращение к самому себе. Жанну он не любил. Это была страсть, не подкрепленная ничем – ни человеческой симпатией, ни жалостью, ни уважением. Жанна была просто объектом его физического влечения. Когда страсть утихала, он всеми силами стремился сохранить чувство близости, но ничего не выходило. Жанна оставалась неинтересной ему, с ней не хотелось общаться – делиться впечатлениями, обсуждать планы. Тем не менее его мужская природа отчего-то откликалась на жар ее тела.

Что касается Элины, то здесь он терпел фиаско. Он не испытывал по отношению к ней ничего, кроме неудобства. Тем временем гостья всерьез принялась за пуговицы его рубашки. Пока Грушин, прикрыв глаза, сопел, пытаясь вызвать в себе все те реакции, которые просто обязаны были происходить, она расстегнула рубашку до самого низа и положила обе ладони на его обнаженную грудь.

– Я не суслик, – неожиданно сказал Грушин и посмотрел на нее трагическим взором.

– Слава богу, – пробормотала Элина. – Не в моем стиле соблазнять мелких грызунов, помешанных на кукурузе.

Она взяла Грушина за шею правой рукой и притянула его голову к себе, чтобы сподручней было целоваться. Ее губы нашли его губы, а ее язык вражеским дозором проскользнул в его рот. Грушин дернулся и попытался отклониться. Элина усилила нажим. А когда он все же вырвался, она помимо воли применила прием, которому ее научили на курсах самозащиты. Заломила ему руку, повалила лицом вниз и наступила коленкой на хребет.

– Отпусти меня, – прогудел Грушин ватным голосом куда-то в обивку дивана.

– Только если ты будешь лежать смирно, – пообещала та, ослабила хватку и одним сильным движением перевернула его лицом вверх.

Он выглядел встрепанным и беззащитным. Посмеиваясь, Элина нависла сверху, собираясь снова целовать его. Он видел, как приближается к нему ее плотоядный рот и глаза, полные азартного нетерпения. Элина тем временем вошла в раж. Она уже чувствовала сладкий вкус победы, уже мысленно развешивала свои платья в гардеробе Грушина, как вдруг… Кто-то подкрался и укусил ее за ногу. Конечно, не кто-то, а Ганя, выбравшийся из своего укрытия и явившийся разведать обстановку. Маленькая босая нога, которая ерзала по краю дивана, показалась ему очень завлекательной мишенью, поэтому он встал на задние лапы, поймал ее когтями и для верности укусил.

Это было так неожиданно и так больно, что Элина закричала:

– А-а-а!

Одновременно она изо всех сил дрыгнула ногой, подскочив вверх и приземлившись всем своим весом Грушину на живот. Тот пропустил удар, и из него мгновенно вышел весь воздух. Элина успела увидеть кремовую тень, метнувшуюся в спальню. Ганимед Ванильный Дым удрал с места преступления, от восторга распушив хвост.

Нога была расцарапана капитально. Кошачьи когти оставили глубокие следы, из которых сочилась кровь. Кое-как отдышавшись, растрепанный и измятый Грушин бросился за аптечкой. Элина заплакала. Схватив ее за ногу сильными руками, он принялся промывать царапины антисептиком и заклеивать лейкопластырем.

– Я вытряхну этого паршивца из его шкурки, – пообещал он мрачным тоном, стоя на коленях перед диваном. – Я отучу его кусать гостей исподтишка.

У Элины потекла тушь и, на взгляд Грушина, она наконец-то стала выглядеть по-человечески. Он почувствовал, что может даже утешить ее. Перестав изображать из себя доктора Айболита, он потянул ее за руку и стащил на ковер. Она уткнулась носом ему в грудь. Они стали целоваться короткими заходами – потому что Элина все еще всхлипывала и ей необходимо было время от времени хватать ртом воздух. Ей уже казалось, что все начинает образовываться; что в Грушине, старательно обнимавшем ее, что-то такое разгорается, какая-то маленькая искорка. Желание немедленно разжечь из этой искорки пламя заставило Элину занять главенствующее положение. Она обняла его за талию, сделала очередной рывок и перекатила так, чтобы оказаться сверху. Волосы почти занавесили ей лицо, однако сквозь них ей вдруг почудилось некое движение. Она мотнула головой, сдула прядь с лица… и увидела Ганю, который с журнального столика готовился прыгнуть прямо ей на голову. Мерзавец уже весь подобрался, и глаза его горели самурайским огнем.

Элина пискнула, и Грушин принял этот писк за страстный призыв. Поэтому попытался изобразить поцелуй, который не далее как вчера видел в кино – длинный, ввинчивающийся, сопровождаемый мычанием и сжиманием находящегося рядом тела. По его мнению, дама должна была умереть от восторга.

К его невероятному изумлению дама с неожиданной силой вырвалась из его объятий, перекатилась по полу, встала на четвереньки и прямо на четвереньках побежала по ковру прочь.

– Я, конечно, понимаю, что далеко не Аполлон, – пробормотал Грушин, – но я старался изо всех сил.