Текст книги "КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены"

Многие факты вызывали глубокое недовольство в рядах КГБ. Получалось так, что партия отстранила КГБ от борьбы с коррупцией и поставила себя над законом, сделав своих членов неприкосновенными, только для того, чтобы использовать эту самую коррупцию для своей наживы. Так на кого же мы работаем и кого мы защищаем? Жулье! У молодых сотрудников начинало складываться впечатление, что, может быть, и сталинские репрессии 30-х годов против «ленинской гвардии» были оправданы. А что, если та самая «гвардия» проворовалась так же, как и нынешняя верхушка? Страшно и жутко было от таких мыслей. Куда же мы катимся?

В этой ситуации КГБ был поражен апатией. Характеры послабее начинали тянуться к бутылке, чтобы утопить тоску и разочарование. Другие предпочитали об этом не думать, отсидели день на работе, и ладно. Третьи пытались найти объяснение своей деятельности, говоря, что мы работаем не на эту сволочь, а на Россию и ее будущее. Но как-то эти громкие фразы уже не звучали, как прежде, и не успокаивали.

Особенно тяжело было тем, кто работал по диссидентам. Я не имею в виду тех «диссидентов», основной целью которых была эмиграция из Советского Союза. Эти антисоветской деятельностью не занимались. Я имею в виду тех инакомыслящих, которые вели борьбу с режимом и никуда выезжать не собирались. Да и куда ехать-то? У евреев есть Израиль, а русскому человеку куда податься?

Мне приходилось беседовать с сотрудниками из 5-го (идеологического) управления КГБ. У них было указание ЦК КПСС давить именно этого рода диссидентов. Если деятельность такого человека можно подвести под статью Уголовного кодекса, то – в тюрьму. Если он под Уголовный кодекс не подпадает, то – в психбольницу.

– И вот сидит передо мной такой человек и прямо выкладывает мне причины своего инакомыслия, приводя действительные, правдивые факты из нашей жизни. И я знаю, что все это правда, и, более того, мне известно гораздо больше, чем ему, и совершенно я с ним согласен. И никакой он не преступник, а просто честный человек, у которого терпение лопнуло. Но у меня указание сверху – дать в заключении моего рапорта предложение о направлении этого инакомыслящего на психиатрическую экспертизу, – говорил мой собеседник.

И такие случаи были сплошь и рядом. В тот период по Москве ходило четверостишие, которое довольно точно отражало положение КГБ:

 
Впереди шагает МУР – вечно пьян и вечно хмур,
За ним ОБХСС – деньги есть и бабы есть,
Дальше следует ГАИ – вечно пьет не на свои,
Замыкает КГБ – ни тебе и ни себе.
 

Вот прочитает эти строки читатель и скажет: «Невероятно». А может, найдутся и такие, которые скажут: «Этот Кузичкин на Запад послан, чтобы КГБ обелить». Но ведь предупреждал я в предисловии, что правда может быть гораздо невероятнее даже самых досужих выдумок.

Глава 4

Несмотря на все душевные проблемы, перечисленные выше, жизнь шла своим чередом.

Я продолжал работать во втором отделе Управления «С». После подготовки и «овладения» всеми тонкостями нелегальной разведки я был «посажен» на Иран, страну моей будущей разведработы. В Иране в то время работал офицер нашего направления Александр Ященко. Его лично я не встречал, но о нем уже успел узнать много. Его имя постоянно упоминалось на собраниях как сотрудника, успешно выполняющего свои обязанности. В частных беседах сотрудники говорили о нем с уважением и дружелюбно. Казалось, он был другом всех и каждого. Начальник нашего направления Исмаил говорил о нем с большой любовью. Он всегда зачитывал вслух его личные письма, написанные в очень хорошем стиле и с чувством юмора. Это был четвертый год работы Саши в Иране, и он просил его заменить по окончании четырех лет. Меня все это повергало в уныние, я был назначен на замену Ященко. Начинать на месте самых лучших и поддерживать их стандарты – дело совсем не легкое.

И вот наступил день, когда Исмаил передал мне все дела по Ирану. На мой стол легли два дела. Оказалось, что у Управления «С» в тот момент в Иране было ВСЕГО ДВА агента. Я глазам своим поверить не мог, но это был факт, а факты – дело упрямое.

Один из этих агентов и иранцем-то не был. Он был афганский дипломат. Его псевдоним «Рам». Он был начальником консульского отдела посольства Афганистана в Тегеране. Ященко завербовал его в 1974 году. «Рам» был использован для получения подлинных афганских документов для наших нелегалов «Акбара» и «Стеллы». Вот в этом и заключался успех Ященко.

Второго агента Ященко унаследовал от своего предшественника. Агент «Тимур» не имел никаких разведывательных возможностей. Он был завербован потому, что его брат работал на одном из интересующих нас объектов в Иране и планировалось через «Тимура» выйти на его брата. Но это так и не произошло. И вот «Тимур» превратился в настоящий балласт. Никакой даже мало-мальской отдачи от него не было. В отчетах шел постоянный разговор о его положении и здоровье. Дело «Тимура» было полно расписок в получении им от нас денег. Это была сплошная трата времени и средств. Забегая вперед, скажу, что перед отъездом в Иран по моему настоянию и при поддержке Исмаила дело «Тимура» было закрыто и контакты с ним прекращены.

Кроме этого, в Иране была еще пара наших нелегалов – «Конрад» и «Эви». Они были отдокументированы под европейцев. «Конрад» был отдокументирован под люксембуржца немецкой национальности, «Эви» – под гражданку ФРГ. На самом деле он был латыш, а она – восточногерманская немка. Они были выведены из СССР через Финляндию, поменяли там свои просроченные документы на настоящие, проследовали в Данию, там поженились официально (в Москве этот брак рассматривался как оперативный. После завершения командировки они, если бы захотели, мужем и женой не считались бы). Затем покрутились по Европе для отработки легенды-биографии и проследовали в страну своего назначения – Пакистан. Почему Пакистан? Потому что Пакистан – близкий друг США, главного противника. В Пакистане им осесть не удалось. Они посетили Индию, Афганистан и, наконец, осели в Иране. «Конраду» удалось получить работу в компании ФРГ «Пасавант Верке». Возражений в Центре не было. Хоть куда-нибудь их воткнуть.

Ященко был единственным представителем Управления «С» в Иране, и работа с нелегалами съедала почти все его время.

Количество агентов в Иране меня очень удивило, и я начал присматриваться к другим странам на этот предмет. Вскоре выяснилось, что положение в других странах не намного лучше, а то и хуже. Например, китайское направление не имело ни одного агента не только в самом Китае, но и в других странах мира. Такое же положение было в Пакистане, Турции и Японии. Слышал я уже на Западе убеждение, что у резидентуры КГБ в Токио было двести агентов. Я помню, как в нашей комнате к командировке в Японию готовился Валерий Вдовин. С его собственных слов – в Японии был круглый ноль. И он скреб по архивам для того, чтобы возродить уже законсервированных агентов. Из моих разговоров с приятелями из других отделов было ясно, что и у них положение не лучше.

И вот здесь-то вспомнились мне скептические усмешки некоторых слушателей во время лекций о вербовках в «Школе 101».

Чем меньше времени оставалось до командировки, тем больше я постигал не книжную, а жизненную философию и кредо разведчиков КГБ. Как и все в Советском Союзе, они очень отличались от того, что написано на бумаге.

Основной закон – это выжить, дойдя до официального окончания командировки, не будучи выдворенным из страны. Если разведчик выдворен, то его заграничную карьеру можно считать законченной. В страны ГП (главного противника), НАТО и их союзников, ему уже хода нет (визы не дадут). Остаются страны, дружественные СССР, а кто хочет в них работать, например в черной Африке. В Центре к выдворению относятся с пониманием, так как выдворяют, как правило, активных разведчиков. Из этого вытекает еще одно правило – не активничай особо.

Для того чтобы не быть выдворенным, нужно соблюдать следующие неписаные правила:

– не трогать американцев, англичан, немцев, французов в их собственных странах и в странах с их сильным влиянием;

– стараться как можно меньше трогать местных граждан в стране пребывания, концентрируя свое внимание на представителях третьих стран. Как правило, местные спецслужбы не уделяют много внимания контактам советских с гражданами третьих стран;

– уважать местные спецслужбы и ни под каким видом не пытаться завербовать их сотрудников, даже если они такие услуги предлагают. В большинстве случаев это оказывается подставой (игрой) противника. Как правило, любая игра со спецслужбами заканчивается выдворением;

– не брать то, что идет в руки, как бы заманчиво это ни казалось. Чем заманчивее, тем опаснее. Лучше потерять хороший источник, чем нарваться на подставу;

– по своей воле никогда не связываться с террористами (палестинцами, ливанцами и прочими). Это может быть опасно для жизни;

– концентрировать свое внимание на гражданах третьих стран, входящих в категорию легковербуемых: Индия, Пакистан, Арабские страны, страны Латинской Америки, страны Юго-Восточной Азии. В конце концов, любая вербовка засчитывается как успех, особенно в современной ситуации, когда агентов КГБ по всему миру можно по пальцам пересчитать.

Эта философия была практически прямым выражением той духовной апатии, о которой говорилось выше. На Западе советский строй и экономику справедливо считают застойной, неэффективной и негибкой. Но вот почему-то КГБ характеризуется совсем противоположно, хотя эта организация является частью советской системы. Почему же КГБ должен быть эффективным, когда вся страна поражена застоем, деидеологизацией и отсутствием энтузиазма? Это все равно что представить себе, что в насквозь проржавевшем механизме один узел остался не пораженным коррозией и работает с полной отдачей. Возможно такое? Конечно же, нет.

Рабочий день в КГБ начинается в 9 часов утра. Опоздания не приняты, да и не поощряются, хотя никто специально не отмечает, в какое время пришел сотрудник.

После газет, новостей, анекдотов и перекура постепенно начинается работа. Открываются сейфы, вынимаются дела и раскладываются по столу. Тут опять новый анекдот, значит, работа в сторону. Только начнешь что-нибудь писать, зайдет кто-нибудь из другого направления или отдела, так просто поболтать. Опять стоп. В 11 часов утра выгоняют всех в коридор делать производственную гимнастику. Офицеры КГБ толстеть не должны. Гимнастика длится 15 минут, после чего остается только 45 минут до обеденного перерыва. Какая уж тут работа! Тем более что на обед все стараются ускользнуть раньше, чтобы побыстрее пообедать и иметь еще время на свои дела. Кто бежит в магазин, кто играет в шахматы, а кто просто курит и чешет языком. Такая ситуация характерна для простых сотрудников Управления. Интенсивная работа начинается с начальника направления. Ему приходится постоянно сидеть около телефона на случай, если позвонит начальство. Начальник направления поддерживает все контакты с вышестоящим руководством, и они его дергают по всем мелочам.

«Жизнь – это борьба. До обеда с голодом, после обеда со сном». После обеда, как и по всему миру, сотрудники клюют носами и уж тут не до работы. Но работа, хоть и медленно, но идет. Письма в резидентуру пишутся ко дню отправки дипломатической почты, на телеграммы ответы даются довольно быстро. В целом темп работы в Управлении «С» гораздо выше, чем в ПГУ.

Рабочий день заканчивается в 6 часов вечера. Раньше уйти можно с разрешения начальника направления, но вот для того, чтобы остаться поработать после 18:00, необходимо иметь разрешение заместителя начальника Управления.

В Управлении «С» существует система дежурства сотрудников. За 15 минут до окончания рабочего времени дежурный офицер приходит в приемную начальника Управления и начинает принимать ключи от комнат, которые сдаются в небольших опечатанных деревянных ящичках. Каждый ящичек опечатан личной печатью начальника направления. Личная печать есть у каждого сотрудника. Это бронзовый круг размером два сантиметра в диаметре, на лицевой стороне которого выдавлен номер. Личная печать используется для опечатывания своего сейфа.

После того как все ключи приняты и зарегистрированы в специальной книге, дежурный проходит по коридорам и проверяет печати на каждой двери. Если печать какой-нибудь двери нарушена, то дежурный может вызвать из дома ответственного за комнату сотрудника и выяснить, в чем дело. После этого дежурный «сидит на телефонах». Звонки в нерабочее время бывают редко, но иногда может зазвонить телефон с гербом Советского Союза вместо наборного диска. Это правительственная связь. Дежурный должен принять сообщение и тут же передать его начальнику Управления, местонахождение которого постоянно известно.

В 21:00 дежурный сдает свои обязанности профессиональному охраннику и отправляется домой. На следующее утро он должен прийти в Управление в 7 часов утра, открыть все двери, предварительно проверив печати, открыть форточки в комнатах для того, чтобы проветрить кабинеты, опять закрыть двери, дождаться начала рабочего дня и сдать дежурство секретарше начальника Управления.

Заместители начальника Управления и начальники отделов, как правило, приходят на работу часа на полтора раньше всех сотрудников для того, чтобы иметь возможность в спокойной обстановке прочитать письма и телеграммы со всего мира. Во время рабочего дня это сделать не удается, так как все их время расписано по минутам для приема сотрудников Управления и совещаний.

Поработав в центральном здании КГБ, постепенно начинаешь понимать, что организация внутренней безопасности не такая уж драконовская. Как уже упоминалось, ведется круглосуточная охрана входов внутри подъездов здания. Вооруженная охрана осуществляет пропуск сотрудников, проверяя их удостоверения. Внутри здания постоянная охрана стоит только у приемной председателя КГБ на четвертом этаже. Кроме этого, существует патрулирование коридоров. Охранник проходит по каждому коридору один раз в час. В конце коридора в специальном ящике на стене находится книга, в которой охранник ставит свою подпись и время проверки. Основной целью этого патрулирования является противопожарная безопасность, отношение к которой довольно серьезное. Курение в здании разрешено только в специально отведенных для этого местах в коридорах. Курение в кабинетах запрещено.

Никаких охранников с автоматами на каждом углу коридора или невидимых лазеров в КГБ нет.

Проносить портфели и сумки в здание КГБ запрещено. Они сдаются в камеру хранения напротив здания. Если же необходимо пронести портфель в здание, то нужно иметь специальный вкладыш в удостоверение, который можно взять у секретаря начальника Управления. Неожиданные остановки и обыски сотрудников охраной не практикуются.

Иногда с охраной происходят курьезные случаи.

Однажды в коридоре центрального здания была обнаружена старая деревенская женщина, которая искала отдел, где продаются детские плащи. Она думала, что находится в магазине «Детский мир», расположенном рядом с КГБ. Охранник пропустил ее без вопросов, приняв за уборщицу.

В другом случае на одном из широких подоконников в коридоре был найден спящий совершенно посторонний в доску пьяный мужчина. Как он попал в здание, неизвестно до сих пор. Ни один из охранников не признался, что видел этого человека, сам же мужик вспомнить не мог, когда и где он вошел в здание.

* * *

Мои старания увидеть внутреннюю тюрьму Лубянки наконец увенчались успехом. Один из наших сотрудников, с которым я подружился, пообещал показать мне внутреннюю тюрьму. Мы отправились на эту экскурсию во время обеденного перерыва. Спустившись на первый этаж на лифте 6-го подъезда, мы вышли во внутренний двор-«колодец», пересекли его, прошли узким коридором под зданием и вошли в дверь. За дверью оказалась столовая.

– Ты что, шутишь? – спросил я своего приятеля.

– Никаких шуток, – ответил он, – позволь тебе представить кафе «Узник». Так на жаргоне теперь называют помещение бывшей внутренней тюрьмы КГБ, которая была закрыта после 1956 года и переоборудована в столовую. Сейчас внутренней тюрьмы в КГБ нет. В подвалах здания располагаются архивы. Сюда подходят также несколько тоннелей метро, которые соединяют КГБ с Кремлем, зданием ЦК и общей сетью метро Москвы.

* * *

Перед выездом в длительную загранкомандировку каждый офицер проходит еще одну специальную личную подготовку, которая длится 6 месяцев. Эту подготовку проходят все офицеры разведки, независимо от того, выезжают они в первую командировку за границу или в качестве резидента. Этот период на жаргоне КГБ называется «сидеть на подготовке». Выезжающий сотрудник составляет план подготовки, который утверждается начальством. В соответствии с эти планом необходимо тщательно изучить все дела, которые придется вести в стране, переговорить с другими отделами Управления «С» и выяснить, есть ли у них интересы, в моем случае, в Иране.

Мне удалось поговорить с начальниками большинства отделов, включая и начальника 8-го отдела Управления «С» Красовского. На его столе среди обычных канцелярских предметов стояла зажигалка, вмонтированная в корпус гранаты «лимонки». Это было довольно знаменательным, учитывая направленность деятельности этого отдела.

– Я вскоре выезжаю в длительную командировку в Иран, – сказал я. – Есть ли у вас там какие-либо интересы и могу ли я быть чем-либо вам полезен?

– Нет у меня там никаких интересов. Ни там и нигде! – злобно ответил Красовский. – Бумаги с места на место перекладываем, вот и вся работа.

Этот отдел раньше находился в привилегированном положении, зарплата его офицеров была на 20 % выше, чем в ПГУ. Активные действия отдела «В» прекратились с 1972 года. Тому были три причины. Во-первых, началась политика разрядки между США и СССР, во-вторых, советское руководство осознало, что число политических противников как на Западе, так и в Советском Союзе постоянно возрастает и всех их физически уничтожить уже просто невозможно. И в-третьих, в 1972 году в Англии сбежал офицер этого отдела Олег Лялин, раскрывший многие секреты. С этого момента активная работа этого отдела была прекращена, его офицеры отозваны изо всех стран мира и сам отдел из независимого отдела «В» превратился в 8-й отдел Управления «С». Агенты отдела «В» были переданы под контроль географических отделов Управления «С». Восьмой отдел занимался только планированием операций на случай войны и диверсионной подготовкой офицеров КГБ и нелегалов. Зарплата его офицеров была понижена до уровня зарплат в Управлении «С». Важность и активность 8-го отдела возросла с началом войны в Афганистане, но об этом будет рассказано в последующих главах.

Как уже было сказано, 8-й отдел прекратил проведение активных акций с 1972 года. Это обстоятельство явно раздражало Красовского.

Сотрудник, готовящийся к выезду в загранкомандировку, должен также пройти подготовку в соответствующем географическом отделе Первого главного управления, Управлении внешней контрразведки и в службе информации ПГУ.

Здание ПГУ расположено за пределами Москвы, сразу за Кольцевой дорогой в районе Ясенево и поэтому на жаргоне КГБ называется «Деревня». Это здание было построено финнами и вначале предназначалось для международного отдела ЦК КПСС. Но оно почему-то им не понравилось, и ЦК решил отдать его КГБ. Здание из стекла, бетона и алюминия построено в виде трехконечной звезды. Внутри – огромные окна почти от потолка до самого пола, полы из светлого паркета, широкие коридоры, двери и мебель светлого дерева. Все это производит довольно приятное впечатление.

Весь комплекс ПГУ окружен высоким забором. Вход только один, через проходную. На стене надпись: «Бюро информации», что довольно точно отражает деятельность этой организации. Ведь основной продукт разведки – это информация.

Для входа в ПГУ нужно иметь специальный пропуск. Это пластиковый прямоугольник с закатанной внутри фотографией сотрудника в гражданской одежде и его личным военным номером. Все. Если этот пропуск потерян, то никто, кроме знающих людей, никогда не поймет, кому он принадлежит. Сотрудники КГБ имеют и удостоверения КГБ, но они их не предъявляют при входе и почти ими не пользуются. Каждый офицер Управления «С» имеет пропуск в ПГУ и может пройти туда в любое время. Но не каждый офицер ПГУ может пройти в центральное здание КГБ. Для этого в его удостоверении должен стоять специальный маленький штамп, дающий право посещать Лубянку. Такой штамп есть только у старших офицеров, младшие офицеры должны заказывать разовый пропуск.

Здание ПГУ окружено лесом, постоянно свежий воздух, не что что в центре Москвы. Внутри прекрасные спортивные возможности, бассейн, различные спортзалы. По приказу председателя сотрудники должны поддерживать спортивную форму. Каждый офицер должен уделять спорту один час рабочего времени три раза в неделю. Выбор личный. Можно записаться на карате, плавать, бегать или просто гулять по лесу, собирая грибы.

Во всей этой организации только одно неудобство – как добраться до ПГУ. Личные машины есть не у всех, и вот «безлошадным» приходится пользоваться специальными автобусами. По всей Москве существуют точки подбора сотрудников ПГУ, расположенные, как правило, у узловых станций метро. Автобусы ПГУ отходят от точек в точно назначенное время, и если кто опоздал, то возникает проблема. Приходится хватать такси. Но такси не может подъехать к зданию ПГУ. Дорога перекрыта знаком «Въезд запрещен». Опоздавшему сотруднику приходится выйти из такси у знака и идти пешком километра два.

Кстати, большинство московских таксистов знают, что это за здание. Как-то раз я проезжал в такси по Кольцевой дороге в районе здания ПГУ, которое хорошо просматривается с трассы. Шутки ради я спросил шофера, что это за здание.

– О, это, – ответил водитель многозначительно, – новое здание КГБ. То, что видно отсюда, – это не все. Под этим зданием там еще этажей десять уходят под землю. Мне об этом рассказывал мой друг, который принимал участие в строительстве, – говорил шофер, стараясь произвести впечатление. – Говорят, там даже тюрьма есть!

Естественно, что все это были народные выдумки.

Именно из-за транспортного неудобства Управление «С» осталось в центре Москвы. Все места, необходимые для работы Управления «С», расположены в центре города: конспиративные квартиры для подготовки нелегалов, языковые курсы и т. д. Из центрального здания КГБ до них добраться легко, тогда как из «Деревни» это займет несколько часов.

Начальником ПГУ в 1976 году был генерал Владимир Крючков. Как и во многих других случаях в советской системе, возглавлявший разведку КГБ генерал Крючков профессиональным разведчиком не был, а был партийным бюрократом. Крючков был человеком Андропова, с которым он был вместе сначала на комсомольской, а затем и на партийной работе. В 1967 году Андропов был назначен председателем КГБ. Одним из своих заместителей он сделал Крючкова. Крючков стал начальником ПГУ где-то в 1974 году в силу стечения интересных обстоятельств, о которых будет рассказано позднее.

По мнению офицеров, Крючков с профессиональной точки зрения как руководитель разведки был пустым местом. Вся профессиональная работа велась его заместителями. Но говорили, что он особо на роль Джеймса Бонда и не претендовал, прислушиваясь к советам. Его основная положительная роль заключалась в том, что он был близок к Андропову и мог решать проблемы ПГУ поверх бюрократических барьеров. Дисциплина в ПГУ при Крючкове особо драконовской не была, но вот продажу пива в столовых он запретил. Причиной тому послужил один случай, когда Крючков вызвал к себе одного из старших офицеров Управления и нашел его в довольно сильном состоянии опьянения. Многие сотрудники считали его снобом, так как он, например, не пользовался стандартной черной служебной автомашиной, положенной человеку его ранга, а разъезжал с водителем в единственном тогда в Москве белом «Мерседесе-230» с телевизором в салоне.

Моя подготовка в ПГУ началась с 8-го отдела, который занимался работой в Иране, Афганистане, Турции и Западном Берлине. В последнем потому, что там проживает много турок, афганцев и иранцев и работать там с ними гораздо легче, чем в их странах.

Начальником 8-го отдела был генерал Полоник. Всю свою карьеру он специализировался по США и Канаде и во время своей последней командировки был резидентом в США. Когда он вернулся из Америки в Центр, то все места на генеральских должностях в его 1-м отделе были заняты. На понижение он идти не мог, это не принято, и вот его назначили начальником 8-го отдела. О Среднем Востоке и системе работы в этом регионе Полоник не имел ни малейшего понятия и вникать особо не стремился. Поэтому вся работа легла на плечи его заместителя Костромина, который был востоковедом по образованию и всю карьеру провел в регионе.

Иранское направление возглавлял полковник Анатолий Михайлович Лежнин, лет под 50, с простоватым выражением лица. До этого момента я видел его два раза. Первый раз в 1974 году в Тегеране в книжном магазине, где мой приятель-переводчик, указав на Лежнина, многозначительно сказал, что это «особый» консул, намекая на его принадлежность к КГБ. Второй раз он был членом комиссии во время выпускных экзаменов в «Школе 101». Он меня не помнил, и напоминать ему о себе не было смысла. Он проводил меня в направление, сказав, что в обязанность каждого разведчика входит добыча политической информации, независимо от его специализации. В Управлении «С» меня предупредили, что во время подготовки в ПГУ мне будут говорить вещи подобного рода. Спорить с ними не нужно, доказывая, что у меня есть свои обязанности. Слушай и соглашайся, сказали мне, производи хорошее впечатление. Так я и делал. Но однажды у меня произошло столкновение с Лежниным. Когда моя подготовка по политическим проблемам Ирана уже подходила к концу, Лежнин спросил меня, что я думаю о положении монархического режима в Иране. Я ответил, что еще во время пребывания в Иране сложилось впечатление, что наследник иранского престола никогда не станет шахом, и сейчас это впечатление усилилось. Это просто взорвало Лежнина, в его взгляде появилась злость.

– Да ты так ничего и не понял! Я тебе лист подготовки не подпишу. Сильнейшая экономика и армия на Ближнем Востоке, сильнейшая секретная полиция САВАК, полная поддержка американцев, и после всего этого ты утверждаешь, что режим нестабилен? Полная политическая безграмотность! – заключил он.

Было совершенно очевидно, что спорить здесь бесполезно. Пришлось извиняться за «политическую безграмотность», что успокоило Лежнина. Забегая вперед, скажу, что во время моего отпуска, когда иранская революция была уже на пороге, я в шутливой форме напомнил Лежнину о нашем разговоре. И он, нагло смотря мне в глаза, сказал, что такой беседы не помнит.

За время подготовки в 8-м отделе ПГУ я ознакомился во всех подробностях с ситуацией в Иране, как ее видела наша политическая разведка. Я прочитал тома политической информации по объектам. Шахский двор имел кодовое название «Ларец», САВАК – «Казарма» и т. д. По объему информации складывалось впечатление, что у политической разведки в Иране была куча агентов, однако реальное положение вещей стало мне ясно только во время работы в тегеранской резидентуре.

После завершения подготовки в 8-м отделе я перешел на подготовку в Управление внешней контрразведки ПГУ в иранское направление. Необходимо отметить, что офицеры внешней контрразведки («КР») отличаются от офицеров политической разведки («ПР»). Большинство офицеров «ПР» имеют специальное страноведческое образование и владеют языком страны пребывания и региона. Они, как правило, проводят свою карьеру в регионах своей специализации. Например, карьера сотрудников 8-го отдела проходит в основном в Иране, Афганистане и Турции. Большинство сотрудников «ПР» являются выпускниками университетов или языковых вузов.

Сотрудники же «КР» в большинстве случаев приходят в ПГУ из внутренних направлений и периферийных КГБ с опытом контрразведывательной работы во внутренних органах. Они, как правило, владеют только одним западным языком, и за время своей карьеры они перемещаются по всему миру.

Основной задачей «КР» является проникновение в спецслужбы противника. В Иране это САВАК, военная контрразведка, полиция, заграничные резидентуры ЦРУ и других капиталистических стран.

В Управлении «КР» я ознакомился с массой информации о САВАК и других иранских спецслужбах в подробностях. И опять создавалось впечатление, что «КР» имеет агентов в каждом отделе САВАК. Например, сведения о работе наружного наблюдения САВАК были настолько подробны, что, казалось, это не они следили за нами, а мы следили за ними.

Следующим этапом подготовки была служба № 1, или служба информации. Эта служба занимается обработкой политической разведывательной информации, поступающей со всего мира, и ее подготовкой для направления в Международный отдел ЦК КПСС и другие ведомства. КГБ не собирает информацию для себя лично. Поступающая информация должна быть реализована, иначе она бесполезна.

Несмотря на все видимые удобства, атмосфера ПГУ не производила на меня положительного впечатления. Это был не только результат общения с сотрудниками 8-го отдела. Я встретился с большинством сокурсников по «Школе 101», которые теперь работали почти во всех отделах ПГУ. Большинство из них отмечали одно и то же. Атмосфера лощеного карьеризма, высокомерие, высокопарность, преувеличенная значимость, фальшивость. В загранрезидентурах агентов можно по пальцам пересчитать. Информация «высасывается из пальца». Не разведка, а сплошная журналистика.

Одновременно с этим бытовало мнение о том, что положение с агентами в Управлении «С» гораздо лучше, чем в ПГУ. Считали, что Управление «С» занимается «настоящей разведкой». Отчасти это было верно. Атмосфера в Управлении «С» была более рабочая и дружелюбная. Когда у людей много работы, то на склоки времени не остается. Но вот насчет положения с агентами мои друзья заблуждались. Тем не менее в разговорах на эту тему я предпочитал отмалчиваться, поддерживая марку своей конторы.

* * *

Поскольку мой предшественник в Тегеране находился на дипломатической должности, то и мне предстояло занять его должность атташе Консульского отдела Посольства. Для этого было необходимо пройти стажировку в «учреждении прикрытия» – Консульском управлении МИД СССР.

МИД СССР расположен на Смоленской площади в одном из высотных зданий Москвы, сооружений-монстров, памятников сталинского классицизма. Эти высотные здания были построены в 50-х годах для того, чтобы показать, что «и мы не хуже американцев, и у нас тоже есть небоскребы». В одном здании расположился Московский государственный университет, в другом МИД и Министерство внешней торговли, остальные были отданы под жилье нашей номенклатуры – партработников, ученых, артистов и разного рода жулья, имеющих связи в высших эшелонах партии. И вот, когда большинство населения Москвы ютилось в бараках, подвалах и старых деревянных домах-развалюхах без самых элементарных удобств, наши бонзы занимали неимоверные по размерам квартиры, отделанные мрамором, красным деревом и дубом. При этом они кричали о равенстве в нашей стране и нищете на Западе.