Текст книги "Ты помнишь, мама?"

Глава 15
Приятные события

Когда в квартире никого не было, мама разрешала мне посидеть на кухне, возле раскрытого окна, выходившего во двор-колодец. Здесь было больше солнца, чем в нашей комнатке, в которой солнце появлялось рано утром на короткое время, чтобы только успеть разбудить меня. Мне нравилось его нежное, тёплое прикосновение. А иногда я сердилась на солнышко, так как хотелось спать.

В один прекрасный день во дворе стали исчезать дрова, которые занимали любое свободное место, где только можно было. Между дров шли узкие проходы, а высотой поленницы были чуть выше человеческого роста. Дрова исчезали. Никто не переживал, так как в квартирах появлялись газовые плиты взамен тех, которые занимали много места в маленьких кухнях и чёрным жерлом поглощали не одну охапку дров.

Потом появилась роскошная ванна, и мы перестали ходить в баню. О, как мы долго ходили в баню! Пока не поняли, что это совсем не обязательно.

Когда я была ещё маленькой, мама на саночках или за руку вела меня в баню. В бане темно и немного неуютно. Очередь была в два ряда и тянулась с улицы до дверей на втором этаже. Отстояв очередь, народ наконец-то проникал в предбанник. А мы уже там, где надо. Мама сажает меня в тазик, и я, сложив ноги по-турецки, моюсь. С появлением ванны ноги по-турецки не складывались. Однажды мама решила снести меня в парилку, но в парилке я стала задыхаться, и мы ушли.

Прошло ещё немного времени, мне всего четыре года, и я еду в Разлив.

Глава 16
Разлив

Наконец-то наши ясли приехали в это прекрасное место. Я впервые увидела ярко-жёлтый песок. Напротив наших яслей был глубокий карьер. Огромные машины целый день тяжело ворочались на его дне. И чем глубже становился карьер, тем выше росли горы песка. Были дни, когда мама водила меня на берег залива. Вот тут-то, на горячем песочке, я стала поправляться, окрепла. Встала с живота на коленки – и вперёд, открывать мир.

Скоро узнала о существовании большой белой козы и двух козлят, семенивших за матерью. После козьей пробежки на тропке, густо заросшей травой, оставалось множество гладеньких горошин. Какая прелесть: цветы, травы и, конечно, сам залив! Мама приезжала ко мне один-два раза в неделю, и мы всегда ходили на прогулки.

Где только я не проводила лето! Помню, в Сиверской мы ходили на ржаное поле и мама перетирала в ладонях колоски, кормила меня вкусными зёрнами, говоря:

– Галенька, из этих зёрен делают муку, а из муки хлеб пекут. Вкусный хлебушек.

А как прекрасно мы гуляли в Шувалово, собирая крупные колокольчики!

И какие удивительные встречи: через дорогу, у обочины, возле которой сидим я и мама, бегают симпатичные птички.

– Мама, кто это?

– Жаворонки, – отвечает мама и улыбается.

Как почти все ясельные дети, я редко видела маму. Встречались мы через сутки, а то двое суток пройдёт, пока я увижу маму. Вероятно, от этого постоянного ожидания и от многого другого у меня сформировалось тоскливое чувство одиночества, которое тайком подползало ко мне и неожиданно набрасывалось, хватая за горло. Хотелось плакать, скорее прижаться к маминому подолу, к её груди, почувствовать её руки на своей спине и голове, вдохнуть в себя весь аромат её души и тела.

Где бы я ни была, всё равно с кем, я могла внезапно загрустить, будто какая-то тревога подкатывала к сердцу: «Хочу к маме». Я давно взрослый, уже седой человек, но и сейчас меня одолевают те же чувства и желания: «Где ты, мама? Ты помнишь, мама?..»

Редко, но мама страдала сердечными приступами. Я видела это и очень боялась за неё. Боялась остаться без мамы. Знала, что меня отдадут в какой-то дом, если мама умрёт.

«Кроме матери, ты никому не нужна», – звучали злые слова.

Мамочка, помнишь, с какой страстью ты ждала меня? Потому я не могла не родиться, и я появилась на этот свет. Как жаль, что нам помешали быть счастливыми. Точнее, такими, какими мы хотели быть. Я мало горевала об этом, так как радовалась любому проявлению жизни. Я наслаждалась жизнью, так как у меня уже было самое главное, самое драгоценное в жизни – любовь матери.

В восемь лет я стала задумываться о том, кто я и какое счастье, что родилась человеком, а не зайцем, и именно у своей мамы, а не у другой женщины. На этом философские размышления кончались.

Моё рождение могло убить тебя, но мы обе выжили. Иначе нельзя было. Ты потратила слишком много душевных и физических сил, чтобы просто так уйти из жизни, чтобы просто так потерять то, ради чего поставлена на карту сама жизнь. Оправдала ли я твои надежды?

Глава 17
Белая ночь

Самые первые свои белые ночи я осознала совсем маленькой, когда мама ещё могла сажать меня в детскую ванночку, которую ставила на два стула возле стола. Напротив белела чистой простынкой и одеялом моя кровать. Я сидела в тёплой воде и удивлялась: почему надо ложиться спать, когда ещё так светло?

– Это просто белая ночь, – объясняет мама. – Ты сейчас ляжешь, и тебе захочется спать.

Я действительно быстро засыпала. Мне нравилось, что в комнате светло и совсем не страшно. Нет, я не боялась темноты, но со светом было как-то приятнее и спокойнее. В белые ночи мне всегда было спокойнее на душе, как будто кто-то охранял меня.

Глава 18
Недетская обида

Боже, как часто я болела!

Помню, как у меня сильно болели уши и я ревела, как долго и внимательно рассматривала на высоком потолке все трещинки, паутинками бегущие от стенки к стенке. Сижу в подушках с завязанным горлом или ухом, вся обложенная игрушками и книжками. Скучаю и не могу понять, почему. На одеяле лежит игрушечный клоун, он нарядно одет, и его можно, как гармошку, сжимать и разжимать. Но клоун надоел, и я тихонечко прошу, боясь, а вдруг ты не захочешь:

– Мама, дай мне альбом с фотографиями.

Мама знала, что я очень любила семейные альбомы, но свой собственный был интереснее всех. Переворачиваю страницу и кричу:

– Мама, это ты на море, а это ты на пенёчке в лесу. А это наш Шурик, когда был маленьким.

Мама уходит на кухню. Через полчаса, пересмотрев все фотографии, начинаю вопить. С кухни прибегает испуганная мама:

– Что случилось? Я думала, ты свалилась.

– Я всё посмотрела, хочу ещё.

– Больше ничего нет.

– А папа?

Ты редко показывала мне фото моего отца, прятала от меня подальше, и правильно делала. В один такой момент в душе ребёнка закипела недетская обида, и я разорвала две фотографии невысокого, но стройного мужчины в военной форме. Осталась одна-единственная на всю жизнь. Отца хорошо помню.

У всех живых существ на земле есть не только мама, но и папа тоже. До крайности редко мои губы складывались, чтобы произнести: «Папа».

Первое мая – весенний яркий праздник, и мы собрались на прогулку. Я впервые держалась за руки отца и матери, но скоро ноги стали подгибаться, и отец взял меня на плечи. Мне купили шарик и флажок. Потом мы дошли до трамвайной остановки, и мама забрала меня к себе на руки. Пришёл трамвай, и отец вдруг исчез.

Я крутила головой во все стороны, искала его и наконец увидела за стеклом уходящего трамвая. Плакала я на всю улицу. Это была моя первая душевная боль. А ещё раньше помню отцовскую мокрую от дождя шинель. Почти всегда плакала, когда уходил отец. Один бог знал, откуда обрушится на душу щемящая тоска. Ну зачем он уходит? Мама запретила ему приходить к нам. Ни к чему, если дочь от таких встреч так переживает.

Глава 19
Предательство

Отец же всё равно приходил, но уже реже. Однажды я узнала, как отец предал меня, когда я была совсем малюсенькой. У меня не было ещё имени. Мама хотела назвать меня Ниной или Сашей. И вдруг, когда мамы не было дома, отец унёс меня в загс, и я стала Галей. Имя – это полбеды. Всё дело в фамилии. Слава богу, что у меня другая фамилия.

Если есть у таких людей душа, то отцовская душа встала на место, успокоилась, едва он оформил дочь на ту, которая родила ему это чудо. Ребёнок пострадал во время родов и стал инвалидом. Такие обстоятельства можно было считать его личным оскорблением. Оставаясь наедине с отцом, младенец часто плакал, папочка не умел и не хотел правильно общаться с дочерью. Предательство. Сперва с той, которая ему доверилась целиком и полностью, а затем и с дочерью.

Про предательства я узнала позже…

Ну почему папа не может жить с нами? Маме было бы легче со мной и вообще легче жить на этом свете, а мне с папой веселее. Кто знает? Вдруг у меня и со здоровьем получше бы стало? Мы с папой гуляли бы за ручку, ведь это очень хорошо. А тут приходится сидеть в углу и ждать, когда на тебя обратят внимание. Но реальность была грубой, почти жестокой. Маленькая фантазёрка.

Со временем всё определилось. Этот человек первый, кто лгал мне не задумываясь. Он первый познакомил меня с предательством, и я решила отомстить ему, отказавшись называть отцом. Первый и последний раз я сидела за обеденным столом, а напротив меня сидели мои отец и мать. Отец и я с удовольствием тыкали в картошку вилками. Тут я узнала, что мы оба любим есть со сковороды.

– Да, дядя Саша.

– Какой я дядя? Я твой папа.

– Нет, мой папа вот он.

Я поворачиваюсь к стенке – там висело фото нашего Шурика – и с удовольствием слежу за выражением лица человека, который столько лет заставлял меня плакать. Он встал, подошёл ко мне, хотел погладить по голове, но не смог и быстро вышел из комнаты. Больше мы его не видели. Вскоре он погиб, попав под машину. Когда-то отец отказался от меня, а теперь я отказывалась от него.

Только через много лет я простила отца. Он не знал, что его семья, жена и двое детей, не погибла. Моя мама заставила его вернуться к его детям.

Глава 20
Скарлатина

Ещё в ясельном возрасте я переболела скарлатиной. Меня увезли в больницу. Это была первая больница, которую я запомнила. Длиннющие коридоры и большая палата с высокими потолками и с двустворчатыми окнами.

Была осень. За окном шёл дождь, а по палате бегала маленькая девочка и пела:

– Дождик, дождик, перестань, я уеду в Ерезань.

Странно, но я запомнила уколы и погружённый во мрак рентгеновский кабинет…

 
Пахнут небом облака,
Пахнет летом детство,
И от этого пока
Никуда не деться.
Так светло и высоко
Бабочки летают.
Отчего душе легко?
Вырасту – узнаю.
 

Глава 21
Вырица

Моя ясельная жизнь подходила к концу. Первый раз в жизни вижу живую курицу, а она подбегает ко мне и клюёт меня в родинку на левой стопе. Боли нет, одно удивление.

Мне жутко нравится лежать на раскладушке и смотреть на сосны, как они качаются надо мною, а рядом, почти возле лица, тянутся высокие травы. В траве скачут мои любимые кузнечики и ползут маленькие гусенички в мохнатых шубках.

Наконец-то я увидела крошечных котят. Они были слепыми и такими нежными, трогательно беспомощными, доверчивыми, но всё-таки зовущими свою маму. Таких малышей мне видеть уже не довелось.

В первый и последний раз я лежала в гамаке, и мне не хотелось из него вылезать.

Нежный ветерок ласкал мои стриженые волосы, пахло травами и соснами. Именно здесь, в Вырице, я попробовала бобы, вкус которых запомнился на всю жизнь. Здесь в последний раз мне сделали прививку от какой-то детской болезни и больше прививок не делали.

По широкой улице мимо наших яселек каждый вечер шло стадо. Огромная красная корова неожиданно для нас решила проникнуть на нашу территорию – она мычала, упираясь рогами в непрочный заборчик…

Однажды к нам пришли солдаты с наушниками и долго обследовали всю территорию вокруг нашей дачи – искали мины. Недалеко был полигон, и мы часто слышали звуки учебного боя.

Глава 22
Новая жизнь

Итак, в шесть лет я всё-таки покинула ясли и целое лето проторчала на аэродроме, у мамы на метеостанции, где она работала. Я целый день рисовала, как это обычно делают дети. Когда выпадал жаркий день, мама вела меня на метеоплощадку, где на длинных ножках стояли деревянные будки с приборами.

Мы пришли не с пустыми руками, мы принесли бумажный фонарик со свечкой. Свечку обычно зажигают поздно вечером или ночью, привязывают фонарик к надутому водородом огромному шарику и выпускают их полетать вместе высоко-высоко, до самых облаков. Кстати, ради этих облаков и отправляются в дальнее путешествие шарик с фонариком.

Я сижу возле будки, заросшей густой травой, в которой оглушительно поют толстые зелёные кузнечики. Пытаюсь их ловить. О, как хорошо пахло травами и свежевыструганными досками, из которых недавно сделали настил в будочках!

Чтобы добраться сюда из дома, мы садились сперва на трамвай, а затем до станции Шоссейная нас подвозил поезд, и мы чуть больше километра шли по дороге среди трав и молоденьких берёз. Полностью эту дорогу одолеть я не могла, и мама время от времени несла меня на руках.

О, как мне нравилось жить в здании аэропорта! Но самое незабываемое – это гул самолётов. День и ночь гул, рокот моторов. Взлёт, посадка, взлёт… Я спала между каких-то приборов на стульях. За тёмным окном дышал ночной жизнью аэродром. И вдруг однажды утром я увидела: в больших унтах, в лётном шлеме в комнату вошёл настоящий лётчик… Но долго жить в белом двухэтажном здании мне не позволили. Пришлось пожить у тётушки.

Глава 23
Новые впечатления

Я снова разделяла с любимым братом Филиппом все его игры. Мама работала, а я… Помню, как мы сидим за столом: кока, тёта, брат и моя сестрица. Кока ест рыбку целиком, глотая её с головой и хвостиком. Делает он это ради забавы, чтобы развлечь ребятишек.

Однажды на Новый год собралась наша родня у тёты. Детей накормили и отправили на широкую высокую кровать. Под этой кроватью можно было спокойно играть, что мы с братом и делали. Но сейчас нас туда не пустили, так как место кто-то уже занял: за кружевной занавеской раздавался смущённый смех тёты.

В это время дверь напротив распахнулась и в проём вошёл Дед Мороз. Восторгу не было конца, хотя через пять минут дети узнали голос своего папы, а я – коку…

Сколько я прожила у тёти, не помню. Но мой любимый братик был всегда со мной. Мы были друзьями даже в долгой разлуке.

Однажды братик решил сам приехать к любимой тёте, то есть к моей маме. Он был её крестником. Родители переполошились, когда пропал сын. Обратились в милицию. Через несколько часов путешественника сняли с трамвая, который ехал на Васильевский остров.

Глава 24
Зоя

Вскоре ко мне пришла моя первая няня – деревенская девушка. Тихая, скромная Зоенька. Она продержалась год. А потом вышла замуж за военного. Целое лето я была неразлучна со своей няней.

Мы поехали с Зоей на дачу, в Вырицу. Помню широкую улицу через весь посёлок, речку, больше похожую на канаву, и маленький мостик, который постоянно заливала тёмная речная вода.

Но в то лето я больше всего запомнила Фиджу – серую овчарку, которая сторожила огород с очень вкусными огурцами, а ночью, когда её спускали с цепи, Фиджа сторожила и хозяйский дом. Иногда Фиджа долго выла, и мы не могли заснуть. Это ещё что! Хуже всего, когда ты ложишься спать и не можешь сомкнуть глаз, так как едва гаснет свет, на тебя набрасывается заунывно пищащая стая комаров. Это было невыносимо. Пронеслось жаркое лето, и с Зоенькой мы расстались навсегда. За ней приехал жених и увёз её в Киев.

Глава 25
Сектор оздоровления

Следующее лето я провела в оздоровительном секторе для детей с ослабленным здоровьем. Коллектив наш был разношёрстный, начиная с шестилеток и кончая подростком двенадцати лет. Этот мальчик слегка подволакивал ногу, опираясь на палочку. Он был среди нас самым старшим, и ему нравилось проявлять власть над малышнёй. Сынок обеспеченных родителей, он любил прихвастнуть, что у него дома живая белка и телевизор. Телевизоры в ту пору были чрезвычайной редкостью.

Моя мама приезжала ко мне два раза в неделю, а к этому мальчику родители за всё лето приехали только однажды. Вероятно, поэтому, ревнуя, он невзлюбил меня – пухленькую семилетнюю девочку с яркими бантиками на голове. Дело доходило до бойкота.

Именно в это время меня научили странному языку жестов, азбуке на пальцах, чтобы доброжелатели могли общаться со мною. На следующее лето я с содроганием собиралась в сектор. К счастью, лето прошло без осложнений и особых впечатлений. Мне никто не подсовывал в постель лягушек и вообще не пытался пугать.

А ведь именно с того лета я стала вздрагивать от любого резкого звука. До того лета я с удовольствием ловила крошечных лягушат и не содрогалась от отвращения при виде пушистых гусениц.

Глава 26
Местная знаменитость

Вырица. Итак, на уже знакомой веранде со стороны коридора накрепко закрыли дверь. На веранду можно было войти только с крыльца. Здесь стоял стол, покрытый простынёй. Кругом царили гигиена и молоденькая девушка-хирург. Практика у неё была не ахти какая, но девушку все любили и вели к ней ребятишек с разбитыми носами и коленками. Один раз к ней привели женщину, которую в руку укусила змея.

Но однажды к девушке прибежал мальчик весь в слезах, а на руках у него лежал окровавленный утёнок. Утёнок, как всегда, гулял по лугу, но вдруг бросился бежать и наткнулся на проволоку, которая распорола ему шею. В принципе, утёнок был обречён, но молодой хирург решила вытащить все свои инструменты – потренироваться в микрохирургии. Мальчик долго сидел на крылечке. Ждал. Утёнок выжил, а слава нашего хирурга загремела ещё громче.

Глава 27
Братская могила

Вырица. Долгие годы я помнила стог сена на территории оздоровительного сектора и братскую могилу, к которой можно было подойти, продвигаясь вдоль длинного забора, неизвестно зачем тут стоявшего. Могила была без креста, без надгробного камня или плиты. Кто здесь спал вечным сном? Ты помнишь, мама?

Однажды мы пошли вдоль того забора и дошли до безымянной могилы. Вокруг царили чистота и покой. На скромном холмике лежали полевые цветы.

– Ничего удивительного, – сказала ты. – Ведь тут шли такие бои, а в одной могиле хоронили не по одному человеку.

Это была братская могила.

Глава 28
Лето продолжается

В то лето мне подарили серенького котёнка. Он был очень маленьким и пугливым, поэтому его легко напугали и загнали под дом озорные мальчишки. Котёнка этого я больше не видела. Он пропал. Подошло время отъезда. Нас, ребятишек, перевели на второй этаж всего на один день и ночь.

Было интересно освоить новое помещение, но интереснее всего оказалось смотреть из окна. Так высоко и далеко я ещё не видела. Что же я могла увидеть кроме зарослей смешанного леса и кусочка ржаного поля?

Только немного повзрослев, я поняла, почему нам, маленьким детям, на ночь давали кусочек чёрного хлеба с солью. Мне не давали, поэтому однажды, соблазнившись, я попросила на ночь кусочек хлеба с солью. Дома я любила на ночь брать за щёку кусочек сыра. Последняя ночь на даче прошла тихо и безмятежно.

Глава 29
Дорога к морю

Мне едва исполнилось семь лет. Если бы не мамин профсоюз, увидели бы мы море? Бесплатные путёвки давали потому, что у сотрудника был больной ребёнок. Одинокая мать поднимала на ноги своё больное дитя. Тот, кто распределял путёвки, тоже был инвалидом и говорил маме: «Не волнуйтесь, для вашей девочки будет путёвка».

Поэтому, к большому счастью, мы с мамой садимся в поезд номер семь и отправляемся в самое моё первое такое далёкое путешествие. Мама сажает меня к окну. Чемоданы, коробки и прочее расталкиваются по местам, где всё будет лежать и ждать день-два, чтобы только на третий день, к вечеру, мы вспомнили наконец-то о них. Я вертела головой во все стороны – хотелось всё увидеть. Мама в это время покупала постельные принадлежности.

Наконец-то поезд трогается, перрон с толпой провожающих отплывает назад. Суета в вагоне прекращается, все мысленно как бы прощаются со всем тем, что остаётся за их спинами и уже в прошлом. Ещё немного – и поезд мчит нас в широкое поле.

Наступает приятный момент. Зашуршали пакетами, раскрыли коробки и сумки с едой, значит, наступила наша дорожная жизнь. Приветливый проводник предложил горячий чай. Он только что проверял наши билеты, а теперь пришёл к нам с матрасом под мышкой, тут же торчали простынь и подушка.

Всё хорошо. Теперь мы будем так жить три удивительных дня. Даже самое тихое и спокойное путешествие, если такое существует, будет удивительным для ребёнка, живущего в очень замкнутом пространстве.

Я прижимаюсь носом к стеклу и долго-долго не могу насмотреться на убегающие деревья, лес, который то вплотную придвигается к железнодорожной насыпи, то ускользает к самому горизонту, и так сижу, пока между деревьями не замелькает молоденькая луна. Мы ужинаем и ложимся спать. А колёса без устали накручивают километры и неотвратимо приближают нас к асфальту, излучающему живое тепло, от которого сладко сжимается грудь, предвкушая радостную встречу с розами на каждом шагу и самым желанным – Чёрным морем.

Наконец-то наш состав, собрав всю пыль России и Украины, устало подкатил к черноморским степям, алеющим красными маками. До сих пор помню, как, проезжая мимо Джанкоя, мы купили ведро мясистых, огромных и очень вкусных помидоров. Крымская земля нежно коснулась моих детских стоп.