Текст книги "История моей жизни"

Глава пятая
У мамы в Виннице

Июнь, как правило, самый голодный месяц, тем более в голодный год. Меня решили отвезти к маме в Винницкую область, потому что старикам стало самим до себя, а я требовала питания, ухода, родительского внимания. Дедушка, используя свой льготный билет железнодорожника, повез меня к маме, которая с семьей переехала из Ольчедаева в Муркуриловецкий район той же Винницкой области. Илью Семеновича перевели в Муркуриловецкий районный комитет КПСС заведующим организационным отделом, мама работала там же. Еще в Ольчедаеве в октябре 1946 года у мамы родилась дочь Лиля. Теперь они с тремя детьми – Светой, Юрой и Лилей – стали жить в районном центре Винницкой области в Муркуриловцах. Поезд из Киева привез нас на ту же железнодорожную станцию Катюжаны, где я уже однажды была. От Катюжан в Муркуриловцы можно было уехать только на грузовой машине, на которую мы опоздали. Поэтому мы с дедушкой заночевали в какой-то семье неподалеку от станции. На другой день в кузове грузовой бортовой машины отправились по своему адресу. Ехали долго, кругом засеянные поля, сады, деревни. На полях ветряные мельницы. Наконец свернули в населенный пункт. Дома бедные, с соломенными крышами. Мой детский взгляд остановился на крайнем домике слева. Я подумала, что, наверно, это тот самый дом, где живет моя мама. Машина поехала дальше, к площади, где конечная остановка. Подъезжая к площади, мы с дедушкой увидели маму. Она быстро шла по краю дороги на работу. Мама была очень худенькая, но опрятно одетая и причесанная. Она отличалась особым обаянием, всегда была современная, модная и красивая. В то время ей было 37 лет. Дедушке стало жалко дочь. Он, несмотря на свой преклонный возраст, быстро спрыгнул с машины, я за ним, и мы бросились к маме. Она заплакала, прослезился и дедушка, который сказал маме, что, видно, ей нелегко живется, потому она такая изнуренная. Мама повела нас домой, и я поняла, что мое предчувствие в отношении дома меня не обмануло. Этот самый бедный домишко на окраине действительно был мамин. Дом состоял из одной комнаты и сеней. Две военные койки, детская люлька, стол и табуретки. В сенях топчан, на котором тоже спали. Кроме того, в углу сеней жила коза, детям нужно было молоко. Условия гораздо хуже, нежели в Ольчедаеве. Правда, приусадебный участок земли был достаточно большой, и все, что надо, можно выращивать на нем. Мама и Илья Семенович целый день были на работе. Все дела по дому и с детьми лежали на тринадцатилетней Светлане. Юрику было два с половиной года, а Лиле девять месяцев. Дети больные и истощенные. У Юры колит, у него выпадала прямая кишка сантиметров на пять. Она была красная, налитая кровью, и зеленые мухи, облепив ее, сосали кровь. Это было больно, и ребенок страдал постоянно, но никогда не плакал, так как привык. Юра ходил без штанов, босиком. Света вправляла кишочку Юре его же рубашонкой, но это было ненадолго. Юрочка был очень красивым мальчиком. Светлые волосенки завивались кольцами, глаза голубые. У грудной Лили – кости и кожа. Она лежала на спине, никогда не плакала и не заявляла о себе.

Думали, она не выживет. Надо сказать, что Света – на редкость самоотверженная сестра, каких мало. Сама по сути ребенок, она изо всех сил старалась вы́ходить тяжелобольных брата и сестричку. Есть, практически, было нечего. Мама иногда забегала домой, чтобы хоть чем-то покормить ораву детей. Коза давала молока очень мало, так как ее тоже надо было кормить. Света часто доила ее, в надежде что-то выдавить для малышей, но тщетно. Рядом с нами был старый колхозный фруктовый сад. Черешня к моему приезду сошла. Начали поспевать ранние яблоки, называемые медовыми за их сладкий вкус и нежную мякоть. Мы лазили в этот сад, чтобы нарвать яблок, и нам это удавалось, несмотря на то, что сторож ругался и прогонял нас. Но после яблок кушать хотелось еще больше, так как они вызывают аппетит. Света убиралась по дому, носила из колодца воду, стирала пеленки, пеленала Лилю, переодевала Юру, варила покушать, чтобы покормить детей. Кроме того, мама давала ей каждый день задание прополоть, полить грядки, окучивать картошку и все прочее. Когда меня привезли к маме, мне тоже дали задание по уходу за огородом. На следующий день после приезда дедушка пошел на базар посмотреть на цены и купить что-либо домой. Он принес глиняный горшочек топленого масла. Света сварила кашу и сдобрила ее маслом, которое дедушка купил в дорогу. Дедушке это очень не понравилось. Когда он уехал в Киев, жизнь потекла по-прежнему.

Света оставалась за старшую. Белья и пеленок для детей не хватало. Поэтому мои красивие платьица и кофточки, сшитые бабушкой с любовью и фантазией, использовались в качестве пеленок. Я очень переживала разлуку с бабушкой. Мне здесь не нравилось. Наверно, потому, что я росла одна, и мне одной уделяли много внимания и ласки. А маме, в многодетной семье, было не до меня. Все мы были предоставлены сами себе. Я хотела, чтобы за мной приехали и увезли в Киев. Часто смотрела вдаль, и мне казалось, что вот за тем лесом, если идти прямо, никуда не сворачивая, можно отправиться в Киев пешком и броситься в объятия к бабушке. Я строила планы побега, но у меня не было уверенности, что достигну цели. Тогда решила написать бабушке письмо и в нем выразить крик своей души. Письмо я написала, в нем изложила всю трагедию своего существования. Но главное в том, что я не знала адреса и не могла отправить письмо по почте. Света перехватила мое письмо, прочитала и отдала маме со злорадством. Я получила взбучку и поняла, что сама ничего не смогу изменить в текущей ситуации, а буду надеяться на чудо.

Когда я, будучи уже взрослой, прочитала книгу Н. Андерсена «Дитте – дитя человеческое», то сравнила судьбу Светы и особенно ее детские годы с тяжелой жизнью героини этого произведения. С утра, взвалив на спину узел грязных пеленок и детского белья, Света вместе со мной шла на ставок (пруд), который был далеко за полем, чтобы постирать и высушить для дальнейшего использования. Мы шли голодные, но зато мечтали вслух, что бы мы сейчас покушали. За разговором и фантастическими картинками время шло быстрее, а голод незаметнее. На ставке Света опускала узел в воду, чтобы отмокали пеленки, а мы тем временем собирали какую-нибудь травку и ели с удовольствием. Особенно вкусны очищенные корешки осоки. Иногда нам удавалось поймать маленькую рыбку или рака, тогда дома можно было сварить и съесть. Света стирала детское белье, тут же полоскала и развешивала на кустах посушить. Тем временем мы отдыхали на берегу. Земля была очень теплая. Пахучая трава поила ароматом знойный летний воздух. Небо казалось высоким, а белые воздушные облака в виде фигур медленно проплывали над нами. Света складывала просохшее белье в наволочку, оно теперь было намного легче, и мы возвращались домой быстрее. Дома дети были одни, ждали, когда к ним кто-нибудь подойдет.

Тяжелая обстановка была не только в нашей семье. Некоторые жители переносили трудности еще более тяжелые, чем мы. Хлеба не было совсем, его не давали даже по карточкам. Постоянно то тут, то там хоронили людей, умерших от голода. Они были распухшие и отечные. Хоронили молча, за гробом почти никто не шел, некому было и не было сил. Винницкая область долго была в оккупации. Поэтому скот, продовольственные запасы были давно съедены и уничтожены, не было даже запаса семян для посева весной после окончания войны. Конечно, правительство принимало меры, доставляя колхозам, оказавшимся на оккупированной территории, семенной фонд из других областей страны. Нельзя же было оставить не засеянными поля нашей главной в то время житницы – Украины. Однако эти семена были на вес золота, и они должны были быть израсходованы по назначению. Поскольку на засеянные под хлеб площади был жесткий план по сбору и продаже зерна государству, то ни один колосок не должен был пропасть с поля, за это судили строго по закону. Когда начало наливаться зерно в колосьях, у голодных людей появился соблазн нарвать колосков и как-то утолить голод. Но на это никто не отваживался, так как тюрьма неминуема. Мама иногда приносила отруби. Она нам выдавала их по порции, и мы ели отруби сухими, как животные. Это казалось очень вкусно. Иногда ржаную муку заваривали кипятком, получалось что-то в виде клейстера. Это тоже было очень вкусно. Начало кое-что поспевать на огородах. Хотелось есть, и мама накопала молодой картошки, которая была чуть больше гороха. Мама сказала, что все равно украдут, не дадут вырасти чужие люди. Пока картошка варилась, я предвкушала, с каким аппетитом буду ее есть. Когда мама поделила нам сваренную картошку, у меня не хватило терпения ждать, пока ее очищу, наелась картошки с кожурой и отравилась ядом – солонином, которого много в кожуре именно молодого картофеля. Помню, как однажды Илья Семенович принес рыбьего жира, конечно, с просроченным сроком годности. Он стал жарить на нем картофель на сковороде на печке во дворе. Пошел ужасный смрад на всю округу. Мы хотели есть, но не могли. Очень хотелось сладкого. Видимо растущий организм требовал глюкозы. Но сладкого ничего не было. Я вспомнила, как дедушка читал мне книгу про первобытных людей «Борьба за огонь».

Первобытные люди утоляли потребность в глюкозе путем поедания сладких корешков каких-то растений. Я мечтала найти такие растения, слышала и от бабушки о корне солодки, но не могла найти. Работа в огороде нас изнуряла. Однажды мы со Светой не выполнили задание по прополке грядок, и мама нас наказала, выгнав на ночь из дома. Мы сидели в траве во дворе. Наступила ночь, вышла луна. Все уже спали. Появилась роса, нам стало холодно. Мы принялись стучаться и проситься в дом. Нас пожалели, и мы, едва добравшись до постели, сразу крепко уснули. Свете часто попадало как старшей, поэтому она требовала послушания от меня. Я часто ее не слушалась, мне крепко попадало от нее. В Муркуриловцах мне ничего не нравилось. Сказывалась послеоккупационная разруха. На полях еще кое-где стояли дзоты, валялись гранаты, бомбы, человеческие останки, поломанные машины. На окраинах братские могилы с надписями, что здесь похоронено несколько тысяч евреев, или поляков, или солдат и офицеров, освобождавших Украину. Дома разоренные, чаще всего под соломенной крышей. Электричество не на каждой улице. Местная власть предпринимала меры по ликвидации последствий войны. Но это было не так легко. Главным в то время было вырастить и убрать урожай, чтобы накормить людей. Колхозники, изнуренные голодом и работой, с утра до вечера работали на полях за трудодни. Скота не хватало, транспорта и горючего практически не было, все делали своими руками и на своем горбу. Поэтому требования были жесткие, что к взрослым, что к старым, что к детям. Жизнь заставляла трудиться всех.

В лесах появились грибы, дикая черешня, яблоки и груши. Дети стали ходить в лес за дарами природы. Грибы брали всякие, даже мухоморы. Их вымачивали, варили, ели, и все сходило с рук от голода. Правда, были некоторые случаи отравления грибами, но тогда никто не знал, от чего умирают люди, от голода или отравления. Умер и умер, ничего не поделаешь, другого выхода не было. Лес от населенного пункта находился далеко, за колхозными полями. Проходя краем полей, мы потихоньку срывали стручки гороха, подбирали зерновые колосья и все с аппетитом съедали. Особенно любили горох, сладкий, сочный, его можно было есть вместе с зелеными стручками. Лиственные породы деревьев составляли лесную чащу. То тут, то там попадались высокие деревья черешни, которая начинала краснеть. Плоды ее были сочные, сладкие, но с примесью горечи, поэтому ее много не съешь. Дички яблок и груш падали с деревьев, их можно было подбирать с земли сколько хочешь. Они были кислые и терпкие, им необходимо вылежаться, а потом употреблять в пищу. Зато стали зреть ягоды ежевики, костяники, их было много. Наливались молочком лесные орехи. Скорлупа их была еще мягкая, требовала дозревания. В лесу попадалось много змей. То они обвивали деревья и грелись на солнце, то с шипением проползали мимо ног в траве и исчезали где-нибудь в норках. Наверно, среди них были ядовитые особи, но нас Господь миловал, ни разу не укусили. Домой возвращались с грибами, ягодами, смертельно уставшими, но довольными. Наконец Юрика устроили в детский садик, который был неподалеку от нашего дома. Он часто болел, и его отправляли домой. Мама посылала меня за обедом для брата. Мне наливали в кастрюльку суп, давали что-нибудь на второе, и я бережно несла домой, чтобы не разлить драгоценное питание. От обеда пахло так вкусно, что не удержаться от того, чтобы не попробовать. Я заходила в кусты и отъедала из посуды Юрин обед, оставляя и ему.

Началась горячая пора жатвы. Илью Семеновича направили в село организовывать уборку урожая. Он жил в крестьянском доме одного из сел, входивших в Муркуриловецкий район. Пошло первое зерно, заработали ветряные мельницы. Люди потихоньку стали оживать. Мама посылала нас к Илье Семеновичу с разными поручениями, а заодно чтобы мы подкормились. Деревня, где остановился Илья Семенович, была далеко. Мы долго добирались до нее пешком по солнцепеку, босиком. Но это было хорошее занятие для нас. Шли и разговаривали со Светой, смотрели по сторонам, подходили к какому-нибудь ставку и купались. По пути разглядывали сельские домики, многие из которых были расписаны всевозможными узорами, окошки подведены яркой краской, как глаза, ставни и двери покрашены веселой краской. Черепичные крыши придавали домам презентабельный вид, да и соломенные крыши делали хатки веселыми. За тыном рдели спелые яблоки, желтобокие дули (груши), багровела кое-где оставшаяся на ветках вишня, наливалась сизая слива. В кустах красовалась красная паричка. Кругом яркие круглолицые подсолнухи и всевозможных цветов и оттенков высокие мальвы – украшение украинских дворов. На ивовых тынах красовались глиняные горшки. По дорогам катились телеги, запряженные парами волов. Они перевозили инвентарь, урожай, людей. Иногда нас спрашивали, куда мы идем, предлагали подвезти на телеге, чему мы были очень рады. Однажды колхозники посадили нас на повозку, в которой везли крупные груши. Мы ели их вволю, по рукам сок течет, а мякоть нежная, сочная, маслянистая. Вокруг нас осы летали роем. Колхозницы потчуют нас и приговаривают: «Кушайте, дивчатки, дули, на здоровье».

Хозяева, у которых остановился Илья Семенович, люди приветливые и добрые. Жили они по тому времени довольно неплохо. В хате было просторно, стены и печка побелены и разрисованы всякими петухами, цветами, орнаментом в украинском стиле. Хозяйка – молодая женщина – пригласила нас к столу. Она поставила на стол глиняные миски с борщом и большие ломти домашнего хлеба, сказала, что недавно зарезали бычка, поэтому борщ выдался наваристый, с мясом. Хотя в летнее время в селе скотину никто не режет, здесь случай исключительный, связан с уборкой урожая, поэтому работникам необходимо было подкрепиться. После борща хозяйка налила нам по стакану молока, а затем отвела в сад, в конце которого были заросли малины, чтобы мы там поели ягод. Илья Семенович приходил поздно, весь пропыленный и уставший. Он загорел и стал еще более худым. Иногда мы оставались переночевать, а рано утром отправлялись домой. Нам давали с собой гостинцев – сала, пампушек, хлеба. А дома нас ждала мама и малыши. Мы очень любили маму, нам хотелось ее пожалеть и приласкаться к ней. Но она всегда торопилась по делам, постоянно озабоченная и уставшая.

Мама наша в любых условиях оставалась сама собою. Она была единственной дочерью у своих родителей, помимо нее было два брата, о которых я говорила. По словам бабушки, маму в детстве нежили, ласкали, наряжали, ни в чем ей не отказывали. Она выросла красивая и непосредственная, не знавшая трудностей и печалей. Отец ее – заслуженный человек, был стержнем семьи, имел определенный достаток, чтобы воспитать и выучить детей. Мать – домохозяйка, занималась семьей и детьми и всю любовь и душу вложила в них, особенно в дочь. Дома маму звали Тосей. Ее родители создали прочную семью, основной задачей которой было вырастить нравственно и физически здоровых детей, полезных для общества. Дедушка, мамин отец, никогда не выпивал, бережно относился к каждой копейке. Бабушка была интеллектуально более развита, имела более тонкую натуру в сравнении с мужем. Статная, почти на голову выше своего мужа. Ее мягкие черты лица отражали доброту души. У бабушки были пышные темно-русые волосы, которые она причесывала на прямой пробор, закалывая их на затылке в пучок. Глаза ее светились доброй улыбкой из-под пушистых ресниц и бровей. Ей часто приходилось нелегко, сложно мириться с требованиями дедушки, его жесткими взглядами. К тому же, он был очень вспыльчив и порою не выдержан. Как все мужчины маленького роста, дедушка отличался честолюбием, деспотичностью, смелостью, строгостью. Обладал чувством справедливости, искренностью и большой порядочностью. Он был как живчик бойкий, подвижный, работоспособый, упрямый. При встрече со знакомыми дедушка всегда снимал шляпу, кланялся и говорил: «Мое вам почтение». Дедушка интересовался политикой, всегда читал газеты, с большим уважением относился к Советской власти и правительству, был настоящим патриотом своего Отечества. Такие же идеалы он воспитал и в детях. Зная твердый характер мужа, бабушка ради детей и семьи многое терпела, сглаживала острые ситуации, больше помалкивала, но делала свое дело. Когда мама заневестилась, бабушка старалась ее лучше одевать, вкуснее покормить, так, видимо, поступают все матери. Бабушка была наставницей и доверенным лицом и в сердечных делах своей дочери. Как у каждой привлекательной девушки, у мамы было много поклонников.

Родители остановили свой выбор на моем будущем отце, когда он стал ухаживать за мамой еще задолго до войны. Они создавали условия гостеприимства, увидев в будущем зяте перспективного, серьезного специалиста, так как он самостоятельно, будучи сиротой, заканчивал дневной индустриальный институт. Папа и сам вспоминал десятки лет спустя, как принимали его в своем доме будущий тесть с тещей, когда они жили еще в Ашхабаде. На большой веранде собственного дома накрывали белой скатертью стол. На столе ваза с цветами, самовар и пиалы для чая. К чаю подавали домашний бисквит, варенье из лепестков роз, фрукты. Вокруг стола плетеные кресла. На веранде, сплошь увитой лозами винограда, было прохладно и все располагало к отдыху. Родителям мамы нравился и внешний вид жениха дочери. Он был стройный, подтянутый, с огромной шевелюрой пышных волос. Носил белые брюки и белую обувь, что характерно для Средней Азии. На нем всегда была свежая сорочка, вспоминала бабушка.

Мама и папа были хорошей парой. Мама рассказывала, что в 1932 году был сильный голод в стране из-за неурожая. Многие люди не выжили. Мама сама переносила большие лишения, но она работала и помогала папе закончить институт. Ее родители также поддерживали их, периодически посылая продукты. Папа и мама не были лишены человеческих слабостей. Папа нравился женщинам, тем более, что он часто работал вдали от дома. На маму тоже можно было заглядеться. Привлекательная, холеная внешность, изысканные манеры, умение держаться в обществе и непринужденно поддерживать светские беседы делали ее желанной в любом кругу. Папин отец, ее свекор, как-то сказал: «Антонина везде хороша, и среди панов, и среди холопов». И кто мог бы подумать, что война разъединит эту красивую, умную пару. Дети, родившиеся перед войной, лишатся не только родительского тепла, но и станут в тягость, а внуки от этих детей не будут иметь ни бабушки, ни дедушки.

Глава шестая
Папа приехал! Переезд в Балашиху

Неожиданно для нас в конце лета 1947 года приехал наш родной отец, которого мы не видели с 1943-го, с того времени, как он ушел на фронт. Это стало большим событием не только для нашей семьи, но и для Муркуриловец. Папа был в военной форме, хромовых сапогах, стройный, с пышной шевелюрой, полный сил и здоровья. Он перенес на войне ранение и контузию, но в то время по нему это было не заметно. Ему было всего 43 года. Лицо, руки и ноги его были холеными, каких мы ни у кого в округе не видели. Он привез подарки и гостинцы, а также продукты, которых мы в голодное послевоенное время давно не видели. Правда, в последние дни, когда появилась мука нового урожая, мама стала печь хлеб дома. Мы крутились около нее, дожидаясь, когда она вынет хлеб из печки и отломит по заветному куску душистого, с хрустящей корочкой, каравая. Наша мечта была наесться хлеба вволю, и ничего больше не надо. Но когда папа вынул из чемоданов соленую свинину, печенье, конфеты и еще много всего вкусного, у нас закружились головы от восхищения. Он недавно приехал из Германии, где его оставили после войны в качестве специалиста, восстанавливать после разрухи советскую зону Берлина и ближайшие города. Папа знал, что у мамы вторая семья и дети от второго мужа. Тем не менее, он привез ей подарки. Отрезы на платье маме, Светлане и мне, всевозможное белье, шелковые чулки, носки, принадлежности для рукоделия – все это было куплено с любовью и желанием угодить. Папа окинул взором наш незатейливый быт. Он жил в Германии в просторной меблированной квартире, освобожденной, естественно, от какой-то немецкой семьи. У него была домработница, хороший паек и зарплата. В Муркуриловцах сразу стало известно о необычном визите фронтового офицера в бывшую семью. Кто-то сообщил об этом Илье Семеновичу. Все волновались и переживали, как произойдет встреча двух мужей – бывшего и настоящего. Больше всех переживала мама. И вот пришел Илья Семенович. Вид у него был неуверенный и жалкий. Мы стояли рядом со своим отцом. Между нами и Ильей Семеновичем суетилась мама. Папа обратил внимание на то, что Илья Семенович одет в его иностранные вещи и обувь, привезенные еще до войны из Ирана. На руке у него были папины швейцарские часы. На взгляд отца Илья Семенович ответил, что все это он купил у Антонины. Папа познакомился с местной властью Муркуриловиц и за кусок сала получил разрешение на ловлю рыбы бреднем в пруде. На рыбалку он поехал вместе с районным головой. Рыбалка оказалась удачной. Привезли много рыбы и раков. Мама нажарила рыбу, сварила уху, раков. Ели все, сколько хотелось. Особенно смаковали хвостики и плавники карасей. Кости от рыбы и шелуха от раков валялись везде, что папе не понравилось. Все утоляли аппетит, было не до порядка. Для этого есть веник. Илье Семеновичу необходимо было возвращаться в село на работу, видимо, он волновался, как себя поведет мама, о чем она будет говорить с нашим отцом в его отсутствие. Мама потом нам рассказывала, что наш отец уговаривал ее сойтись с ним, вернуться к нему обратно. Он предлагал увезти ее со всеми детьми в Москву, где он собирался обосноваться и начать новую жизнь. В сердце мамы что-то екнуло, ее очаровал респектабельный вид нашего отца. Но первая возразила Света. Ей стало очень жаль Илью Семеновича и малышей. Как же они будут страдать, если семья разрушится. Ведь она знает на собственном примере, сколько ей, совсем еще ребенку, пришлось вынести горя оттого, что у нее неродной отец. А теперь это же может постигнуть маленьких детей. А Илья Семенович как? Ведь он совсем беспомощный, кроме того, он очень любил нашу маму. По своей сути он был однолюб. Его первая жена во время войны изменила ему.

Света не любила Илью Семеновича, у них не складывались отношения. Но ее чистая детская душа не могла допустить, чтобы его так унизили. На этом все разговоры и планы были закончены. Мы с папой пошли в лес за грибами. Он говорил, что в Германии такой же лес, так же много в нем дикорастущих фруктовых деревьев, ежевики, костяники и грибов. Такие же высокие дубы и буки. Мы лежали на траве, земля была теплая, сухая, погода солнечная; несмотря на приближение осени, лето продолжалось. Папа рассказывал нам, что он с трех лет остался без матери, которая умерла, оставив пятерых детей. Он был самый маленький. Отец его быстро женился на другой женщине, у которой были свои дети, да еще появились общие. У папы был брат Игнат, его убили большевики, так как он остался на стороне старого царского режима. Второй брат Григорий живет в Подмосковье, а сестра Варвара – на Урале в Челябинской области, куда она попала после Октябрьской революции, вышла замуж и родила пятерых сыновей, один из которых погиб на фронте. Две сестры папины погибли от голода при переселении с Украины на Урал. С мачехой детям было несладко, поэтому они разбежались кто куда. Папа был беспризорником, рано начал работать, приходилось самому пробиваться в жизни. Жил на вокзалах, разгружал вагоны, чтобы заработать на жизнь, помощи ниоткуда не было. Он рано понял, что надо учиться, самостоятельно закончил рабфак, затем механический техникум, а потом поступил в дневной институт на строительный факультет. Папа был очень способный и упорный, поэтому он добивался своей цели. Говорил, что преподаватели вуза, где он учился, имели хорошие дома, ездили на фаэтонах, обедали в приличных ресторанах. Он думал, что когда выучится, то будет жить так, как приличествует образованным людям.

Внезапно мама собрала наши немудренные пожитки, и отец нас повез на новое место жительства, где мы должны были пойти в школу. Решение это оказалось неожиданным, как для мамы, так и для нашего отца. Он понял, что в Муркуриловцах нам оставаться нельзя. Света пребывала в няньках, и выхода из этого положения не видно. Такая же участь ожидала и меня, младшую дочь. Разруха и беднота заброшенной украинской глубинки ничего хорошего нам не сулили. У папы своего ничего не было. В Ашхабад возвращаться уже незачем. С женщиной, с которой у него была фронтовая любовь, Софьей Павловной Пальвинской, жизнь не сложилась, хотя там от него уже росла дочка Наташа 1945 года рождения. Тетя Соня, как я называла эту женщину, его очень любила. Она надеялась, что он вернется к ней, все же родной ребенок, казалось бы, должен связывать их. Но отец не спешил вернуться в мрачный холодный Ленинград. Тетя Соня, имея престарелую мать, одна воспитывала Наташу на свои крошечные средства медсестры. Отец им не помогал. Да и на какие средства ему было помогать, когда мы – дети от первого брака – тоже никому не были нужны, и чаще всего нас старались взвалить на шею бабушки и дедушки. Тетя Соня, совсем юная, вместе со своей семьей пережила блокаду Ленинграда, в период которой у нее умер отец. Папа рассказывал, что они две недели держали покойника дома, чтобы пользоваться его хлебными карточками. Мать тети Сони очень уважала моего отца и делала все для того, чтобы они жили вместе. Тетя Соня, при своей обаятельной внешности, была очень выдержанная, культурная женщина, что характерно для ленинградцев. Она была готова ради любимого человека воспитывать и нас. Но судьба обошлась с ней несправедливо и жестоко. Бог судья моему отцу за его неосмотрительные поступки. Хотя я ни его, ни маму не осуждаю за то, что они сломали нам жизнь. Я, как и Света, всегда ими гордилась и их ошибки старалась не повторять.

В конце августа 1947 года папа привез нас в подмосковную Балашиху, где он остановился у своего брата Григория Сергеевича, который с семьей жил в капитальном пятиэтажном доме № 6 на улице Флерова в коммунальной квартире № 8, где занимал одну комнату не более 15 квадратных метров. Дядя Гриша пришел с войны больной, имел ранения и контузию. Он постоянно жаловался на сердце. Его жена Ксения Гавриловна – тетя Ксеня – нигде не работала, так как у них была маленькая дочка Наденька 1942 года рождения. Наденька болела тяжелым врожденным порком сердца. Кроме Нади, у них жила племянница тети Ксени по имени Галя, оставшаяся без родителей. Мать ее – сестра тети Ксени – умерла в начале войны. Отец Гали – капитан 1 ранга Иван Петраш – бросил двоих детей. У Гали была маленькая сестренка Рая. Женился И. Петраш на молодой женщине и уехал в город Феодосию. Кроме дядиной семьи, в квартире проживало еще двое соседей, у которых тоже были дети. Так жили тогда практически все люди в городах и промышленных поселках. Они работали на восстановлении промышленности, строили жилье, производили продукцию на заводах и фабриках. Балашиха, в то время была небольшим развивающимся промышленным фабрично-заводским поселком. Первая часть его состояла из промышленных предприятий и нескольких капитальных многоэтажных и двухэтажных домов, называемых казенным словом «стандартные». Вторая часть Балашихи – это текстильные фабрики и казармы, построенные английскими фабрикантами еще в середине девятнадцатого века. Третья часть называлась Автогенстроем, потому что там строились машиностроительный и кислородный заводы. Рядом с промышленной зоной были бараки и несколько двухэтажных домов из шлакобетонного кирпича. Летом люди жили в палатках, работая на строительстве. Их завозили из различных деревень, в основном средней полосы России, и называли вербованными.

Приезд наш лег тяжелым бременем на тетю Ксеню, у которой вместо двух детей стало четверо. Вскоре она отправила Галю к каким-то родственникам. В комнате у тети и дяди было опрятно, имелась необходимая мебель, постельные принадлежности. Меня положили спать на диван. Папа со Светой спали на полу. За то, что брат приютил нас, папа отдал им все имущество, которое привез из Германии. Как правило, офицеры привозили много трофейных вещей, вплоть до мебели и пианино. Многие грузили и отправляли немецкое имущество целыми вагонами. У отца не было семьи и не было дома, чтобы использовать такую возможность. Он считал, что это к лучшему. Ему претило мародерство, которым многие не гнушались. Однако папа взял с собой некоторые вещи, которые ему нравились, – это хорошие костюмы, белье, предметы мужского туалета, кое-какие отрезы, чертежные принадлежности, книги, строительные справочники, картины, ружье, охотничьи и рыболовные снасти, велосипед, некоторые предметы домашнего обихода, пара старинных настенных часов.

Папа привез немецкую большую красивую куклу, которая говорила и закрывала глаза. У этой куклы было приданое, целая коробка вязаных и шитых вещей. Когда я увидела куклу, у меня остановилось дыхание от изумления и желания получить ее в подарок. Но кукла была уже подарена Наденьке, и мне разрешили только подержать ее. В первую ночь, как только мы приехали, я взяла куклу с собой в постель, но утром поняла, что кукла не моя. Тете было не до нас. Она постоянно была в делах. Ходила за продуктами, ухаживала за Наденькой, убиралась дома. Главная ее задача была ухаживать за больными мужем и дочкой. Он был высокий, как большинство сердечников, полный, красивый, но угрюмый. У него были умные, глубоко посаженные глаза. Дядя Гриша по специальности был бухгалтер и работал в Балашихинском продовольственном торге главным ревизором. Несмотря на то, что люди жили в то время в нужде, испытывая большие трудности, в семье дяди было довольно сытно. У них стояли в коробках припасы печенья, чернослива, джема, муки, масла, сахара и прочих дефицитных продуктов. Папа, по пути из Германии, в Польше купил пуд свиного соленого сала. Дядя договаривался в овощехранилищах насчет картофеля и корнеплодов, а также других овощей по сезону. Наде брали молоко от одной коровы, и молочница приносила ежедневно литровую банку молока на дом. На дяде и тете были дорогие, качественные вещи, и любую одежду он мог без проблем купить прямо на базе либо в магазинах. Домашнее хозяйство тетя вела рачительно. При всем достатке она нас не баловала. Все предназначалось больным мужу и дочке, а мы уже потом и как-нибудь. Отец пошел работать в строительное управление, главным инженером. СМУ-2 находилось в здании будущего магазина № 10. Нас определили в школу № 1, сейчас там находится Комитет по образованию, или, как раньше называли, гороно.