Текст книги "Жизнь сердца"

Галина Ожиганова
Жизнь сердца

© Г. В. Ожиганова, 2017

Предисловие

Творчество – сложнейший психологический феномен, привлекающий многие поколения исследователей, но по-прежнему сохраняющий высокую степень неопределенности. Что побуждает человека творить? Какие факторы обусловливают проявление творческих способностей? Каковы особенности творческой личности? На эти вопросы автор стремится ответить в своих научных статьях о психологии творчества.

Важный вопрос возникает в связи с творческими возможностями самого автора, демонстрирующего их широкий диапазон, – от научного творчества (связанного с рациональностью, строгим представлением фактов, стройной логикой их изложения и точным сухим языком описания) до художественного (литературного), основу которого составляют иррациональные фантастические образы и картины действительности, яркий причудливый язык метафор. Интересно то, как эти два полюса могут сосуществовать в одном человеке: с одной стороны, его профессиональная деятельность связана с наукой, с другой, как оказывается, он обладает выраженным поэтическим дарованием.

Ответ можно найти в авторских статьях о психологии творчества и автобиографическом материале, представленном с высокой степенью искренности. Творчество Г. В. Ожигановой есть результат интегративного воздействия многих факторов. Во-первых, это некие личностные особенности: повышенная эмоциональность, сензитивность, впечатлительность; во-вторых, необычный внутренний опыт, открывший духовное измерение бытия; в третьих, филологическое образование и специфическая социокультурная среда и, главное, внутренняя мотивация творческого самовыражения, глубокий бескорыстный интерес и любовь к научной и литературной деятельности, приносящие наслаждение и радость, наполняющие жизнь глубоким смыслом.

Творческие способности Г. В. Ожигановой проявились еще в процессе научной работы, посвященной изучению креативности школьников. Ею был разработан метод пролонгированной диагностики и формирования креативности детей младшего школьного возраста. Основу этого метода составляет образец творческого поведения взрослого, подражая которому дети развивают свои собственные творческие возможности. Г. В. Ожиганова, считая, что творческие способности ребенка могут успешно формироваться под воздействием примера творческой личности – значимого взрослого, в ходе своего экспериментального исследования демонстрировала детям многочисленные творческие продукты, созданные ею в разных сферах деятельности: стихи, рассказы, рисунки, шутки, игры и др. Так ей удалось успешно сочетать научное и художественное творчество.

Научное творчество Г. В. Ожигановой проявилось и в ее монографии «Духовные способности как ресурс жизнедеятельности» (2016), где автор предложил ряд новых идей, связанных с высшими способностями человека, а также новое направление исследований – «психология молчания». Так, творческая личность способна объединить рациональное и иррациональное, научное и художественное отношение к миру и соответствующие методы его анализа.

Уникальные творческие возможности Галины Валентиновны проявились в ее поэзии, которая порождается только в особых состояниях вдохновения, о чем ею написаны проникновенные стихи. И здесь были выделены общие, универсальные характеристики состояния человека, творящего и в науке, и в поэзии, производящего свое, оригинальное неповторимое.

Чтобы понимать и чувствовать автора, нужно читать его тексты, к чему я призываю всякого, открывшего эту книгу.

А. Л. Журавлев

Академик РАН, директор Института психологии РАН, Москва

Стихи разных лет

О любви

 
Сияющая флейта – подруга дня
Золотистым голосом увлекла меня.
Колдовская музыка манит в глубь реки –
Вечер распустившийся шепчет мне: «Беги!».
 
 
Вот сгустились сумерки,
И настала ночь.
От певуньи гибельной
Убежал я прочь.
 
 
Поутру разбуженный солнечным лучом,
Я к колдунье суженой полетел с мечом.
Пение волшебное жажду изрубить,
Но без этой музыки не могу я жить.
 

 
На дворе весна приукрасилась –
Заплела в косу ручеек,
Синевой небес опоясалась
И пустила в пляс каблучок.
 
 
И везде царит напряжение –
Ожидание чуда любви,
Набухающих почек движение
И глухая мольба: «Ты приди!».
 

 
С вами мы никогда не встречались.
И не сможем увидеться впредь.
Жизнь мелькнула, надежды умчались,
И на сердце холодная медь.
Так отправьтесь ко мне немедля,
Распахнув мою дверь сейчас,
Прошепчите, сгорая, медленно:
«Как мог жить я так долго без вас?».
 

 
Почему ты не рядом,
Не притронешься взглядом,
Не коснешься рукою?
Я хочу быть с тобой,
Трепетать от признаний
И в порыве свиданий,
Восхищаясь, ликуя,
Захмелеть от поцелуя.
 

 
Мысли кружились и падали,
Мозг обнажая утлый.
Ты ворвалась серенадою.
Это случилось утром.
 
 
Вчера еще дождик накрапывал
В сердце моем растраченном.
Сегодня душа с отрадою
Тобою полна, захвачена.
 
 
Как звук оживает затихший,
Как лист трепещет напоенный,
Так я расцветаю вишней
Твоей любовью наполненный.
 

 
В глазах твоих – рек потоки,
бури свет,
плача смех,
судьбы строки.
– Кто отважится в них смотреть?
В зеркале фатума жить, умереть?
– Только – Я,
Потому что слепая
любовь моя.
 

 
Сегодня вздох последний марта.
Печально лужи моют площадь.
Слова прощальные сказал ты,
И стало все на свете проще.
 
 
Ни ссоры вихрь, ни взрыв обид –
Ничто уж нас не потревожит.
Но одиночество не пощадит –
Тоской разлуки нас изгложет.
 

 
Вот бежишь, летишь камнем брошенным.
– Ты стремись без него обойтись,
Ведь ты – брошенная,
Трава скошенная,
Покинутое мечтание,
Шкафом задвинутое
Страдание.
Рыдание.
– Что же делать?
– Молись, молись.
– Молилась,
Хоть больше не верю в Бога.
– Ты себя потрогай!
Жива ли?
– И да, и нет. Я теперь стою у порога
То ли бреда, то ли мечты:
Вот я, по-прежнему любя,
Лежу, как в гробу, обнимая тебя,
И ты как будто целуешь меня,
Провожая в вечность
Или в тартарары.
– Господи, откуда эта печка?
И море жары?
Это я сгораю,
Понимая
Любви конечность.
 

 
Что случилось, приключилось?
Небо все перекосилось,
Стало низким, почернело,
Ливнем слез в душе осело.
 
 
Где ты, где ты? Нет ответа.
Только слабо стонет эхо.
Ветер воет: «Он уехал».
Песнь любви его допета.
 

 
Я блуждаю по саду в потемках.
В нем дорожки уныло чисты,
Лишь в виляющих белых поземках
Сохранились остатки листвы.
 
 
Вот и первый морозец ударил
Неожиданно резкий, как злой поцелуй.
Знаю в тайне: любовь не состарил
Наш раздор. Ты прости, не горюй!
 
 
Возвращайся в наш сад убеленный,
Поседевший за эти два дня.
Он взывает к тебе удивленный:
– Даже миг не прожить без тебя.
 

Жизнь природы

 
Листопад, листоцвет, листозвук.
Всюду сотни ветвистых рук:
Желтых, коричневых, красных,
Бьющих, ласкающих – разных.
 
 
Осень – своенравная дама,
Бурная дождевая драма.
Теплой улыбки редкий привет, –
Вот одна из ее примет.
 
 
Порывистая, ветреная – пусть,
Ведь бывает она и смиренной.
Я люблю тихой осени грусть
И наряд ее несравненный.
 
 
Осень старая усталая
В черном продранном пальто
Все стучится в богадельню –
Там не ждет ее никто.
 
 
Лишь окон пустых глазницы
Смотрят дико в темноту.
Стук дождя, молчанье птицы
Оглушают на лету.
Ни души кругом, ни звука.
Кто поддержит, подбодрит?
С милосердием – разлука.
Осень вся в слезах стоит.
 
 
Небу холодно во мраке.
Нет звезды, чтобы согреть.
Бог-судья застыл, как трагик,
Заклиная нас прозреть.
 

 
Проснулось утро голубое
В прохладном снежном парке.
Настало время для покоя –
Царицы сна – ночной дикарки.
 
 
Гарцует день в азарте шалом.
Хохочут голые метели –
Щекочет их щетина елей.
И детский смех,
Как выстрел залпом,
Разбудит всех.
А ночь в постели,
Прикрывшись белым одеялом,
Спокойно спит.
Лишь вечер алый,
Прокравшись тихо, возвестит
Ее прогулку в темных залах.
 

 
Елка хвоит свои лапы.
Дыбом встали все иголки.
Тяжелы ей эти лавры:
Цепь гирлянд, свечей заколки.
Арестованная в праздник
Снега, холода и вьюги,
Молит Бога, чтоб подруги
Схоронилися в ненастье.
 

 
Мать-зима проявляет суровый характер
И ее упрямство видно везде и во всем
День пронизан холодным и серым мраком
Ночь в обнимку с морозом стоит за окном
 
 
Где лучистое теплое синее небо?
Пусть исчезнет, рассеется мгла.
Так голодные люди мечтают о хлебе,
Как мы жаждем света, тепла.
 
 
Ведь апрель уж совсем на подходе
Отступись зима, ледяные оковы сними.
Дай разгулье и радость хорошей погоде
И сияние яркой весенней любви.
 

 
Странный дождь ледяной – это было зимой.
Майский снег ветряной приключился весной:
Белые хлопья кружились, как птицы,
Над растаявшей тихо рекой.
Эта прихоть погоды – печать небылицы,
И причуды природы нелепы:
Серой шалью укуталось небо.
Облака повернулись боком.
Все в туманы погружено.
Вдруг открылось в тучах «окно»,
Став волшебным солнечным оком,
Вмиг земное пространство Богом
Оказалось озарено.
 

 
Собирается осень в дорогу.
В колесницу уже запрягли журавлей.
А кругом листопад, суматоха
И повисшие сети дождей.
 
 
В темпе ветра пляшут ветки.
Корни спят в земле сырой.
И насквозь промокли кепки
У всей братии грибной.
 
 
Дождь смывает краски леса,
Обнажая древа грудь.
Легкомысленный повеса –
Лес решает: «Будь, что будь».
 
 
Он стоит нагой, сутулясь,
Осень он теснит плечом,
И природе повинуясь,
Не жалеет ни о чем.
 
 
Вот уж скачут белы кони,
Вихри зимние несут.
Рощи и поля на склоне
Табуны снегов пасут.
 
 
То посланцы вечной девы,
Что безбрежно холодна,
Что не греет душу, тело,
Потому всегда одна.
 
 
Но за ней придет Другая,
Усмирит разгулы стужи,
И пригреет, приласкает,
Окунет ногами в лужи.
 
 
И спалит зимы печали,
Искру жизни, дав костру.
И чтоб больше не скучали,
Призовет свою сестру.
 
 
Ту, что любит лета сладость,
Принося тепло и радость.
И тогда вдруг станет ясно,
Что душе нужны контрасты.
 

 
Захлестнули меня волны гор.
Их ритмичный пьянящий простор
И зеленая пена лесов
Будто взяты из сказок и снов.
Величавые гиганты
Подпирают небосвод –
На заре стройны, румяны,
Ночью небо прячут в ямы;
И сутулятся атланты,
Будто выгнул спину кот.
 

О себе

 
Спрошу у себя: «Кто я?
Не рожденная заря,
Не бушующее зарево?»
– Нет, я просто взмах крыла
Глаза умно-карего.
 
 
– Может, я – тот ветер,
Что, не дунув, замер?
– Нет, я песня, что не спета,
Ева первозданная.
 
 
– Может, я – та, что не бывает,
Тени тень и отсвет блика.
Может быть, хоть кто-то знает,
Как мне жить без лика.
 

 
Я цвету средь сияния ночи,
Затмевающей утренний свет.
Я земное растение без почвы
И живу уже тысячу лет.
 
 
Я, зажмурясь, бреду по канату
Над пропастью жизни своей.
Утомившись, склоняюсь к закату,
Ведь нет у меня родных и друзей.
 
 
Что-то мягко мне давит на веки,
Змеей обвивает вопрос:
Этот страх и усталость навеки?
Я сам себе учинил допрос.
 
 
И открыл глаза, а за горизонтом
Маячит не закат, а рассвет,
И восходят стоглавые солнца,
Улыбаясь мне жарко в ответ.
 

 
Тишина в горах повисла –
Я – одна с мольбертом, кистью
Оказалась в этих высях,
Словно домик на юру.
Я рисую и краски сгущаю,
Создавая поэму фантазий.
Там картины поют на ветру.
А в них океаны страсти
И молнии гром прозрений,
Что невозможно счастье,
Пока ты в бездне сомнений.
 

 
Я с вершинами гор подружилась,
И они оказали мне милость,
Научив: «Все есть мудрости всплеск –
Пораженья удар и признания блеск».
 
 
В вышине я была едина
И с людьми, и с Богом всегда,
А внизу тонула под льдиной
Неприязни, забот и зла.
 
 
Вот однажды взобравшись на скалы,
Я совета у гор попросила,
А вершина хребта промолчала,
Только холодом окатила.
 
 
Безмятежность окутала склоны.
Я забыться хотела скорей,
Но мерещились всюду мне стоны,
Так беззубо смеется Кощей.
 
 
На лугах воцарилось затишье,
А в зарослях – треск. Может, это медведь?
Сброшу камень с души: наносное и лишнее.
Станет легко – захочется петь.
 
 
Только здесь в вышине постигаешь,
Что гармония мира во всем.
В равной мере божественны, знаешь,
Лик святого, звезда, чернозем.
 
 
И когда я спустилась в час поздний
С упоительных тех облаков,
То исчезли враждебность и козни
И растаяли глыбы из льдов.
 

 
Как проникнуть мне в истину вечную?
Где найти кобылицу крылатую,
Что примчит по пути бесконечному
К старцу древнему, бородатому?
 
 
Пусть он станет и богом, и другом.
Разъяснит мне, где правда, где ложь.
На земле ведь все так перепутано…
Бог узрил глупой немощи дрожь.
И вдруг в голове моей, сердце испуганном
Засветился ответ: «Не любя, не поймешь».
 

 
Застыли стрелки на часах.
Бежать устало время.
И растворилось в небесах
Границ и линий бремя.
Раскрылся мир в единстве строгом,
Где звук и цвет слились в одно.
И слышалось дыханье Бога –
Из вечности пришло оно.
 

 
Я счастлива в объятиях ночи.
Умолкли речи, суета.
Луна, смеясь, струится в очи,
Чарует звуков немота.
 
 
Я жду заветное мгновение,
Оно пленяет и страшит.
И вот приходит вдохновение –
И сердце с Богом говорит.
 

 
Я сижу на траве у калины
И смотрю в унесенную даль,
Где уснувшая зелень долины
Источает покой и печаль.
 
 
Мне не надо ни славы, ни злата,
Только б так сидеть до утра
И чтоб месяца яркого сваты
Закричали мне громко: «Ура!».
 

Стихи о животных (иногда шутливые)

 
Мой мягенький котик
Лежит на комоде.
Свернулся кружочком –
К холодной погоде.
 
 
Но только усядусь я в кресло напротив,
Он легкий, как зонтик,
Подхваченный ветром,
Летит метр за метром
Ко мне, милый котик.
 

 
Шарик – маленький блестящий.
Он проказник настоящий.
В парке кружится, как листья,
И кусты трясет за кисти.
 
 
Вот с горки скатился быстро,
Как будто мелькнула искра.
Приветливо громко залаял –
И тут же в тумане растаял.
 
 
Он резвый и шумный,
Игривый и бодрый,
Веселый и умный,
А главное – добрый.
 
 
Мой Шарик, как шарфик,
Обнимет за шею,
И детям замерзшим
Станет теплее.
 

 
У старенькой калитки
В сиреневом саду
Живут друзья улитки,
Что с пеньем не в ладу.
 
 
И в час, когда деревья,
Качаясь на ветру,
Играют на свирели
И радуют листву,
 
 
Друзья с досадным рвеньем
Пищат: «Му-му, му-му».
И птицы с возмущением
Пускаются в бега:
– С улитками мучение!
Не зря у них рога.
 

 
Жил на свете паучок
Очень музыкальный.
Он нашел сухой стручок,
Сделал из него смычок,
Струны сплел хрустальные,
Натянул их на сачок.
Стал играть на скрипочке.
И раздался скрип в сачке:
Напугал он мушек, мошек.
Как рассыпанный горошек,
Разбежались по кустам
Сто господ и горстка дам.
Все – любители сонат
Недовольны и жужжат.
 
 
Многоногий, многорукий
Стал букашек утешать
И ошибки исправлять.
Побежал искать смычок –
Для каждой руки
И даже для ног.
У ежа он взял иголки:
– Чудные смычки! Радуйтесь жучки!
Заиграл во все шесть рук.
Звук теперь стал очень колкий,
Не избавил мух от мук.
 
 
Но паук сновал по струнам
И в ушах звенел, трещал,
До тех пор пока все струны
Он совсем не залатал.
 

 
Этот скромный апельсинчик
Отдавил слону мизинчик
И так сильно испугался,
Что на долечки распался.
 
 
Слон от страха онемел,
Даже хвост его вспотел.
Хорошо, что хоть не съел
Этот апельсинчик
У слона на той ноге
Маленький мизинчик.
 

 
Дикопес и дикобраз
Взбудоражили весь класс.
Дико пес завыл под партой.
Дикобраз залез на карту.
– Это что же вы, друзья?
Безобразничать нельзя!
– Мы пришли не безобразить.
А хотели вам сказать:
«Дикопес и дикобраз –
Дикообразные и безобразные,
Но безопасные и безотказные,
И очень любят вас».
 

 
Румяная Зима
В Америке бродила
Она была щедра:
Снежинки всем дарила.
Она была добра,
Пока не наступила
На пятки крокодилу.
 
 
Зубастый разъярился
И в Зимушку вцепился.
– Как смеет эта фея
Гулять, где ей не место:
Где Крокодил с невестой
На пляже отдыхает
И пепси распивает!
 
 
Зима рассвирепела,
Метелью закипела
– Зубастый – не указка.
Сажусь в свои салазки
И еду без подсказки,
Куда укажут глазки.
 
 
А глупым крокодилам,
И страшным львам-громилам,
И даже кискам милым
Придется подчиниться.
 
 
А то, как дунут ветры,
Как вьюга закружится…
И в этой карусели
Погибнут люди, звери.
 
 
– Ну, ладно, извините,
Гуляйте, где хотите, –
Сказал зубастый мирно
И встал по стойке «смирно».
 
 
Зима угомонилась,
С Америкой простилась
И, сев в свои салазки,
Взмахнув крылом, как в сказке,
Исчезла: удалилась,
Спеша в другие страны,
Края и города.
Она была добра.
 

 
Однажды толстенный шмель
Уселся степенно на мель.
Сидел, размышлял, где найти ему мель.
Все думал, пыхтел и даже вспотел
Глупый, как мель, шмель.
 

 
Попугалка попугала попугая и сказала, улетая,
– А теперь, попугай,
Ты меня попугай.
 

Стихи на французском языке Poésies

 
Le ciel flotte sur les ailes des nuages.
En roi il observe la danse des oiseaux,
Il admire la beauté de leurs plumages
Souples et fins comme des roseaux.
Ses rêves-oiseaux subtils
Paraissent des jouets inutiles
Voguant sur les vagues de l’éternité
A la recherche de leur identité.
 

 
La mort souriante nous embrasse.
Main dans la main elle nous emmène
Comme les aveugles, perdus dans l’impasse,
Et ôte les bandeaux qui nous gênent.
 
 
La mère douce, tendre et dévouée,
Caresse ses petits avec la bouche noire
En les poussant vers un monde parfait
Où règne le Dieu du vrai savoir.
 

 
Vous avez ouvert la porte de mon coeur.
La prisonnière en est sortie avec ardeur,
Le seuil macabre de la peur est franchi.
Mon essence illimitée est libérée,
Je ne suis plus seule, ni isolée.
Mon cœur fleurit, il n’est plus sourd,
Il étincelle d’un fol amour.
 

 
Un tout petit oiselet
Est tombé d’un nid penché,
Il ne savait pas voler.
La seule chose qui puisse l’aider
Ce n’était que sa pureté
Qui était si luisante,
Claire, légère et transparente
Qu’une lumière céleste dormante
S’est réveillée en l’admirant.
Et les bras très longs des astres
Ont prévenu un grand désastre
Soutenant le petit en l’air.
L’oiselet devenu leur frère
Donne aux autres sa pure lumière.
 

 
Le printemps, c’est déjà le beau temps.
Même s’il pleut, c’est un jeu (…)
Au printemps le ciel est bleu.
La nature est belle, elle rit.
Et les gouttes de pluie
Sont les larmes de rire du printemps.
 

Стихи для детей на французском языке
Poésies pour les enfants

 
J’aime l’hiver et son cortège (…)
Monsieur Froid et madame Neige.
Je patine, je glisse, je crie:
«Bonjour le vent, mon ami!»
 
 
Les flocons de neige dansent en rond,
Le vent et moi les admirons.
L’hiver est beau et joyeux,
Le vent et moi nous sommes heureux.
 

 
Mon éléphant est gros et grand,
Il est joyeux comme un enfant.
Il danse une valse dans mon assiette,
Je ne suis pas du tout inquiète.
Il peut jouer n’importe où Je permets tout à mon joujou.
 

 
Mon ami Bouleboulèque
Est gros comme une pastèque.
Il est absolument rond,
Il saute comme un ballon.
Il n’a ni cou ni pieds ni mains,
Mais c’est un joujou humain.
Bouleboulèque est généreux,
Il est bon et audacieux.
J’apprécie ses qualités,
Mais surtout j’aime sa gaité.
 

Статьи о психологии творчества

Психология творчества в работах В. В. Розанова

Выдающийся русский мыслитель В. В. Розанов, характеризуемый М. Горьким как «самый интересный человек русской современности», во многих своих произведениях обращался к анализу творческого процесса великих деятелей культуры и науки. Одно из направлений его мысли, важной для психологии, было связано с проблемой самовыражения творческой личности. Изучение данной области является, на наш взгляд, необходимым для проникновения в суть и механизмы творческого процесса.

В. В. Розанов считал, что личность творца (его личностные черты, личностный опыт) тесно переплетена с творческой деятельностью, с созданными произведениями. «Литературное и личное до такой степени слилось, что для меня не было „литературы“, а было „мое дело“, и даже литература вовсе исчезла вне «отношения к моему делу». Личное перелилось в универсальное» (Розанов, 1989, с. 485–486). В. В. Розанов утверждал, что авторы в сочинениях выражают свои субъективные ощущения, переживания, мировосприятие («субъективную уверенность») в обобщенной и повелительной форме: «Что же делать, если Дарвин „субъективно чувствовал“ происхождение свое от шимпанзе: он так и писал» (там же, с. 360). Более того, определяя сущность литературной деятельности, В. В. Розанов связывал ее с потребностью человека отразить и выразить себя, «невидимые движения души», «паутинки быта», «вздохи, последнее уловимое». Он считал, что главное в творчестве литератора связано не столько с творческой фантазией и вымыслом, сколько с потребностью «сказать сердце» (там же, с. 334). Он отмечал, что в его книги положены душа и мозг.

Таким образом, В. В. Розанов подчеркивал значение мотивации творческого самовыражения, являющейся, по нашему мнению, основной пружиной творческого процесса. Мотивация самоактуализации представляет собой, на наш взгляд, один из аспектов творческой мотивации. Другие ее составляющие связаны с радостными чувствами, вызываемыми процессом творчества, поглощенностью творчеством и бескорыстием творческой деятельности.

Отметим, что В. В. Розанов выделял разные составляющие творческой мотивации, например, внутреннюю потребность в творческой деятельности. Он писал: «Литературу я чувствую как „мой дом“. Никакого представления, что я „должен“ что-нибудь в ней, что от меня чего-то ожидают» (там же, с. 334). В. В. Розанов также говорил о наслаждении и поглощенности творчеством, бескорыстии: «Вся жизнь моя была тяжела… Одно утешение было в писательстве. Вот отчего я постоянно писал» (там же, с. 477).

Анализируя творчество В. С. Соловьева, В. В. Розанов трактовал «демонические явления», описанные знаменитым мыслителем в его произведениях («Черти морские меня полюбили» и пр.), как отражение его внутренней сущности. «Он весь был блестящий, холодный, стальной (поразительный стальной смех у него, – кажется, Толстой выразился: ужасный смех Соловьева)… Может быть, в нем было «божественное» (как он претендовал) или – по моему определению – глубоко демоническое, именно преисподнее: но ничего или очень мало в нем было человеческого», – характеризовал В. С. Соловьева В. В. Розанов (Николюкин, 2001, с. 178).

В. В. Розанов полагал, что В. С. Соловьев в своем творчестве не смог достичь полного самовыражения из-за гордыни: «Загадочна и глубока его тоска; то, о чем он молчал. А слова, написанное – все самая обыкновенная журналистика… Он нес перед собой свою гордость. И она была – ничто. Лучшее в себе (грусть) – он о ней промолчал» (Николюкин, 2001, с. 154). Стремление художника к самовыражению – направляющий вектор всего творческого процесса, и В. С. Соловьев не мог этого избежать. Он пытался излить свои чувства и мысли, прибегая к поэтическому жанру. Розанов отмечал, что Соловьев писал стихи, потому что «в отчетливой прозе не мог всего себя выразить» (Розанов, 1900).

В. В. Розанов представил подробный психологический анализ творческого процесса одного из самых загадочных писателей России – Н. В. Гоголя.

Характеризуя Гоголя, С. Т. Аксаков писал: «Его знали мы с 17 лет, со всеми в доме он был на „ты“ – но знаем ли мы сколько-нибудь его? Нисколько» (цит. по: Розанов, 1989, с. 263). Биографы Н. В. Гоголя единогласно подчеркивали, что он был мочалив и загадочен, как могила. Многое в творческом наследии Н. В. Гоголя не нашло всеобъемлющего понимания ни у критиков, ни у читателей, и это во многом обусловлено тем, что великий писатель оставался загадкой для себя самого, обладая многогранной, противоречивой, невероятно чувствительной натурой.

По мнению В. В. Розанова, «Гоголь принадлежал к тем редким мятущимся и странным натурам, которые и сами от себя не имеют ключа» (Розанов, 1989, с. 278); «…он всею своею биографией говорил: „Мне трудно“. А что такое „трудно“ и в чем трудно – не умел и, вероятнее всего, не в силах был объяснить. „Темно во мне, и сам в себе дна не вижу, вам около меня грозно, а мне с собою страшно“… но ничего более ясного» (там же, с. 279). В «Авторской исповеди» Н. В. Гоголь сознавался, что его сочинения представляли вехи внутренней борьбы с собой, были связаны с попыткой улучшить себя.

Великий русский писатель, околдованный загадочной противоречивостью собственной природы, стремился в своем творчестве к самоочищению и самовыражению, но, по мнению В. В. Розанова, не достигал этого.

Н. В. Гоголь не славился большим самообладанием. Впечатлительный и подверженный влияниям (например, А. С. Пушкина, священника Матвея Ржевского), он предстает в то же время как непоколебимый в своих взглядах, могущественный человек. Скрытный и насмешливый, он способен проявлять слабость и искать опоры у других людей («Выбранные места из переписки с друзьями»). В. В. Розанов писал, что Н. В. Гоголь представлялся ему человеком, которого мучают бесы, и «был похож на… „ящик Пандоры“ с запертыми в нем самом противоположными ветрами. Он вечно боится что-то „выпустить“ из себя, таится, хитрит, не говорит о себе всего другим; и вместе с тем в этих других ищет опоры против кого же, если не против себя» (Розанов, 1989, с. 278). Этот внешне умеренный и благоразумный человек вечно кается, непонятно в чем. «Мы ничего о нем существенного не знаем: существенное – в его загробных почти странствованиях, в сомнамбулических видениях, в неисповедимой организации его души…» (там же, с. 265).

Как столь сложная, противоречивая загадочная натура писателя отразилась в его произведениях?

В. В. Розанов отмечал, что с одной стороны, Н. В. Гоголь был безмерно искренен в своих сочинениях, в них ощущаются его неподдельный смех и слезы, непритворная любовь и жалость к человеку. Личность автора находит отражение в лирических отступлениях, запечатлевших плач художника над своей душой. С другой стороны, следуя за ходом мысли В. В. Розанова, можно говорить о том, что такие личностные черты Н. В. Гоголя, как скрытность и притворство, отгороженность от окружающего мира, сказались на изображении действительности в его произведениях. Фактически он не передавал в своих книгах реальную жизнь в ее развитии и движении. Сам Н. В. Гоголь всячески избегал действительных контактов с нею, «он чудился ее, съеживался, уходил от нее, как уходили от холода его чиновники „в свои поношенные капоты“, в странный мир болезненного воображения» (там же, с. 173). Он жил, переполненный образами своих героев, тяготился ими и пытался освободиться от них, населяя книги многочисленными статичными, восковыми фигурами персонажей, лишенных развития характера, чувств и страстей, отражая причудливый и одинокий мир собственной души; но силой гения Н. В. Гоголь в своих произведениях смог возвыситься над несовершенством своей личности и достичь необычайной широты обобщения и типизации, живописуя яркие полотна социальной жизни России.

В. В. Розанов исследовал творческий процесс А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. М. Достоевского и др. Своим глубоким проникновением в суть творческой активности человека он внес огромный вклад в развитие психологии творчества.