Текст книги "Неплохо для покойника!"

ГЛАВА 4

Фирма «Антарио» располагалась далеко за городом. Двухэтажное строение, включающее в себя небольшой деревоперерабатывающий завод, столовую для рабочих и помещения для служащих, было выложено из газосиликатного кирпича и выкрашено ядовитой желтой краской. Оконные проемы взирали на мир пластиковыми пакетами с тонированными стеклами, и почти в каждом из них красовался кондиционер. Однако, несмотря на это, внутри помещение выглядело ничуть не лучше, чем снаружи. Камеры слежения по углам коридора и дорогие компьютерные системы вкупе с обшарпанными стенами и ободранными поверхностями столов производили гнетущее впечатление. О чем я и не преминула сказать, едва переступила порог кабинета генерального директора.

– Может быть, мы действительно начали не с того, – хитро улыбнулся мне Алейников, вылезая из-за стола. – Но совет директоров решил марафет оставить на потом.

– Понятно, – глубокомысленно пробормотала я, хотя ровным счетом ничего не понимала в их политике. – Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Вы каждый раз поражаете меня, Анна Михайловна, – с легким смешком качнул головой Алейников. – Это вы хотели встретиться и поговорить со мной…

– Ах, ну да, конечно! – Краска смущения слегка порозовила мои щеки. – Можно присесть?

– Прошу.

Алейников провел меня в глубь кабинета – это единственное место тут, дышащее роскошью, – и усадил в глубокое кожаное кресло, попутно доставая с нижней полки журнального стола выпивку. Я взяла в руки бокал и неожиданно для самой себя спросила:

– Скажите, Тимур Альбертович, а почему вы так самонадеянно вели себя на суде? Настолько были уверены, что уйдете оттуда без наручников?

– Абсолютно! – Он слегка отхлебнул из своего бокала. – Даже если бы вы пошли против закона и вынесли мне обвинительный приговор, я опротестовал бы его в течение десяти дней. И не потому, что считал работу следователя недостаточно выполненной. Тот парень молодец и дело свое знает, но улик, согласитесь, не было.

– А почему? – невольно вырвалось у меня.

– А потому, что вы не имели права судить меня… Да, вам удалось уговорить председателя суда, мотивируя тем, что ваши отношения с погибшим не были зарегистрированы, но вы же сами знаете не хуже меня – это незаконно…

Он сидел в кресле напротив, задумчиво разглядывая меня, и впервые за все прошедшее время я не почувствовала к этому человеку неприязни. Более того, в моей голове вдруг прочно угнездилась мысль, что этому мужчине я могу доверять. Последнее открытие меня насторожило своей скоропалительностью и необоснованностью, и, чтобы вернуть себя на грешную землю, я, прокашлявшись, сказала:

– Мне хотелось сделать вам больно. Очень больно! Так, как вы сделали мне…

– Я этого не делал, – упрямо повторил он.

Бог ты мой! Сколько раз за последнее время я слышала из его уст подобные слова! И каждый раз они рождали в моей душе досаду! Если не он, то кто же?!

Этот вопрос сейчас я снова повторила вслух.

– Не знаю, – озадаченно покрутил он головой. – Но я делаю все, чтобы узнать, и очень вас прошу: будьте осторожны!

– Вы ведь что-то знаете, но скрываете от меня? Ведь так? – неожиданно промелькнула в моей голове догадка. – Почему?!

– Потому что вы для меня прежде всего являетесь олицетворением органа власти, а потом уже всем остальным…

Прикусив губу от неудовольствия, я поднялась и, взяв в руки сумку, двинулась к выходу. Уже у самой двери оглянулась и задала вопрос, который и был целью моего визита:

– Вы были знакомы с моей подругой?

– Эта та шикарная женщина, которая повсюду сопровождала вас?

Признаюсь, при слове «шикарная» в моем сердце что-то тихонько екнуло. Меня вот так никто не называл, потому что я прежде всего была, как он там соизволил выразиться, «олицетворением», а потом уже всем остальным. Черт!

– Д-да, – оборвав ход своих размышлений, поспешила я с ответом. – Антонина…

– Несколько раз пришлось столкнуться с ней по делам бизнеса, и все.

– И все?! – впился в него мой пронзительный взгляд.

– Да, и все. Предвосхищая следующий вопрос, хочу вас успокоить – я не завожу интрижек с замужними дамами.

Мы распрощались, и я пошла к остановке рейсового автобуса, который стоял, приветливо распахнув двери в ожидании пассажиров. Их было мало, учитывая время – середина рабочего дня. Один молодой парень в спецовке да две пожилые тетки с тощими мешками семечек, которых отогнал от проходной сурового вида охранник.

Я уселась на переднее сиденье и сунула руку в сумку. Томик Пушкина был на месте. Достать его сейчас и заняться изучением содержимого я не рискнула. Слишком уж заинтересованным выглядел парень на соседнем сиденье. Поэтому, сложив руки поверх сумки, я принялась рассматривать проплывающий за окном пейзаж. От Алейникова я отправилась прямиком к Валентине, в офис моей Тоньки.

* * *

Она сидела, склонив белокурую головку над кипой бумаг, испещренных цифирями.

– Добрый день, Валюша, – пропела я ласково, для начала стукнув костяшкой пальца о притолоку. – У вас дверь открыта. Извините, побеспокою…

– Душно… – пояснила она и, настороженно вглядываясь в мое лицо, пригласила: – Проходите.

Я зашла в ее кабинет и плотно прикрыла дверь.

– Присаживайтесь, Анна Михайловна. – Валюша обеспокоенно заерзала на стуле и потянулась к бутылке минералки, которая стояла на краешке стола. – Водички не желаете?

– Нет, нет, спасибо, – поблагодарила я. – Я к вам буквально на несколько минут.

– Слушаю вас. – Она отложила в сторону авторучку, на манер школьницы сложила руки на столе и во все глаза уставилась на меня.

– Валюша, – начала я осторожно. – В прошлую нашу с вами встречу вы сказали, что хорошо запомнили голос мужчины, который звонил Антонине.

– Да, запомнила, – согласно кивнула она.

– А как вы думаете, вы могли бы его узнать?

– Несомненно! – фыркнула она. – Вы знаете, я очень много читала о том, что любовь к нам, женщинам, приходит через слух. Так вот, я думаю, что здесь именно такой случай! Голос неподражаемый!

– Хорошо… Давайте немного послушаем…

С этими словами я достала из своей плетеной сумочки малюсенький портативный магнитофон, который был до сего времени надежно спрятан в томике Пушкина, и, нажав кнопку воспроизведения, представила ее вниманию наш разговор с Алейниковым.

– Это он! – воскликнула Валюша, зардевшись непонятно от чего. – Мне нет необходимости дослушивать все это до конца. Я точно знаю – это он!

– Вы абсолютно уверены? – строго спросила я, выключая магнитофон. – Поймите, это очень важно…

– Я понимаю, насколько это важно, – с легкой тенью раздражения выдохнула хозяйка кабинета. – Но это он!..

– Понятно, – пробормотала я, убирая свою шпионскую технику обратно в сумку. – Спасибо вам большое.

Еще пару минут мы посвятили трепотне о погоде, природе и атмосферных явлениях, и затем я ушла. Уже прощаясь, Валентина, доверительно заглядывая мне в глаза, с придыханием в голосе спросила:

– Я была вам полезной, Анна Михайловна?

– Да, да, очень! – поспешила я с ответом. – Вы мне очень помогли…

Чем конкретно она мне помогла, я затруднилась бы ответить в тот момент даже самой себе. Ну, узнала, что мужчина, названивающий Антонине в течение года, не кто иной, как Алейников. Ну и что? Что дальше-то? Пойти и спросить его, для чего он это делал? Я была почти уверена, что он презрительно рассмеется мне в лицо!

– Ну да ладно, – тихо вымолвила я, выходя на улицу. – Какая-никакая, но зацепка. Это все же лучше, чем ничего.

Перехватив по дороге пару бутербродов и запив их холодным кофе, я пошла блуждать переулками Замоскворецкого микрорайона в поисках покосившейся хибары моего друга. Хибара стояла на месте, но никаких следов ее обитаемости не было и в помине.

– Мишка! – крикнула я, останавливаясь у железной ограды. – Ты дома?

Ответом мне было злобное рычание шелудивого пса. Тот скалил желтые клыки, улегшись на стареньком клетчатом платке у крыльца, и совершенно не проявлял никаких признаков гостеприимства. Порывшись в сумке, я достала остатки бутерброда и решительно рванула на себя калитку.

Половинка сосиски и булочка мгновенно исчезли в пасти ненасытной дворняжки, поумерив ее озлобленность больше чем наполовину.

– Ну и где твой хозяин? – осмелилась я почесать его за ухом. – Если, конечно, он таковым является…

Представить себе Мишку, который был для меня воплощением неорганизованности и безответственности, в роли хозяина какой-либо живности было выше моих сил. Пес уткнулся мне в ладони влажным носом и жалобно заскулил.

– Идем в дом, посмотрим, – предложила я и взяла его за ошейник.

Пес заскулил еще громче и засеменил за мной следом. Скажу честно, этот его скулеж порядком действовал мне на нервы, которым за последний год и так досталось крепко.

– Идем, идем, не бойся, – приободрила я дворнягу и почти силой втащила в темные сенцы. – Если этого разгильдяя нет дома, мы оставим ему записку…

Я рванула дверь в дом, который состоял из темной кухоньки и единственной комнаты с одним окном, и ноги мои будто приросли к полу.

Михаил лежал поперек дивана, уткнувшись лицом в груду тряпья, которое, очевидно, служило ему постельным бельем.

– М-ми-иша! – сипло выдавила я, делая робкий шажок по направлению к дивану. – Что с тобой?!

Ответом мне была тишина. Мысли в голове хаотично завертелись, крутясь вокруг одного страшного и холодного слова – смерть!

– Мишка! – заорала я, пытаясь справиться с охватившим меня ужасом. – Очнись же наконец!

Но он не шевелился. Стараясь не слушать стук своего сердца, я подлетела к дивану и резко повернула Михаила на спину. И почти тут же комнату огласил его богатырский храп. Не помня себя от только что пережитого волнения и облегчения, волной нахлынувшего на меня, я принялась стегать его по щекам, не забывая при этом приговаривать:

– Опять нажрался, поросенок? Я тебе деньги на что давала?

Мишка безвольно мотал головой, пытаясь что-то пробормотать сквозь плотно стиснутые зубы. Наконец у него это получилось, и он с чувством выдохнул, обдав меня стойким запахом перегара:

– Аннушка, душа моя! Ты так меня выручила!

А вот этого ему говорить не стоило. Скрипнув зубами, я бегом вернулась в сенцы, схватила ведро воды и выплеснула его содержимое прямо на наглую физиономию моего приятеля.

– Мерзавец! – с чувством выдала я, присовокупив к этому еще пару словечек из лексикона Антонины.

– Анька! Ты чего?! С ума сошла, что ли?! – Мишка подскочил словно ужаленный и вытаращил мутные глаза, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, а сознание – на происходящем. – В натуре, с ума сошла!

Признаюсь, мое поведение не было корректным по отношению к нему, но оставить безнаказанным очередной его свинский поступок я тоже не могла.

Мишке порядком досталось: я мутузила его, шлепала по щекам, трепала за воротник джинсовки, разражаясь при этом гневной тирадой. Поначалу попытавшись еще возмущаться, он затем как-то сразу сник и почти безвольно стал принимать на свою голову мои тумаки.

– Да, я был не прав! – виновато шмыгнул он носом, когда я выдохлась и плюхнулась на табуретку посередине комнаты. – Я немного выпил…

– Немного?! – повысила я голос.

– Немного больше нормы, – быстро поправился он и, подняв на меня голову, вдруг неожиданно заулыбался: – А ты знаешь, Ань, ради того, чтобы видеть тебя такой, я готов напиваться хоть каждый день.

– Ты не особенно радуйся-то, – предостерегла я его, но любопытство все же взыграло, и я спросила: – Какой – такой?

– Такой живой, импульсивной, темпераментной, – принялся загибать он пальцы. – Скажу честно, такой я вижу тебя впервые!

– Ну и как?

– Такой ты и должна быть! Не замороженной, сухой и чопорной, а именно такой! – изрек мой дружок и неожиданно попросил: – Ань, плесни водички. Только не на голову!

Я принесла ему ковш воды и, отдав в руки, наблюдала, с какой жадностью Мишка припал к его краю.

– Ну надо же! Вроде как век не пил! – подивилась я неуемной жажде приятеля.

– Да! Вкусно. Спасибо! – Он отставил ковшик в сторону и внимательно на меня посмотрел: – А ты чего приперлась-то? Мы же договорились, что встретимся тогда, когда возникнет необходимость.

– А она как раз и возникла, – прозвучал мой ответ, и не без ехидства было добавлено: – А у тебя, полагаю, эта самая необходимость возникла бы нескоро…

Уколов его в очередной раз, я выложила на колени магнитофон и продемонстрировала ему запись, которую с таким вниманием до этого слушала Валентина. Но, в отличие от нее, Михаил прослушал все до конца. Более того, он несколько раз просил перематывать ее обратно и вновь настороженно вслушивался в ничего не значащие фразы.

Когда же, потеряв терпение, я отключила магнитофон и, сунув его обратно в сумку, сердито уставилась на Мишку, тот неожиданно свел брови и сурово спросил:

– Где ты его взяла?

– Чего? – опешила я от неожиданности.

– Магнитофон. Такая техника в магазине не продается…

– Ты чего, Мишка? Всю память пропил? – захлопала я ресницами. – Это же ты его мне подарил! Еще когда в своей фирме трудился! А я его немного усовершенствовала, спрятав в сердцевину книги…

– Может быть, но я что-то не помню. Но не это сейчас важно…

– А что?

Михаил пригладил растрепанные волосы, заправил рубашку под ремень брюк и разразился такой гневной тирадой, что я от неожиданности потеряла дар речи. По его рассуждениям выходило, что я по меньшей мере достойна сурового порицания, ну а по большей – по мне плачет тюрьма…

– Ты это… того! – покрутила я пальчиком у виска. – Говори, да не заговаривайся!

– Анька! – совершенно серьезно начал Мишка. – Мне ни черта это не нравится! Ты судья! И все твои действия должны быть правомерными и не противоречить нашему российскому законодательству!

– Ну, и что дальше? – прервала я его напыщенную речь. – Я уже сегодня слышала, что я являюсь олицетворением и так далее… Нового мне что-нибудь выдай…

– А новое то, что, наверное, зря я согласился во всем этом участвовать.

– Почему?

– Потому! – огрызнулся он и насупился. – Потому что, хочешь ты того или нет, но это твое расследование обязательно толкнет тебя на неблаговидные поступки. Эта запись, кстати, не санкционированная прокурором, тому подтверждение. А тебе эти самые поступки совершать нельзя! В ходе твоего расследования ты обязательно преступишь закон! Пойми ты это!

Я его, конечно же, понимала. Ох, как я его понимала! Но кто захотел понять меня? Кто просыпался вместе со мной в холодном поту, увидев во сне фрагменты своего мужа, на опознание которых меня привезли в морг? Кто вместе со мной бился лбом о стену, пытаясь найти виновника его гибели?

Нет! Конечно же, я не была одинока! Мне помогали, поддерживали, вели расследование. Но все это было в соответствии с «процессуальным порядком», как изволили мне объяснить. И перевернуть этот самый порядок с ног на голову никто не хотел, да и не мог. Мне долго объясняли, терпеливо выслушивали, но дальше этого дело не шло. И препятствием этому был Закон, на страже которого стояла и я…

– Ань, ты слышишь меня? – привстал со своего места обеспокоенный моим задумчивым видом Мишка.

– Слышу… Но отступать не хочу! Потому что я не могу больше с этим жить!

– Но может случиться так, что тебя дисквалифицируют! – попытался он нажать на меня.

– Пусть! – упрямо заявила я.

– И ты все равно ничего не добьешься, – продолжил Мишка.

– Пусть! Но я не буду жить с вечным чувством вины, что не нашла убийцу! Видел бы ты на похоронах глаза его дочери! – Нервы мои наконец не выдержали, и я заплакала. – Не могу больше, Мишка! Просто не могу! Я должна что-то делать!

– А почему именно сейчас? Почему не раньше? В то время, когда шло следствие? – совершенно искренне изумился он.

– Потому, что только сейчас я нашла в себе силы! Потому, что до сих пор была как сомнамбула!

Я еще что-то лопотала сквозь слезы о своем душевном надломе, в котором прожила последние полгода, о том, что только сейчас ощутила в себе силы для того, чтобы жить. А когда Мишка опять попытался что-то толковать мне о профессиональной этике, я послала его к черту.

– В общем, если не хочешь мне помогать, все, ухожу! – выдала я напоследок и в самом деле пошла к выходу.

– Постой, – Мишка ринулся за мной следом, запутался в пододеяльнике и грохнулся на пол. – Ох! Все из-за тебя! Никогда не думал, что ты такая взбалмошная баба!

Пожалев бедного Мишку, который вкупе с похмельем еще и больно ударился локтями, я вновь уселась на табуретку и выжидательно уставилась на него. Он попыхтел, посопел, бросив пару укоризненных взглядов в мою сторону, и, наконец, изрек:

– Не думаю, что этот самый Алейников и есть любовник твоей Антонины.

– Почему?

– Потому! – огрызнулся он, потирая ушибленные места. – Скажем, интуиция! Но я не могу не согласиться, что во всем этом что-то есть.

– Что?! – уцепилась я за ту неопределенность.

– Пока не знаю. Но печенкой чувствую, что танцевать нужно именно с этого места. Все как-то здесь непонятно. Взять хотя бы фирму этого Алейникова: фасад – убожество, а пакетные окна по триста баксов каждое, у столов – ножки подламываются, а по углам камеры слежения… Спрашивается – зачем все это?

– Зачем? – Хотите верьте, хотите нет, но когда Мишка начинал вот так рассуждать, я млела.

– Чего-то он боится… Вопрос – чего? Я наводил справки: дела у него идут нормально, никаких косяков нет, налоги платят исправно…

– Тогда что? – от волнения у меня пересохло в горле.

– Будем искать, – убежденно заявил Мишка.

– Кстати, Миша, а откуда ты все это?..

– А ты думаешь, раз Миша слегка выпил… – Здесь я не удержалась и закашлялась, он же, нисколько не смутившись, продолжил: – Раз я слегка выпил, значит, все… Дело пропащее… Нет, милая! Миша дело свое знает. Моя агентура, а у меня целая сеть, уже работает в этом направлении. Причем не только в этом городе…

– Ну ты даешь! – не удержалась я от восхищенного возгласа.

– Попутно ведется наблюдение за несчастным супругом, безвременно брошенным неверной супругой…

– И как он там?

– Есть кое-какие наводочки, но пока буду молчать, а то тебя швырнет в эту сторону: начнешь его телефонные разговоры прослушивать, следить за ним… А мужик, может быть, и вовсе ни при чем. Хотя, признаюсь, ведет себя довольно странно…

Странность, как выяснилось, заключалась в том, что Виктор совсем перестал пить. Мне-то это странным не казалось, отнюдь, но не моему другу Мишке.

– Ты совершенно не знаешь мужчин! – смерил он меня презрительным взглядом. – Мужик ведь, если он любитель выпить, с горя что начинает делать? Молчишь? Он запивает, милочка! А этот бросил! Причем даже пива не употребляет…

Следующей странностью оказалось нежелание Виктора отвечать на телефонные звонки. Причем Михаилу доподлинно было известно, что хозяин дома.

– Я названивал ему весь день! – продолжал он. – Но, кроме автоответчика, – хочу заметить, что он стер запись с голосом Антонины, – так вот, кроме автоответчика – ничего!

– Почему он это делает? – недоуменно покачала я головой.

– Этим я как раз и занимаюсь, – авторитетно заявил Михаил. – Я пытаюсь понять, для чего ему это нужно.

– И как ты это пытаешься понять? – иронично приподнялась моя бровь. – Лежа на диване в полуобморочном состоянии?

– Да-а-а! – укоризненно протянул мой друг. – Следователь из тебя – ни к черту! Может быть, как юрист и арбитр ты чего-то и стоишь, но Пинкертон из тебя, Аннушка, не выйдет!

– Почему это? – совершенно искренне изумилась я и почти тут же пожалела об этом, потому что Михаил пустился в долгие и нудные объяснения о том, как происходит процесс дознания.

Бог ты мой! Окончив восемь лет назад институт, проработав три года в адвокатуре, а затем год в суде, я, оказывается, и не знала, что для успешного расследования любого запутанного дела просто необходимо время от времени крепко напиваться!

Михаил так искренне убеждал меня в этом, так отстаивал свою правоту, приводя множество примеров из мировой практики и своей жизни, что я всерьез засомневалась в правильности моего обучения в вузе.

– И до чего же ты додумался, лежа поперек дивана? – уже почти без ехидства спросила я.

– Пока я не хочу обнародовать свои рассуждения, – с важным видом выдал мне Михаил. – Но хочу обещать, в обмен на твое обещание не соваться не в свое дело, что через день-другой у тебя будет кое-какая информация. А сейчас ступай, а я продолжу…

– Что? Мыслительный процесс? Или то, что ему способствует? – прозвучал мой вопрос, может быть, слишком сурово. – Смотри у меня, Мишка! Ох, смотри!

Тот приложил правую руку к сердцу, уставился на меня василькового цвета глазами и торжественно поклялся спиртного больше не принимать и в связях, его порочащих, не состоять. Уже провожая меня на улицу, он как бы мимоходом обронил, что на вечер у него назначена встреча, на которую он возлагает особые надежды. Уйдя от расспросов, Михаил галантно склонился к моей руке и, облобызав ее всю от мизинца до большого пальца, наговорил мне кучу комплиментов.

– Счастливо тебе, Аннушка, – мягко подтолкнул он меня к калитке. – Завтра я у тебя. Будь умницей и сиди дома!

Пропустив его последние слова мимо ушей, вечером того же дня я сидела в своей спальне перед зеркалом и тщательнейшим образом подводила глаза. Вообще-то я редко пользуюсь косметикой. Тимур всегда говорил, что моя внешность и без того яркая, чтобы приглушать ее красоту нелепым малеванием. Но сегодня мне захотелось этого как никогда.

– Черт! – выругалась я, мазнув не в том месте жидкой подводкой. – Во всем нужна практика…

Мои старания не пропали даром. Без ложной скромности могу сказать, что выглядела я в тот вечер сногсшибательно. Длинные черные волосы тяжелыми волнами лежали на моих оголенных плечах. В глубоком разрезе лилового платья, облепившего меня как вторая кожа, были видны ноги – от щиколотки до самого верха ажурных чулок.

Это платье мне подарила Антонина. Надевала я его всего лишь раз, и то не выходя из дома, поскольку это был наш с Тимуром семейный ужин. Помню, увидев меня в нем, он не смог скрыть восхищения и почти тут же из этого самого наряда высвободил…

Сегодня я собиралась сразить наповал совсем другого мужчину. Но не с целью обольщения – думать об этом было бы слишком кощунственно, – а с целью попытки проникнуть за тяжелый занавес его жизни, сотканный из множества тайн и загадок.