Текст книги "Единственная моя"

Глава 7

В доме сталинской постройки в отдельной квартире жила та самая девчонка, которая вдруг стала его головной болью. Его заказом, за который никто не станет ему платить.

Такую работу он не любил. Считал халтурой. Потому и не торопился.

Дома ее не было, потому что машины во дворе не оказалось. Хотя на машине мог уехать ее муж, жених, брат или сват. Он же ничего толком о ней не знает. Кто она, с кем она?

Да и не стал бы никогда узнавать, если бы не просьба, высказанная по телефону приказным тоном и с неприкрытой угрозой.

Но он все равно торопиться не станет. Так, из чистой вредности, а не потому, что ему девчонку вдруг жалко стало.

Ему вообще никого не было жалко. Никого, кроме бабки, на которую его родители спихнули свое чадо – его то есть – еще в раннем полугодовалом возрасте да так и не вспомнили ни разу. Не помогали ни словом, ни делом, ни рублем никогда.

Бабка, как могла, растила его, никогда ему ничего не запрещала. Она просто убеждала его, и он понимал.

– Мне-то что, ступай играть, – пожимала она покатыми полными плечами, обтянутыми ситцевым халатом, латаным-перелатаным сотню раз. – Только потом не ной, что на жопе заплатка у тебя и тебе совестно в школу с заплатанной жопой ходить. Мне-то что, я зашью…

Он оставался дома. Бабка была довольна. Он через день-другой отходил и оставался доволен тоже. Своей рассудительностью, сдержанностью, вежливостью. Не сорвался же, не накричал, не нагрубил. Выслушал, подумал и… согласился.

В самом деле, ходить в школу с дыркой на рукаве или брючине как-то не очень. А покупать ему три раза в год новую одежду она не могла. Денег лишних не было. Он быстро вырастал из всего, каждый год к первому сентября и так весь гардероб приходилось обновлять. Какие уж тут лыжи и горки! Да еще поесть любил. Тут бабка не скупилась. Кормила его вкусно и сытно.

– Еще голодать станем! – фыркала она, накручивая на старой мясорубке горы мясного и рыбного фарша. – Прошли те времена, когда желуди ели. Ты глянь, какой у меня справный растешь с котлеток моих да голубцов! Вырастешь – все девки станут твоими. Летом вот поедем в деревню, там на парном молоке еще сантиметров на десять вымахаешь!

Ездить в деревню он очень любил. Там ему позволялось все: купаться в речке и загорать часами, гонять в ночное лошадей, ходить в лес за грибами, а то и просто так, побродить. Никто за ним не следил, считая его очень умным и самостоятельным. Никто не заставлял полоть грядки.

– Пусть хоть лето погоняет, – вздыхала бабка, с оханьем распрямляя спину возле смородинового куста. – И так дома у окна все время сидит да книжки свои читает. Пусть погоняет…

Он гонял. В старых портках и рубахе, подаренных кем-то из соседей. Зачастую босиком, а после дождя в старых сандалиях. Сам себе напоминал переростка Нахаленка из рассказа Шолохова, но нисколько по этому поводу не переживал, даже нравилось. И всегда с замиранием сердца следил за временем, стоило наступить августу.

Летняя нега подходила к концу, торопя наступление скучных будней. А что будет дальше? Будет ли у них с бабкой на двоих еще такое бесшабашное счастливое лето?

– Вот дождусь тебя с армии, тогда и помру, – сказала она как-то, перепугав его очередным сердечным приступом до полусмерти. – Щас мне помирать нельзя. Один ты… Пропадешь…

Как сказала, так и сделала. Проводила в армию. Исправно каждый месяц отправляла ему посылки с сухарями с маком и баранками. Однажды аж приехала, скопив на дорогу и подарки денег.

– Сил нет, как соскучилась, – призналась она. – Но ты не переживай, дождусь я тебя. Я так приехала, не прощаться.

Дождалась его и через пару месяцев тихо померла в своей постели.

Он сильно переживал, очень сильно. Пробовал запить, не вышло. Организм у него оказался не приспособленным к алкоголю. Начал работать, но тоже не пошло. Что-то после пробовал покупать и перепродавать, в долги только влез. Все не то и не так шло у него без бабки. Никак не получалось у него себя найти. А потом вдруг…

День тот он хорошо помнил и будет помнить всегда. С того дня началась его карьера. Кто-то назовет ее преступной, кто-то постыдной, он считал, что не хуже многих прочих.

Чем, к примеру, лучше его неумелый хирург, отправивший на тот свет дюжину людей, на него уповающих как на бога, а? Или химик-фармацевт какой-нибудь?

Сидит себе, сволочь такая, в лаборатории. Капает из пробирки в пробирку дрянь всякую, создает лекарства. Запускает в производство, премию получает, общественное признание, ученые степени. И вдруг лет эдак через пять-шесть оказывается, что в расчетах умник этот допустил ошибочку небольшую. Так, крохотный такой просчет. Ну и что с того, что многим этот крохотный просчет боком вышел, подумаешь! Похандрили, да и померли потом с лекарства этого несколько сотен человек, так и не поняв, отчего померли. Это же сущий пустяк в масштабах страны. Да и докажи попробуй, что именно с этого лекарства человек загнулся со временем.

А он что? Он таким количеством убиенных похвастать не может. Женщин и детей не трогал никогда. Спортсменов, кстати, тоже. Уважал их потому что. А тех, кто стал его работой, уважать было не за что. По ним либо тюрьма, либо его пуля плакала. И он их не жалел.

Неужели теперь придется принцип свой нарушить и девку эту ликвидировать? Или пожалеть ее?

Да он вообще-то никого не жалел после смерти бабки. Некого было ему жалеть, потому что он жил один…

Девчонка подъехала к дому почти в восемь вечера. По-дурацки, наискосок, поставила машину на стоянке. Выбралась наружу, достала из машины сумку, журнал какой-то и, с трудом волоча ноги, поплелась к своему подъезду. Выглядела она очень уставшей.

Или подавленной? Или заболевшей?

Нет, если бы заболела, то курточку меховую застегнула бы, а она у нее нараспашку. И голова не покрыта. Скорее расстроена чем-то, даже по сторонам не смотрит. Про то, что машину на сигнализацию не поставила, вспомнила почти у самого подъезда. Обернулась, дернула пальчиками по брелоку и тут же уронила и брелок, и журнал свой, и сумку.

Конечно, не сама она это все уронила. Он помог, будто бы столкнувшись с ней случайно. Кинулся все подбирать с занесенного снегом подъездного крыльца, хорошо свет был, а то пришлось бы по локоть в снегу возиться, забормотал извинения.

– Пустое, – бесцветным голосом отозвалась она, кивая в знак благодарности.

– А журнал-то, девушка!

Он сверлил ее спину внимательным взглядом, не понимая, почему она все подобрала, а журнал оставила лежать в снегу.

– Пускай валяется, – дернула она плечами и тут же забегала пальцем по кнопкам домофона.

– Как же так? – попытался он разыграть недоумение, поднял журнал, начал листать.

И вот тут-то!..

Это вышло как-то у них одновременно. В тот момент, когда он наткнулся на крупную фотографию мужика, ставшего теперь уже его отработанным заказом, она обернулась и сделала шаг к нему.

– Знаете его?! – вдруг спросила она со зловещим присвистом в голосе.

– Кого?

Задергалась у него щека или показалось? Обычно, когда он так вот нервничал, как сейчас, щека у него всегда дергалась, а за ухом при этом покалывало. Покалывание он ощущал, а вот щека, кажется, к воротнику меховому пристыла от мороза и от нелепости ситуации.

Предупреждали ведь его, что девчонка эта проблемная. Не поверил? А она вот теперь пальцем тычет в знакомую морду и вопросы задает такие, что от них не то что за ухом – во всех местах колотье может начаться.

– Вот эту сволочь знаете?! – снова прицепилась она к нему с вопросом.

– Нет, а должен? – Он улыбнулся ей одними губами.

– Ну как же! Он уважаемый бизнесмен и депутат вроде бы… Известное лицо в городе! – Она вдруг странно хихикнула, тряхнула длинными волосами, поправила их рукой удивительно бесшабашным жестом. – Его многие знают.

– Нет, незнаком.

Надо было уходить. Хоть он и в гриме, как всегда, и родная бабка его не узнала бы, но уходить надо было. Случайная будто бы встреча затягивалась, это было нехорошо. Это было не по правилам.

– И я незнакома, представляете! – Ее веселость пошла по нарастающей, но была какой-то истеричной. – Думала, что это Саша, а он оказался Володей!

– Как это?

Он ничего не понял, но насторожился тут же.

– И в воскресенье его убили почти на моих глазах, представляете! – продолжала она куражиться. – Я торчала в пробке, а он вот сидел в своей машине прямо передо мной. И его там убили!

– Да вы что?! – ахнул он.

Теперь точно уходить не стоило. Теперь нужно было дослушать до конца, а потом либо сделать свою работу, либо…

– Да! Представляете?!

– С трудом, – признался он, и не соврал.

Он ведь не видел себя в работе со стороны, не так ли?

– Да, а со мной вот такое приключилось. – Она погасила смех и вдруг со злостью зашвырнула журнал в снег, подальше. – Гад! Все из-за него!!! Он мне целых три года врал, а меня теперь могут из-за него убить!

– Вас-то за что? – будто бы не понял он, хотя понимал, как никто, необходимость ее устранения.

Придется сделать исключение, точно придется.

– Так я свидетель убийства! – округлила она полубезумные глаза. – Я хоть и не видела киллера в лицо, но ведь он об этом не знает! И теперь, может, караулит меня… А может… Может, вы он и есть?

Он даже не нашелся что ей ответить. Случись у него в этот момент при себе оружие, вряд ли бы он выстрелил. Он так растерялся, даже обиделся, если честно.

Никто никогда его не вычислял. Он умело гримировался, умело пользовался париками, подкрашивал, когда надо было, брови, отращивал усы, приклеивал бороды. Он всегда так путал следы, что сам себя порой не узнавал.

А эта девчонка его вычислила! На раз вычислила! Хотя сама об этом даже не подозревает.

Она все хохотала, набирая подъездный код, когда он очень грубо крикнул ей в спину:

– Сумасшедшая!!!

Смех оборвался. Она оглянулась. Под козырьком подъезда не было видно отчетливо ее лица, вместо глаз зияли две черные дыры, и это выглядело жутковато. Даже он поежился.

– Может, вы и правы, – произнесла девчонка как будто через силу и через мгновение скрылась за тяжелой металлической дверью.

Он не успел поймать дверь за ручку. Виной всему была ее поспешность, его растерянность и нерасторопность. А почему так получилось? Потому что она ввела его своей неординарной откровенностью в ступор? Или потому, что он теряет навыки?

Предупреждали же его, что девчонка проб-лемная, не поверил. Что теперь делать с ней? По идее, она просто напрашивалась на то, чтобы ее ликвидировали, а с другой стороны…

Лица киллера она не видела, она сама призналась. Но нападения его опасается. И в каждом мужчине, который с ней рядом оказался, видит возможного убийцу. Это плохо или хорошо?

Для нее, пожалуй, плохо, так недолго и в самом деле с ума сойти.

Для него – без разницы. Она его не видела и сегодня не узнала. Можно и ликвидировать, а можно и повременить. Забавная она какая-то.

Так, минуточку…

А что она болтала про этого Сырникова? Что он жил с ней три года под другим именем? Это когда же он с ней успел пожить? Как находил на все время?

Вопрос, конечно, очень интересный. И ответ на него неплохо было бы получить. А кто ответит?..

Глава 8

Дима проклинал себя за то, что не выдержал вчера и позвонил вечером Шурочке.

На что он, собственно, надеялся? Что она помнит его, что любит до сих пор, если вообще любила когда-то? Что обрадуется, услыхав от него бесподобную новость?

– Ну и что, Димочка? – удивленно воскликнула Шурочка милым, славным голоском, без которого он, оказывается, скучал. – Ты только за этим звонишь мне?

– Да, – признался он честно, уловил сдавленный гнев в ее вздохе и поспешил оправдаться: – То есть нет, конечно, нет, Сашенька! Я скучал все это время. Думал, как все можно исправить, и…

– И надумал! – фыркнула она, сразу сделавшись незнакомой и чужой. – Только теперь?!

– Ну да.

– А сколько времени прошло, Дима?! Ты помнишь об этом?

– Времени? Ну… Я не засекал, – соврал он, прекрасно помня, когда они расстались. – Просто мне плохо без тебя, Саш. Очень плохо. Я много думал. И решил сделать так, как ты тогда хотела.

– То есть спустя столько времени ты решился наконец бросить свою работу? Я правильно поняла? – уточнила умненькая вдумчивая Шурочка.

– Правильно.

– Ага! Тебя наконец допекли твои начальники или преступники и ты решил, что все – хватит! – с насмешкой, нараспев продекламировала Шурочка, снова став неузнаваемой. – И тут вдруг вспомнил обо мне. А не позвонить ли, решил? Не напомнить ли о себе? Вдруг место подле нее еще свободно и не придется бегать в поисках новой девушки, окучивать ее потом, привыкать к ней. Хлопотно это. Так ведь, Бойцов?

– Зачем ты так? – прикусил он губу.

Отчасти, конечно, Шурочка была права. Искать новую пассию Бойцову жутко не хотелось. Кто знает, как с ней пойдет. А с этой девушкой все известно: что любит, отчего нервничает, чего хочет. И внешность ее ему всегда нравилась.

– Самонадеянная ты дрянь, Бойцов! – свирепым, совсем не ее, голосом отозвалась Шурочка после молчания. – Ты даже не поинтересовался у меня: а свободна ли я?

– А свободна ли ты? – игриво подхватил он, почему-то уверенный в ее положительном ответе.

– А я вышла замуж, Бойцов! Месяц уже, как замужем! И муж у меня великолепный, внимательный, любящий человек!

– Ну, через месяц после свадьбы каким же он еще может быть? – съязвил Бойцов и ухмыльнулся с досады. – Он еще медовый у вас, месяц этот. Ладно, извини, что побеспокоил. Счастья тебе…

Рапорт об увольнении он разорвал утром.

Вечером, после своего необдуманного звонка бывшей возлюбленной, он не осмелился. В конце концов, его решение непоколебимо и не может зависеть от чьих-то капризов, не так ли? И он оставил написанный им рапорт лежать на обеденном столе в кухне. Завалился спать и уснул почти сразу, невзирая на то, что расстроился.

Надо же, почему это ему не пришло в голову, что Шурочка может выйти замуж? В самом деле считал, что, кроме него, она никого уже не полюбит? Или все дело в том, что у него не было времени об этом задуматься? Написал рапорт, тут же развеселился, подумал, а кого еще он может осчастливить своим решением, вспомнил о ней, позвонил. И…

Рапорт он порвал утром. Когда после душа и бритья, шаркая шлепанцами по полу, ввалился в кухню и увидал лежащий на столе лист бумаги с ровными рядами букв, то тут же ухватил его пятерней, скомкал, потом, подумав, распрямил и, порвав на очень мелкие клочки, выкинул в мусорное ведро.

Не нужно никому его свободное время, от недостатка которого он вчера к вечеру почти задыхался. Не нужно его ни хорошее – если бы он уволился, ни плохое – если бы он остался работать на прежнем месте, настроение. Он и сам никому не нужен.

Шурочка вон замуж вышла. Уже месяц как живет счастливо. А он…

А он, черт возьми, сейчас сварит себе кофе, разогреет вчерашние макароны, позавтракает и отправится на работу. Где ему снова начнут тыкать в морду сводками, где станут материть за ничегонеделанье и отсутствие результатов по расследованию убийства Сырникова.

Он вытерпит, он сильный!

А ближе к вечеру он возьмет и позвонит своей двоюродной сестре Соньке. И согласится принять одно из десяти тысяч ее приглашений на их девичью вечеринку. Ей же не терпелось познакомить его с кем-нибудь из своих подруг? Не терпелось. А почему нет? Сонька ему плохого не пожелает. Вернее, плохую. Она уж познакомит так познакомит.

Так, а чего это, собственно, до вечера терпеть? Почему не позвонить прямо сейчас и не дать ей целый день на разработку плана по уничтожению его холостяцкого статуса?

– Сонь, привет.

– Опа!!! Привет! – обрадовалась сестра, но тут же насторожилась: – Чего это ты звонишь, Бойцов? Случилось что-то?

– Почему это непременно что-то должно случиться? – поморщился он, с трудом пережевывая пересохшие на сковороде макароны. – Я что, просто так не могу позвонить своей любимой сестре?

– Можешь, – вздохнула она. – Но не звонишь. Последний раз ты звонил мне, когда потянул щиколотку и тебе нужна была сиделка, в роли которой я и пребывала две с половиной недели. Что на этот раз, Дим?

– Ничего.

Тарелку с макаронами он отодвинул, ну не лез вчерашний ужин ему в глотку, хоть убей. Кофе тоже так себе получился. Рано с огня снял, все боялся, что убежит, вот и поторопился.

– Точно ничего?

– Да точно.

– А чего звонишь тогда? – с облегчением перевела дух Соня. – Неужели соскучился?

– Ну и соскучился и… Сонь, помнишь, ты мне подружку свою все сватала? – сказал Бойцов. – Не вышла там замуж твоя Надежда?

– Замуж она не вышла, да уехать успела в Америку.

– Ого! А что это она там забыла?

Он сразу поскучнел, поняв, что вечеринка сегодня у него не состоится и вся решимость его поправить как-то личную жизнь разбивается вдребезги. А метаться в такой мороз поздним вечером по барам и кабакам ему неохота. Ему бы просто сесть за накрытый к ужину стол и…

– Чего она там забыла? На работу или за женихом? – все же поинтересовался он, решив проявить вежливость.

– И то и другое, видимо. – Соня вздохнула с пониманием. – Что, так приперло?

– Да не то чтобы, но…

– Но самому напрягаться в поисках некогда и неохота. Да и на кого еще нарвешься. После Шурочки все блеклые и неправильные. Так, что ли, Дим?

– Почти.

Напоминание о Шурочке было очень некстати. Он сразу разозлился, вспомнив и ее замужество, и свой разорванный рапорт. Написать его ему вчера удалось лишь с четвертой попытки, между прочим. А она, понимаешь, замуж вышла!

– Ладно, не кручинься, братишка, – пожалела его Сонька. – Придумаем что-нибудь к выходным поближе.

– Да? Могу надеяться?

– Можешь, только смотри не подведи, как в прошлый раз, – напомнила она ему.

Про прошлый раз он помнил хорошо, очень уж сестра гневалась и орала на него.

Прошлый раз его прождали четыре часа три незамужние Сонькины подружки за накрытым столом. Но не дождались. Задержание у него случилось в тот вечер, потом долго под душем стоял, пытаясь смыть с себя всю мерзость, в которую пришлось окунуться. А потом так разморило, что не до вылазок было. Присел на диван, да так и задремал – сидя.

– Девчонки уже при одном твоем имени от меня шарахаются, – пожаловалась сестра.

– Серьезно?

– Ну не то чтобы… – замялась она. – Но особо желающих ждать тебя часами немного. Ты это учти, братец. А совсем уж отчаявшихся от одиночества мне неохота на тебя вешать. Учти!

– Учту!

– И к выходному купи новую рубашку, а то припрешься в футболке, как на мой день рождения. И галстук не помешает. Слышишь? Тебе хорошо с галстуком, Дим. И тортик захватишь, и бутылочку вина. Я потом тебя проинструктирую. Ты меня слышишь?

– Слышу, – отозвался он рассеянно, обнаружив вызов из дежурной части. – Ладно, Сонь, позвоню еще. Тут с работы мне звонок.

– Да уж, ты позвонишь, – вздохнула с грустным пониманием сестра. – Ладно, не пропадай. Целую…

Из дежурки звонил Серега Лыков.

– Тебя тут, Бойцов, уже полчаса молодая девушка дожидается, – сообщил он полушепотом. – Симпатичная – жуть просто!

– Так жуть просто или симпатичная? Уточняйте, коллега! – Бойцов выбрался из-за стола и пошел в комнату одеваться. – А ты не сказал этой девушке, что рабочий день у меня начинается только через сорок минут?

– Сказал.

– А она?

– Говорит, подожду, раз пришла.

– А я ее вызывал?

– Нет, повестки нет. Сама она.

– И кто такая?

– Образцова Жанна Ивановна, – не по уставу, нараспев, продекламировал Серега. – Говорит, что у нее есть сведения по киллеру.

– Чего?! Чего?! – Он замер с кителем наперевес, чертыхнулся, заметался тут же по комнате. – Ты это, Серега, пропусти ее на второй этаж. Пускай она меня у кабинета дожидается.

– Боишься, удерет? – рассмеялся Лыков. – Я бы тоже боялся. Такая красотка. Ладно, пропущу.

– Пусть ждет! Я скоро!..

Машина не завелась. И неудивительно, мороз под тридцать который день. Вымотал все нервы. Сегодня не было времени, чтобы прогревать мотор десять-пятнадцать минут.

Поймал такси и все торопил ошалевшего от заказов и бессонной ночи таксиста:

– Давай, брат, давай нажми!

– Ага, нажми! – зевал тот и чуть притапливал. – Я нажму, а меня остановят. И штраф выпишут. И что пахал ночь, что нет.

– Да ладно тебе, отмажу, я с удостоверением. Если что, объясню, – морщился Бойцов, не любил он афишировать, где работает, и теребил того за рукав: – Давай, шеф, давай тут вот переулком, напрямую.

Доехали быстро. Мимо дежурки проскочил, едва с ног не свалив высунувшегося Серегу Лыкова.

– Да чего летишь-то, тут она, я приглядывал! – обиделся тот, Бойцов ему даже руку не пожал. – И здрасте, между прочим!

– Привет, Серега, привет! Потом, все потом. Спасибо!

– На здоровье, – отозвался Лыков ворчливо и тут же заподозрил Бойцова в личном корыстном интересе.

Стал бы он так лететь из-за убийства какого-то. У него этих дел на неделе по три штуки. Только там свидетелей таких прекрасных судьба не посылает. А тут такая девочка!..

Бойцов в три прыжка поднялся по лестнице, свернул в коридор и едва не наступил на ее ноги в сапогах с лохматыми голенищами. Она их выставила далеко вперед, утонув лицом в меховом капюшоне короткой курточки, руки в карманах, глаза крепко зажмурены.

Спит, что ли?

– Утро доброе! – прокашлявшись, громко поздоровался Бойцов, когда чуть восстановил дыхание.

Не показывать же, что мчался как угорелый на встречу с ней. Следует прежде отдышаться, принять суровый вид. Пусть не думает ничего такого, чего он и сам пока не знал.

– А! – Она вздрогнула, зябко повела плечами, заморгала испуганно, кивнула. – Доброе утро, Дмитрий Степанович.

– Чего это вам дома не спится? – скривил он губы недовольно, хотя и рад был ее видеть.

Девочка в самом деле жуть какая была симпатичная. С Лыковым трудно было не согласиться. Бойцов ему даже своеобразную манеру выражать восторг простил, залюбовавшись заспанной симпатичной мордашкой. И ножки у нее чудесные. Их даже громоздкие сапоги с меховыми голенищами не портили.

– Извините, – отозвалась она и покраснела, подобрала ноги под скамейку. – Я думала, что вы с восьми утра работаете.

– И поэтому явились почти в семь! – продолжил он ворчать, вставляя ключ в замочную скважину. – Можно подумать, вас из дома выгнали!

– Некому меня выгонять, – нехотя пожаловалась она, поднимаясь с места.

– Что так? А ваш муж? Он что же, так и не объявился? – Он обернулся к ней, распахнул дверь кабинета, махнул рукой: – Входите.

Щелкнул выключателем, пропустил Жанну к своему столу, указал ей на стул, начал стаскивать с себя куртку.

Чего это она про мужа промолчала, ничего не ответила? Вернулся он или нет? Может, она из-за него тут?

Ну, конечно, из-за него, какой, к чертям, киллер! Она же сказала, что ее некому выгонять, стало быть, ее Саша – так, кажется, его величают – все еще не вернулся домой. И эта милая девочка сейчас начнет приставать к Бойцову, станет подсовывать ему заявление об исчезновении любимого. Сегодня как раз третьи сутки с момента его исчезновения, самое время писать такое заявление. Кто-то, видимо, проконсультировал, вот она с раннего утра и на ногах.

А он-то, а он! Летел, чуть лоб не расшиб, дурачок!

Только он не возьмет у нее это заявление, даже если ему это погон стоить будет. Он вон вчера сам едва добровольно их не скинул, написав рапорт об увольнении. Сегодня с утра передумал, но это ведь пока.

Нет, заявлений о пропаже человека у них на каждого сотрудника по четыре штуки. И все знают, как они отчетность марают. Найти практически никого не удавалось. Либо пропавший сам являлся через какое-то время, выйдя из загула. И это была удача необыкновенная, хоть три раза плюнь через плечо и постучи по деревяшке.

Либо пропавшего обнаруживали, если вообще когда-нибудь обнаруживали, в сточной канаве или в лесу в разложившемся состоянии месяца через два, а то и через пару лет.

А это снова висяк! И гадость эта не только отчетность, но и жизнь им всем основательно портит. Потому что за эти нераскрытые убийства и исчезновения их так трясут, так трясут…

– Так что, муж ваш вернулся к вам, нет? – снова повторил он вопрос, ответ на который был ему совсем не безразличен.

– Он и не вернется, – пожала она плечами и заморгала часто-часто, борясь со слезами, видимо.

– Что, позвонил и сказал, что любит другую женщину? – с ухмылкой попытался догадаться Бойцов.

Нет, ну надо было ему в этом копаться! Девочка явилась по делу с утра пораньше. Сказала дежурному, что по делу об убийстве Сырникова она тут. Выясняй, сыщик, выясняй! Глядишь, к утреннему совещанию у руководства хоть что-то на столе да появится. Делом занимайся, а не лезь туда, куда не следует.

Не все ли тебе равно: бросил ее муж или нет? Хочется, чтобы она вдруг одинокой стала, да? Брошенной или овдовевшей, но чтобы одинокой, да? Тебе-то что с того? Ты ведь никогда с подследственными или свидетелями не заводишь никаких романов или симпатий. Ни во время, ни после расследования. Что теперь пристал?

– Не звонил, – едва слышно отозвалась Жанна. – И не позвонит.

– Что так?

Он вдруг вспомнил, что не позавтракал. Значит, в животе минут через десять урчать начнет. Вот конфуз-то! Надо чаю поставить, хотя к нему ни единой хлебной крошки.

Бойцов залил воды в чайник, включил, пошарил в тумбочке. Пусто. Даже сахара не оказалось. А хотел блеснуть по-джентльменски, чая девушке предложить. Если примчалась так рано, тоже, возможно, не позавтракала.

– У меня шоколадка есть, – проследив за его метаниями, предложила она. – Будете?

– Буду! – не стал он ломаться. – Позавтракать не удалось из-за ранних посетителей. Так что спасайте от голодной смерти!

– Извините. – Жанна полезла в сумочку, достала плитку горького шоколада с миндалем, положила на стол. – Вот, возьмите.

– Вы раскрывайте шоколад-то. – Он залил подоспевший кипяток в чашки и пошутил: – А то войдет кто, подумает, что вы мне взятку подсовываете.

– Взятку? – удивилась она, приняв его слова всерьез. – А за что?

– Ну… За то, может быть, чтобы я вашего мужа стал искать. – Бойцов поставил перед ней чашку с кипятком, пододвинул пакетики с чаем. – Вы ведь за этим тут, я не ошибся?

Она двумя пальчиками достала пакетик, встряхнула за нитку, опустила в чашку. Потом поправила волосы, все время падающие ей на лицо, глянула на него странным каким-то, затравленным взглядом и произнесла:

– Ошиблись!

– То есть? – Он отломил неровный кусочек от шоколадной плитки, потащил его в рот, хлебнул из чашки.

– Я не за этим здесь, Дмитрий Степанович!

– Значит, мужа искать не будем? – Он прищурился, чтобы не улыбнуться довольно. Такой ответ его устраивал во всех отношениях. – Сам найдется или?..

– Он мертв! – пригвоздила Образцова неожиданным заявлением.

Бойцов тут же поперхнулся.

Вязкая масса растаявшей шоколадки залепила горло, перекрывая дыхание, Бойцов с натугой закашлялся. Позволил даже посетительнице шлепнуть себя трижды по лопаткам. Вот вошел бы кто, разговоров потом не оберешься. Попробуй, докажи, что это трюк в интересах дела.

– Что вы сказали?! – засипел он, откашлявшись и отдышавшись.

– Я сказала, что мужа моего не надо искать, я знаю, что он не вернется, потому что он мертв! – Она отодвинула подальше от себя чашку с нетронутым чаем, опустила голову. – Он все три года лгал мне, Дмитрий Степанович. И я… Я только вчера об этом узнала. Вернее, узнала позавчера, а вчера убедилась и…

– Так, стоп! – Он резво замотал головой, как медведь, спасающийся от пчелиного роя. – Узнала вчера, позавчера, три года назад… Что-то я в вашей хронологии совершенно запутался, гражданка Образцова. Начнем по порядку?

– Начнем, – согласилась она. – Давайте вы мне станете вопросы задавать, а я буду отвечать на них, а то снова вас запутаю.

– Давайте! – фыркнул он и почесал макушку.

Вопросы задавать…

А о чем? О муже ее? О том, как он все три года лгал ей? Это ему не очень-то и нужно, если честно. И о том, что он теперь мертв, тоже знать ничего не хотелось, потому как за убийство Сырникова все нервы измотали, а тут еще и этот.

– Ладно, – проговорил Бойцов скрипучим противным голосом. – Давайте по порядку. Имя и фамилия вашего мужа?

– Саша… Александр Степанов. Я паспорт видела! – поспешила она и тут же добавила с горечью. – Но это я так думала, что он Александр Степанов, а на самом деле оказалось… На самом деле он оказался…

– И кем же он на самом деле оказался? – без интереса поторопил замолчавшую Образцову Дмитрий.

Сейчас она скажет, что тот оказался подонком, мерзавцем, изменником и вруном. И тут же решил, что, если она так скажет, он ее непременно выставит из кабинета. И…

И пойдет позавтракает в забегаловку через дом. Там хоть и паршиво кормили, но омлет иногда выходил очень даже ничего. Позавтракать стоило. Шоколад ее не принес никакой пользы, желудок по-прежнему настойчиво просил хоть какой-нибудь еды. А если он станет слушать тут всякие щенячьи истерики по поводу обманщика– мужа, то не успеет позавтракать к совещанию у начальства. А сидеть там с урчащим желудком было нельзя. САМ тут же прицепится еще и к этому, и…

– Он оказался вашим Сырниковым, – проговорила Образцова, виновато подергав губами, так она, видимо, улыбалась. Или старалась улыбаться.

Неврастеничка? Или психопатка?

Бойцов стиснул зубы, уставившись в стол.

Послать ее сейчас или минут через десять, когда она успеет наплести ему семь верст до небес, и все лесом? Или все же сосчитать до двадцати? Зла никакого не хватает!

Если она не выговорится, то станет приходить снова и снова. У него так уже было с одной престарелой дамой, квартиру которой регулярно, раз в неделю, навещали инопланетяне. Кто-то из них ее домогался, кто-то крал пряники с буфета, а кто-то просто смотрел на нее пристально и страшно.

Бойцов имел однажды неосторожность выслушать ее невнимательно, так она потом после каждого «их посещения» приходила к Бойцову и показывала все новые и новые синяки на своих дряблых предплечьях – результат грубого сексуального домогательства.

Так может оказаться и с Образцовой.

Не выслушает ее ахинею сейчас, так она станет ходить к нему с утра пораньше ежедневно. И тем лишать его завтрака.

– Та-а-а-ак! – протянул он с угрозой. – И как это понимать? Как мог ваш Саша Сидоров…

– Степанов, – поправила она его осторожно. – Он представился не Сидоровым, а Степановым.

– Пусть так! – Бойцов по-бычьи завертел шеей. – Как мог ваш Саша Сидоров, живя с вами три года бок о бок, вдруг оказаться уважаемым всеми… – он едва не плюнул себе под ноги, цитируя начальство, – бизнесменом? Как?

– Я не знаю! Но это так!.. Если вы согласитесь выслушать мою историю до конца, то… Извините, но мне самой до сих пор не верится в это! – Жанна опасливо поежилась и добавила: – А вчера… Вчера, мне кажется, я виделась с тем самым киллером, убившим Сырникова, который оказался моим Сашей.

– Да вы что! – с притворным изумлением воскликнул Бойцов, глядя на девушку с величайшей жалостью, и издевательски всплеснул руками. – Да не может быть!!!