Текст книги "Преступно счастливая"

Глава 9

Мила недовольно поджала губы и сместила взгляд на свои новенькие замшевые сапожки. Ей ни за что не добраться до машины, не замочив обуви. Вчерашняя лужа у подъездной двери за ночь превратилась в озеро. Сутки, уже сутки лил дождь! Растопил весь снег, сметенный дворником к бордюрам. Оголил чернозем на клумбах. Но лед, странно, не таял. И подло поблескивал под водой, обещая подвох.

Тяжело вздохнув, она полезла за мобильником в сумку.

– Сережа, здесь вода, – пожаловалась она мужу.

– Какая вода? Не понял?

Муж все еще валялся в постели и после ее ухода, видимо, снова задремал.

– Лужа! Прямо у подъездной двери! Чё делать-то?

– О господи, Людка, прекрати корчить из себя принцессу, твою мать! – разозлился он сразу. – Бери свои ноги в руки и вброд!

– На мне новые сапоги. – Она обиженно засопела. – Я промокну.

– Не хрена было новые сапоги в дождь надевать. Возвращайся. Переобувайся. Я на руках тебя до машины точно не понесу. И заметь, не я тебя заставил подрываться в такую рань за свежей выпечкой. Сама захотела. Все, малыш, отстань!

Что правда, то – правда, ей, а не ему захотелось горячих булочек с маком в сахарной глазури, которые выпекали в кулинарии за квартал от их дома. Она их обожала. И зараз могла съесть штуки три, а то и четыре. Сережа даже ворчал недовольно и предрекал ей в будущем громадных размеров задницу и жирную талию.

– Коровой ведь станешь, малыш. Жирной безобразной коровой!

– Но ты же меня тогда не бросишь? – пугалась сразу она и откладывала на край тарелки надкусанную сдобу.

– Не знаю, – его взгляд оценивающе проходился по ее ногам, бедрам и груди. – Может, тебе и полнота пойдет.

Если Сережа ее бросит, она жить не станет. В нем вся ее жизнь. Они давно уже стали одним организмом. Давно! Еще тогда, когда провернули свое первое дело, которое не принесло совершенно никаких проблем, зато принесло прилично денег. Сережа их тут же пустил в дело, и это принесло ему прибыль. А значит, и ей. Потом были еще займы у людей, которым они не вернули ни цента. И еще, и еще…

Мила тут же вспомнила о подруге, которую ловко надула, и настроение повысилось. И мысленно сложила кукиш, и тут же в мечтах покрутила им у Машкиного носа. Вот тебе, подруга, а не долг!

Она убрала мобильник обратно в сумочку, Сережа давно отключился. Нацелилась на бордюрный камень и ловко на него прыгнула. Потом осторожно, шажок за шажком мимо лужи, на дне которой подло поблескивал лед. Добралась до тротуарной бровки, снова прыгнула. Все удачно. Даже не забрызгалась.

Мила осмотрела сапоги. Ни пятнышка. Прошлась взглядом по подолу платья, едва прикрывающему колени. Выше легкий полушубок из стриженого кролика, не отличить от дорогого меха, точно. Небрежно уложенные наверх волосы – тоже ее фишка. И ей, и Сереже нравилось, когда из прически на воротник падают будто выбившиеся нечаянно пряди.

Ну что сказать? Отлично выглядит! Кто признает в ней мошенницу со стажем? Вполне приличная девушка, милая и симпатичная. А за рулем его автомобиля, ну просто бизнес-леди! Сережа не часто, но все же разрешал ей брать машину. Сегодня был как раз такой случай. Он сонным голосом поторопил с завтраком, когда она засобиралась за сдобой.

Мила села за руль машины, через пару минут выкатила из двора и еще через семь минут затормозила возле кулинарии.

Заведение было не особо модным местом – открылось не так давно. Персонал изо всех сил старался завоевать клиентов, каждый день все свежее, оставшееся от вчера, было по бешеным скидкам.

– Вам как всегда?

Николай – парень, который почти всегда ее обслуживал, – улыбнулся.

– Да. Семь с маком, четыре с яблоками. И во-он то невероятно красивое пирожное. – Ее палец ткнул в застекленную витрину. – Вишневое, я не ошиблась?

– Не ошиблись.

Продолжая улыбаться, Николай бережно паковал в тонкую бумагу булочки.

– А я прежде не видела никогда у вас таких пирожных, – тянула Мила не своим, капризным голоском, которым, как ей казалось, должна была обладать владелица огромного состояния, могущая себе позволить и свежую выпечку по утрам, и много всяких еще капризов.

– Вы правы. Новинка.

Николай подхватил щипцами вишневое пирожное в сахарной пудре, бережно поставил его в пластиковую коробочку. С легким щелчком ее закрыл. Назвал сумму. Мила протянула ему деньги, взяла пакет, повернулась и… едва не упала в обморок.

Машка! За ее спиной стояла Машка!

Чуть поблекшая с их последней встречи – с синими полукружьями под глазами, странной бледностью и бесцветными губами, но все равно вызывающе привлекательная ее подруга детства стояла за ее спиной и смотрела на нее так…

В общем, Мила сразу поняла, что шансов оправдаться у нее не будет. Машка ей не поверит ни за что! Не сработает ни одна легенда!

– Ой, Маша, привет, – слабо улыбнулась Мила и сделала осторожный шаг от прилавка. – Надо же где увиделись, н-да…

Она честно надеялась на чудо. Надеялась, что Маша выйдет вместе с ней из кулинарии. И уже там – на улице, возле машины – закатит ей скандал. Ну, накричит, ударит по щеке, обзовет лгуньей, мошенницей, потребует вернуть ей деньги прямо сейчас. Мила была готова ко всему. И даже деньги готова была вернуть. Они с Сережей их еще даже не трогали.

Но то, что устроила эта дрянь…

– Не на мои деньги гуляем, Людмила? – достаточно громко для того, чтобы услышали все, кто находился в помещении, спросила Маша. – Что там у нас? Ага! Свежие булочки с маком, яблоками! Вишневое пирожное, которое стоит столько, сколько бизнес-ланч в центре города! Красиво жить не запретишь, так ведь, подруга?

– Маша, я тебя прошу, – прошептала Мила, умоляя ту взглядом заткнуться и выйти вон.

Но она разве послушает! Встав так, чтобы преградить дорогу к выходу не только Миле, но и остальным посетителям, Машка уперла кулаки в бока и повторила:

– Красиво жить не запретишь, так, подруга? Особенно если это происходит за чужой счет! Не на мои ли деньги гуляем, подруга?!

– Маша, я тебя прошу! Давай поговорим на улице, – умоляющим шепотом просипела Мила. – Не надо здесь!

Ей сделалось нестерпимо жарко, она расстегнула полушубок, потрясла его за воротник, не помогло. Пот заливал лицо. Мила вытерла мокрый лоб ладошкой, прошлась по щекам, под глазами. На ладони остался след пудры и туши. Все смазалось! Она ненавидела себя за то, что выглядит жалкой. На нее смотрели все, кто был там. Все! И даже Николай, который несколько минут назад ей приветливо улыбался, как одной из постоянных клиенток, насмешливо прищурился. И даже не попытался вмешаться. Хотя…

Хотя что он может сказать этой стерве, раздувающей сейчас ноздри в ее сторону? Что? Она сама не знает, как ее остановить.

– Маша, не надо здесь, – проговорила Мила чуть громче.

Мало ли, вдруг этой дуре уши заложило.

– А почему нет?! Почему не здесь? Пусть все, кто тебя сейчас видит, знает, что ты мошенница! Господа! Слушайте все!

Маша повела руками вокруг себя, призывая аудиторию к вниманию. Могла бы и не стараться, подумала Мила с ненавистью. Сволочной народец жаждал продолжения спектакля.

– Несколько дней назад эта девушка просила у меня в долг, уверяя, что ее мужа поставили на счетчик бандиты!

Кто-то из присутствующих испуганно ахнул. Мила не видела кто, может, все тот же Николай ужаснулся тому, с кем так долго ему приходилось иметь дело.

– Она выпросила у меня на год три тысячи долларов. Без процентов, разумеется! – продолжала Машка, принявшись расхаживать взад-вперед возле выхода. – Уверяла, что у нее все так плохо, так плохо… И ребенок ее страдает. И что я узнаю пару дней назад, господа!

– Что?!

Точно Николай, его голос.

– То, что у нее нет и не было никогда никакого ребенка! Обманщица! Мошенница! – взвизгнула Машка и как шарахнет ей кулаком по левой груди. – Чтобы сегодня же деньги были у меня! Поняла меня?! А вы смотрите внимательнее, господа! Вглядитесь в это лицо! Может, кто-то уже пострадал от рук этой мошенницы! Обратите внимание!

Что было потом, Мила плохо помнила. Кажется, она набралась сил и смелости и оттолкнула Машку от двери и вырвалась на улицу. Прямо под проливной дождь, что после короткой передышки снова полил. А может, это не дождь, а слезы заливали ей лицо? Может, и не было никакого дождя в ту минуту? Потому что, когда она поехала на машине обратно к дому, где они с Сережей жили, дворники просто визжали, елозя по сухому ветровому стеклу.

Она забыла совсем о новых сапогах и двинулась прямо в центр огромной лужи, преграждавшей путь к подъездной двери. Лифта не было, и она пошла наверх пешком. Как-то открыла дверь своим ключом. Вошла в квартиру, заперлась на замок изнутри. Все машинально, неосознанно. В голове стоял странный гул, во рту было сухо, и еще сильно болела левая грудь, куда ударила Машка.

– Тебя только за смертью посылать, малышка. Где мои булочки, а? Чайник давно вскипел.

Сережа вышел в прихожую в одних трусах. Мощный, красивый, уверенный. Уже принял душ и побрился. От него замечательно пахло гелем для душа и лосьоном после бритья. Волосы влажные. Ей дико захотелось к нему на ручки. Чтобы он прижимал ее к себе, поглаживал по спине, рукам, груди и говорил, говорил, говорил что-нибудь хорошее, в чем она всегда черпала утешение. Он знал и всегда находил правильные, нужные слова. И она с ним никогда и ничего не боялась. Она делала, как он велел. И у них все и всегда выходило.

– Сережа-а-а… – Мила всхлипнула, съежилась, зажмурила глаза. – Сережа, все пропало!

– Ух ты! – Он шагнул вперед, чуть присел перед ней, осторожно взял за подбородок и потянул вверх, заставляя смотреть на себя. – А! Я понял, что пропало! Ты все же испортила сапоги, малыш! Все же наступила в эту лужу у подъезда. Ай-ай-ай, малыш!

И он тихонько засмеялся. Мила открыла глаза, удивленно уставилась на мужа, пытаясь сквозь слезы рассмотреть выражение его лица. Беззаботный, веселый, игривый, гладит ее по коленкам, расстегивает на ней сапоги, пытается снять.

Он что, не понимает?! Не понимает, что они пропали?! Или утешает ее таким образом?

– Сережа, перестань! – заскулила Мила, когда муж, поглаживая ей ноги, высоко задрал подол ее платья. – Перестань! Тут такое случилось!..

– Ну что могло случиться, детка? Что такого страшного, что могло заставить плакать мою малышку, а?

Сережа стащил с нее сапоги, поставил ее на ноги. Снял полушубок. Пригладил ей волосы, вытер лицо ладонью и, коротко чмокнув в губы, повел ее из прихожей в кухню. Там усадил ее за стол. Вытащил из пакета булки, которые она сильно помяла, когда прижимала пакет к себе. Пирожное с обсыпавшейся сахарной пудрой. Переложил сдобу на широкое блюдо. Налил жене чай, поставил чашку перед ней. Сел напротив.

– Ну, рассказывай, детка.

Сережа продолжал ободрять ее улыбкой. Не такой беззаботной, как пять минут назад, но все же.

– Что стряслось? – повторил он, потому что Мила, уткнувшись в чашку с чаем, молчала. – Машку, что ли, встретила? И она нашу машину увидела? И тебя в полушубке и новых сапогах? А? Я прав?

– Господи, Сережа! – Мила поперхнулась глотком чая, закашлялась, тяжело задышала, глядя на мужа во все глаза. – Откуда ты?..

– Это не сложно, малыш. – Блудливая улыбка продолжала играть на его губах. – Твоя подруга на настоящий момент – единственная угроза для нас. И даже не угроза, а так… Недоразумение!

Он весело фыркнул, дотянулся до ее рук, сжимавших чашку с чаем, нежно погладил по костяшкам пальцев.

– Ей тебе предъявить нечего, детка! Вообще нечего! Ты взяла у нее в долг денег и оставила расписку. Проблемы?

– Она при людях обзывала меня мошенницей!

– Ишь ты! А она честная, выходит! – Его взгляд вдруг сделался отстраненным и холодным, пальцы, соскользнув с ее рук, сжались в кулаки. – И много народу было?

– Прилично! – пискнула Мила жалобно и снова всхлипнула. – Я булки покупаю, а она… Как начала орать! Я на улицу, она за мной и… Знаешь, мы ведь не случайно там столкнулись, Сережа. Я вспомнила. Там все было как в тумане. Машка следила за мной!

– Следи-и-и-ла-аа?

Он поперхнулся этим словом, растянутым на гласных. И замер, уставив немигающий взгляд в заплаканное лицо жены. Мила затихла. Сережа так думал. А когда он думал, тревожить его не стоило.

– Почему следила? – спросил он, подумав.

– Она позвонила моей тетке. Так утверждает. Спросила, где меня можно найти.

– Зачем?

– Говорит, хотела еще чем-то помочь.

– Врет!

– Может быть, и врет, не знаю. Только тетка ей все растрепала. Что и ребенка у нас с тобой нет никакого. И что о наших с тобой трудностях она ничего не знает. Все, мол, у нас хорошо. Назвала ей наш адрес. Та и утверждает, что следила несколько дней за мной. За тем, как я – нищая – деньгами сорю! Дрянь, да, Сереж? – Мила вдруг широко зевнула и замахала ладошкой у открытого рта. Передернулась всем телом. – Теперь весь день стану зевать! Всегда так, когда понервничаю!

– А ты не нервничай, малыш. Не надо! – Сережа снова заметно повеселел. – Это она пускай целый год нервничает. Пускай мучается от мысли: отдадим мы ей деньги или нет…

– А разве мы отдадим, Сереж? – усомнилась Мила. – Никогда же не отдавали.

– Посмотрим. У нас много времени, детка. – Сережа напряг бицепсы, полюбовался, как они играют под гладкой кожей, улыбнулся жене. – Но расписку надо у нее забрать, малыш. Так ведь?

– Ага… Когда пожелаешь.

– Пожелаю уже завтра, малышка. Я подстрахую, а ты там пошаришь. Замочек квеленький у нее на двери. Я проверял. Завтра мы лишим эту тварь ее козыря. Лишим. А там посмотрим, как она станет с нас долг выбивать. Ага…

Она засмотрелась на мужа – красивого, надежного, умного. Вот в ком было ее спасение. За ним как за каменной стеной. С ним было беззаботно и счастливо, как в кино. И пусть дура Машка сколько угодно утверждает, что реальная жизнь пишет иной сценарий, не тот, что на экране. У Милы все не так. У нее все красиво! У нее, как в кино!

– Ну что? Успокоилась, малышка? – Сережа дотянулся правой рукой до ее щеки, нежно погладил. – Чай помог?

– Ну да, кажется. – Она поймала его пальцы, нежно поцеловала.

– Вот и отлично. Тогда иди к папочке…

Глава 10

– Пустышка, товарищ майор!

Голос Гришина показался Волкову до того неприятным, до того гнусавым, что он даже сморщился, как от лимонной дольки. Что за блажь, честное слово, делать преждевременные выводы!

– Что пустышка, капитан? – Волков принялся катать по столу карандаш ребром ладони. – Доложи по форме, капитан.

– В общем, в год увольнения Угаровой из школы номер тридцать восемь… – забубнил Гришин. – Ушел только один ребенок. Перевелся в другую школу на другом конце города. Мальчик десяти лет. Некто Ваня Смородин.

– Мальчик? Уже хорошо! – произнес Волков.

– Да ничего хорошего, товарищ майор, – снова загнусавил Гришин. – Нету мальчика того уже.

– Как нету?!

– Помер он.

– Помер? Погоди, погоди, как… Не понял! Толком, толком объяснить можешь?!

– В общем, перевелся Смородин в школу номер девятнадцать. Маленькая школа, на окраине. Детей немного. Я в архивы сунулся, а его там нет среди выпускников. Забеспокоился и с вопросами к персоналу. А тут женщина одна, давно работает, вот она и вспомнила Ваню. Сгорел тот с родителями на даче через пять лет после того, как перевелся из одной школы в другую. И дело его в отдельной папке подшито. Вот так-то, товарищ майор.

– Сгорел? На даче? – Волкову сделалось тошно.

– Так точно, товарищ майор.

– Подробностей нет того пожара? Поджог? Несчастный случай?

– Женщина из архива утверждает, что родители Вани сильно пили. И что скорее всего просто спьяну сгорели. А мальчик мог спать. И…

– Пожар случился двенадцать лет назад, через пять лет после того, как он перевелся. Двенадцать лет назад… Вряд ли что-то могло сохраниться по тому пожару.

Он пытался мыслить вслух, а Гришин – бестолочь – тут же начал перебивать, деловито поддакивать:

– Двенадцать лет, товарищ майор! Конечно!

– В общем, так, Сергей. Двенадцать лет не такой уж большой срок. Если в МЧС нет сведений о том пожаре, поезжай в дачный поселок. Адрес есть в личном деле мальчика? Отлично! Там найди старожилов. Кто-то что-то да мог запомнить.

– Товарищ майор! – заныл Гришин. – Но это же откровенная пустышка! Что нам это даст?!

– Ничего, – согласился Волков. И тут же поправился: – Или почти ничего. Но ты съезди, Сергей, съезди все равно. А я тебя подожду…

Вернуться Гришин должен был, по его подсчетам, часа через два с половиной. Вернулся через час. С довольной сытой мордой, значит, пообедать куда-то заскочил, понял Волков. Вон и крошки хлебные на джемпере остались. Значит, дальше пожарной части никуда не поехал.

– Итак, коллега? – Волков вопросительно выгнул брови. – Что имеете доложить о пожаре?

– Несчастный случай, товарищ капитан. – Гришин сыто рыгнул и виновато прикрылся ладонью. – Извините.

– Несчастный случай, стало быть, ага.

Волков вытащил из подставки карандаш и снова принялся катать его по столу. Эту фишку посоветовала ему жена. Утверждала, что отвлекает, когда нервничаешь. Отвлекало, но слабо. Все больше карандашом хотелось в Гришина запустить.

– Документы видел?

– Так точно. – Гришин самодовольно улыбнулся. – У них этот дачный поселок на особом счету, товарищ майор. Там каждый год по весне что-нибудь или кто-нибудь да горит. Особенно на майских праздниках, когда контингент на шашлыки подтягивается.

– Стало быть, семья Смородиных погибла в результате несчастного случая?

– Так и есть. Домик был хлипкий, деревянный. Родители пьющие. Напились, спать улеглись. Папаша, возможно, уснул с сигаретой.

– А пацан?

– Что пацан?

– Пацан тоже пьющим был?

– Не могу знать, товарищ майор.

– Что же он – пятнадцатилетний малый, трезвый, здоровый, и не учуял запах дыма? Или мальчик был проблемным? Ничего тебе на этот счет работница архива не сказала?

Гришин отрицательно мотнул головой. Честно? Он и не спросил. Помер пацан, чего теперь! Не их клиент.

– Вот поверю, что мог сгореть, если вместе с родителями напился за компанию. А если нет?

Гришин с тяжелым вздохом закатил глаза под лоб и вдруг сообразил, что Волков им крайне недоволен. Что, возможно, заметил или догадался, что он успел заскочить пообедать. И это вместо того, чтобы поехать в дачный поселок. А что там, скажите, сейчас делать? Дачников нет. Не сезон еще! Сторожа искать? Так где гарантия, что там тот же сторож, что и двенадцать лет назад был?

Он сказал ему, что пустышку тянут. Нет же! Хлебом не корми, дай поумничать!

– Так ничего о нем не рассказала тебе работница архива?

– Нет, ничего такого. – Гришин неуверенно улыбнулся.

– Но она же почему-то помнит его, а, Сережа?

– Помнит?

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что рассказывал Волкову по телефону.

Убей, как отрезало!

– Да. Ты сказал мне, что работница архива его вспомнила. В школе номер девятнадцать не так уж много детей учится. Окраина, одно слово. И не каждый день, слава господи, они погибают. Почему она его запомнила, капитан?

– Не знаю, – буркнул Гришин, положил руки на стол, заметил хлебную крошку на рукаве, нервно стряхнул.

– Плохо… – недовольно покосился в его сторону Волков. – И что в поселок не съездил, тоже плохо.

– Товарищ майор! – возмущенно вскинулся Гришин. – Февраль же! Кого там искать?! Кротов? Собак бродячих?

Волков промолчал.

Возмущенный коллега был отчасти прав. На дачах сейчас пусто. Не сезон. А с другой стороны, погибшая под колесами автомобиля Николаева Нина Ивановна поехала снега в бочки накидать? Поехала. Может, и еще кому приспичило. Н-да…

Кажется, Гришин прав – они в тупике.

Мальчик Ваня Смородин, единственный, кто перевелся из тридцать восьмой школы в год увольнения Угаровой, кто, возможно, был участником скандального случая, погиб при пожаре. Стало быть, мстить Угаровой и бывшей директрисе Николаевой некому. Выходит, его версия ошибочна? И смерть школьной уборщицы в собственной ванне все же несчастный случай? И директриса бывшая тоже погибла случайно?

– Как-то все… Неказисто, капитан. Не находишь?

– Что именно, товарищ майор?

Гришину, если честно, тема надоела. Поначалу, заревновав, что Волков с полковником шепчутся и его обходят, он завелся. И даже начал инициировать и шевелиться, и что-то узнавать. И дико был горд собой, когда в сводках обратил внимание на сообщение о гибели Николаевой. Но теперь-то ясно, что вся эта суета бесполезна. Даже если Угаровой и Николаевой помогли умереть, они никогда не узнают – кто и за что. Их прошлые секреты похоронены будут вместе с ними.

– Как-то все… – повторил Волков и переплел пальцы и покрутил ими, как будто разминал. – Как-то все кучно. Скандал, спровоцированный Угаровой, – ее увольнение – гибель мальчика, замешанного в скандале, – гибель Угаровой – гибель Николаевой. Убей, тут какая-то связь имеется!

– Я думаю, товарищ майор, что поспешно делать такие выводы.

Гришин недовольно поджал губы. Он редко возражал Волкову. Если и делал это, то, мягко говоря, не в его присутствии. Грубо выражаясь, за его спиной. Но сейчас он очень торопился. Ему надо было как можно быстрее добраться до дома. Навести порядок в гостиной, заказать доставку ужина из недорогого ресторанчика по соседству и еще раз попробовать соблазнить соседку Варю.

Девушка была прехорошенькой, но очень несговорчивой. Прошлый раз, когда он позвал ее на пиво с пиццей, закончился полным провалом. Варя не только воротила нос от его стола и ни к чему не притронулась, так ему даже сесть рядом с собой не позволила.

– Что это вы, Сергей, учудили? – сморщила она носик, с откровенной брезгливостью рассматривая его стол, где громоздились жестяные банки с пивом и стояла распахнутая коробка с пиццей. – Считаете это романтическим ужином?!

Он не знал, что сказать.

Его бывшая жена Маринка обожала пиццу с пивом. А еще пиво с чипсами и сухариками, и с воблой. И ей плевать было, в каком месте это употреблять. Могла дома, могла в парке на скамеечке, могла за гаражами на уютном пятачке, огороженном бетонными блоками. Там он, к слову, с ней и познакомился более десяти лет назад. Рейд был. Гоняли местных хулиганов. Маринка с ними как раз пиво пила. И с ними вместе в отделение попала. Повела себя дерзко, вызывающе. Все время фыркала Гришину в лицо при допросе и звонко хохотала, когда он – тогда еще лейтенант – пытался поучить ее уму-разуму.

– Меня, товарищ лейтенант, учить что мертвого лечить! – хохотала Маринка. – Я хорошая девочка, отпустите меня.

Он отпустил. А потом вдруг начал за ней ухаживать. А затем взял и женился. Искренне надеялся, что Маринка и правда хорошая девочка. И что быстро забудет свои старые привычки.

Не забыла! Пять лет Гришин безуспешно бился, пытаясь ее переделать. Бесполезно! Работать не хотела. Дома делать ничего не хотела. Любила секс, развлечения, пиво с пиццей и с чипсами, и с сухариками, и с воблой еще.

Варя, которая поселилась в квартире напротив, впервые встретилась ему на лестничной клетке с мусорным пакетом в руках, в дешевом застиранном спортивном костюмчике. Он пошутил, она заулыбалась. Познакомились. Потом все это повторилось еще раз несколько. Она показалась ему славной простой девушкой, без затей. А она…

А она с претензиями! Он первые дня два негодовал, а потом неожиданно задумался. И сделал вывод, что по Маринке судить обо всех женщинах нельзя. И пригласил Варю к себе на ужин именно сегодня. Они договорились на двадцать один ноль-ноль. Сейчас почти шесть вечера. Не так уж много у него времени, чтобы привести квартиру и себя в порядок, заказать еды. Да, еще надо было купить вина, а это тоже потеря времени. И если как следует прикинуть, выехать с работы ему надо было полчаса назад.

А Волков бубнит и бубнит. Ну что за человек, право слово!

– Так что, Сергей, ты завтра с утра, до того как приехать на службу, снова навести архив отдела народного образования.

Ловким движением руки Волков отправил карандаш, который все это время методично катал ребром ладони по столу, обратно в подставку. Глянул на Гришина, как тому показалось, холодно и с подвохом.

– Ты меня понял, капитан?

– Так точно, – скис сразу Гришин.

Он сегодня собирался провести бурную ночь с соседкой Варей. И назавтра, наутро, планировал сказаться больным, ну или не совсем здоровым, что позволило бы ему опоздать часа на полтора-два. А тут снова задания!

– А еще съезди в школу тридцать восемь. Найди ту женщину, что говорила с тобой, и спроси у нее…

– Что?! – излишне резко, излишне поспешно выпалил Гришин.

И тут же пожалел. Черные глаза Волкова сразу прищурились, он затих и принялся с интересом рассматривать коллегу. Неужели догадался о планах Гришина на сегодняшний вечер? Ну, нет, откуда? Или все же догадался? Майор всегда с интересом наблюдал за личной жизнью своего подчиненного. Иногда молчал, но чаще делал какие-нибудь сволочные замечания. Ядовитые такие, противные. Все не мог простить, что Гришин однажды попытался заигрывать с его женой. Так это когда было-то!..

– Спросишь у нее, не знает ли она подробностей гибели Вани Смородина? Расспроси, расспроси подробнее, капитан, может, ей о нем что-то такое известно, что может натолкнуть нас на мысль.

– На какую, товарищ майор?! – Гришин стиснул челюсти, боясь, что нечаянно нагрубит. – Простите, на какую мысль, я не понял?

– Ты зубами-то не скрипи, капитан. – Волков отчетливо хихикнул. – Я тебя сегодня задерживать не собираюсь. Так что твое свидание сто процентов состоится. И если не выспишься, то можешь ненадолго задержаться. Но не более чем на полчаса. А потом…

Волков заткнулся и уставился на него. Рассмотрел все, гад! И ботинки, и штаны, на джемпере особо остановился, заметив пару хлебных крошек, которые не увидел Гришин и не стряхнул.

Гришин покраснел.

– Что потом, товарищ майор? – отозвался он угрюмо и отвернулся к стене, чтобы не стоять с пунцовой рожей перед Волковым.

Не получалось у них дружбы в отделе, не получалось. Других сотрудников послушаешь, совершенно другие отношения. И на рыбалку вместе ездят, и дни рождения детей вместе отмечают. А у них…

– А потом съезди все же, Сережа, в архив. И расспроси, расспроси сотрудников. Может, кто-то что-то помнит об этом мальчике?

– Что, например?

Гришин проследил за минутной стрелкой, которая только что замерла ровно на двенадцати, и полез в шкаф за курткой. Все, у него рабочий день закончился. Он имеет полное право покинуть рабочее место. И заняться своей личной жизнью. Какой бы убогой она ни казалась Волкову, он имеет на нее полное право.

Волков не попытался его задерживать. Более того, сам встал с места и тоже двинулся к одежному шкафу.

– Все как следует расспроси, капитан. Что за мальчик был? Почему перевелся из тридцать восьмой школы в девятнадцатую? С кем дружил? Что за родители были? Правда ли пьющими они были или нет?

– Да откуда она?..

Гришин едва не поперхнулся. Покосился на начальника. Может, тот над ним издевается? Может, таким образом снимает головную боль? Он ведь видел, как Волков корчился и таблетки глотал. Воду ему даже подал. И о его приступах мигрени знал. Может, в самом деле, специалисты ему посоветовали подобные приемы для облегчения симптомов?! Сволочь!

– Ты не возмущайся, Сережа, не возмущайся.

Волков ощутимо стукнул его между лопаток. Полез в шкаф, слегка потеснив от дверцы.

– Может, и не знает, конечно, и не помнит, а вдруг? Вдруг помнит и Ваню Смородина хорошо, и родителей его, и друзей, а? Нам ведь с тобой теперь надо за любую соломинку хвататься, чтобы он…

– Чтобы что он?

Гришин принялся застегиваться, судорожно вдевая пуговицы на куртке в петли. Его нервировало присутствие начальника за его спиной. Волков тоже одевался. И делал это неторопливо. Наверняка нарочно! Ждал, когда Гришин полностью оденется и повернется. Чтобы впиться в него своими черными глазищами. Чтобы выкачать из него все мысли. Сволочь!

– Чтобы что он, товарищ майор?

Гришин повернулся. Стоять дальше спиной к начальнику было невежливо. К тому же он уже и шарф вокруг шеи намотал, и шапку даже надел. Чего не делал никогда прежде в помещении отдела.

– Чтобы он снова не ударил, Сережа. Подло, мастерски, исподтишка, – задумчиво произнес Волков.

На Гришина он, странно, не смотрел. Таращился на линолеум у него под ногами.

– Кто он, товарищ майор? – спросил Сергей и слегка сдвинулся к двери. Положил руку на дверную ручку. Ему пора! Ему надо!

– Убийца, Сережа.

Волков с ухмылкой проследил за его осторожными перемещениями. Кивнул, будто соглашаясь, что Гришину давно пора. И даже неловко подтолкнул его в спину.

Но прежде чем покинуть кабинет, Сергей услышал:

– Он очень хитер и ловок. Он безжалостен и прозорлив. И нам с тобой предстоит его найти. Иначе… Иначе все повторится. И не единожды. Не единожды, Сережа!