Текст книги "«Счастье будет»"

Галина Романова
«Счастье будет»

– Граждане, оплачиваем проезд! – глухим простуженным голосом потребовал водитель троллейбуса. – Следующая остановка – «Площадь Театральная».

Двери троллейбуса с мягким фырканьем закрылись. Они поехали.

Почему он всегда так говорит? Площадь Театральная, а не Театральная площадь? Странным он ей казался – этот молодой мужчина с простуженным голосом. Высокий, гибкий. Она не раз наблюдала, как он ловко карабкается по лестнице на крышу троллейбуса, когда что-то шло не так. Лицо приятное, интеллигентное, черты тонкие. Ему бы с такой внешностью на площади Театральной работать, в оркестре, например, а не троллейбус водить. Саша еще помнила те времена, когда он одевался в рубашку и галстук. Белая рубашка и черный узкий галстук. Даже зимой из-под тонкой стеганой куртки был виден белоснежный воротничок и тугой узелок узкого черного галстука. Может, он прежде кем-то еще работал? К примеру, учителем или начальником среднего звена? А то и адвокатом. Мог этот парень работать адвокатом? Да кем угодно он мог работать с такими показателями! Потом, в силу каких-то неправильно сложившихся жизненных обстоятельств, он квалификацию поменял, а привычка надевать белоснежные сорочки с галстуком осталась.

Все могло быть. И такое не исключалось.

Потом, почти полгода назад, наряд у водителя поменялся. Он надел униформу, которую носили все водители их троллейбусного парка. И думать о нем Саше расхотелось. Он для нее превратился в заурядного человечка. А пылить мыслями в их адрес у нее было под запретом.

– «Площадь Театральная», – объявил хриплый голос водителя. – Следующая остановка…

Ей выходить еще не скоро. Еще три остановки. Саша прижалась лбом к теплому стеклу.

За окном троллейбуса навстречу ей бежали заснеженные городские улицы. Снега в этом году выпало много. Его еле успевали убирать. А он все продолжал сыпать, хотя календарной зимы осталось ровно половина последнего месяца. Сегодня как раз четырнадцатое февраля. Ровно половина. Экватор.

– Девочки, руководство решило сегодня отпустить всех пораньше. День всех влюбленных! Думаю, у многих планы, – объявил с ласковой улыбкой перед обедом начальник их отдела – Миша Хитров. – Работаем без обеда до трех. Кто то против?

Все оказались «за». Перспектива смыться пораньше с работы никого не расстроила. Даже у кого не было никаких особенных планов. Как у нее, например. Она обрадовалась, что появится уйма свободного времени, которое она может посвятить чему-нибудь полезному. Сделает уборку, хотя и не хотелось. Или белье перегладит, гора на гладильной доске выросла внушительная. Или на лоджии разберется, одевшись потеплее, что тоже вряд ли. Ну, или к Тоське пойдет.

Хотя сегодня она к ней вряд ли пойдет. Ее супруг Коля сегодня как раз должен вернуться из очередной служебной командировки. И слушать весь вечер Тоськино с мужем умильное сюсюканье, то еще счастье.

Ладно, займет себя чем-нибудь. Найдет занятие.

– Представляете, Жанна Павловна, это все так! Да!

– Что вы говорите, дорогая Ирина Васильевна? Ужас какой!

Голоса за спиной принадлежали двум пожилым дамам – работницам какой-то страховой конторы. Они ездили с Сашей ежедневно туда-сюда. Заходили в троллейбус утром вместе с ней. Выходили на следующей после ее остановке. Их офис располагался чуть дальше. Вечером все происходило в обратном порядке. Садились они раньше, выходили все вместе. Сегодня, видимо, их тоже отпустили раньше.

В дороге дамы говорили много и громко. И она знала почти все их семейные секреты. Знала имена мужей, детей и внуков. Знала, что у одной дамы, у Жанны Павловны, была собака Ричард. У Ирины Васильевны животных не было. У нее была аллергия на шерсть. И она очень сокрушалась по этому поводу, потому что любила животных. И еще знала, что вне дороги домой и из дома эти дамы практически не общались. На работе было некогда, да и сидели они в разных кабинетах. После работы пути их расходились возле остановки. Одной было налево. Другой прямо. И выходило, что дружили они только в транспорте по дороге с работы домой и обратно.

Странно. И в то же время славно. Необременительно. Так думала Саша, часто невольно прислушиваясь к их разговорам.

– И зять мой, Жанна Павловна, категорически предупредил меня, а через меня и вас, дорогая, чтобы вы никуда не выходили вечерами в одиночку. И даже собаку принялся выгуливать сам вечерами. А до этого все дочка моя с ней гуляла. Звоню ей вечерами, а она на улице. С собакой!

– А как же мне теперь собаку выгуливать? – Жанна Павловна за спиной Саши сердито засопела. – Меня сменить будет некому. Муж категорически против.

– А вы ему эту историю расскажите, – порекомендовала Ирина Васильевна.

– Скажет, бред!

– Это не бред, скажите ему. Это статистика. За две минувшие недели четыре нападения на женщин вечерами, – голос Ирины Васильевны понизился до громкого шепота. – Три ограбления с нанесением тяжких телесных повреждений. А в одном случае…

Саша не смогла расслышать, как ни старалась, что же такого ужасного случилось в одном из четырех нападений. Троллейбус как раз остановился, распахивая двери. И тут же хриплый голос водителя принялся объявлять следующую остановку. Снова задом наперед. А потом, когда они уже поехали, дамы неожиданно замолчали. Саша даже подумала, что они вышли. И обернулась.

Нет. Сидят рядышком. Одна в телефоне что-то набирает. Вторая в окошко посматривает.

Через десять минут все они вместе вышли из троллейбуса и каждый пошел своей дорогой.

Ей идти было недалеко. Ее дом смотрел окнами на проезжую часть. Его было видно с остановки. Она жила на третьем этаже. В одном крыле с очень славной девушкой Тосей. Милой, смешливой пухленькой Тосей, очень мечтающей о большой многодетной семье. Именно с этой целью приобреталась большая просторная квартира. Именно с этой целью Тося еженедельно сдавала кучу всяких анализов и покупала груду бесполезных тестов. Дети у них с мужем пока не получались.

Помещения первого этажа их дома были заняты магазинами. Сразу два продовольственных. Один цветочный. Саша посетила все три. Купила маленький милый букетик для себя. Ей нравилось, когда в вазе на обеденном столе стояли живые цветы. И тортик сердечком. Морщась, покупала. Для Тоси. Та очень любила сегодняшний праздник. Украшала квартиру для себя и Коли наряднее, чем в Новый год. И даже шила какие-то странные домашние наряды, с огромными пурпурными сердцами на животе и спине.

– Бред, – шептала Саша, поднимаясь по лестнице.

Она почти никогда не ездила лифтом к себе на третий этаж. Считала барством и надругательством над собственным здоровьем. А подъем по лестнице, поучала она соседку, это замечательный фитнес.

Она вошла в свою квартиру. Стащила теплые замшевые угги, привычно швырнула кожаную сумку на тумбочку. Вышло, как всегда, громко. И тут же из комнаты привычно раздался скрипучий голос:

– Пробросаешься, Шурка! Дорого!

Она рассмеялась. И отозвалась ворчливо:

– Гошка, замолчи.

– Дорого! – снова проскрипело в ответ.

Саша сняла длинную теплую куртку, повесила на вешалку и пошла в комнату. Клетка с попугаем Гошей стояла на высокой тумбе, сделанной на заказ специально для него. Не ею, покойной бабушкой Софьей. От нее Саше перешла в наследство эта квартира и тумба из красного дерева вместе с попугаем Гошей. Его покойной Софье подарили еще птенцом. Она пестовала его, как ребенка. И воспитала по собственному образу и подобию – высокомерным, ворчливым и невоспитанным.

Первый месяц, когда они начали жить вместе, Саша – честно – хотела от него избавиться. И клетку открывала, выставляя ее на балкон. Гошка не улетал. И родственникам пыталась подарить, те отказались. И даже носила в ближайшую школу в живой уголок. Вернули! На третий день!

– Извините, но ваш попугай очень скверно себя ведет, – краснея, призналась биологичка, возвращая клетку с птицей.

– А что он делает? – изобразила изумление Саша, принимая подарок обратно.

– Он сквернословит! – вспыхнула биологичка и, простившись, поспешила уйти.

Саша объявила попугаю бойкот и прекратила с ним всяческое общение. Молча кормила. Молча убирала клетку. Гоша пытался угрожать ей и две недели скрипучим голосом верещал из клетки:

– Шурка! Прокляну! Шурка! Прокляну!

– А я из тебя сварю суп, – не выдержав угроз, пообещала она.

И попугай сдался.

– Гоша хороший, – заныл он. – Гоша хороший…

Отношения наладились. Если Гоша и ворчал, то по-доброму. А вообще, Саше иногда казалось, что он умнее многих людей. Много читала о попугаях подобного типа. Знала, что кроме феноменальной памяти на слова и умения повторять их, они ничем не отличались от попугаев других видов, но все равно верила, что Гошка ее с мозгами почти человеческими.

– Скучаешь, дружок? – Саша сунула палец сквозь прутья клетки и погладила его по жесткому яркому крылу. – А нас домой раньше отпустили. А чем заняться, не знаю. Что скажешь?

Попугай покосился на нее черной бусинкой глаза и отодвинулся, трижды шагнув по жердочке.

– Ничего не скажешь. Ладно. Сейчас переоденусь и к Тоське пойду. А ты не скучай. Хорошо?

– Тоська дура, – с обидой произнес попугай.

– Молчи у меня! – пригрозила ему Саша пальцем. – Тося мой друг. И хороший человек.

– Тоська дура, – снова проскрипел Гошка. – Гоша хороший. Тоська дура.

– Прекрати ревновать, птица. – Саша рассмеялась, открыла шкаф и принялась рыться в нарядах.

Она и сама не знала, зачем перебирает платья и костюмы. Для визита к соседке сгодились бы стоптанные тапки и спортивный костюм. Но вот Коля!..

Тосин Коля не терпел, когда женщина выглядит как существо бесполое. А Саша с ее короткой стрижкой под мальчика, с размером груди плюс полтора, в спортивном костюме именно так и выглядела. Как мальчик-переросток.

– Я ни разу не видел тебя в платье, Александра, – произнес он чопорно в ее последний визит к ним.

Как раз отмечали Тосин день рождения.

– Это скверно, – добавил он, заставив Тосю смутиться, а Сашу прийти в бешенство. – Одежда женщины призвана подчеркивать достоинства и скрывать недостатки. А твои штаны, прости, это не одежда. С этим надо что-то срочно делать. Это скверно.

Чтобы не выглядеть скверно, Саша сняла с вешалки авторское платье, купленное на распродаже. Длина в пол. Плечи и руки открыты. Воротник плотно обхватывает тонкую длинную шею. Повертелась с ним около зеркала.

– Как думаешь, Гошка, Коле понравится?

– Коля сволочь! – внезапно отозвалась птица.

И это было что-то новенькое, потому что она точно про Колю с ним не говорила в таком ключе. А кто? Может, Тося? Может, она подобным образом критиковала своего вечно отсутствующего мужа, когда Саша уезжала на отдых и оставляла ей попугая? А разве она могла? Она же Колю боготворит. Она дуть в его сторону боится.

– Тебя послушать, все у тебя дураки и сволочи. – Саша швырнула платье на спинку дивана. – Тося дура. Коля сволочь. А Шурка тогда кто? А? Молчишь? Кто я, Гоша? Кто Шура?

И птица, даже не повернув хохлатой крупной башки, ответила:

– Шурка красавица. Шурка красавица. Шурка красавица…

Крем никуда не годился. Ее фирменный шоколадный крем сворачивался комочками и не желал размазываться по хлебному сердечку. Может, всему виной слезы? Она так долго и усердно плакала, готовя к предстоящему праздничному ужину десерт, что крем в ее миске свернулся. Свернулся от ее слез, которые туда накапали.

Все было очень, очень, очень плохо. Ее размеренная налаженная жизнь с мужем, их совместные планы на большую семью, ее сладкие мечты о розовощеком младенце – все рухнуло! Все рухнуло! Ничего этого не будет! Да и ужина праздничного не будет тоже. Она готовила его скорее по инерции. Просто потому, что не терпела не накрытого к ужину стола в праздник. Пусть даже этот ужин ей придется вкушать в одиночестве.

Хотя Сашка обещала зайти. Ее надо будет чем-то угощать. Она совершенно не умеет и не любит готовить. Одни полуфабрикаты на завтрак и ужин, на обед перекусы, баночки с йогуртами, низкокалорийные батончики, хлебцы, огурцы. Ела потому, что желудок время от времени этого просил. А не для того, чтобы получить от еды удовольствие.

Она вообще не умела получать удовольствие от жизни. Жила, как машина! Это вообще-то Коля так про нее говорил, не она сама.

– Ни любви, ни мужчины, ни счастья! – фыркал он в адрес Саши. – Красивая же баба, чего одна? От скрытых комплексов или от убожества душевного?

Тосе было неприятно, что он так говорил о Саше. Она принималась ее защищать. Спорить с Колей. Но в глубине души немного радовалась, что именно ее – свою жену – он такой не считает. Он считал ее красивой, умной, ухоженной, хозяйственной. Считал! Именно считал. Именно в прошедшем времени. Потому что сегодня днем она узнала о нем такое!

Такое…

Что залила слезами весь шоколадный крем. И он теперь скатывался комочками и не хотел красиво ложиться на пирожное в виде сердечка, которое она вырезала из мякиша диетического батона. Это она так придумала утром: сделать пирожные в виде сердечек из хлеба. Прослоить вкусным кремом. Нанести шоколад сверху. Разложить карамелизованные ягоды. Затейливо и не очень хлопотно. И главное, не очень калорийно.

В дверь позвонили. Это наверняка Саша. Тося слышала, как хлопала ее входная дверь. Видимо, ради праздника отпустили пораньше с работы.

– Заходи. – Она пропустила соседку, заперла за ней дверь. – Чай будешь?

– Буду. На, это тебе. Вам, – поправилась Саша и сунула ей в руки коробку с тортом в виде сердечка. Тут же обернулась на нее: – А что с голосом, Тося? А с лицом?

– Ничего. – Тося прошмыгнула в кухню. Сунула торт в холодильник. – А ты чего это так вырядилась?

– Не нравится? – Саша покрутилась в центре кухни, длинная юбка ее платья вздулась куполом.

– Красиво, – вяло отреагировала Тося и сместила взгляд на свой домашний халатик.

Она весь его перепачкала шоколадным кремом. Коля был бы в ужасе, если бы увидел. Она всхлипнула и подумала, что Коля не увидит. И поэтому, ей плевать.

Саша взгромоздилась в вечернем платье на подоконник, даже не позаботившись его обмести. Смешная она. Там же могло быть выпачкано. А она даже рукой не провела.

– Ты ревела, что ли? – стянув с плоской тарелки яблоко, Саша надкусила. – Что за причина? Гормоны опять?

Беспричинные слезы раньше случались. Врачи списывали на гормональные всплески. Саша об этом знала.

– Смотри, Коля приедет, расстроится.

– Коля не приедет, – поспешила с ответом Тося.

Она закончила с последним пирожным, которое сотворила из диетического батона, уложила в коробку для торта. Вместилось четыре штуки. Покрутила коробку в руках.

– Как тебе? Нравится?

– Красиво. Возилась, наверное, два дня? – отозвалась Саша безо всякого интереса.

Она не любила и не умела готовить.

– Полтора часа, Сашка. Всего ушло полтора часа. Слушай…

И Тося, чтобы отвлечься от дурных мыслей, принялась рассказывать во всех подробностях, как готовила угощение к любимому празднику.

– Совершенно без изъяна вышло. Можно заряжать на кулинарный конкурс, – похвалила Саша, с хрустом кусая яблоко.

– Ой, спасибо. – Тося покраснела от удовольствия, она любила Сашкину похвалу, это случалось нечасто. – Нет, изъян все же есть. Вот на этом пирожном, смотри… Видишь, ягоды сместились? В этом месте у меня случился брак в форме сердечка. И там образовалась небольшая впадинка. И пришлось закладывать ее ягодками. Лишними. На каждом пирожном у меня их ровно семь: по три по полукружью, а одно у основания сердечка. А на этом пирожном их у меня девять.

– Ох, Тося. – Саша сморщила лицо, как от зубной боли. – Вот охота тебе этой фигней заниматься? Я же принесла тебе торт. На сегодняшний вечер. Вам, то есть…

– А нас сегодняшним вечером никаких не будет, – произнесла Тося, повернувшись к соседке спиной.

– Почему?

– Потому что Коля не приедет, – и она заплакала, громко, со всхлипами, как в детстве.

– Ну, не приедет и не приедет, чего ревешь? Сядем вдвоем, песни грустные попоем.

– Сегодня грустные нельзя. Сегодня День всех влюбленных, – всхлипывала Тося. – Сегодня надо любить и быть любимой. А я… А у меня…

– Тоська! Прекрати немедленно! – прикрикнула Саша.

Спрыгнула с подоконника, распахнула дверцу шкафа, бросила огрызок от яблока в выкатившееся мусорное ведро.

– Если сегодня песни грустные петь нельзя, то уж рыдать тем более! Ты чего это разошлась, а?

Она подошла в ней со спины, неумело обняла, прижалась к ее плечу щекой.

– Ты счастливая, Тося. У тебя есть Коля. Даже если сегодня он и не приедет. Он все равно у тебя есть. А у меня никого, кроме попугая. Ухожу – он меня провожает. Прихожу – он меня встречает. К слову…

Она резко развернула соседку на себя, уставилась, подозрительно сощурив глаза.

– Вы при Гоше с Колей ругались когда-нибудь? Так, чтобы нервы вдрызг?

– Нет, – опешила Тося от вопроса. – А с чего это ты спрашиваешь?

– А Колю? Колю своего ты когда-нибудь при Гоше обзывала как-нибудь? Нехорошо, в смысле?

– Да нет же, Сашка! Говорю тебе! – Тося повела плечами. Стряхнула Сашины руки с себя, отступила на метр. – Я Колю ни при Гоше, ни без Гоши никогда не обзывала.

– Я, кстати, тоже. – Саша постучала указательным пальцем себя по губам, подумала: – Странно. Кто же тогда? Не сам же Коля назвал себя сволочью!

– Что?! – Тося побледнела. – Гоша сказал, что Коля сволочь?

– Да. Представь себе. Тося, говорит, дура. Шура красавица. А Коля сволочь. Как тебе?

– Да никак.

Тося всплеснула руками, потом уронила их вдоль тела, ссутулилась и пошла прочь из кухни. Саша за ней. В гостиной соседка взяла с журнального стола два каких-то ярких билета и протянула их Тосе.

– Вот, видишь? – спросила она, сильно засопев заложенным от слез носом.

– Что это?

– Это два пригласительных билета на ужин в ресторан. Сегодня!

– Да вижу, что сегодня.

Саша покусала губу. А она-то переживала, что придется сегодня сюси-муси соседские слушать, поцелуйчики всякие приторные наблюдать. А они вон планов давно настроили. Без нее. Немного сделалось обидно.

– А это вот, – Тося вдруг откуда-то с полки достала еще один точно такой же пригласительный билет. – Твой.

– Что мой?

– Твой билет, бестолочь! – повысила плаксивый голос Тося. – А четвертый у Колиного друга.

– Что четвертый?

У Саши неожиданно закружилась голова, и в груди случилось странное волнение. Как перед экзаменом в университете. Или как перед визитом к генеральному с годовым отчетом.

– О боже, Александра! Билет! Билет четвертый! – взвыла Тося, подошла к креслу и рухнула в него, закатывая глаза. – Ну, нельзя же быть такой тупой!

– Я не тупая, – заступилась за себя Саша, усаживаясь в соседнее кресло напротив Тоси. – Я просто ничего не понимаю.

– А чего тут непонятного? Мы сегодня вечером должны были пойти втроем в ресторан, – начала Тося рассказывать. – Неподалеку тут, пару месяцев назад, открылся новый ресторанчик. Очень уютное местечко. Мы с Колей как-то там ужинали. Нам очень там понравилось, очень. И кухня, и обслуживание, и интерьер. Коля заранее купил пригласительные. Там сегодня вечером шикарная программа. Живая музыка, все такое. И даже стриптиз, представляешь.

– С трудом.

Она никогда не была на стриптизе. Видела только по телевизору. Ничего эстетичного для себя в этом не находила. Но совершенно не была против, что другим это нравилось. Бога ради! Если хотят.

– Так вот, мы должны были туда отправиться втроем. Должны были занять столик. А его друг потом, как бы невзначай, должен был к нам присоединиться.

– Зачем? – жестким голосом поинтересовалась Саша. – Все не терпится меня пристроить?

– Не тебя, дура. Его! Колиного друга. Он очень хороший человек. Умный. Удачливый. Но ему просто по жизни не везет с женщинами.

– Бедненький, – притворно ужаснулась Саша. – Как прямо твоему Коле?

– А при чем тут Коля? – сразу взвилась Тося, с ненавистью уставившись на три огромных шоколадных пятна на подоле халата.

– А почему он сволочь? Гошка врать не будет. Если что раз услышал, сразу сдаст. Мне иногда кажется, что он в НКВД был на довольствии.

– Не мели чепухи. Он тогда еще был крохотным птенцом. И жил за границей.

– Это не могло ему помешать… – Саша запуталась в мыслях. – Ладно, проехали. Так почему Коля-то сволочь? Потому что не приедет?

– Да потому он сволочь, Сашка, что не уезжал никуда, – еле разлепив губы, произнесла Тося, ее глаза снова наполнились слезами. – Он все это время обманывал меня. Обманывал, понимаешь! Говорил, что в командировку едет, а сам, а сам…

– О, как!

Саша обомлела. Представить себе обманщиком со всех сторон положительного Колю-соседа, ее мозг отказывался. Равно, как и представить его сволочью. Она не очень его любила, да. Но он от этого не становился хуже. Он был надежным, как скала. Он был очень сильным, порядочным, спокойным, вежливым, даже немного симпатичным. И зарабатывал прекрасно. И Тосю любил до судорог.

Так она думала всегда.

Что изменилось, ёлки-палки?

– Рассказывай, – потребовала она и, подтянув подол вечернего платья повыше, задрала ноги на подлокотник кресла.

Тося поморщилась тому, как Саша неуважительно относится к вечернему туалету, но промолчала. А потом принялась рассказывать. Как она сегодня утром, устав ждать звонка от Коли, позвонила ему сама.

– У нас так не принято, – принялась она тут же оправдываться. – Всегда звонит он. А тут мне что-то в голову стукнуло, и я позвонила.

А Колин телефон оказался вне зоны действия сети. Потом Тося звонила еще, и еще, и еще. Бесполезно! Аппарат вызываемого абонента был выключен или находился вне зоны действия сети.

Тося занервничала. Потом принялась переживать. И, не выдержав душевных мук, позвонила Коле на работу и спросила его подчиненную, когда он должен вернуться из командировки.

– А там мне ответили, что Николай Игнатьевич уже полгода не ездит по командировкам.

– О, как! – Саша глянула на Тосю исподлобья. – А куда же он ездил все это время?

– Не знаю! – Тося трагически заломила руки. Глянула на нее несчастными глазами. – Я уже ничего не знаю, Саша. Он все время был так нежен, так предупредителен. У нас всегда так все чисто было. Так откровенно. И тут вдруг… У него… У него другая женщина? Да?

– Я-то откуда знаю, – огрызнулась Саша и прикусила губу.

Тут же вспомнился начальник их отдела Миша Хитров. По части изменить своей жене и не попасться, он был виртуозом. Чего он только не выдумывал! И неожиданные командировки в теплые страны, и неожиданную госпитализацию в инфекционную больницу, куда его жене заходить было нельзя, и тренинги с обязательным недельным пребыванием в закрытых помещениях, где не было телефонов и связь где не брала.

– Сашка, как же мне теперь дальше жить? Коля, он же…

«Коля сволочь!» – тут же вспомнился вынесенный Гошей приговор ее соседу.

А Гоша врать не будет.

– Знаешь, давай сейчас с тобой пить чай. А потом…

Тося встала с кресла, распахнула шкаф и принялась вытаскивать оттуда вешалки с одеждой. Достанет и швырнет на диван. Достанет и швырнет. Накидала целую кучу всякой разной одежды.

– Ты чего? – перепугалась Саша. – Не разобравшись, вещи ему собираешь?

– Нет. С этим торопиться точно не следует. Я просто хочу себе наряд выбрать на вечер. Я должна быть… Я должна блистать сегодня, Сашка! Я должна сегодня затмить всех. Даже тебя.

О, вот тут-то никаких проблем у Тоси точно не возникнет. Чего-чего, а блистать Саша не умела никогда. Она вон даже ухитрилась вечернее платье из прошлогодней коллекции прославленного мастера за час пребывания у соседки превратить в домашний халат. Подол измяла. Тесный высокий воротник растянула, без конца оттягивая его от горла.

Чучело она, а не красавица. Гошка соврал.

Тося отложила на время идею отыскать нужный наряд и потащила Сашу в кухню пить чай с ее тортом.

– А эту вот коробочку я в ресторан возьму, – покрутила она в руках коробку с собственными пирожными.

– Туда со своей едой точно нельзя, – проговорила Саша, набивая себе рот масляными розочками с торта, который принесла.

– А мы их есть и не будем. Я просто их продемонстрирую, – холодно улыбнулась Тося оконному проему, будто там, на высоте третьего этажа, повис призрак ее Коли. – Я всем сегодня продемонстрирую, какая я восхитительная женщина и прекрасная хозяйка.

Они все же затянули грустную песню. Потом еще и еще одну. Тося снова поплакала. И пошла провожать Сашу к порогу. Они договорились встретиться в ресторане.

– Вот твой билет, дорогая, – сунула ей Тося пригласительный в руки. – Не опаздывай. Программа начинается в девять.

– А ты?

– А я… А я еще попытаюсь дозвониться до своего мужа. А если не дозвонюсь, то пойду его искать.

– Где?! – вытаращилась Саша.

– Приблизительно знаю адрес, – грустно улыбнулась ей соседка. – Только что вдруг до меня дошло, где он может быть. Вспомнилось кое-что. Кое-какие детали. Ну, я ему устрою! Я ему… Я его этими пирожными всего вымажу. Как он мог мне не сказать! Давай, дорогая, до встречи.

Тося потянулась к Саше с поцелуем. А она вдруг вспомнила.

– Слушай, Тося, давай ты не будешь слоняться по микрорайону поздним вечером одна.

– А что такое?

– А то, что у нас на районе завелся какой-то хулиган. Он нападает на женщин. Грабит их и наносит тяжкие телесные повреждения, – процитировала она разговор двух женщин из троллейбуса. – Зафиксировано уже несколько нападений. И в одном случае произошло что-то совсем уж ужасное. Но что, я точно не знаю. Я не расслышала. Давай, ты не будешь, Тося, а?

Тосе сделалось приятно, что за нее так волнуются. Она принялась дурачиться, делать страшные глаза и придумывать всякие ужасные истории про себя.

– Прекрати! – прикрикнула на нее Саша.

– А Коля потом будет долго плакать и проклинать себя за ложь, – закончила с пафосным трагизмом Тося, прижала тыльную сторону ладони ко лбу, запрокинула голову и изобразила, как Коля станет плакать.

– Да ну вас, – разозлилась Саша и вышла из квартиры соседки.

У нее разом испортилось настроение. От непонятной ситуации, в которой оказалась всегда веселая счастливая Тося. От того, что она насочиняла только что. А вдруг это окажется правдой?! Мысли материальны. Вдруг все то, что она только что придумала, возьмет и случится с ней?! Как ей – Саше – тогда жить?

Все как-то нехорошо. Непонятно. Тревожно.

Еще и платье испортила. Измяла все, воротник растянула. Надо бы переодеться. А во что? Все другие ее нарядные платья легкие и короткие. Под них не надеть той обуви, которую планировала под длинное вечернее платье. Нужны высокие тонкие каблучки. А до ресторана пара кварталов. И на улице завьюжило. Как она на шпильках по заснеженным тротуарам? Угги? Конечно. Они, родимые, спасут. А туфельки с собой возьмет.

Вышла Саша из дома в половине девятого. До ресторана дошла за двадцать минут. Вошла в фойе и растерялась. Народу, народу. Нарядные женщины в платьях в пол. Мужчины в шикарных костюмах. Прибывали все почти парами. На плечах женщин роскошные короткие шубки. На ножках изящная обувь на каблучках. Одна она как дура в длинном пуховике, в вязаной шапке и в уггах. Ее даже не хотели впускать поначалу. Ей даже билет пришлось показывать.

Она забилась в самый дальний угол возле гардеробной. Переобулась. Стащила шапку, пуховик. Расчесала волосы пятерней. Повертелась перед зеркалом.

Ничего себе так. Маленькое черное платье с нескромным вырезом. Ожерелье бабы Сони из каких-то зеленых камней. Та всегда утверждала, что ожерелье подлинное, из изумрудов. Но Саша мало верила. Стала бы та его тогда хранить в старой сахарнице! Настоящие изумруды такого размера стоили бы целое состояние. Но все равно смотрелись отлично. И с туфлями ее гармонировали в цвет. И с маленькой сумочкой.

Саша мысленно показала язык охраннику, не пожелавшему поначалу ее впускать, а теперь провожавшему ее восхищенным взглядом. И пошла в зал. Было ровно девять вечера на часах, когда она опустилась на предложенный ей стул за пустым столиком у окна.

Тоси не было. Коли ее тоже. И не было Колиного друга какого-то там, который должен был будто бы нечаянно прибыть и нечаянно очутиться за их столиком. Друга, которому невероятно не везло с женщинами.

Никого не было! Она сидела за столиком одна.

Первые полчаса ее это немного нервировало. Вторые полчаса она уже злилась. А когда время перевалило за десять вечера, Саша неожиданно встревожилась.

Тося на звонки не отвечала. Правильнее, ее телефон оказался выключенным. Коле она поначалу не хотела звонить, злилась. Но потом решилась и тут же расстроилась. Его телефон тоже был выключен. Телефон невезучего в любви друга она не знала.

Что делать? Что делать то?!

Вдруг Тося пошла искать вероломного Колю и попала в скверную историю? Вдруг застукала его с любовницей. Она же сказала, что будто знает, где его искать. Вот пошла туда и…

А вдруг она, пока бегала по микрорайону в поисках обманувшего ее мужа, попала в лапы хулигана, который нападает на женщин, грабит их и наносит тяжкие телесные повреждения?! Господи! Господи, делать-то что?!

Она залпом допила предложенный для разогрева бокал вина, сунула в рот ломтик сыра. Поднялась, чтобы уйти. И тут, как по волшебству, возле ее столика возникла фигура официанта.

– Простите. – Молодой человек вежливо улыбался и показывал ладонью в сторону мужчины, застывшего слева от него. – Раз уж у вас не занято, не позволите молодому человеку к вам присоединиться?

Она глубоко вдохнула, намереваясь сказать «нет». Но слова застряли в горле.

Молодым человеком, оказавшимся без места, был, кто бы вы думали? Водитель троллейбуса! Тот самый, что полгода назад сменил белые рубашки и узкие черные галстуки на рабочую спецовку. Тот самый, что объявляет названия остановок задом наперед. Тот самый, что вез ее сегодня от дома до работы и от работы до дома. То есть не только ее. Ее, в том числе.

– Позволите? – Вежливая улыбка официанта сделалась нетерпеливой. Его уже подзывали к соседнему столику. – Вы позволите? Раз уж у вас не занято?

– А если мои друзья подойдут? У нас у всех куплены билеты.

– Если подойдут, то мы что-нибудь придумаем. Уверяю вас, – не моргнув глазом соврал официант.

Придумать он не мог ничего. Все столики в зале были заняты.

– Хорошо. Я не против. – И она зачем-то снова села на место. И даже сделала заказ.

Водитель троллейбуса уселся напротив. Не особо заботясь, что это невежливо, Саша уставилась на него и начала в упор рассматривать.

Выглядит странно, решила она через минуту. Вроде бы прилично одет, но как-то встрепан. Будто падал несколько раз и поднимался, забыв оправиться. Лицо слева расцарапано. Ранки, она насчитала четыре штуки, слегка кровоточат. Волосы в разные стороны. Будто он явился сюда после потасовки.

– Вы подрались? – спросила она напрямую и указала пальцем на его щеку.

– Что? – Водитель троллейбуса тронул левую щеку, поморщился. – А, это! Это кошка. Попросили родственники присмотреть, пока отдыхают. А она меня не любит. Кошка.