Текст книги "Сто причин поверить"

Глава 10

Шелест волн, заполняющий просторную спальню, не был настоящим. Он шел из динамиков, вмонтированных в подножие кровати. Там же была устроена подсветка – голубоватая, плавающая, в дополнение к водяному матрасу, на котором сейчас, обнявшись, лежали двое.

– Господи, как же здорово. – прошептал он, не открывая глаз. – Как же здорово ты здесь все устроила! Ощущение того, что ты на волнах, полное.

– Разве не именно это посоветовал нам наш психолог?

– Кажется, он всем советует одно и то же, – мягко улыбнулся он ей в макушку. – Найти свою вторую половинку. По возможности окружить себя уютом и комфортом.

– И с половинкой мы должны смотреть в одну сторону, а не друг на друга, – подхватила она, с легким смешком добавив: – Мне иногда кажется, что он шарлатан.

– Мне тоже.

– Но это не помешало нам найти друг друга. Как раз наоборот!

Она соскочила с матраса, тот тут же заходил волнами.

– Эй, – рассмеялся он негромко. – Ты чего это мне тут шторм устраиваешь? Куда убежала?

– В душ. Потом на кухню. Я проголодалась.

Он смотрел на нее совершенно точно влюбленными глазами. На нее не получалось смотреть иначе. Она была совершенна! Он думал о том, насколько был бы счастливее, если бы не множество препятствий, без конца возникающих на его пути.

– Не одно, так другое… Не другое, так третье… – проговаривал он вслух под шелест волн из динамиков и шум воды из душа. – Когда же это все закончится, а?..

Он не стал дожидаться, когда она выйдет из душа и приготовит им ужин. Пошел на кухню, как был, голым. Встал у плиты. Минуту глазел на черный стеклянный квадрат. Банальную яичницу не хотелось. Тем более он сегодня ею завтракал. Правда, в другом доме. Употреб-лять в пищу одно и то же дважды в день он не привык.

Распахнул холодильник, нашел овощи и рыбу – почищенную, выпотрошенную, полностью подготовленную к запеканию. Выложил в форму, накрыл фольгой и отправил в духовой шкаф. С овощами повозился. Аккуратно нарезал, красиво выложил на тарелку.

– О, тут уже голозадый мальчик ужин готовит! – раздался нежный смех за его спиной. – Как приятно… А кто-то уверял меня, что ты не можешь и хлеб нарезать.

Даже в банном халате, босая, с заколотыми кое-как волосами, она выглядела богиней. Мягко ступая, прошла к столу. Села, поставила локоть на стол, подперла подбородок кулачком.

– Наверное, мне надо одеться, – вдруг почувствовал он смущение. – Голый повар как-то не очень…

– Нет, не одевайся. Мне нравится. Хочешь, и я разденусь…

Ужинали они голыми. За накрытым белоснежной скатертью столом, красиво сервированным, с горящими в высоких подсвечниках свечами.

Наблюдая за тем, как отражается пламя свечей в ее больших зеленых глазах, он ловил себя на раздражающей мысли, что действо это более вакханальное, чем романтическое.

– Бесовщина! – прошептал он, не сводя с нее взгляда.

– И еще какая! – мгновенно угадала она ход его мыслей.

– Мы распутники, – добавил он.

– И еще какие! – рассмеялась она. – Но нам это нравится.

– Но нам это нравится, – подтвердил он, дотянулся до ее руки, нежно погладил. – А будущее у всего этого есть?

– От нас зависит.

Ее красивые загорелые плечи медленно поднялись и опустились. Жест не выражал ровным счетом ничего: ни сомнения, ни предположения, ни недоумения. Это было просто изящное движение ее красивого тела.

– И что такое будущее? Зачем о нем думать? Если это бизнес – да, тут прогнозы необходимы. Но к отношениям эти мысли не имеют никакого отношения. Отношения между мужчиной и женщиной так непостоянны. Чтобы они просуществовали до какого-то там будущего, необходимы усилия. А усилия – это всегда напряжение, а оно грозит перегревом. Разве нет?

Он просто обожал эту женщину! Она не ныла, ничего не просила, не строила никаких иллюзорных планов. Она хотела его, она любила его здесь и сейчас, и все! Не то что та – другая.

Вспомнив о другой, он помрачнел.

– Не надо грустить, милый мальчик. И не стоит думать о ней, – мгновенно угадала она его мысли. – Пусть все идет как идет. Она же не ревнует тебя?

– Нет.

– Она не достает тебя расспросами?

– Нет.

– Ну, вот видишь… Она молчит. И ты молчи, – посоветовала обожаемая им женщина.

– Но в ее молчании столько истерики, малыш! Ее молчание меня душит! Иногда мне хочется, чтобы она заорала на меня или…

Его слова прервал звонок в дверь. Он почему-то побледнел и испуганно на нее глянул.

– Я никого не жду. И не ждала. Можем не открывать. – Она оставалась спокойной.

Но тут же звонок в дверь сменился телефонным звонком.

– Блин, это Настя, – прикусила она губу. – Она не отстанет.

И ответила.

– Открывай дверь. Я знаю, ты дома! – заорала на нее подруга. – Дело срочное, дело сраное, Тома. Мне нужен твой мудрый совет! Я не знаю, как поступить. Это касается Сашки. И ее неподражаемого Гриши! Открывай, твою мать!

– Придется подождать. Я в ванне, – не раздумывая, соврала Тамара. – И я не одна.

– Мне не нужен твой любовник. Выпроводишь его. Мне нужна ты, подруга! – Настя была в отчаянной ярости, даже слезы звучали где-то близко.

– Хорошо. Жди.

– Жду…

Им хватило десяти минут, чтобы прибрать в кухне и спальне. Он быстро оделся и замер за дверью гостиной. Тамара сразу поведет подругу в кухню. И он выйдет незамеченным. Летние туфли он держал в руках, чтобы Настя Уварова не запалила их у входной двери.

– Ну! Что стряслось, дорогая моя? – Усадив подругу за обеденный стол, Тамара тут же поставила на плиту турку.

Настя без кофе думать, дышать, жить не могла. И это в нормальном – рабочем – состоянии. Сейчас Настя выглядела не просто расстроенной, она выглядела раздавленной. Она без конца трогала свою короткую стрижку, пытаясь пригладить волоски. Руки ерзали по столу, хватая то солонку, то подставку с салфетками. И она все время молчала. До тех пор, пока Тамара не поставила перед ней большую чашку с черным, как ночь, кофе.

– Итак? Говори! – потребовала Тамара, усаживаясь напротив подруги.

Уселась и подумала, что еще полчаса назад сидела здесь обнаженной. А на стуле, где сейчас корчилась в непонятных муках Настя, сидел голым ее тайный любовник.

– Сашка связалась с мерзавцем! – выпалила Настя, глотая кофе как заведенная, не обращая внимания на то, какой он горячий.

– Ты о ее Грише? – на всякий случай уточнила Тамара. – Или о ком-то еще?

– Хватит стебаться, Тома! – прикрикнула Настя. – Сашка на Гришу своего надышаться не может. Кто еще, скажи, может быть в ее жизни? Гриша – мерзавец!

– Упс-с… – Кисло улыбнувшись, Тамара вопросительно вскинула брови. – Точнее можно?

– Он ей изменял – это раз, – загнула Настя палец правой руки, задрав ладонь к самому уху.

– Почему в прошедшем времени?

– Потому что его любовница мертва.

Настя снова схватилась за кофейную чашку.

– В смы-ысле?! В смысле мертва?

– В том самом, что она вскрыла себе вены, по версии следствия, – недоверчиво хмыкнула Настя. – А по моей версии, ей помогли. И сделал это тот, кто пришел к ней перед самой ее смертью. И угадай с одного раза, кто это был?

– Григорий?

– Так точно, подруга. – Настя с грохотом поставила пустую чашку на стол. – Этот хлыщ купил в ближайшем супермаркете бутылку водки, принес ее ей, вошел в ее квартиру в половине десятого вечера. И примерно через час Светланы Лопачевой не стало.

– А кто она вообще – эта Светлана Лопачева?

– Артистка из районного Дома культуры. Мы подозревали ее в причастности к гибели одной… Не важно, короче.

– Нет, важно! – повысила голос Тамара.

– Ну… Эта Лопачева крутила роман со своим коллегой. Он был женат. Она всячески доставала его жену. И в один прекрасный момент явилась к ней домой и довела ее до такой степени, что дама шагнула с балкона. И знаешь, что самое поганое в этой истории?

– Что? – Тамара растерянно теребила поясок халата, взгляд ее бездумно перемещался с одного предмета кухни на другой.

– То, что момент самоубийства этой женщины наблюдал… угадай, кто?

– Кто? – Она вдруг сделалась бледной.

– Наш Григорий. То есть не наш, а Сашкин. Он как раз пил чай на своем балконе и видел, как с балкона из дома напротив шагнула женщина. Вот скажи мне, умнейшая из умных, моя подруга Тамарочка, ты веришь в подобные случайности, а?

Глава 11

Ей дали два дня дополнительных выходных. Целых два! Подумать только!

– Щедрость какая, товарищ майор, – криво ухмыльнулась Настя, когда Смотров объявил ей. – С чего вдруг?

– Чтобы ты не шарахалась по Москве и не тревожила мирных граждан, – не стал он ничего выдумывать.

– Это вы о чем?

– Это я о твоем поквартирном опросе, который ты устроила за моей спиной. – Смотров уже стоял возле окна с заложенной за ухо сигаретой. – Я велел тебе написать отчет, а ты что сделала? Ты отправилась на адрес артистки, покончившей жизнь самоубийством. И у меня вопрос: зачем, капитан? Что такого ты хотела узнать нового?

– Ничего, – буркнула Настя, переводя взгляд с сердитого Смотрова на Валеру Грибова.

Она его ненавидела в эту минуту. Он ведь сдал ее? Он! Кто еще знал, куда она отправилась? Никто.

Но Валера, тут же угадав ее подозрения, сделал огромные глаза и отрицательно замотал головой. Не он? Тогда кто же?

– Не Грибов тебя сдал, Настя. – Смотров занес ногу над низким подоконником. – Дотошная жительница того самого подъезда звонила, Антонина Васильевна Иванова. Назвав себя человеком с твердой гражданской позицией, она поинтересовалась, когда можно будет прийти в отдел и дать показания под протокол. Мол, одним разговором дело-то не может обойтись. Еле утихомирил. Вот и решил я, Уварова, что отдых тебе просто необходим. И четверг с пятницей в твоем распоряжении. И суббота с воскресеньем, соответственно. Лето. Жара. Можешь в Сочи слетать, успеешь к понедельнику.

У Грибова сделалось такое мечтательное выражение лица, что Настя не выдержала и рассмеялась.

– Спасибо, товарищ майор, – поблагодарила она, когда Смотров вернулся с перекура. – Но в Сочи не полечу.

– А что так? Денег нет?

Денег, конечно, не было. Не умела она их копить. Но, даже если бы и были, не полетела бы. Она только сегодня утром нашла адрес загородного дома, где до трагической гибели проживал отец Инги Мишиной. Почему-то у самого Мишина она этот адрес не захотела спрашивать. И она совершенно точно туда поедет. И если с утра еще ломала голову, как ей незаметно туда сгонять, чтобы потом не оправдываться перед Смотровым, то теперь все складывалось как нельзя лучше.

– И денег тоже, – не стала она ничего сочинять.

– Чем тогда станешь заниматься, Уварова? – забеспокоился начальник, видимо уже пожалев о своей щедрости с выходными.

– Подругу навещу. Вместе покатаемся по магазинам.

– Ты же сказала, что у тебя денег нет, – все еще подозрительно щурился в ее сторону Смотров.

– Это у меня нет. У нее-то есть. Она у меня бизнесвумен. Гардероб обновляет раз в месяц. Может себе позволить.

– Ну-ну… Хлопочи, Уварова. Только учти. – Он нацелил в нее указательный палец. – Не дай бог!.. Не дай бог станешь метаться в поисках злодеев по делам наших самоубийц. Не дай бог! Потому что дел никаких нет – раз. И дел никаких нет – два.

– А три, товарищ майор?

– Уварова, если мне не веришь, не авторитетен я для тебя, Синякову поверь. Нет состава преступления в случае с артисткой. Нету! Что ты к ней прицепилась?

И вот тут Настя промолчала. Потому что не могла пока выдать тайну, которой владели они двое – она и Тамара. А, нет, еще законопослушная гражданка, Иванова Антонина Васильевна, знала о мужчине, который приходил к Лопачевой в вечер ее гибели.

Но Иванова Антонина Васильевна не знала, кто он, как зовут, с кем живет, кого обманывает. А Настя и Тамара знали. И договорились вместе поискать причину вероломства сожителя их подруги Саши.

– Что он к ней прилип? – щурилась в тот вечер в сторону Тамары Настя. – Сыто живется?

– Подразумеваешь расчет?

– Именно!

– Так он сам неплохо зарабатывает. Он же летчик гражданской авиации, не забыла?

– Тогда чего он к Саше прилип? Что за умысел?

Настины мысли на этот счет мчали бешеными скакунами. Додумалась до того, что Гриша намеренно поселился напротив дома, в котором жили Мишины. Аренда жилья – дорого и хлопотно. А тут подвернулась одинокая симпатичная девушка – Саша Воронова. Почему нет? Почему не использовать ее?

– Не начинай нести бред! – бледнела Тамара и хваталась за сердце. – Тебя послушать, Григорий просто маньяк какой-то, доводящий одиноких – и не очень – дам до самоубийства. Это бред!

– Бред, не бред, но проверить надо. Откуда он, что из себя представляет? Кто его родственники? Но начать надо с Мишиных. Может, Гриша этот с ними каким-то местом соприкоснулся, а?..

Они договорились с Тамарой пока ничего не рассказывать Саше.

– Вдруг это ошибка? И соседка артистки не его видела?

– Исключено! – Настя рубила ладонью, как топором, воздух.

– Вдруг это то самое чертово совпадение, которое может случиться?

Настя покусала губы в тот момент и согласно кивнула головой:

– Согласна. Ничего исключать нельзя…

Они договорились в тот вечер, что в ближайшие выходные начнут искать. Но тут такая удача: вместо двух выходных у Насти четыре! И адрес загородного дома отца Инги Мишиной она узнала. Это ли не судьба?

– Да, видимо, само провидение толкает нас с тобой на поиски, – шумно зевнула в трубку Тамара, когда Настя позвонила ей в четверг в семь утра. – А чего вчера не позвонила? Не предупредила? Разбудила меня сейчас ни свет ни заря.

– Вчера у тебя весь вечер был выключен телефон, – с обидой произнесла Настя. – Включился полчаса назад. Я же просила тебя быть на связи.

– Разрядился, – быстро проговорила Тома. – Утром только включила.

– Ну что? Едем сегодня?

– Куда? – почти с испугом отозвалась Тамара.

– За город. На адрес отца Мишиной Инги.

– Я не поеду, – категорически ответила подруга. – Это у тебя два дня дополнительных выходных. Не у меня. В субботу утром созвонимся. Но рано не звони. После десяти утра, не раньше. Идет?

– Идет, – буркнула Настя недовольно и отключилась.

Сгребла со сковороды в тарелку подгоревший омлет, поставила рядом с тарелкой полный кофейник, чашку. Взяла в руки вилку, и тут Грибов звонит.

– Чего тебе? – нелюбезно отозвалась Настя, не поздоровавшись.

– Если ты думаешь, что это я тебя сдал, то…

– Проехали. Знаю, что не ты. Чего звонишь? У меня выходной.

– Меня тут с поручением в ближнее Подмосковье отправили, – начал издалека Валера. – И совершенно случайно этот населенный пункт по соседству с тем, где после гибели отца Мишиной Инги у семьи остался огромный дом. Я хотел заехать. Взглянуть. Не хочешь со мной?

Настя улыбнулась.

– Хочу.

– Я уже у твоего дома. Если поторопишься, захвачу тебя с собой…

Из завтрака она употребила только кофе. Прямо из кофейника, некогда было в чашку наливать.

Полчаса, пока выбирались с забитых машинами дорог, молчали. Потом Настя не выдержала, спросила:

– Где адрес нашел, Гриб?

– Подсмотрел, – ответил коллега, сворачивая на дублер, выводящий за город.

– Где?

– У тебя в компьютере, – признался он, тут же получил подзатыльник, потер ладонью ушибленное место. – Зато честно, капитан.

– Поездку за город намеренно организовал?

– Вот тут точно не я. Смотров отправил. И знаешь… – Грибов покосился в ее сторону. – Мне кажется, что он по-настоящему крут, наш майор. Просчитывает нас с тобой на щелчок пальцев.

– Куда клонишь? – Настя обеспокоенно завозилась на пассажирском сиденье. – Он тоже «подсмотрел» у меня в компе адрес и поэтому организовал тебе выезд по соседству? Знал, что я туда поеду. Знал, что ты туда поедешь за мной следом или рядом и…

– Примерно так.

– Блин! Опять выговор будет!

– Не будет. Он умный мужик. – Грибов въехал на заправку, остановился у колонки. – Думаю, он тоже сомневается в отсутствии состава преступления в самоубийстве Лопачевой. Что-то ему не нравится, как и нам. Поэтому вот и всю эту возню затеял.

– А прямо сказать: ребята, артистка не сама, ей помогли, расследуйте… Так нельзя?

– А так нельзя. Наверху не поймут и не одобрят. Кстати, как там твой Долдон? Починила?

– Ага! – фыркнула Настя. – Починила так, что он теперь каждый час стал звонить.

О Настином детстве с дедом и историю будильника Грибов знал. Как-то долго сидели в машине, наблюдая за подозреваемым, выговаривались до прозрачности.

– А ты его подушкой накрывай, – посоветовал Грибов со смешком. Тут же напрягся. – Блин, Смотров звонит. Сиди тихо…

Разговор занял не больше минуты. Валера только успевал говорить «так точно». Отключившись, вытер пот со лба, покосился на Настю.

– Говорил же, что крут наш майор.

– Что, прямо догадался, что я с тобой рядом? – недоверчиво глянула Настя.

– А то! Говорит, смотри за ней – за тобой то есть. Смотрите, говорит, аккуратнее. Чтобы ничего не вылезло до поры до времени. Что-то еще хотел добавить, но не стал. Потом, говорит.

– На тему?

– На тему упавшей в оркестровую яму артистки. Как там ее?

– Нина Аверкина.

– Она самая. Что-то там с ее падением не так. Ладно, скоро подъедем, давай подумаем, как и с чего начать…

Глава 12

Сложная штука – удача. Сложная и справедливая. Это только кажется, что к кому-то она все время передом, а к кому-то незаслуженно задом. Кому-то постоянно раздает плюшки, а кому-то дырки от бубликов. И видится тем – вторым – в этом страшный злой умысел. И начинают они со временем ненавидеть тех, кому постоянно везет. Ненавидеть и гадить им. Иногда тайно. А иногда и нет. И в какой-то момент кажется невезучим завистникам, что вот-вот, еще немного, и сами они окажутся в победителях. Будут смотреть свысока на тех, кому еще вчера завидовали. И, может, даже…

Может, но не факт, отщипнут от своей удачи долю малую им – жестоко наказанным.

Так большую часть жизни думал и наслаждался отмеренным ему судьбой везением Николай Федорович Баклашкин. Думал, совершенно упуская из виду тот факт, что везучие дни, отведенные ему Господом на этой Земле, не бесконечны. Они стремительно исчезают. Тратятся безвозвратно. И вот потом, когда все у него поменялось, он принялся тосковать, злиться, а потом и вовсе сжигать свои дни в тщетных ожиданиях.

– Ты бы лучше сделал что-то полезное, – обычно ворчала его жена, когда еще была рядом с ним.

– Для кого? С какой стати? – возмущенно отзывался Николай Федорович.

– Для себя, Коля. Чтобы быть счастливым.

– Я и так счастлив, – огрызался он.

– Наблюдая за Яковлевым? За тем, как он растет по карьерной лестнице? Как множится его благосостояние?

Когда она вспоминала о человеке, которого Баклашкин ненавидел всей душой, возникал скандал. И нередко заканчивался рукоприкладством. Не то чтобы он сильно поколачивал свою жену, нет. С синяками она не ходила. Но ладонью по спине мог ударить. Или пинок отвесить. Заслужила!

После скандала она тихо плакала в своей комнате, занятой ею для рукоделия. Он не заходил туда, чтобы утешить. Не заслужила!

И продолжал из окна своего дома наблюдать за жизнью своего врага – Яковлева Сергея Игнатьевича.

Тот заделался его врагом не вдруг и не сразу. Поначалу он занимал пост гораздо ниже самого Николая Федоровича. И помещение делил с тремя подчиненными, тогда как Николай Федорович, будучи при серьезных погонах, в кабинете сидел один. И даже секретаршу имел.

А потом вдруг все поменялось. В какой момент, при каких обстоятельствах – он так и не понял до конца. Баклашкин даже подозревал, что невезучий Яковлев неожиданно поменялся с ним местами. Занял его, Баклашкина, место под солнцем, задвинув своего соседа и коллегу по службе в тень.

Тень эта, поначалу показавшаяся Николаю Федоровичу незначительной, день ото дня становилась гуще, чернее. И в один прекрасный момент Николаю Федоровичу было предложено написать рапорт о досрочном выходе на пенсию.

– Кто же займет мое место? – поинтересовался он напоследок.

– Яковлев, – было ему ответом, сравнимым разве что с выстрелом в спину.

Два месяца он пил беспробудно, пытаясь понять, когда наделал ошибок.

Ну не на охоте же, куда они выезжали коллективно. Он там был тише воды ниже травы. Больше слушал и наблюдал, нежели разглагольствовал, как Яковлев.

И не на рыбалке, которую Яковлев терпеть не мог и все время брюзжал. Там Баклашкин тоже помалкивал. Даже когда ни черта не клевало. И тогда смолчал, когда Яковлев утащил в свою комнату его же секретаршу и выпустил ее уже под утро.

– Ему можно. Тебе нет, – отрезала тогда его жена, когда он ей пожаловался. – И зачем она вообще с вами поехала?

– Ей положено сопровождать, – соврал он жене.

Вообще-то, он брал девчонку для себя. Давно присматривался, неловко ухаживал. И получается, пока он присматривался, Яковлев ее трахнул.

Дальше – больше!

Девчонка та оказалась племянницей кого-то наверху. И дядя, по слухам, ее очень любил. И она возьми и замолви за Яковлева словечко. Видимо, хорош был в постели Сергей Игнатьевич.

И это ее слово сыграло с ними со всеми злую шутку, превратив жизнь Баклашкина в кошмар. Жизнь Яковлева в вертеп. Жизнь его дочери Инги, по мужу Мишиной, в непрекращающиеся страдания.

Бросив пить, Баклашкин обнаружил, что у него очень сильно пострадало здоровье и ноги его почти не носят. Перебравшись с дивана в удобное кресло-качалку у окна, он вовсе перестал жить своей жизнью, превратившись в наблюдателя и летописца жизни Яковлева.

Записывать начал уже позже, когда память стала подводить. До этого он все рассказывал своей жене. И если что-то забывал, она напоминала. Но потом она вдруг решила, что ей с ним неинтересно. Собрала вещи и умотала к дочери в Краснодарский край.

– Обживусь, потом и тебя заберу, – пела она глупой синицей.

Он-то знал, что никуда не уедет из своего дома. Но кивал, соглашался.

Жена его не забрала. Она там нашла себе хахаля, какого-то отставного мичмана, и жила-поживала с ним уже пять лет припеваючи, с ее слов.

Николай Федорович даже не разозлился. Он ее почти не любил. Еще с молодости. А уж в старости и вовсе. Он нанял себе прислугу – мог себе позволить: пенсия была очень достойной, да и накопления остались. Жена не стала ничего с ним делить. В чем была уехала.

Прислуга убирала, стирала, готовила, слушала его ворчания, не возражала. Весной и летом приводила в порядок его сад и огород. Закатывала многочисленные банки со щедрого урожая. Он распорядился, чтобы все это добро она забирала себе. И к ее безропотности добавились еще и благодарственные улыбки. А ему того и надо.

Но потом жизнь его снова лишилась смысла. Хотя, если разобраться, удача развернулась правильно, верно, справедливо. Это когда его враг вдруг взял и помер.

Нет, сначала лишился должности дядя бывшей секретарши Баклашкина. Дядя оказался не у дел. Секретарша побегала, побегала за Яковлевым, да и отстала. Или тот ее сам послал. Пропала, в общем, куда-то. Баклашкин ее больше не видел.

А потом вдруг Яковлев взял и совершенно неожиданно помер.

– Ах ты ж сволочь! Как же ты мог?! – неделю после его похорон сокрушался Баклашкин. – Как же мне теперь, а?!

Он не знал, что именно произошло с Яковлевым. Слухи ползли по их элитному поселку всякие. Кто болтал об охоте, где в результате несчастного случая погиб Сергей Игнатьевич. Кто о сердечном приступе. Кто уверял, что Яковлев помер от оторвавшегося тромба. Но Баклашкин-то знал, что все это чушь!

На охоту в тот день Яковлев не ездил. Сердечного приступа у него не могло быть, он следил за своим здоровьем. И тромб у него вряд ли мог оторваться.

Не-ет, тут было что-то другое. Что-то еще.

И, напрягая всю свою потрепанную память, Баклашкин начал вспоминать тот день во всех деталях и подробностях. И чем больше вспоминал, тем больше убеждался в своей правоте: Яковлева устранили. Кто, почему, за что?

Здесь надо было разбираться и разбираться. И он потратил еще один год своей жизни на расследование. Хотя в глубине души и полагал, что везение справедливо отвернулось от Яковлева, лишив того не только удачливости, но и жизни.

Он вот, Баклашкин Николай Федорович, жив и почти здоров. Ничего не делает, проводит время, как ему заблагорассудится: ест, гуляет, спит, в кресле покачивается. А Яковлева, укравшего у него удачу, в живых уж год как нет.

Справедливо тот был наказан! Очень справедливо! Не надо было занимать место Николая Федоровича ни в служебном кабинете, ни в постели его секретарши. И все же…

И все же смерть Яковлева была загадочна и стремительна. Она не удовлетворяла Баклашкина, не позволяла насладиться долгим падением недруга. Он бы хотел день за днем наблюдать, как дряхлеет и скатывается по наклонной Сергей Игнатьевич, как медленно угасает, превращаясь из личности в ничто.

Справедливо же? И еще как!

А вместо этого что? Пустота?

И, что главное, никого не интересовали подробности гибели Яковлева. Дело быстро закрыли, как сообщил ему их участковый.

– Смерть наступила по естественным причинам.

– По каким? – настаивал Баклашкин, ради разговора с участковым выбравшись из удобного кресла и выйдя за ворота.

– Мне неизвестно.

– А то, что накануне возле его дома и забора постоянно кто-то крутился, никого не интересует?

– Нет, – честно отвечал участковый. – Потому что там никто посторонний не крутился. Окашивали траву по обочинам представители управляющей компании, и все. Я сам записи с камер наблюдения просматривал. Не было никого посторонних.

Баклашкин тогда принялся выклянчивать эти самые записи. И на нытье участкового «не положено» предложил ему денег. С третьей попытки благосклонность молодого ушастого парня была куплена. И пару месяцев назад Баклашкин записями завладел. Но…

Это ничего ему не дало. Все было так, как рассказал участковый. Ничего подозрительного. Никого постороннего.

Просмотрев раз тридцать видео, Баклашкин забросил это дело. И смирился. А неделю назад, когда его домработница притащила в дом страшные новости, снова достал. И снова принялся просматривать. Но теперь тщательнее, по одному кадру.

И нашел! Точно нашел нечто странное в записях за тот день, когда при странных обстоятельствах умер его заклятый враг, Яковлев Сергей Игнатьевич. Вот только сообщать он никому об этом пока не станет. Пока не найдется такого заинтересованного лица, которому Баклашкин Николай Федорович мог бы довериться.