Текст книги "Тайну хранит звезда"

Не могли!

Те соседи, на осведомленность которых она надеялась и которые, по ее подозрениям, набедокурили, были мертвы. Муж и жена – молоденькие, красивые ребятки, как охал второй понятой, седовласый дядька с восьмого этажа, которого она вообще не помнила.

Молодые были изрезаны так, что рассмотреть цвет ковра на полу из-за их крови было невозможно. В квартире все было перевернуто вверх дном.

– Что-то искали! – шепнул авторитетно все тот же седой мужик в тапках на босу ногу и растянутых до невозможных размеров трениках. – Деньги, наверное, драгоценности.

Аня рассеянно поводила взглядом по сторонам, старательно избегая смотреть на кровавое месиво в центре большой комнаты. Что могло быть у этих молодых? Что такого ценного, ради чего с ними сотворили подобное?! Они и пожить-то не успели, и нажили немного. Обстановка скудная, шторы на окнах дешевые, кресла допотопные с деревянными боковинками, такие у ее мамы, помнится, на даче стояли, пока она их из-за ветхости не выбросила.

– Не думаю, – отозвалась она через продолжительную паузу и глянула в окно.

Снова собирался дождь. Противный, ледяной, с пронзительным ветром. А она окно в кухне распахнула, когда уходила. Теперь стопка тетрадей, оставленных на обеденном столе, промокнет непременно. Дождь косой, как раз в ее окна. И…

– Обратите внимание на положение трупов, – забубнил какой-то мужик, соратник щетинистого. – Они лежат крест-накрест.

– Наверное, сектанты! – снова зашипел второй понятой, все время находясь у нее за спиной и все чем-то шурша и шурша без конца.

– С чего вы взяли? – отозвалась сердито Аня. – Как стояли, так и упали. Возможно, не ожидали нападения. Просто стояли и разговаривали, возможно, когда им были нанесены смертельные ранения. Ужас-то какой…

Володин, сидевший возле жертв на корточках, глянул на нее внимательно, коротко улыбнулся и кивнул, проговорив:

– Вы, скорее всего, правы, Анна Ивановна. Следов борьбы нет.

– Ничего себе, – хмыкнул едва слышно седой у Ани за спиной. – Кровищей все стены улиты, а у него следов борьбы нет! Так вот они и работают! Думаешь, найдут?! Черта с два… Следов борьбы у него нет, умник!

Аня оглянулась и неприязненно уставилась на соседа с восьмого этажа. Тот оживленно жевал! Шуршал карамельками, как оказалось. Их у него было много. Карман спортивной олимпийки оттопыривался. Он и Ане предложил, она отказалась. Жевать в таких условиях!!! Чудовищно. Пусть изверги ее закалили за годы неблагодарного труда, но чтобы так…

Они топтались в коридоре еще минут двадцать. Внимательно слушали, что им говорили сотрудники полиции. Седой даже кивал. Аня, если честно, не вникала. Дождь за окнами разошелся не на шутку, а у нее тетради. А этим несчастным ее присутствие уже никак не могло помочь. И тяготило ее общество незнакомых суетящихся людей, сильно тяготило.

Она без конца куталась в высокий воротник толстой вязаной кофты, вдыхала тонкий запах своих духов, застрявший в мохнатой шерсти. Переминалась с ноги на ногу и медленно продвигалась к распахнутой двери погибших. Удрать хотелось нестерпимо.

Домой!

Ей впервые за многие недели остро хотелось домой. Не пугала пустота без мужа и Игорька. Не пугала тишина, которая все последнее время ее угнетала и выворачивала душу наизнанку. Хотелось запереться на все три замка, переобуться из уличных кроссовок в теплые мохнатые тапки, сварить кофе, слепить аккуратненький бутербродик с листом салата, сыром и тоненьким ломтиком семги. Потом засесть за тетрадки, необременительно как-то это сегодня было. Потом, когда совсем стемнеет, зажечь любимый ночник, свернуться клубочком в углу дивана и под тихий лепет телевизора позвонить Ирке. Сто лет не общались, уже и соскучиться успела.

Ирка была ее любимой и единственной подругой. Их отношения были очень древними, уходящими своими корнями в ясельное детство, кажется. Аня сколько себя помнила, столько помнила Ирку – суматошную полнотелую блондинку с очень активной личной жизнью и желанием всегда быть в курсе всего. Сашкин уход из дома Ани она просмотрела и дико дулась на подругу.

– Вечно все скрываешь! – шипела она на нее при встречах. – У вас были проблемы, а ты скрыла!!!

– Не было проблем, – вяло отзывалась Аня, лежа на диване, как покойница. – Все было превосходно, и тут – бац!

– Бац просто так быть не может. Тут не бац, а бабс!

– В том-то и дело, что нет никого.

– Ага! – кривила красивый яркий рот Ирка. – Нет у него никого, как же, поверю! Если нет бабы, значит, есть мужик.

Аня принималась яростно отстаивать гетеросексуальные особенности своего бывшего, они собачились с Иркой, потом шли в кухню, принимали по мензурке коньячку, чтобы сосуд расширить, как любила говорить подруга. И Сашкину подлость оставляли на потом. Как-нибудь «потом» отодвигалось и отодвигалось. Ирка снова с кем-то мутила, Аня отстаивала право быть хорошей и единственной матерью своему сыну. И посему, по ее подсчетам, которые она совершала, стоя у распахнутой двери погибших соседей, виделись они в последний раз с подругой месяца три уж как назад. И почти тогда же созванивались. Непорядок! Надо восполнить пробел. Надо позвонить, пригласить к себе. Теперь вот и любопытство ее есть чем побаловать. Под мензурку можно будет поохать, пожалеть погибших. Следом и себя, живых, но прозябающих.

– Вы, Анна Ивановна, не спешите удрать, – заставил ее вздрогнуть Володин, осторожно тронув за локоток и поймав буквально на пороге. – Вам еще бумаги подписать нужно.

– Уже скоро?! – Она подняла на него расстроенные глаза. – Мутит, если честно.

– Меня, если честно, тоже, – шепнул он ей доверительно и опустил глаза вниз. – Там у вас, в квартире, чисто, уютно, наверняка пироги есть.

– Нету, – растерялась она, не понимая, напрашивается он к ней в гости или просто мечтает сменить обстановку все равно на что. – Не пеку. Некогда.

– Я так и думал, – кивнул Володин.

Тут же громко позвал кого-то по имени и через минуту потащил ее и седого с восьмого этажа за кухонный стол расписываться в бумагах. Но тут возникло неожиданное препятствие: авторучка перестала писать. Володин и дул на нее, пытаясь растопить застывший гель дыханием. И раскручивал, проверяя стержень на наличие геля. Все будто было, а ручка не писала. Ане даже показалось, что он нарочно все это проделывает, чтобы задержать ее в этой квартире подольше. Уж из вредности или как, неизвестно, но злой умысел был ею заподозрен. Проклятый педагогический опыт, заставляющий все и вся брать под сомнение. Выучили малолетние изверги, на всю жизнь выучили!

– Вот вам авторучка, господин полицейский, – протянула она ему авторучку, нашарив ее в кармане кофты. – Эта пишет сто процентов.

Володин кисло улыбнулся. Пошутил что-то про учительский специнвентарь в каждом кармане. Взял с них подписи и отпустил наконец. О том, что он явится к ней уже через час, предупредить он позабыл. А явился!

– Что-то еще?! – вытаращилась Аня на Володина, маетно зависшего в ее дверном проеме. – Где-то еще расписаться? Или авторучкой снабдить?

– Нет, нет. Все закончено, тела увезены, квартира опечатана, так что… – Он развел руками, потом опустил их, бока кожаной куртки виновато хрустнули.

– Так что? – Аня вставила кулаки в бока.

Если этот заросший мужик намеревается напроситься к ней на чай, обмахиваясь удостоверением, то он сильно просчитался. Ей некогда! У нее осталось три контрольные, которые ей надо было проверить. Контрольные принадлежали очень проблемным деткам (цитата Кольской), и поэтому она оставила их на потом. Решила сначала немного перекусить и даже приступила к приготовлениям, а потом уж и проверкой заниматься. И Ирке еще надо позвонить непременно. Чего ему надо?! Чего он снова пришел?

Настроение Анны Володин прочувствовал молниеносно. И ощетинился уже весь, надувшись, распыхтевшись.

– Надо задать вам парочку вопросов, – жестким, хрустящим голосом произнес он через минуту и покосился с укоризной.

– На предмет? – Она решила пока не отступать.

– На предмет того, что произошло у вас сегодня в подъезде.

– Не могу представить, чем могу быть вам полезна.

Она выдержала тон и осанку великолепно, невзирая на то, что одета была в вельветовые Сашкины портки, износившиеся чуть не до дыр, и его же клетчатую байковую рубаху.

– И все же вопросы есть, – проскрипел Володин и нагло попер в ее квартиру.

Вошел, огляделся, тут же снял куртку и грязные ботинки и пошел без приглашения в ее кухню, на ходу пояснив, что подозревает, там что-то горит. Картошка, слава богу и Володину, не сгорела, покрывшись хрустящей корочкой. И рубленый бифштекс, который она разогревала сверху, остался цел. Сейчас бы самое время покушать. И по времени, и по желудочным спазмам было пора. Но не есть же при этом наглом полицейском. А бифштекс был один. И картошки полторы ложки.

– Одна живете? – Он выключил газ, успев заглянуть под крышку сковородки.

– С чего это вы взяли? – Аня села к столу, пододвинула к себе непроверенные контрольные.

– Приготовлено на одну порцию, – бесхитростно пояснил Володин и тут же без переходов спросил: – Вы не знали погибших?

– Нет, – ответила она поспешно, пожалуй, слишком поспешно. – Нет, не знала. Я тут вообще никого не знаю.

– Недавно переехали?

– Да нет, давно живу.

– А что так? – Темные усталые глаза смотрели на нее с недоумением. – Не желаете общения?

– Мне общения за глаза в школе хватает. – Аня вздохнула, кивнула на стопку тетрадей. – И общения, и занять себя есть чем. Так что с соседями контактировать некогда.

– И что, даже не здороваетесь ни с кем? – не поверил Володин.

И вдруг полез в ее посудный шкаф, достал две тарелки, аккуратно разделил картошку, разломил бифштекс прямо в сковороде, все разложил на две тарелки, поставил их на стол и уселся без приглашения.

– Есть хочу – сил просто нет, – пояснил он просто, хватаясь за вилку, и мотнул головой в сторону второго стула. – Да вы присаживайтесь, покушайте.

– Спасибо! – фыркнула Аня.

Сил возмущаться и орать на наглого копа не было. Все силы высосали изверги. Потом еще это страшное убийство буквально над головой. Честно? Она немного даже рада была, что он напросился. Поначалу-то хотелось укрыться у себя в доме. А как укрылась, страх поспел. Пускай немного посидит, поговорит. Пускай даже разделит с ней ее нехитрый ужин. А оставшиеся плохие контрольные она потом проверит. Радость-то невелика, продираться сквозь груду ошибок.

Она села, взяла вилку, ухватила из плетеной корзинки кусочек хлеба, начала есть. На Володина она почти не смотрела. Зато он ее рассматривал без стеснения, справившись с половинкой бифштекса и ложкой картошки за пару минут.

– А вы очень красивая, Анна Ивановна, – подвел он черту под своими наблюдениями через какое-то время.

Хорошо, она жевать к тому времени закончила, а то подавилась бы непременно.

– Это кто говорит? – решилась она на вопрос, довольно глупый, но не молчать же.

– Это я вижу, – кивнул он заросшим до безобразия подбородком. – Очень красивая.

– Не все так считают, – отозвалась она задумчиво, а потом со вздохом призналась: – Вернее, никто так не считает.

– Глупости! – не поверил он и тут же полез включать чайник. Хорошо, догадался, обернулся на нее и спросил разрешения: – Позволите?

– Валяйте, – скупо улыбнулась Аня.

День сегодня был вообще непонятный какой-то. Неправильный. Сначала Петровский к ней пристал с просьбой, а потом на каждой перемене благодарственно мерцал глазищами в ее сторону. Потом Игорек учудил, дурачок маленький. Судиться с родной матерью собрался за право жить с отцом! Это надо же! Потом убийство этажом выше. Володин этот…

Вернее, Володин был сначала.

– Кстати, а откуда вы узнали, что я учительница?

Аня с интересом наблюдала, как уверенно распоряжается Володин ее сахарницей, чайником, упаковкой с шоколадными пряниками. Ну свой просто, в доску свой. Везде, интересно, или только у нее?

– Так второй понятой сообщил. Мы когда квартиры обзванивали, он нам и сообщил, что учительница живет там-то и там-то. И она должна быть дома. Он будто из окон видел, как вы из школы возвращались.

– А-а-а, понятно.

Аня попыталась вспомнить седого пожилого дядьку. Но сколько ни морщила лоб и ни теребила память, не вспомнила. Ни разу не видела она его. Или не замечала. Такое с ней могло случиться запросто.

– Чай, сударыня.

Володин поставил перед ней щербатую Сашкину чашку, которую она пыталась трижды выбросить, да так и не смогла. Сашка ее с отдыха как-то привез. И с чего-то постоянно над ней печалился. Сядет, бывало, за стол, на неподвижную чайную гладь смотрит и вздыхает, и вздыхает.

«Это у него какие-то паскудные воспоминания с этой баклажкой связаны, – хищно шипела на чашку Ирка, выслушав подругу. – Не иначе кобелировал, гад, на отдыхе».

С тех пор прошло пять лет. Чашка часто падала, выкрашивалась по краям, но странно оставалась целой. Забрать с собой ее бывший муж не пожелал. Проглядел, наверное. А она пыталась выбросить, но не смогла. И ее теперь ей Володин всучил. Намеренно или как?

– Я думал, это ваша любимая чашка, – вдруг брякнул он, угадав ее замешательство. – Но, видимо, ошибся. С ней связаны неприятные воспоминания? Я угадал?

– Вы постоянно все угадываете? – надула она губы. – Так бы преступления раскрывали. Кстати, что думаете об этом убийстве?

Она подняла голову к потолку. Поежилась, снова вспомнив вид окровавленных, растерзанных тел.

– Пока ничего не думаю, – поскучнел сразу Володин и опустил голову. – Пока сижу у вас, коротаю время, может, народец с работы соберется, пойду с опросом.

– Ах, вот как! Время, стало быть, коротаете! Сожрали мой ужин, теперь жрете мои пряники, и это называется: коротать время?! Да… Да пошли вы! – Она запнулась под его усталым взглядом, который, допусти его, и тетрадки, не раскрывая, проверять сможет. И добавила почти шепотом: – Пошли вон.

– Не пойду я никуда, Анна Ивановна. Мне в самом деле время убить надо. Но я ведь мог и в кафе напротив вашего дома посидеть. А я не пошел.

– Экономный какой! – Она оттолкнула от себя ненавистную чашку, расплескала чай.

– Не в экономии дело. Просто… Просто с вами мне приятнее коротать это самое время. Я вас обидел?

– Наконец-то догадались! – фыркнула Аня и начала протирать стол кухонным полотенцем. – Ведете себя как…

– Болван неотесанный? – подсказал Володин с грустной улыбкой. – Что есть, то есть, спорить не могу. Совсем огрубел со всем этим, – и его голова тоже поднялась к потолку. – Как быть нежным-то, когда так вот все? Вы ведь тоже в школе наверняка чертенеете к концу дня?

Она промолчала, но про себя кивнула. Еще как чертенеет! Сама себе противна иногда. Но Володину об этом знать совершенно необязательно.

– А что касается двойного убийства, совершенного, предположительно, сегодня в промежутке с восьми утра до полудня, то одно могу сказать точно – совершено злодеяние не с целью грабежа.

– Как? – удивилась Аня, решив пока не дуться на него за прямолинейную неотесанность. – Но там же все было вверх дном! Там же явно что-то искали!

– Искали, может быть. Но не деньги, не украшения, не другие ценности. Кошелек в прихожей в сумочке одной из жертв цел. Там денег прилично, карточки банковские с кодами, нацарапанными на липкой бумажке. Кольцо с сапфиром на пальце убитой не сняли. Вторая жертва – мужчина – тоже не была ограблена, на шее золотая цепь с крестом. И борсетка в прихожей с ключами и документами на машину. Грабеж исключается, – подвел предварительную черту Володин. И сам себя спросил: – Тогда что? Зачем перевернули весь дом?

– Что-то искали. Это ясно.

– Не совсем, – не согласился он.

Вдруг протянул руку к ее руке и нежно погладил по ладони. И объяснение придумал смешное: будто капли от расплескавшегося чая на руке остались. А она уверена, что не было там никаких капель. Уловка это или художественный вымысел.

– А что тогда? – Аня смущенно сжала пальцы в кулачок. – Если не искали, то зачем такой погром?

– Вот вы умная женщина…

– Спасибо!

– Умная женщина, наблюдательная, в силу своей профессиональной деятельности, – словно не слыша ее, продолжил Володин. – Вам приходится, как полководцу, наблюдать за людьми каждый час. И так день за днем, день за днем. Что бы вы сказали об общей картине?

– Погрома?

– Да.

– Ну… Если не ограбили, если не искали, то тогда ловко имитировали.

– Точно! – обрадовался Володин. – У меня вот сложилось именно такое ощущение. Что переиграл убийца с беспорядком. Как-то все так глупо навалено. Покрывала с кровати и дивана стащил, подушки вспорол, а ящики из шкафа и серванта не вытащил. Странно…

– В самом деле, – согласилась Аня и поежилась. – Знаете, если честно, то, пока я там была, меня все время не покидало странное ощущение.

– Какое? – Он вытянул шею из воротника.

– Не могу сказать, но что-то меня там коробило.

– Что, Анна Ивановна?! Что??? Вы не представляете, насколько это может показаться важным. Любая мелочь! Любой штрих!

– Не могу вспомнить. – Она задумчиво теребила прядь волос, выбившуюся из ее учительского пучка. – Вот… Вот вы говорите, кольцо с сапфиром, цепь золотая, а обстановка квартиры бедная. Чрезвычайно бедная.

И она не без гордости осмотрела собственную кухню. Не супермодно и шикарно, но классически уютно и не бедно.

– Молодец! – похвалил Володин, глянув в ее сторону озорно и одобрительно. – А вообще что вы о них знаете?

– Ничего, – сникла тут же она. – Говорю же вам, ни с кем не знакома. Не вижусь, не общаюсь.

– А соседи по лестнице? – снова удивился Володин.

– Одни соседи постоянно в разъездах. Бывают крайне редко. Может, раз в полгода и являются. Вторых вообще не видела ни разу, – соврала она.

Соседи номер два, вернее, соседка подвергалась с ее стороны конкретному игнору только лишь за то, что однажды позволила себе повиснуть спьяну на Сашке. После этого Анна ее просто-напросто не замечала.

– И что, вы вообще этих верхних никогда не видели?

– Говорю же вам, нет. И понятого этого в трениках тоже не видела. И погибших. А он вон меня, оказывается, знает. Наблюдательный…

Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что же ее так покоробило в квартире убитых, когда она там находилась, но ничего, кроме шуршания фантиков в кармане спортивной куртки седого мужика, так и не вспомнилось.

– Что-то там было не то, – подвела она черту под мучительными размышлениями. – Что-то не вяжется.

– Господи, как бы вы мне помогли, если бы вспомнили.

Володин так разволновался, что вцепился в ее кулачки и нервно сжал, делая ей немного больно. Спохватился, когда она поморщилась. Отпрянул, извинился и тут же полез из-за стола, начав снова извиняться и прощаться.

– Засиделся я, в самом деле. Пойду я. А вы, Анна Ивановна, если что-то вспомните, позвоните мне.

И он, не особо церемонясь, взял с полки под зеркалом в прихожей ее мобильник, вбил туда свой номер и назвал себя Володиным.

– Позвоните? – спросил он еще раз, прежде чем дверь закрыть.

– Если что-то вспомню, непременно, – пообещала Аня, уверяя саму себя, что сумеет забыть о нем уже завтра к вечеру.

Но странно, стоило за ним закрыться двери, как она принялась думать о нем и только о нем. Начала с медленной, размеренной оценки его как мужчины.

Сочла, что лет ему под сорок, хотя из-за небритости и неухоженности он и выглядит старше. Потом решила, что он холост. Брюки не просто измялись, они и не гладились никогда. Как следует не гладились. Ботинки стоптанные, напрашивались на явную замену. Обратить внимание Володина именно на это было тоже некому, решила она. Куртка кожаная, хоть и дорогущей была, валялась, кажется, где придется. И голоден, чудовищно голоден. Жена уж наверняка бутербродов каких-нибудь ему бы наделала и дала с собой, и термос с кофе в машине валялся бы. Как у ее Сашки, когда он распространителем работал и ел и спал на ходу. Аня всегда заботилась о нем, всегда утром у двери вручала ему пакет с бутербродами, пирожками, котлетами, термосом с чем-то горячим. Потом Сашка вырос из своей должности, из ее пирожков, стал сначала начальником отдела, потом замом директора где-то. И ушел! И теперь тоже один, как и Володин. Но он как-то не так один. Сашка чрезвычайно опрятен и наряден. И за Игорьком следит пристально в этом. Но он один. Точно один! И Игорек неоднократно повторялся, что у папы до сих пор никого нет. И разведка в лице главного агента Ирки доносила – у Сашки ничего серьезного ни с кем. А поди же ты, какая разница между этими двумя мужиками.

– Все люди разные, милочка, – сонно заявила где-то через пару часов ей Ирка в телефонную трубку. – Не может быть одинаково опрятных Сашек и одинаково безалаберных Володиных.

– Да он не то чтобы безалаберный! – вступилась с жаром за Володина Анна и тут же получила порцию подозрительного любопытства в ответ.

– Он что, тебе понравился?! – ахнула подруга, забыв зевнуть в сто двадцать четвертый раз за последние десять минут. – Этот небритый, неумытый мент в грязных стоптанных башмаках тебе понравился???

– Ир, он не мог мне понравиться, во-первых. – Аня раздраженно поморщилась, уже пожалев, что рассказала Ирке все. – Во-вторых, почему это он неумытый?

– Если бы морду умывал, то и побриться бы не забыл. Он в зеркало-то, наверное, смотрится раз в месяц. – Подруга судорожно вздохнула и вдруг всхлипнула. – Надо же так пасть русскому дворянству, а! Стоило пижону за дверью раствориться, так ты всякую нечисть уже в дом тащишь.

– Ты не мели чепухи. – Аня вдруг как-то сразу успокоилась, расслышав в голосе подруги неподдельную плаксивую тревогу. – Я его не тащила никуда. Он просто говорил со мной о соседях…

– Кстати, о соседях! – подхватила тут же Ирка со зловещим клекотом. – Ты ведь живешь, как на острове, Нюрочка!!! Ты же никого в упор не видишь за извергами своими, за тетрадками, за заботой об Игорьке! Не видишь, не знаешь, не замечаешь!

– А оно мне надо? – И Аня нарочито громко зевнула, следуя примеру подруги. – Зачем, Ир?! Лишняя словесная обуза. Иду я себе и иду с работы, проскочила в квартиру – и замечательно. А это надо о чем-то говорить, раскланиваться, придумывать что-то. Не могу! Сил нет и желания!

– Ага… – Подруга вдруг надулась, когда она дулась, то сопела часто-часто и еще время от времени фыркала, как ежик. – По этой самой причине ты и меня избегать начала.

Не спросила, констатировала.

– Нет, Ир, с тобой сложнее. С тобой я бы просто расквасилась.

– А без меня?

– А без тебя заморозилась, – нехотя призналась Аня. – Как треска какая-то! Знаешь, что сегодня мне родной сын выдал?

– Что?

– Судиться собрались они с папой со мной.

– Как это?! – опешила Ирка, перестав сопеть и снова начав всхлипывать. – За имущество, что ли? Я тебе сразу сказала, отдай ты ему его дрова и…

– Да нет, милая, не за деревяшки. За Игоря.

– Что-о-о-о??? – Ирка тут же зашлась такой матерщиной, что у Ани ухо вспыхнуло. – Вот сволота, а!!! Мало того что сам ушел, так еще и пацана переманивает. Прикармливает, паскуда!!! Видела я их тут как-то днем в ресторане. Обедаем, говорит Шурик. С сыном решили вкусненького перекусить. А вкусненькое в этом кабаке твоей месячной зарплаты стоит. А пацану много ли надо?! Счет увидал, который папа оплатил, и слюни распустил тут же. Тебе-то экономить приходится, а там шикуют! Вот гад, а!

Аня вздохнула, посмотрела на портрет сына на длинной полке под серый мрамор. Обо всем этом она уже знала, Игорек потчевал ее подробностями, когда приходил домой от папы. О чем он умалчивал, о том она догадывалась.

– Но ему, Ань, все равно Игоря не отдадут.

– Почему?

– Потому что он постоянно в разъездах, так?

– Вроде…

О новой работе Сашки она мало что знала. Это раньше, когда он распространителем всего на свете работал, она знала все-все. Он взахлеб рассказывал ей всякие интересные истории, а она внимательно слушала. А потом, когда начал карабкаться вверх, красноречие поутратил. И довольствоваться ей приходилось лишь сведениями, получаемыми от сына или от Ирки.

– Вот! Как он сможет заниматься воспитанием сына, разъезжая-то так?!

– Не знаю.

Аня покосилась на три непроверенные тетради, ей все еще не хотелось лезть в них. Все еще не хотелось рыться в ошибках, не хотелось пытаться уловить смысл в том, в чем смысла не могло быть априори.

– А я знаю! Знаю! Нельзя доверить человеку ребенка, если у него нет времени на его воспитание и на то, чтобы присматривать за ним. Ты не дрейфь! Пусть только попробует в суд сунуться, мы ему такое устроим… Ты же не пьянь, не безработная какая-нибудь. Ты у нас уважаемый всем человек.

– Ага, особенно двоечниками. – Анна снова покосилась на тетрадки. – Ты у них мнения спроси, они тебе такого наговорят.

– Это не в счет, – опротестовала тут же ее теорию Ирка-адвокат. – Ладно, давай-ка прощаться, подруга. Дел еще по дому невпроворот. Завтра на работу. Тебе к первому уроку?

– Нет, ко второму.

– Везет, поспишь подольше. – Ирка вздохнула, зевнула, шепнула что-то и тут же простилась, повесив трубку, но перед этим успев пообещать, что забежит как-нибудь на неделе.

А Ане все же пришлось проверять тетрадки. Она оттащила их в кухню, но прежде чем пробираться сквозь безграмотную ерунду, она сварила себе кофе, слепила тоненький бутербродик с листиком салата и ломтиком красной рыбки. На кофе с бутербродом у нее ушло минут десять. Потом полчаса на то, чтобы поставить три жирные двойки. Две за безграмотность и лень, третью за полное отсутствие и первого и второго.

Галкина Нина не стала утруждать себя написанием сочинения, она просто вложила в тетрадь записку с просьбой понять ее и простить, поскольку она так же, как и Петровский, переживает семейный кризис.

Слухи, стало быть, все же просочились. Проросли буйными ростками с пустыря, где ее подстерегал Петровский, забрались по ступенькам школы, вскарабкались выше на этажи, заползли из шумного школьного коридора в классную комнату и были взяты извергами на вооружение.

Аня не рассердилась, нет. Она расстроилась. Софья-математичка оказалась права – Петровскому веры нет. Почему права оказалась Софья, а не она? Почему Петровский солгал? Почему использовал ее? Такой гнусный по природе своей или учится приспосабливаться?

– Ох, дети, дети, – шепнула с горечью Анна, швырнула три последние тетрадки в общую стопку и пошла с ними в прихожую, чтобы убрать в сумку.

Почти тут же зазвонил домашний телефон.

– Алло? – сняла она трубку и почему-то, наивная, тут же подумала про Володина.

Это мог быть и Игорек, вдруг заскучавший по маме и измучившийся чувством вины, что обидел ее утром. Это мог быть Сашка с очередными отвратительными требованиями быть благоразумной. Она, по его мнению, не должна была драматизировать нелепейшую, на его взгляд, ситуацию. Какая разница, на чьей территории живет мальчик? Он же с родителем. А то, что Аня задыхается без сына в пустом доме, так это блажь. И то, что ей непременно нужно целовать сына в макушку перед сном, вообще ни в какие ворота не лезет. Он должен расти мужиком, сильным, непреклонным. И да, бессердечным, если того требуют обстоятельства. И весь ее лепет о том, что ей не нравится жестокость, зародившаяся не так давно во взгляде ее сына, пускай она перенесет на своих учеников. Им пригодится. Его сыну – нет!

– Алло? – повысила голос Анна, не услыхав ответа. – Кто это?!

Это не был Володин, не был Игорек, и Сашка тем более. Это был кто-то бестелесный, кто-то ужасный и злой. И он едва слышно, голосом, схожим с шелестом осенних листьев под ногами, прошептал ей на ухо:

– Сссу-у-ука-а-а, издохни-и-и…

Трубку бросили. А она стояла со своей телефонной трубкой еще какое-то время, не в силах сдвинуться с места.

Господи!!! Что это было только что?! Кто посмел?!

Память тут же послушно начала выдергивать эпизоды неприятных стычек с учениками. Все пролистав, Аня недоуменно подергала плечами. Не было ничего такого, хоть убей, не было. Она себя контролирует из последних сил, чтобы не поддаться провокации, чтобы не наорать, не ударить, без нужды не выгнать из класса или вызвать родителей. Она себя держит в руках! И даже эта противная Кольская ее несколько раз на педсоветах в пример ставила.

Было что-то такое неприятное, со слезами группы девочек, с ором их родителей в учительской, но уже давно. Еще в самом начале учебного года, когда девчонки удумали в школьном туалете курить и малышей гонять. А теперь весна! Уже май скоро! Не могли же они так долго вынашивать свой гнев. Не могли. Дети в их возрасте сколь эмоциональны, столь и забывчивы.

Кто тогда вдруг возжелал ее смерти?!

И вдруг накатило! Глаза сами собой поднялись к потолку, и он словно сделался стеклянным, воссоздав всю картину сегодняшней кровавой бойни. Вспомнилось все до мельчайшей детали. Окровавленный ковер, брызги крови на стенах, на мебели, остекленевшие мутные глаза девушки, спутавшиеся, взмокшие от крови темные волосы парня.

Вдруг… Вдруг это какой-то серийный убийца, надумавший уничтожать жителей их подъезда?! Вдруг он начал с них, а теперь доберется и до нее?!

Она летала по квартире как сумасшедшая. Проверила все замки на двери. Задвинула тяжелую щеколду, хоть за одно это спасибо бывшему – сделал, когда жил. Закрыла окно в кухне, остальные и не открывала. И плотно задвинула шторы, хотя на улице было еще светло. Пустила в ванну такую горячую воду, что рука еле терпела. Хотелось согреться, зажариться, ее трясло как в лихорадке. Насыпала горсти три морской соли, влезла в воду по самые уши и замерла.

Это шутка? Злой розыгрыш? Кому-то надо ее напугать? Или все же, все же отголоски дневного преступления?! Кто ответит, черт побери?!

Сколько ни крутилась в ванной, сколько ни намыливала себя, никого, кроме Володина, ни надумала. Ему надо звонить. Он что-то придумает, как-то да ответит.

Ответил! Да как!!!