Текст книги "Жизнь – это нечто большее"

– Ты хочешь в этом ехать? – с удивлением проговорила я, окинув ее взглядом.

– Думаешь, он выгонит меня с совещания? – обеспокоено обронила она, поправляя волосы.

– Нет, – непринужденно ответила я, – он никогда тебя не выгонит, ты слишком сильно ему нужна.

– Да, я слишком хорошо выполняю свою работу, – произнесла она негромким голосом.

Я сварила кофе и налила его в наши любимые чашки. Его запах распространился по всей квартире, и аромат был настолько притягательным, что феерия вкусовых ощущений могла дать сбой в любую секунду. Медленно ступая по черному паркету, я подошла к обеденному месту, выполненному в лучших традициях барного эксклюзива: высокие стулья и стол мраморного цвета так красиво переливались на свету, что создавалось ощущение какого-то волшебного присутствия.

– Держи, – чуть слышно произнесла я, протягивая кружку цвета какао ей в руки, и присела рядом с ней на пол.

– Как ты думаешь, Кейс, если бы ты могла изменить свою жизнь, кем бы ты стала?

Я отпила кофе и, не совсем понимая вопрос, улыбнулась в ответ.

– В смысле, кем бы я была?

– Ну да, кем?

Я поднесла кружку с кофе поближе и глубоко вдохнула аромат, представляя, как жители Бразилии собирают его для меня и для всех людей на планете. Как старики выращивают его на плантациях. Их дети и внуки ухаживают за ними, помогая в семейном деле. Я представила палящее солнце, под которым они работают. Урожай, который собирают. Я хотела прочувствовать все то, что ощущают жители этих стран. Хотела прожить их жизнью, отказаться от множества материальных благ и ценностей, отдавая предпочтение совершенно иному – тому, что лежит глубоко внутри. То, что практически не заметно на поверхности, как нефтяные месторождения. Они так сильно ценятся людьми, что те воюют за них, подставляя и даже убивая себе подобных. Безжалостно, коварно, в порыве страсти или удушения ненавистью, переполняемые злобой. Они ведут борьбу за черное золото, что лежит так глубоко, будто прячется там, как душа человека скрывается в нем. Конечно, куда проще оставить ее гнить в недрах, глубоко внутри, похоронив с преданностью, любовью, состраданием и милосердием, чем стараться вытащить наружу, впуская ее в свою жизнь. Ведь тогда придется бороться за право обладания ею с самим собой. Сложен путь ее «приобретения» и велик тот, кто смог его пройти. Я же выбрала путь, где расставила указатели, позволяющие не свернуть с главной дороги и не заблудиться в проторенных тропках, чтобы лишний раз не столкнуться с испытаниями.

– Я бы хотела быть собой, – с улыбкой ответила я, положа голову ей на колени.

Сара недоверчиво повела бровью.

– А сейчас кто ты, Кейс? – протянула она, вглядываясь в мои глаза.

– Я не знаю, – подняв голову и сделав глоток кофе, продолжила я, – я знаю лишь ту девушку, что сидит рядом с тобой, – я показала на свое отражение в огромном зеркале, что висело на стене напротив нас, возвышаясь от пола до самого потолка.

– Я знаю лишь ее, – я поглядела на себя и ровным тоном продолжила, – знаю, что у нее есть хорошая работа, классный мотоцикл, любимая подруга, к которой она относится как к сестре. Знаю, что у нее длинные каштановые волосы, что вьются к концам. Знаю, что она невысокого роста и любит музыку, но какую точно, никогда не скажет. Любит кофе, – я повернула голову и посмотрела на Сару с торопливой улыбкой, брошенной как постскриптум, – очень любит кофе.

Она улыбнулась в ответ совершенно искренне и произнесла:

– Зато я знаю, что она любит своих близких. Знаю, что, несмотря на всю свою надменность и высокомерный внешний вид, она очень добрая, – ее голос сделался еще более мягким и уверенным одновременно, – это знаю я, ее подруга и сестра.

Она наклонилась чтобы обнять меня, и я была так тронута ее словами, что сердце наполнилось прежним спокойствием.

– Значит, по-твоему, я высокомерная? – с ухмылкой заметила я, щипая ее за бок.

– Эй, мне больно! – возмутилась она, не теряя при этом веселого тона. – И из всего, что я тебе сказала, ты услышала лишь «высокомерная»? Тебе не кажется это странным? – поднимая брови, воскликнула она с мягкой иронией в голосе.

– Сара… – протянула я.

Ее лицо сделалось взволнованным.

– Да?

– Спасибо, что ты есть, – с выдохом добавила я.

– И я люблю тебя, Кейс, – проговорила она, верно поняв мою недосказанность.

Недосказанность в людях зачастую будила две крайности одной и той же сущности. Либо глубокий интерес, либо глубокое разочарование, которые в своем большинстве не сулили ничего, кроме ошибочного представления о человеке. Например, очередные встречи с потенциальными клиентами нашей компании проводили лучшие сотрудники фирмы. Иногда в процесс вступали люди со знанием этикета международных деловых отношений, и здесь, как и в повседневной, далекой от бизнеса жизни, не было места недосказанности, ровно как и недопонимаю. Мир бизнеса прост. В нем действуют установленные негласные принципы, о которых все молчат и все же соблюдают, выдвигая на новый уровень достижение цели любой ценой. Благодаря этому и строятся большие корпорации и огромные концерны. Чего нельзя сказать о повседневной жизни человека. Построить семью и заставить ее держаться на плаву, заботясь о ее процветании, степени удовлетворенности, увеличении прибыли, гораздо сложнее, если не забывать о духовном развитии и личностном самосовершенствовании. Ведь все, что мы делаем, должно быть совершенно, нам следует стремиться к этому и не забывать о том, что каждый последующий шаг, какого бы размера он ни был, приведет нас к еще чуть более понятному и ясному видению того, что мы делаем, а главное – для чего, ведь в жизни все имеет цену.

Я остановилась у выхода из квартиры: мощная снаружи тень, внутри которой скрывалось очередное хрупкое отражение в зеркале. Лицо говорило о том, что пора бы уже научиться смотреть на себя так, как полагается людям моего круга, а взгляд говорил обратное: что никакого круга не существует и что на самом деле все абсолютно не важно. Гордости за достижение собственных целей было столько, сколько позволяло иметь нажитое мною богатство. Гордость, что ценится человеком, отказывающимся принимать насмешливые повороты судьбы, сдаваться на пути к своей цели. Та гордость, с которой каждый следующий день и даже час превращаются в бесценную возможность реализации своего потенциала и раскрытию все больших границ своего разума. С одной стороны была та жизнь, чьей сладости я не постигла, и в минуты слабости поддавалась ее забвению. Я словно проваливалась в беспамятство и бродила в самых укромных уголках своего сознания. С другой стороны была та жизнь, к которой я шла последние годы, отказываясь принимать во внимание слабость человеческого духа, его тела, подчиняя себе каждый его мускул и изгиб. Я располагала всем, кроме свободного времени. Я не знала точно, куда его нужно вложить и для чего оно вообще необходимо человеку, когда очень сложно выбрать между всеми прелестями мира, когда на свете столько всего интересного. Не решаясь хотя бы на что-то из увлекательного и безумного, я отдавала все свое время только работе. Проводила на ней большую часть своего времени, забивала голову заботами о новых проектах, презентациях и даже такой мелочи, как платья, в которых буду представлять проделанную работу совету директоров «Уиннерс Инкорпорейтд», и ничем большим, чем действительно можно было бы наполнить свой внутренний и отчасти, на тот момент, опустошенный мир.

Я смотрела на себя в зеркало, разглядывая в нем отражение. Идеальные черты лица, проникновенный взгляд и уверенный вид делали его особенно необыкновенным, но знал бы кто, что скрывалось за этой маской…

– Чему ты так улыбаешься? – веселым тоном перебила Сара ход моих мыслей, обходя стороной мои вещи.

– Тому, как же все-таки люди внешне отличаются друг от друга и как похожи внутри… – я задумалась и на мгновение пронесла сквозь себя эту мысль. Однако, отметив ее абсурдность, дополнила фразу коротко, – исключая схожесть направленностей.

Она смотрела на меня так, словно бы я обронила то, в чем не было смысла. Обняв меня не слишком крепко и приторно, она спросила:

– Кейс, а как ты думаешь, есть ли что-то там, за пределами нашего мира?

– Что ты имеешь ввиду? – С интересом спросила я, обращая взгляд в ее сторону.

Она опустила голову и, посмотрев куда-то в сторону, смущенно пробормотала:

– Есть ли кто-то, кто присматривает за нами? – а затем, подняв голову и устремив свой взгляд ввысь, добавила:

– Знаешь, что-то такое, что заставляет наше сердце биться, а жизнь бурлить, как лаву при извержении вулкана, а чью-то отправлять в тихую гавань, где царят безмятежность, покой и монотонность, как в движении горного ручья?

Я смотрела на нее с улыбкой. Белокурые волосы, загорелая кожа, голубые глаза и все та же непосредственность и безмятежность, шедшая рука об руку с нахальством, которые открылись мне в первый же день нашего знакомства. И по сей день я удивляюсь тому, как много она задает вопросов. В детстве я слышала о том, что не важно, сколько можешь дать ответов, главное, что ими задаешься.

* * *

– Почему вы вообще считаете, что оно ваше? – задала она однажды вопрос нашему преподавателю по логике.

– Потому что я преподаватель и имею право на любое из этих мест, – безразличным тоном ответила дама с зализанными назад волосами в строгом синем костюме.

– Так почему же? – не унималась Сара.

– Потому что я преподаватель, – эмоционально потряхивая указкой, продолжила женщина, – деточка моя, а ты всего лишь ученик, который…

– Вы меня не поняли. Я спросила: почему вы считаете, что это место ваше? Я спросила вашего мнения, которого у вас, по всей видимости, нет. Я не просила опираться на факты, так же как не просила напоминать мне о том, что я ученица, – она спокойно встала из-за стола, плавными движениями рук сложила свои принадлежности в сумку.

– Однако спасибо, что вы напомнили мне об этом, а то я уже начала сомневаться, что каждый из нас занимает свое место.

Держа голову и осанку, как присуще аристократам, она не спеша покинула аудиторию, но прежде остановилась в дверном проеме, чтобы кинуть весьма безразличное: «Извините».

Я почувствовала желание примкнуть к ее отважному кругу. Меня поразила смелость, с которой она предстала перед преподавателем. Спокойствие, с которым она оперировала знаниями откуда-то извне, и достоинство, с которым покинула аудиторию.

Я сложила вещи в свой любимый коричневый портфель и попросилась выйти.

– И на долго ли вы нас покинете, мисс Кейси? – спросила она, глядя на меня сверлящим взглядом.

Я остановилась в проходе между рядами:

– Полагаю, что да, – скрючившись, словно от боли, промямлила я, – мне что-то нехорошо.

На моем лице была нарисована фальшивая гримаса страдающего от боли человека.

– Я помогу! – вызвался парень с задних рядов, – мне отвести ее в медпункт?

– Да, пожалуйста, Даниэль, – бросив взгляд в мою сторону и стягивая с переносицы очки, резко бросила она, – смотри, чтобы она не упала по дороге, – и, отвернувшись к доске, добавила, – мне не нужны сцены.

Я кивнула головой и, выкроив удачный момент для того, чтобы как можно скорее скрыться из ее вида, покинула аудиторию вслед за Сарой.

– Эй, куда ты? – донесся мужской голос позади, – совсем спятила!

Я обернулась в надежде увидеть мелкого прыщавого сопляка, с которым не жалко будет и проститься. Но к моему разочарованию меня встретил взгляд того же молодого человека, что несколько секунд назад, в аудитории, вызвался мне помочь.

– Что ты здесь делаешь? – возмутилась я, – тебе совсем больше нечем заняться?

Его лицо говорило о непритворном удивлении. Я развернулась и стремительно направилась вдоль огромного коридора, когда она остановил меня:

– Вообще-то кому-то, – чеканя каждое слово, произнес он, – было жутко плохо несколько минут назад, – и, схватив меня за запястье, остановил меня.

– Вообще-то это не твое дело, – глядя ему в глаза, проговорила я, – я в порядке.

– Ты уверена? – с насмешкой спросил он.

– А что, незаметно?

– Нуу, – протянул он, осматривая меня с головы до ног, – нет.

– Это с непривычки.

Я отвернулась и, высвободившись из цепкого замка его рук, направилась прямо по коридору, поправляя сбившееся на бок хлопковое платье, что путалось в коленях. Пока удалялась, я чувствовала на себе его пристальный взгляд и не могла понять свои ощущения. Поворачивая за угол, я обернулась, чтобы проверить свои догадки. Он все еще смотрел мне вслед, сохраняя спокойствие и засунув руки в карманы светло-бежевых льняных брюк…

Я обследовала коридоры, туалетные комнаты, но нигде не нашла Сару, тогда, решив не терять времени напрасно, направилась к выходу из здания, прямиком на парковку.

– Эй, что ты тут делаешь с моим скутером?! – возмутилась я так, что меня мог услышать каждый в радиусе пятидесяти метров.

– Между прочим, я помогаю тебе решить вопрос с твоим парковочным, – с интонацией оскорбленного человека произнесла она, – могла бы и спасибо сказать, вместо того чтобы кричать.

– Да кто тебя вообще просил это делать? Тебе не говорили, что нельзя трогать чужие вещи?

– Нет, не говорили, – спокойным тоном непричастного к делу человека произнесла она.

– О Боже! Да ты чудовище! Как ты смогла снять защиту?!

Она ходила взад-вперед, как будто ожидая по хвалы.

– Держи, – протянула она мне какой-то вкладыш, широко расплываясь в улыбке, – я Сара.

На моем лице появилось настороженность, а внутри громко прогремел звонок, говорящий: «что-то тут не чисто, беги отсюда, беги!»

– Гм, Сара, – помедлила я подбирая слова, – я тронута до глубины души, но… – отходя от нее на полшага, – только я не специализируюсь по женскому полу.

Она громко рассмеялась, согнувшись и присев.

– Что… я что-то не так сказала? – смущенно осведомилась я.

– Пожалуйста, возьми его, это талон на парковку, а не способ тебя склеить. И как ты вообще подумать такое могла? – она протянула руку.

– Как ты его достала, еще и на мое имя?! – моему удивлению не было предела.

Она встала с земли, отряхивая белые джинсы от пыли.

– Я видела, как ты пару дней назад сцепилась с преподавателем, – помедлила она, рассматривая меня с головы до ног, – не думаю, что она была права на этот счет, для них есть специально отведенные места, а мы просто хотим жить комфортно, насколько это только возможно. Вот я и решила, что тебе не помешает моя помощь.

Я улыбалась:

– Не знаю, что и сказать, – разведя руками в недоумении, промолвила я.

– Скромного спасибо будет вполне достаточно.

– Но почему ты это сделала? – поинтересовалась я.

Она поджала губы, отводя взгляд в сторону, и спустя мгновение ответила:

– А разве все должно быть почему-то? Захотела – вот и сделала, – веселым тоном прозвучал ее голос.

Я пожала плечами и, глядя на палящее солнце, поняла, что иногда для того, чтобы сделать что-либо для другого человека, не нужно находить причины и особые обстоятельства, можно просто позаботиться о человеке, не ожидая взамен выгоды или похвалы, просто сделать это.

Глава II

С тех пор прошло несколько лет, а я до сих пор помню тот день как вчерашний. Словно для него есть отдельный уголок с воспоминаниями, спрятанный в моем сердце, где хранится все самое дорогое неизмеримой ценности.

Ребенком я полагала, что в мире, в этой огромной вселенной, наделенной такой мощью, наверняка найдется волшебный порошок, с помощью которого люди будут забывать все плохое, что было в их жизни. Тех, кто был связан с неприятными моментами. Мне казалось, что так будет лучше, правильнее… но я ошибалась. Мы те, кто мы есть сегодня, и такими нас сделала жизнь. Да, порой кажется, что она живет нами и у нее есть тонкая золотая нить, пронизывающая всех людей, с кем однажды нам придется повстречаться. Что с каждой новой мыслью, каждым словом, действием, с каждым последующим шагом на нее, с помощью едва ощутимой иглы, нанизываются люди и протягиваются на нужную точку нашего жизненного пути. Обстоятельства, разветвленные на несколько измерений, в зависимости от нашего выбора. Узлы, которые завязываются там, где нам следовало бы остановиться, задуматься. Но теперь я понимаю, что весьма бы расстроилась, если бы кто-то отнял мою память. Те ситуации, что сделали меня сильнее, отважнее, добрее, и даже то, что вынуждало меня чувствовать ненависть, упиваться горечью, злостью и болезненным страданием. Ведь если бы я не знала о существовании вторых, то вряд ли бы так сильно ценила первые.

Я взяла шлем с верхней полки, закинула сумку на плечо и, отвечая на ее недавно поставленный вопрос, тепло ухмыльнулась, заправляя волосы за ухо.

– Разве горный ручей монотонный?

– Во всяком случае, ему не сравниться с нашей жизнью, – скорбно протянула она, отодвигая ногой сбившуюся перед проходом обувь.

Мы жили на двенадцатом этаже одной из высоток, что были построены относительно недавно. С восходом коридор наполнялся солнечным светом, который озарял переливающиеся салатовые узоры, что рисовала Сара на стенах. В эти моменты создавалось особенно сказочное впечатление. Нам казалось, что мы живем там, где есть хотя бы чуточка волшебства, но стоило нам выйти из квартиры, как мы сразу ощущали пустоту, которую нельзя заполнить расписными стенами. Мы никогда и никогда не приглашали к себе в дом, а если и случались подобное, то все сводилось к тому, что кто-то обязательно вызывал такси и возвращался туда, откуда пришел. Мы очень ценили наше пространство, уют и уединение, словно эта квартира была единственным местом, где не говорили о новостях, происшествиях, где не обсуждали политику и не смешивали свою жизнь с нашей. Каждый раз, возвращаясь домой, мы поднимались по лестнице, вместе или порознь, и считали ступени, делая вдох на четыре счета и такой же выдох. Мы никогда не поднимались на лифте: использовали его только на спуске. Какими же молодчинами мы были! В то время как все говорили о желаниях, мы уже использовали возможности.

– Я все думаю, Кейс, – задумчиво произнесла она, заходя в лифт, – что было бы с нами, если бы мы пошли на стажировку в другую компанию.

– Что ты имеешь ввиду?

Она сощурила глаза и, будто выжидая нужного мгновения, медленно проговорила, останавливаясь почти на каждом слове:

– Там бы мы тоже задержались на такой длительный срок?

Я пожала плечами и улыбнулась.

– Не знаю. Разве есть что-то дурное в том, что у нас отличная работа, классная квартира, разные побрякушки и это, – кивком головы показала на открывающиеся двери лифта и огромную вестибюльную зону.

– Доброе утро, мисс Кейси! – радостно воскликнул парень за стойкой ресепшен.

– Здравствуй, Генри! – улыбнулась я, – как прошла ночь?

– Все так же, – развел он руками, – как и всегда: тихо и спокойно, без изменений.

– О, доброе утро, мисс Паркер! – тут же воскликнул он при виде Сары и вскочил с рабочего места, направляясь ей навстречу.

Она выходила из лифта, засовывая свое короткое светлое платье в узкие синие джинсы. Ее волосы, с ниспадающими на лоб вьющимися прядями, были небрежно убраны в хвост. Если бы в вестибюле выключили свет и направили на нее прожектор, то можно было бы смело претендовать на съемку одного из лучших рекламных роликов какого-нибудь дорогого аромата с дерзкими нотами, так эпатажен был ее вид.

– О, Генри, я просила тебя не называть меня так, – проговорила она бегло, что никак не сочеталось с картиной происходящего. Она словно хотела от чего-то поскорее убежать, не оставляя и минуты для размышлений.

– Вы сегодня как обычно? – радостно спросил он.

– Да, – звонко ответила Сара, бросив на меня взгляд, – все как обычно!

– Ну, тогда тебе понадобится это, – он достал ее кожаную куртку из-под стола.

– Удивительно, я все утро ее искала! – непринужденно воскликнула Сара.

Я стояла посреди огромного вестибюля, наблюдая за происходящим, и невольно рассмеялась:

– Действительно, до чего же это удивительно!

Сара поцеловала его и подпрыгивая помчалась в мою сторону.

– Ты похожа на лань, – прошептала я ей на ухо, мягко поддразнивая.

– А ты на сторожевого пса, – с ухмылкой ответила она мне.

– Хорошего дня вам! – крикнул Генри нам вслед, теряя наши силуэты в стеклянных дверях парадного выхода из здания.

Я остановилась, чтобы спросить:

– Ты с ним всерьез?

– Да, – безмятежно ответила она, демонстрируя незаинтересованность в моем мнении.

Что касается меня, то я действительно была рада за нее. За человека, который всю жизнь искал того, с кем бы мог идти в ногу и просто быть собой. Ее не волновали ни его работа, ни должность, которую он занимает, даже то, есть ли у него образование или нет, она просто любила. Она верила в него.

Переходя через дорогу, она повисла у меня на шее, напевая что-то себе под нос:

– Когда-нибудь и я смогу так же порадоваться за тебя, Кейс? – вопросительно посмотрела она на меня через плечо.

– Ты знаешь, я не люблю эти разговоры, – отмахиваясь рукой, пробормотала я, натягивая очки-авиаторы.

– То, что их не любишь ты, вовсе не означает, что о них не должен говорить кто-то другой, – весело проговорив это, она убежала вперед.

На улице стоял чудесный майский день. Солнечные блики так красиво играли свою молчаливую симфонию, готовые с минуты на минуту затянуться бурей темных облаков, что создавалось впечатление, словно в тот миг свет боролся с тьмой и наверху происходило что-то непостижимое. Мне казалось, что тучные носители небесного свода затеяли какую-то подлую игру с ветром, сговорившись с ним еще ранним утром, пока не взошло солнце. Было ощущение, будто они не хотели, чтобы сегодня жители наслаждались солнечной погодой, как если бы не хотели, чтобы состоялся бейсбольный матч, и, насколько знала я, – ничто не предвещало игры сегодня. Тогда почему они так настойчиво заявляют о своих холодных и темных намерениях?

Проходя мимо шлагбаума, выпускающего машины из подземной парковки, я услышала, что кто-то окликнул меня. Не расслышав слов, я замедлила шаг и оглянулась.

– Возможно, будет дождь, – безразлично предупредил меня темноволосый старик на парковке, – возьмите зонт, мисс Кейси.

Я остановилась, чтобы убедиться, что он говорил со мной.

– Но я не хожу пешком, – заметила я самодостаточно и улыбнулась, – я передвигаюсь на мотоцикле, – и, подбросив ключи вверх, прошла мимо.

– В том-то все и дело, – не унимался он, – может, стоит начать.

Не выдержав его дерзости, я развернулась и, подойдя к посту, внутри которого он так удобно расположился, в недоумении спросила, размахивая руками:

– С чего вдруг такая забота?

– А с чего вдруг ее может не быть? – даже не взглянув на меня, проговорил он.

– Вы отвечаете вопросом на вопрос.

– Ты верно подметила.

– Выработалась такая привычка.

Я развернулась, чтобы уйти.

– По-твоему, люди всегда должны быть заинтересованы в чем-либо, чтобы оказывать внимание?

– Я этого не говорила.

– Но ты живешь так.

Я обернулась, чтобы взглянуть, говорит ли он в мою сторону или вновь в пространство.

– А вы всегда игнорируете людей с безразличным видом?

– Всегда, – как ни в чем не бывало ответил он.

– Тогда что же сейчас, после всех тех лет, что я здесь живу, и после того года, что вы здесь работаете, вы впервые решили со мной заговорить?

Я продолжала жестикулировать руками, одновременно собирая волосы и надевая шлем:

– После всех тех раз, что вы не отвечали на мое приветствие, что же заставило вас сделать это сегодня?

Я замолчала и, вернувшись назад, сделала несколько шагов навстречу машущей рукой Саре, после чего замерла на месте и, обернувшись, заключила свои мысли в слова:

– Знаете, мне не нужны ваши ответы, можете и дальше делать вид, что вам все равно.

– Делать вид? – переспросил он.

– Да, вот именно, делать вид.

– Я перестану делать вид, как только ты перестанешь говорить, что тебе не нужны ответы.

Чокнутый псих, подумала я.

– Мы все отчасти такие, Элизабет, – произнес он в ответ на игру моих мыслей.

Я уже ушла вперед и, решив оставить без внимания его последние слова, направилась к месту, стараясь успокоить дыхание. Я не могла объяснить себе причину, по которой что-то в этом старике показалось мне теплым, несмотря на всю его сухость и чопорность.

– Ну что ты так долго? – возмутилась Сара, – я здесь уже здесь несколько минут жду.

– Старик… – тяжело обронила я.

– Что старик, Кейс, гм? – она взяла меня за плечи, – Он не пускал тебя на территорию?

– Да нет, все в порядке, поехали.

Я завела мотор, и его рев в секунды пронесся по всей территории, оглушая звуком прохожих и тревожа все машины в радиусе двадцати метров. Проезжая мимо старика, я приподняла стекло шлема, в надежде услышать от него хоть что-то, но тот молчал, и только на выезде до меня донесся его хриплый голос:

– Ты забыла про носок.

Сара наклонилась ко мне через плечо и довольно громко и с усилием прокричала:

– Что? Какой носок, Кейс? О чем это он?

– Я не знаю, – закрывая шлем ответила я, – держись крепче, мы опаздываем.

Я старалась сконцентрировать все внимание на дороге и на том, что позади меня сидит человек, за которого я несу ответственность. Мне нужно сконцентрироваться на движении и сумасшедшем потоке транспорта.

* * *

Когда я только пересела со скутера на свой первый мотоцикл, мне было двадцать лет. Отец щедро вознаградил меня за то, что я не вмешивалась в его жизнь.

– И что мне делать с этими деньгами? – абсолютно без эмоций спросила я его однажды по телефону.

– Не знаю, потрать их так, как считаешь нужным.

– А если я считаю нужным отказать тебе в этом? – надменно произнесла я.

– Это твое право, Элизабет…

– Не смей меня так называть, – проговаривая каждый слог, бесстрастно произнесла я, – то, что я ношу твою фамилию, еще не значит, что я ношу имя, которое ты мне дал.

– Его дала тебе мать, Элизабет.

Я положила трубку и резким движением руки отшвырнула телефон в сторону.

– Что он сказал? – обеспокоено спросила Сара, натягивая зефирный шерстяной свитер.

– Сказал, что это последнее, что он мне даст в этой жизни.

– Что, прямо так и сказал? – переспросила Сара, глядя на меня недоверчиво.

Я стояла у окна и смотрела вдаль – на то, как строительный кран передвигает с места на место нужные и не очень вещи.

– Прямо как в жизни, – протянула я отсутствующим тоном и продолжила, словно бы меня кто-то слушал. – Некоторые отодвигают на задний план то, что им, по их мнению, мешает жить, отвергая саму сущность.

Сара молчала, ее лицо сделалось напряженным.

– Нет, не так. Но я уверена, что именно это он и имел ввиду, – добавила я.

– Тогда с чего ты это вообще взяла? – возмущенно воскликнула она, очищая апельсин для соковыжималки.

– Потому что это было последнее, что он сделал для моей матери, оставив нас шесть лет назад.

– Кейс, прости, – неловко произнесла она, – я не знала об этом, ты никогда не рассказывала.

Да, я никогда не рассказывала ей об этом. Так же, как и о том, что произошло на самом деле, но что она знала точно, так это то, что не стоит лезть в душу человека, пока он сам не захочет тебе ее открыть. Возможно, поэтому мы и стали так близки. Однако от моих дальних родственников и адвокатов она знала достаточно, чтобы молчать, и не совсем, чтобы делать выводы.

На мгновение в квартире воцарилась тишина. Уже тогда мы жили в центре Нью-Йорка. Откупных денег отца вполне хватало для того, чтобы он чувствовал себя менее паршиво, и для того, чтобы мы могли позволять себе подобные комфортабельные игрушки. Подумав об этом, я остановилась на мысли о том, что мне бы не хотелось осуждающе относиться к нему, хотя я так и не смогла его простить.

– Да, так же, как и о том, что он не отвечал на наши телефонные звонки, – я вытерла слезы и, встряхнув головой, проговорила, – в том числе и на письма, когда это случилось. Только тогда, когда Ричард послал за ним судебного пристава, вручившего ему повестку, – он нашелся.

– Что в ней говорилось? – осторожно произнесла она, выжимая апельсиновый сок.

Мой голос сделался более спокойным, а в глазах отражалась все та же беспринципность, что и несколько лет назад.

– В ней говорилось, что его вызывают в суд для разрешения финансового вопроса. Только тогда он и узнал, что ее больше нет, – я отчаянно ухмыльнулась.

Сара подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, прошептала:

– Кейс, мне очень жаль.

– Мне тоже, – со вздохом проговорила я, – мне тоже было очень жаль его, когда спустя четыре года после ее смерти и через месяц после моего совершеннолетия и судебного заседания он пришел ко мне домой…

Я чувствовала, как горечь прошлых лет подступает к горлу, а голова наполняется свинцовым сплавом, становясь все тяжелее.

– Мне было очень жаль его, когда он просил прощения за то, что его не было рядом. За то, что он оставил нас. Мне было жаль его, когда он услышал о запрете приближения ко мне и когда его мать ударила меня по лицу, услышав решение судьи, гласившее, что третья часть его финансового состояния переходит ко мне. – Я остановилась и неторопливо продолжила, подыскивая опору. Мой голос дрожал.

– В тот момент я ощутила невыносимую боль, и она не была только физической. Отчаяние и предательство говорили во мне так громко, что я едва ли слышала еще что-то вокруг, ощущая обжигающее жжение на щеке и горячую кровь, что сочилась из уголка рта.

Она возмутилась и, рухнув на стул, воскликнула, стараясь овладеть собой.

– Но почему ты ничего не ответила, почему не заступилась за себя?

– Потому что это не тот путь, которому меня учили.

– Что, – с презрением бросила она, – тебя учили подставлять вторую щеку?!

Я улыбнулась и, взяв стакан со свежевыжатым соком, сделала несколько больших глотков.

– Образно говоря, – я толкнула ее плечом и спустя мгновение продолжила ровным тоном. – Понимаешь, я так и не смогла его простить и не знаю, смогу ли когда-либо. Он совершил ошибку, за которую сейчас расплачивается, и я понимаю, что мучаю его вот этими руками, но пока ничего не могу поделать с собой, как если бы мне доставляло это удовольствие.

– А ты его испытываешь?

– Нет, – однозначно обронила я.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Я сделала медленный глубокий вдох и такой же выдох.

– Я не знаю, – с досадой добавила я, – наверное, потому что у меня не хватает сил простить его. Прощение – это удел сильных, а я, похоже, очень слабая, раз не могу принять и ощутить всю его боль, делая свою более значимой.

На мои глаза накатывались слезы, скатываясь и разбиваясь об пол с исправной ритмичностью, словно часовой механизм.

– Может, я думаю, что это единственные чувства, которые по-настоящему связывают меня с ней. Я боюсь, Сара, что если перестану их чувствовать, то предам ее…

– Но, Кейс, – кладя мою голову себе на колени, прошептала она, – как ты можешь так думать? По-твоему, она хотела бы, чтобы ты испытывала именно эти чувства, съедающие тебя изнутри? По-твоему, она желала тебе страданий?