Текст книги "Жизнь – это нечто большее"

Галина Шаульская
Жизнь – это нечто большее

© Шаульская Г., 2016

© ООО Издательский дом «БИБЛИО-ГЛОБУС», 2016

* * *

Если честно, когда я стала писать слова благодарности так, как это принято делать, – к третьему лицу, то у меня возникли трудности. Говоря о ком-то определенном, хочется смотреть в глаза, более того, говоря слова благодарности – хочется обращаться к человеку, а не к его образу…

Моя любимая мама, благодарю тебя за твою доброту, любовь и выносливость. За то, что все время своей жизни ты посвятила нам – своим детям, вложив в нас столько любви, что ее хватит, чтобы поделиться со всеми. И благодарю свою семью за то, что вы есть, и этого уже много, пусть так будет всегда.

Моя дорогая Ирина, я выражаю тебе глубочайшую признательность и благодарность за неоспоримую и бетонную уверенность во мне, за твою благодетельность и благосклонность. За то, что ты пробудила во мне одни из моих лучших качеств. За то, что однажды разглядела во мне то, чего не видела я сама.

Юля. Моя Юля… чтобы выразить мою благодарность тебе, не хватит слов, потому что ими, как ни крути, сложно передать ощущения человека. Это книга написана только благодаря тебе. Твоя поддержка и вера были так сильны, что когда мне казалось, что этот труд мне не под силу, они придавали мне их и устремляли идти вперед. Благодаря тебе мои мысли и процессы размышления запечатлены на бумаге, навсегда.

Моя милая Наташа… у тебя есть способность рассеивать всю мою усталость, бессилие и поднимать на ноги, возвращая меня к самой себе. Я так благодарна тебе за многое, чего не перечислить на нескольких строчках, и особенно за смех и радость жизни! Однажды ты пожелала мне, чтобы все, что я пишу, не «шло в стол», и это стало для меня побуждением для чего-то большего…

Что касается самой книги… что ж, это мои вопросы к жизни и ответы на них. Может, она подвигнет кого-то задаться собственными и найти свои ответы, более подлинные, ведь все вокруг гораздо глубже, чем кажется.

Глава I

В то время как мысли переплетаются друг с другом и вкрадываются в междоусобицу пространственных дел, человек зачастую забывает о том, как много сказано без слов и сколь много растеряно с их помощью. К чему слова, когда все сказано без них. Жизнь – это не только сплошная череда обязательств, прерывающихся чувственностью, словно в документальной расшифровке заключение кардиолога и линии жизни сердца. Жизнь – это удовольствия, ценность мгновений, их непосредственность. Если их будет создавать не человек, кто тогда? Кто позаботится о его досуге? О том, кого он будет видеть сегодня, завтра и всегда. О том, что будет окружать его в действительности, а не в иллюзиях, которыми ему так привычно жить? Ответ тот же, что и во все времена – сам человек, и никто другой не сделает этого за него. Никто не проживет за него жизнь так, как ему бы того хотелось, и как жаль, что порой даже он сам не знает своих желаний. Не знает, для чего и зачем живет, теряясь в пространстве вариантов. Примеряет на себя жизнь других, подыскивая подходящий размер в примерочной, откуда всякий зашедший выходит с оплатой товара, так или иначе недурно сидящего на его на фигуре. Сидеть сложа руки или пульсировать вместе с горячими кровеносными сосудами жизни в ее ритмичном движении – выбор каждого человека. Насколько он хочет получать удовольствие от нее и что готов отдать ради того, чтобы позволить себе радость ощущения мгновения. Что готов принять и чего не готов лишаться. Что захочет отпустить, предоставляя безграничное пространство для развития и реализации того, что, возможно, когда-то и кем-то там было задумано. Большинство людей, теряясь в повседневности, забывают о том, как многого они лишаются по собственному выбору, того самого прекрасного, что однажды может совсем неожиданно уйти из жизни так же легко, как в ней появилось. Вопрос в том, кто, когда и сколько готов ограничивать себя в удовольствиях жизни, которыми она так щедро нас одарила. Помнить о себе и беречь себя, пожалуй, одна из главных задач человека, чей подтекст лежит гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд.

Что такое крайность и мораль, присущая словарному запасу человека, и необходимость ее выражения в отождествлении повседневных форм, а также оценки качества поведения человека и его личности? Разве существует разрез между ними? Или человек припудривается моралью перед выходом в свет, заходя в ярко освященную софитами уборную комнату, стараясь создать как можно более естественный эффект, что будет заметен не каждому. Человек полагает, что скрывает недостатки с ее помощью. В то время как кто-то совершенно обыкновенный, без напускной гордости и поддельной уверенности, носит их в себе с благодушной улыбкой. Может, мораль создается для собственного удобства и оправдания? Для тех, кто боится открытости своих чувств и их глубинных ощущений?

Когда-то совсем давно мама отправила меня в спортивную школу, потому что я была очень слабым ребенком. И если бы не ее отвага, кто знает, что могло бы со мной произойти и смогла бы я дожить до того времени, когда решила рассказать вам свою историю. Да, возможно, она покажется вам не такой занимательной, как рассказы ваших друзей и подруг, а также профессоров и именитых художников, выдающихся писателей, и все же, возможно, вы так же, как и я, найдете часть себя, оставленную когда-то. Может, в кого-то влюбитесь, кого-то возненавидите, но сперва попробуйте взглянуть нам всем в глаза. Ведь именно они являются отражением сущности человека. Не зря говорят, глаза – зеркало души. Вопросы в том, сколько душ мы можем впустить в свою жизнь, каждая ли душа нам одинаково дорога и в чем измеряется ее ценность. Смысл в том, что если вы имеете праздный интерес узнать человека, то в его глазах, вы, скорее, увидите только свое отражение. И лишь познакомившись с самим собой поближе, взглянув на себя со стороны, как зритель в кинозале, вы сможете узнать другого человека. И в его глазах рассмотреть душу, принадлежащую ему. Без своих страхов, проекций и восприятия.

Еще малышкой, занимаясь спортивной гимнастикой и прикладывая немалые усилия на пути достижения своих целей, я выигрывала. Каждое соревнование было моей внутренней победой вне зависимости от его исхода. Ступая на ковровую дорожку в ожидании оглашения результата моего выступления, я уже была победителем. Никто не мог помешать моему внутреннему спокойствию, добавить суеты, растерянности и смятения.

На первом соревновании я заняла III-е место. Мне подарили маленькую игрушку – желтого слоненка с разноцветным брюшком – и почетную грамоту. Барышне, что заняла I-ое, вручили огромную игрушку, по меньшей мере размером с половину самой победительницы. В детстве у меня не было подобных игрушек, и я решила, что во что бы то ни стало заполучу ее. Я ходила в спортивную школу каждый день после уроков. Занималась по несколько часов: рвала мышцы, связки, стирала ладони и, приходя домой, выполняла две работы: ту, что задавали в образовательной, и ту, что я получала в школе жизни. Через несколько незаметно пролетевших недель я заняла свое первое место в спортивной школе. Только вот игрушка была маленькой и резиновой, из мультсериала утиных историй. Моему расстройству тогда не было предела. Ведь то, к чему я шла, оказалось совершенно иным, чем я могла себе представить и к чему была готова. Однако, спустя непродолжительное время, я поняла, что игрушка – это поверхностность удовольствия, которое можно ощутить. Основная его часть лежит гораздо глубже, и это – удовольствие достижения желаемого. Я поняла это так же, как и то, что цели не нуждаются в представлении их итоговой вариации, ведь это будущее, которое мы можем себе лишь представить и нарисовать в воображении. Нам никогда не узнать наверняка, что предстоит пережить. Некоторые говорят о том, что мы создаем свое будущее сегодня, кто-то утверждает, что оно зависит лишь от нас. Но все дело в том, что как бы вы его ни представляли, рано или поздно оно все равно ускользнет от вас, став настоящим моментом, тем единственным, где вы можете быть и когда вы можете чувствовать. Сколько бы мы ни утопали в иллюзорности наших представлений, мы теряем самое ценное, то, что у нас есть – мы теряем «сегодня». И того будущего, за которое мы так тщетно привыкли цепляться и каких целей достигать, может не оказаться.

Человек без цели будет тонуть в проруби, в то время как другой станет из нее выбираться. В этом и есть существенное отличие одних от других. Первые стоят на месте, не желая двигаться вперед, тогда как каждое движение и действие вторых ведет их к пункту назначения. Есть цель? Добейся. Ощути все вкусовые качества своего блаженства в момент свершения. Ощути заранее; представь взрыв восторга и довольство достижения, но будь аккуратен с ожиданиями. Важно то, что происходит внутри, все остальное лишь антураж, создаваемый человеком, обстоятельствами и Кем-то там еще.

Иногда все, что нужно человеку, это быть человеком, хотя бы иногда. Некоторые знакомые изредка спрашивали о том, что же больше всего я не любила в людях, и я не могла дать ответа. Пожалуй, чтобы кого-то действительно не любить, нужно чувствовать это всем сердцем. Нужно ощущать боль и неприязнь внутри себя всем существом. Чувствовать хотя бы что-то от поступка или человека, который его совершил. И этого я никогда не находила в себе. Даже к тому единственно важному человеку в моей жизни, который однажды покинул ее, я ощущала только глубокое чувство вины, которое было невозможно искоренить из жизни повседневной суетой. Я не чувствовала ровным счетом ничего даже к тому, кто однажды оставил меня в самые трудные минуты моей жизни. Внутри меня была лишь ничем не заполненная пустота; отсутствие чего-либо живого, что напоминало бы о существовании бьющего молодостью родника. Изредка какой-либо человек мог заставить меня проснуться после долгого сна и, дав мне несколько обжигающих кожу пощечин, вернуть к реальности мира, который был насыщен феерией приторно эмоциональных и чувственных ощущений.

Однажды я познакомилась с человеком, который изменил мою жизнь. Этим человеком оказалась я сама. Никому не под силу сделать это, кроме тебя самого. Мнение о том, что люди не меняются, – великое заблуждение; оно придумано слабыми духом людьми и теми, кто ищет себе оправдание. Куда проще оставаться озлобленным, недовольным, сетующим на свою жизнь и продолжать перекладывать ответственность за нее на других людей и на обстоятельства, которые случаются в жизни каждого, вне зависимости от его позиций, мнений и желаний. Принимать жизнь такой, какая она есть, – это великое искусство, которым можно легко овладеть. Когда мы только приходим в этот мир, то ровным счетом не умеем ничего, и все же мы учимся; где-то что-то упускаем и тем не менее всему обучаемся именно в той степени, которая нужна каждому из нас. От того, что раньше было ложно нужным, ни осталось и следа; просеялось сквозь сито, как мука. Я спокойна за то, что возможно скоро случится.

– Уже все готово, – тихо шепчет мне знакомый голос, – все будет хорошо, Элизабет, мы вытащим тебя отсюда, – проговорил он и направился в лабораторию, становясь с обратной стороны стекла.

– Морфия ей! Добавьте два кубика морфия! – кричал мужской голос, отдаляясь от меня все дальше и дальше. Вокруг все движется с невероятно медленной скоростью…

Мне вспомнилась одна из работ российского художника Никиты Алексеева под названием «Платоническая любовь. Овощи – фрукты» для выставки «Одного поля ягоды». Когда я впервые взглянула на нее, то сразу обратила внимание на подвешенность фруктов. Казалось, что я была в театре, где главным шоу сегодня определили игру марионеток. Весьма забавным выглядело то, что какими бы разными ни представлял автор овощи и фрукты, все же они гармонично находились в одном произведении, предоставляя право и возможность каждому быть тем, чем они являются по отдельности, при этом создавая целостную картину вместе. Разные по форме, величине и прочим характеристикам, так же как и люди, они были помещены в одно множество вариантов. Сколько бы различий мы ни находили в себе и остальных, делая акцент на расу, происхождение, статусы, которыми сегодня привычно измерять человека, его внутренняя сущность остается той же. Но если плод сгнил внутри, это станет заметно и снаружи. Это лишь вопрос времени, которое является верным другом и показателем, хотя и растворяется в пространстве Бытия. Для каждого человека есть лишь одна правда – это то, во что он верит сам, не взирая на противоречивые мнения других людей. Какими бы разными мы ни были, мы все так же являемся одного поля ягодами; ходим по той же земле и когда-то все туда войдем, выбирая изощренные способы погружения в нее. И людьми так же, как и плодами на картине, воплотившими собой ощущения их создателя, управляют эмоции, которые являются дальними отголосками чувств; страхи, которые не имеют ничего общего с предыдущими; мысли, которые так часто засоряют разум; и Судьба, в которой каждый испытывает что-то свое: веру в Бога, Вселенную – и надеется, что и его наружность будет так же сочна, как спелый летний плод, и что его когда-то кто-то выберет, так же как продукты, лежащие на открытых прилавках. Сегодня в мире принято равнять внешние данные с тем, что внутри, несмотря на то, что внутренность может быть опустошенной. И тогда человек начинает искать то, что не увидеть обычным взглядом, то, что способно привлечь к себе многое, невзирая на внешность и инакость действий, суждений и поступков. Тогда все то, что казалось действительно значимым, отходит на второй план, освобождая место для чего-то настоящего, возвышенного, основанного прежде всего на духовном влечении и романтической чувственности, с приходящим чувством физического влечения. Во что верю я? Я верю в ценность человеческой жизни, в то, что она значит куда больше, чем то, с чем принято ее равнять сегодня, и в то, что наступит время, когда ее будет не так легко отнять.

Всего один год. Когда времени остается так мало, сразу хочется все непременно успеть. Казалось бы, как много в жизни ты уже попробовал и, вроде, жил так, как хотел, но – нет, и все не то. Ты чувствуешь запах какой-то фальши. Тебя словно облапошил в банке какой-то странный тип, подсунув не те купюры. И сколько гнева и разочарования ты видишь в этом человеке, презирая его за пустую растрату средств жизни и беспечность. Но ты зол не на него, а на себя; тебе некого обвинять в фальсификации жизни, кроме самого себя. Сколько бы ты раньше ни жил: месяцы ли, годы, десятки лет – все это зря. Начинает казаться, что всего этого будет не достаточно, когда придет конец. Начинаешь перебирать в голове желания, которые всегда откладывал на потом; они возникали в твоем сознании и заслонялись грудой хлама, что никогда не приносил тебе истинного жизненного удовольствия, и, прилагая все усилия, стараешься избавиться от него раз и навсегда. Прежде чем отыскать истинные желания и их мотивы, приходится сделать немало ходок, чтобы разгрести завал, что всю жизнь мешал тебе быть самим собой. Ты знаешь, чего ты хочешь? Не прыгал с парашютом? Нужно прыгнуть. Не занимался благотворительностью? Нужно заняться. Не спускался на сноуборде с самого крутого спуска в Австрии? Нужно спуститься, или стоп… не нужно? Дело в том, что нет никого, кто бы решил это за тебя; вряд ли кто-то подойдет с идеально выверенным уравнением, чья функция стремится к бесконечности, и попросит тебя записать инструкцию по эксплуатации жизни. Ведь таковой нет.

Все, чего мне хотелось тогда, – это чувствовать запах моря, ощущая ласкающие кожу солнца лучи, обжигающий ветер; видеть звезды и слушать полночную тишину. Тогда мне хотелось спрятаться, и я почти нашла выход, в котором ошиблась. Я благодарна жизни, что она вернула меня к себе, показав то, какой сильной она может быть, открывая дороги и приподнимая завесы, чтобы я смогла выбирать. Жизнь это не только путь от низа и до верха. Это путь, по которому ступает человек, обретая силу, учась состраданию, находя в себе мужество быть преданным. Она показала мне, что человек, открывшийся любви и шедший к ней навстречу без условий, хитрости, обмана, может испытать необыкновенное чувство, сила которого не сравнима ни с чем другим, и ради этого стоит жить.

* * *

Весеннее утро. Чуть более прохладное, чем обычно, и чуть менее светлое, чем всегда. За окном только перестал барабанить ночной дождь и лунная мелодия переросла в переливы нового дня. Начало новой недели всегда было немного волнительным событием для нас обеих; кто-то готовился к ней с прошедшей пятницы, а кто-то и вовсе забывал о ее существовании.

– Сара, ты не видела мой портфель? – суетясь и швыряя вещами, что попадали мне под руку, воскликнула я, и эхо разносилось по всей квартире.

– Какой, Кейси? – донесся неоднозначный ответ с ванной.

– Тот, что я собирала вчера вечером! – упертым тоном произнесла я.

– Ты хотела сказать, тот, что ты собирала вчера ночью? – в ее голосе слышалась язвительная нотка, а звонкий голос выдавал улыбку на ее лице.

– Спасибо, что напомнила об этом, – с теплой ухмылкой прокричала я в ответ, продолжая рыться в вещах, все еще в трусах и майке. Не найдя пропажи, я остановилась посреди гостиной и беспомощно вскинула руками:

– И что же, – в недоумении, как поступить, произнесла я куда-то в пустоту, – неужели теперь мне придется перебирать завал у себя в кабинете?

За шумным посещением ванной комнаты ответа не последовало.

Это было раннее нью-йоркское утро, когда все люди вставали, словно по одному будильнику, и неслись в противоположные стороны координатных осей туда же, куда и изо дня в день, не замечая того, что происходит вокруг. Только в прошлый уикенд мы отметили свое двадцатипятилетие, расположившись в одной из самых престижных пристаней этого города в маленькой яхте необыкновенной красоты; нам казалось, что только вчера беззаботная жизнь вошла в нашу повседневность. Пусть на один вечер, но мы почувствовали себя снова подростками.

– Ты доделала презентацию? – с интересом спросила Сара, открывая дверь ванной.

– Нет, сперва я хочу показать ее Нату.

– А ты уверена, что это хорошая идея, учитывая обстоятельства? Не лучше ли будет самостоятельно передать ее заказчику?

Я понимающе улыбнулась и, ничего не ответив, продолжила сборы. Сара же не унималась.

– Тогда почему ты это делаешь?

Я пожала плечами, одновременно скользя взглядом по квартире в поисках своего портфеля.

– Потому что чувствую, что так будет правильно.

– Правильно? – воскликнула она, натягивая белье за шторой, – ты же не любишь этого слова!

– Я много чего не люблю, но… – выжидающе протянула я, – как-то же живу с этим.

Она наигранно возмутилась и, кинув в меня кофтой, воскликнула:

– На что ты намекаешь?! – и задрав нос кверху, добавила, – меня невозможно не любить!

Мой голос вновь сделался непринужденным:

– Одевайся скорее, нам скоро выходить.

– Тебе легко говорить, когда вся твоя офисная одежда поджидает тебя на работе, постиранная и отглаженная, как собачонка.

Я надевала куртку от экипировки красно-белого цвета и, услышав, что собаки могут быть постиранными и отглаженными, не удержалась от сарказма.

– Так значит, говоришь, собаки, да? – мой голос сделался серьезным. – А то, что я плачу за это немаленькие деньги, тебя, я так понимаю, мало интересует.

Она вытаскивала одно платье за другим, поочередно прикладывая их к себе перед зеркалом.

– Ну да, конечно, хорошо, когда кто-то делает за тебя всю грязную работу, – абсолютно ровным тоном неторопливо произнесла она.

– Я этого не говорила, – резко заметила я, – мне ничего не стоит стирать вещи вручную.

Она взмахнула своими тонкими руками и, бормоча что-то себе под нос на испанском, уронила голову на руки:

– И тем не менее ты этого не делаешь, – с ухмылкой заметила она.

– У меня нет на это времени.

– У тебя его никогда нет, – проговорила она с мягкой укоризной.

– Сара, не умничай, лучше помоги мне найти портфель!

Мы подружились еще на первом курсе университета и теперь жили в прекрасно обставленной квартире. Несмотря на то, что наши специальности были далеки друг от друга, судьба все же свела нас вместе, включив в наши расписания один и тот же предмет – логику. Хорошо, что она была включена хотя бы в нашу учебную жизнь, потому что в повседневной отсутствовала полностью. Я отучилась в университете на журналиста, прочла много литературы – той, что мне нравилась и не очень, ту, что была по душе, и ту, что ее отвергала. И все-таки даже сейчас я не могла назвать своего любимого автора; их так много, и все они настолько уникальны, что трудно выделить кого-то одного. Есть и такие книги, которые мне бы хотелось скорректировать на свое усмотрение: добавить больше свободы, убрать минимализм, включить больше ярких красок, смешивая их, как в палитре художника, что рисует пейзаж, следуя за закатом солнца. И это лишь мой взгляд, который не говорил о многом, он лишь нашептывал песню моего сердца. Глядя на все произведения и зная о жизни их авторов, я не могла судить о том, как, кто и по какой причине взялся за написание определенного произведения, ведь таков их замысел; они как проводники, показывающие дорогу, хранящие веру и поддерживающие огонь в ней. Что касалось меня, то я работала обыкновенным менеджером по рекламе в крупной компании; мы принимали заказы на ее полную разработку, и я руководила креативным отделом. Мой доход позволял мне снимать квартиру в центре города, оплачивая ее наполовину с Сарой. Она работала в той же компании, что и я, и занималась стратегическим планированием; мы проходили стажировку в ней на третьем курсе университета. Мечтали мы, конечно, о другом, о чем-то более ценном; правда, сейчас мне трудно вспоминать об этом – то были мечты, а сейчас настала действительность, в которой взрослые люди ходят на работу пять или шесть дней в неделю, оплачивают счета за квартиру, строят карьеру и, если хотят чего-то, то просто берут это.

– Кейс! – воскликнула Сара из гардеробной, – я нашла твой портфель!

Она подошла ко мне и, протягивая сумку темно-коричневого цвета, заметила своим тонким голосом, указывая взглядом на инициалы на портфеле.

– Инициалы все еще стоят.

– Да, стоят, – не поднимая взгляда на нее, без эмоций ответила я.

«Элизабет К. C.» – инициалы при поступлении в университет. До чего же потрепанная эта сумка, она была у меня еще в школе, и все же она такая удобная и близкая мне. В ней хранится столько воспоминаний, что я не могла просто так избавиться от нее. Она была для меня куда больше, чем просто вещью. Наверное, именно по этой причине некоторые люди привязываются к определенной одежде, сервизу, месту, дню. Наступает какой-то момент, когда неодушевленные вещи приобретают для человека больший смысл, чем в него вкладывалось при проведении рекламной кампании и затем при его приобретении. Иногда наши воспоминания сильнее нас; они затягивают в штормовую воронку посреди открытого океана, превращая корабль настоящего в щепки, и лишь отголоски нынешнего мгновения гулом проносятся по палубе, ютясь в углах захвативших его воспоминаний.

– Почему ты не снимешь его? – поинтересовалась Сара, указывая на бейдж.

– Потому что он напоминает мне о том, кем я была когда-то, – вежливо ответила я.

– И о чем мечтала? – весело спросила она.

Я вздохнула и после мгновенной паузы, встряхнув головой, ответила:

– Да, Сара, и о чем мечтала.

Я мечтала о многом. Хотела пересечь земной шар: побывать в неблагоприятно развитых странах, поучаствовать в добровольческих экспедициях… Хотела многому научиться у этих людей, перенять у них хотя бы толику силы человеческого духа. Мечтала плавать на яхте и читать книги на ее палубе, укрываясь от палящего солнца шляпой с большими полями. Хотела станцевать на площади Санкт-Петербурга под проливным дождем и, промокнув до нитки, поцеловать своего парня, весело смеясь и радуясь моменту. Думала, что побываю в горах, на Эвересте, жадно глотая его обжигающе холодный воздух. Мечтала о том, что сделаю что-то стоящее, что буду предана своим чувствам, себе, что никогда не забуду о том, что главное богатство, которым я хотела обладать когда-то, – это жизнь, ради которой стоит умереть. Пока однажды все мои мечты не разбились о жестокую действительность, и я перестала чего-либо желать.

– Отлично выглядишь, – тихо произнесла я, глядя на Сару.

– Спасибо, – она искоса смотрела на меня и затем добавила, – это то платье, которое мы покупали с тобой в поездке.

Она опустила глаза, взгляд ее сделался отсутствующим, а вид несчастным.

– Помнишь, когда мы купили его, ты сказала, что однажды мы бросим все и изменим нашу жизнь так, чтобы платье подходило под нее?

– Да, помню, – монотонно произнесла я, продолжая собирать рюкзак.

– Как думаешь, мы когда-нибудь изменим ее? – спросила она голосом, полным надежды. Она не улыбалась, а только изображала улыбку лицевыми мышцами.

– А ты этого хочешь? – пристально смотря на нее, спросила я.

– А ты разве нет?

Конечно, я хотела изменить свою жизнь, но я входила в число тех людей, которые всегда что-то хотят с ней сделать, но что именно – они не знают.

– Я хочу, Сара, только не знаю, как и когда, – полным утренней усталости голосом произнесла я.

Она посмотрела на меня и, поморщив лоб, как бы не специально обронила:

– Наверное, как минимум тогда, когда с твоего мотоцикла мы пересядем на машину.

Я рассмеялась:

– Тогда покупай ее себе!

Она задрала нос и грациозным движением одной руки взяла рюкзак и сумку, поместив в другую шлем и телефон, так, что плечи ее вдруг приблизились к полу.

– Если я куплю ее, это будет означать, что наша жить вцепилась еще сильнее в ту почву, из которой сейчас растет дерево, – самоотверженно произнесла она и, набрав воздуха в легкие, продолжила, – и я не хочу, чтобы его корни стали настолько мощными, что со временем его будет все сложнее вытащить. – Она задумалась, а затем добавила. – Я не хочу, чтобы моя жизнь осталась здесь.

Да, она не хотела или, по крайней мере, думала, что не хотела. Так же, как и я. Сара на протяжении своей жизни старалась получить то, что искала изо дня в день; смысл, ради которого она вставала каждое утро.

Погода за окном хмурилась и, словно ощущая наше настроение, предлагала остаться дома.

– Как думаешь, Мистер Уиннерс оценит мою работу? – спросила я, показывая наброски рисунков на бумаге.

– Ты говоришь об оценке идеи, – подметила она, – или об оценке качества твоих рисунков? – не скрывая своего торжества, она рассмеялась. – Ты уж прости, Кейс, но твои руки предназначены явно не для того, чтобы переводить бумагу!

Я прекрасно понимала, что мои таланты в этом искусстве далеки от совершенства, и не была против ее насмешек, которые по своей сути были так же безобидны, как лягушка, что караулит насекомых в пруду, пугаясь посторонних звуков.

– Эй, это между прочим то, над чем я работала всю ночь! – изображая недовольство, произнесла я, ткнув ее бумагами в плечо.

– Для начала – по ночам нужно спасть, – однозначно отрезала она, сверля меня серьезным взглядом. – Если бы ты работала по ночам над своей личной жизнью, то нам не приходилось бы выслушивать от Натаниэля записи на автоответчике о том, как ему жаль…

Заметив перемену в моем взгляде, она остановилась, прервавшись на полуслове.

До чего же часто мы сталкиваемся с обманными ощущениями во взаимодействии с людьми, будь то прохожий на улице, продавец в магазине, или мужчина, сидящий за стойкой бара в помещении с приглушенным светом, или, быть может, та женщина, что в одиночестве стоит на остановке в зимнюю стужу. Мы поддаемся страху, навязанным стереотипам, тому, что прочли в книгах, отвергая свое внутреннее состояние – настоящее, то, что не подделать с помощью пары-тройки слов о любви и верности. Мы упускаем самое главное. Все, что требуется от нас, это позволять нашим любимым быть собой: заниматься тем, к чему лежит их душа, быть смелыми, сильными, когда-то слабыми – быть разными. Если мы с ними – значит, мы принимаем; если не принимаем – значит союз распадается. Все, что нам нужно, это научиться не привязываться. Научиться не влюбляться.

Когда-то мы учили таблицу умножения, ошибочно полагая, что это непосильный труд. Но мы сделали это, и у каждого был свой путь. Это так же, как и с Любовью – надо пройти, чтобы понять. Нужно отпустить все, что так сильно мешает, сковывает движения и заставляет держать оборону. Любовь стирает границы пространства, размывает четкие линии, расщепляет пустые эмоции. Она позволяет всему быть и видеть сквозь.

Никогда не думайте о том, что вы имеете право подчинить себе человека, его волю, дух. Изучить – вот все, что вы можете. Изучайте со всех сторон и не окунайтесь с головой в океан чувств, сделайте это немного позже – только тогда, когда вы будете знать этого человека и сможете честно ответить себе на вопрос, в состоянии ли вы принять его таким, какой он есть. Только тогда вы сможете позволить себе подобную роскошь, за которой придет истинная страсть, а за ней – последует любовь. Изучайте друг друга, изучайте прежде, чем влюбляться, и ничего заранее не обещайте.

Я опустила глаза и молча села на пол, складывая документы обратно в папку и стараясь уместить их в портфель, как и прежде. Осознавая свое поведение, после паузы Сара дотронулась до моего плеча.

– Кейси, прости, я не хотела, – произнесла она искренне, – так получилось.

Я подняла голову и посмотрела на нее. А потом проговорила, неторопливо и совершенно спокойно:

– Просто мы с ним самовлюбленные эгоисты, и никто из нас не хочет ничего менять в своей жизни. Поэтому каждый только причиняет другому боль и доставляет неприятности, а должно быть все наоборот.

– А как должно быть? – спросила она, присаживаясь рядом.

– Не знаю, но точно не так.

Я не улыбалась, только смотрела ей прямо в глаза, как если бы хотела найти ответы на свои вопросы где угодно и в чем угодно, но только не в себе. Затем, переведя взгляд на рабочие документы и уронив голову на руку, я улыбаясь спросила:

– Ты уже пила кофе?

– Еще нет, я думала мы заедем в Старбакс и возьмем его с собой, ведь у нас как обычно нет времени.

Я покачала головой и решительно проговорила:

– Я сварю нам кофе. Уж его-то у нас никто не может отнять!

– Ты про кофе?

– Нет, Сара, я о времени, – словно нечаянно обронила я обрывки своих мыслей.

Она перебралась на кухню, в своем льняном платье белого цвета, окантованном нежным кружевом.

Сара всегда казалась мне очень нежной девушкой и иногда даже чересчур, но одно меня останавливало. Порой она могла неожиданно переключить вектор своего сознания и действий так, что становилась совсем неузнаваемой. Такое происходило нечасто, однако имело место быть. В основном это были ситуации, с помощью и от которых человек начинает чувствовать себя неуютно, когда у него включается защитный механизм, и вместо того, чтобы оставаться «в себе», он уходит далеко от места своего существования, погружаясь в пережиток прошлых лет и на мгновение теряя в нем себя. Я знала, что в ней сидит этот маленький человек, ребенок, который рано или поздно дает о себе знать. Также я знала и о том, что мое наблюдение и отстранение от ситуации и ее защитных реакций дает мне фору и возможность управлять этими процессами ровно настолько, чтобы не навредить нам обеим.