Текст книги "Счастье заказывали? О свиданиях вслепую, пушистых девушках и сюрпризах, которые подкидывает судьба"

Как умирала Катерина

Катерина осталась одна после смерти мужа, дочь жила отдельно с семьей. Внук Колька, названный в честь деда, часто после школы забегал к бабушке обедать, помогал что-нибудь починить, передвинуть, в магазин сбегать. Мусор женщина любила выносить сама – не потому, что не могла доверить такого важного дела мальчику, просто мусорные баки стояли довольно далеко, и она заодно прогуливалась туда и обратно.

Как начались летние каникулы, Колька стал забегать реже, только когда сильно проголодается, целыми днями гонял на велосипеде или скейтборде. Мать давала карманные деньги – на них сын покупал чипсы, мороженое, шоколадные батончики. Когда с друзьями мальчик шел в кино смотреть боевик или триллер, Колька просил денег у Катерины, бабушка внуку не отказывала. Таких, как Колька, кому некуда было уехать из города на лето, во дворе было четверо. Женщина угощала всех чаем с блинами или оладьями, когда мальчишки заходили вместе с внуком, в котором она души не чаяла – вылитый дед в молодости.

Сегодня Колька забежал с утра, как обычно, – накануне договорились, что сходят за картошкой на рынок. Мальчик на ходу ел бутерброд и, прожевывая колбасу, объявил, что планы у него внезапно изменились – ребята собрались купаться.

– Одни?

– Не, с нами старший брат Витьки пойдет, он на днях из армии вернулся, давай я завтра за картошкой сбегаю? Или у дома купим, да и суп можно сварить завтра.

В магазине картошка продавалась мелкая, а на рынке – прям отборная, крупная, вкусная, но нести женщине авоськи одной было тяжело.

– Ба, меня друзья ждут, не обижайся. – Внук смотрел просительно, пятясь к двери.

– Ладно, Коленька, понимаю, дело молодое, держи на карманные расходы. – Катерина протянула ему сто рублей. – Будьте поосторожней на речке.

Женщина хоть и жила на скромную пенсию, денег для мальчика не жалела – он не наглел, сам не просил. Внук убежал, сунув деньги в карман, Катерина смахнула крошки со стола и задумалась. «Погода хорошая – чего до завтра ждать? Прогуляюсь сама за покупками, куплю немного, на суп, а потом уж Коленька побольше принесет, если не забудет, конечно».

Женщина вздохнула и пошла одеваться. Незадолго до смерти мужа купили они ему новые брюки и джемпер, так и не успел надеть, все берег для особого случая. Тогда она и решила, что будет одеваться нарядно каждый день.

Катерина открыла шкаф и взглянула на вешалки – остановилась на ярком платье в цветочек. Муж любил, когда она его надевала. «Скоро не налезет, поправляться я стала». – Женщина выбрала одно, полегче. Прихорашиваясь перед зеркалом, обратила внимание, что на фоне пурпурного батиста седина стала заметнее. «С пенсии куплю краску для волос». Катерина взяла сумку, проверила, не забыла ли кошелек, и вышла на жаркую июльскую улицу.

«Ничего страшного не случится, пройдусь в тени под деревьями, идти чуть меньше остановки». Женщина купила все, что нужно, взяла деревенского молока, хлеб свежий, еще теплый. Под тентом было не так уж душно, обратная дорога должна быть ненамного тяжелее.

Тут Катерина все же засомневалась, воздух успел накалиться еще сильней, дышать было трудно. По дороге ее обогнала толпа подростков на скейтбордах, она вспомнила внука – он тоже любил гонять по улицам. Мальчишки на переходе спрыгнули с досок, а один поехал, не останавливаясь, чуть под машину не попал. Завизжали тормоза, раздались испуганные крики, женщина схватилась за сердце, оно билось неровно, в глазах потемнело от испуга. Катерина прошла несколько шагов и остановилась, пыльный воздух казался тяжелым, никак не протолкнуть в легкие, сердце не могло успокоиться.

– Здравствуй, Катя, с базара? Видала, еще б немного и под машину попал, и куда их несет, – подошла соседка Тамара. – А мы с Гришей на занятия идем.

Катерина заметила пятилетнего мальчика.

– Ладно, пошли, а то опоздаем. – Знакомая взяла за руку внука.

«Какие летом занятия?» – Женщина махнула рукой и, тяжело дыша, продолжила идти. На перекрестке она решила срезать дорогу и пройти за домами – там тропинка между кустов, короче раза в два. На открытом месте хоть какой-никакой ветерок, а среди кустов – как в бане, да еще густой запах шиповника.

Голова закружилась, по спине побежал пот, струйка остановилась у резинки трусов, Катерина ощутила, как намокла поясница. Перед глазами все расплылось, она взялась за толстую ветку и прерывисто дышала, как рыба, выброшенная на берег. Уже подъезд видно, а не дойти до него. Женщина наклонилась поставить тяжелую сумку, в сердце вдруг возникла такая тяжесть, будто сел кто на грудь.

У них с Олегом был кот, любил, стервец, спать у мужа на груди, тяжелый, на шею ляжет – дыхание перекрывал. Когда Катерина овдовела, он стал жаться к ней – женщина сбрасывала его с груди, но, погодя, кот снова приходил. Однажды проснулась, думала, насмерть задыхается, еле прокашлялась. Кот пережил мужа на четыре месяца, тоже старый был совсем.

«И к чему я его вспомнила?» Катерина разогнулась, в висках стучали молоточки, в затылке что-то хлопнуло – и женщина упала, потеряв сознание. Она открыла глаза и не сразу поняла, где очутилась, трава высокая, как лес, Катерина хотела убрать колючие стебли, но руки онемели, попробовала шевельнуться – резануло в груди. «Я умираю? Господи, за что? На улице, как бездомная собака! Суп так и не сварила Коленьке…» Женщина снова провалилась в забытье.

Она снова очнулась, правая рука уже не чувствовалась. «Господи, не найдут меня. И зачем тут пошла, не ходит этой дорогой никто, кроме собак да кошек, они учуют, на жаре я быстро завоняю. Тьфу, Господи, какие мысли лезут». Катерина попыталась позвать на помощь, но вместо крика раздался стон, похожий на коровье мычание.

«Господи, еще и голоса лишил. Платье нарядное на мне, поймут, что не бродяжка. Господи, в морг привезут, разденут, а на мне белье старое, штопаное-перештопаное, стыд-то какой. Знала бы, надела с кружевами, что для больницы берегла. Эх, волосы не покрасила, буду в гробу седая, старая, такой и запомнят. А ну как с Олегом моим встречусь, что скажет? Как не вовремя… И зачем только за картошкой пошла, послушала бы внука, сходили б завтра вместе. И жара эта… – Женщина ждала смерти. – Деньги! Деньги на похороны в старом пододеяльнике, не найдет Дина, нелюбопытная, на свои похоронит, а они и так не шикуют. На что же я тогда копила? А ну как выбросят все тряпки после моей смерти, простыней и наволочек у них своих хватает. Надо было хоть записку написать, где что, вот всегда задним умом живем». Мысли путались, наслаиваясь одна на другую. «И узелок не приготовила, мать свой для похорон заранее показала, и правильно. Лежит, есть-пить не просит, все приготовлено, достал и надел на покойницу».

– Рано думать об этом, мам, ты совсем молодая, – сказала тогда Катерина.

– О смерти думать никогда не рано, придет внезапно, когда не ждешь.

Когда она умерла, женщина достала узелок и плакала над ним; казалось, вещи хранят материнский запах, тепло ее рук. Платье было приготовлено легкое, а хоронили ранней весной, надела кофту с рукавами – негоже в гробу с голыми локтями лежать.

«А я не приготовила, все думала, успею. Во что меня Дина обрядит? Как сказать ей, что нужно надеть синее шерстяное платье? К чему шерстяное? Лето, жара. Приснюсь я или нет, чтобы сказать? А с мужем в каком платье встречусь? В котором умерла или в каком похоронят?» Голова болела, дышать становилось все тяжелее.

«А квартира… У Дины с семьей своя, большая, моя им без надобности. Коленьке бы, внуку оставить, большой уже, не успеешь оглянуться, как женится. Ой, а брат мой в деревне… Он будет на жилплощадь претендовать, у него трое ребятишек, ох, беда. Будут наследники метры делить, переругаются, надо было завещание оставить. Правильно мама говорила, надо о смерти помнить всегда. Ничего не успела, не попрощалась…»

От горя, что не успела приготовиться, Катерина замычала, из горла вырвался сдавленный крик. Грудь пронзила боль, и она потеряла сознание – не заметила, как кусты раздвинул пес, и за ним появился старик. Слышал он плохо, пришел на лай, привел четвероногий к кустам. Приехала скорая.

– Веки дрожат, в себя приходит. Гражданка, если слышите, моргните.

Женщина приоткрыла глаз, потом второй, увидела склоненную над ней голову.

– Я врач, вы в больнице. Помните, что случилось?

– Мама! – послышался всхлип.

«Что такое, меня уже хоронят? Дина плачет?» – пронеслось в тяжелой голове.

– Слава богу, жива, родная, ох и напугала ты нас. Теперь в магазин только с Колькой… – Дочь взяла Катерину за руку.

Женщина уверилась, что жива. Видать, Господь услышал, что не подготовилась еще, пожалел, дал время. «Выпишусь, все сделаю по-человечески. Спасибо тебе, Господи, что не забрал меня». На следующий день Катерина проснулась дома.

– Мама, я тебе морс принесла, ватрушку любимую. – На краю кровати сидела дочка.

– Дина, я должна сказать. Деньги на похороны у меня в комоде, в пододеяльнике.

Говорила женщина медленно, растягивая слова: раньше так звучали проигрыватели на семьдесят восемь и тридцать три оборота – включишь пластинку, рассчитанную на семьдесят восьмую, на меньшее число, как слова в песне зазвучат так, как ее голос звучал сейчас. Но ведь говорила!

– Мам, какие похороны, прекрати, рано тебе об этом думать. Ты хотела кухню новую, вот и купим, а Ваня и Колька обои переклеят.

– Там и на кухню хватит.

– Вот и хорошо, или внуку новый мобильник купи, он давно мечтает.

Катерина кивнула, пошевелила рукой. Двигается, значит, не совсем чуркой деревянной останется.

– Волосы покрасим тебе, будешь красавицей щеголять. Спи пока, я позже с Колькой приду, он винится, что не пошел с тобой на рынок.

Женщина и правда так устала, словно мешки ворочала. «Надо же, чего только в голову не придет от страха, – вспомнила она свои размышления под кустами. – Куплю кухню оливкового цвета, завещание напишу на Кольку, будет меня добрым словом поминать. Может, и на телефон хватит? Спасибо, Господи». – И с блаженной улыбкой на губах Катерина заснула.

Последний день лета

Последние дни августа выдались жаркими, стояла аномальная тридцатиградусная жара. Родители забирали школьников с дач, чтобы успеть подготовиться к первому звонку. Дедушки и бабушки, освобожденные от внуков, бросились собирать поспевающий урожай и делать закрутки. 31 августа они рванули в город полюбоваться, как нарядные внуки с ранцами и букетами идут в школу.

Последний автобус в канун первого сентября был битком набит дачниками, у каждого – объемные сумки с кабачками-кабанчиками, перезревшими огурцами и бережно завернутыми в газеты цветами. Детей отправили, конечно, напихав с собой овощей и ягод, но что-то забыли, что-то собрали еще. Столько сил потрачено, столько ведер воды вылито на грядки – как оставить.

Перед поселком остановился микроавтобус – дачники толкались, спешили занять сидячие места. Народу набилось столько, что машина трещала по швам и кренилась на бок. На последней остановке у выезда на шоссе двери с шумом открылись – взорам жаждавших влезть предстала плотная стена спин. Никто не решался начать штурм. Корпулентный мужчина взял поудобнее пакеты и с криком «Эх-х!» врезался в живой заслон, но тот не шелохнулся. Он был не из тех, кто отступает перед препятствиями – набычился и повторил попытку. С хрустом, треском и руганью пассажиры чуть раздвинулись, и толстяк наполовину вошел в автобус. Видя успех атаки, второй мужчина в очереди разбежался и наподдал в бок первому. Люди, охнув, надавили на стоявших в глубине, на последней ступеньке не осталось ни сантиметра.

– Эй, продвиньтесь, середина пустая, еще немного потеснись! – кричали за их спинами.

– Да мы тут как селедка в бочке, нечем дышать, – донеслось из глубины.

– Освободите двери, а то никуда не поеду! – Водитель начинал сердиться.

Двери с шипением стали закрываться, вытесняя наружу свисавших со ступеней. Кто-то кого-то подтолкнул, кто-то втянул живот, двери захлопнулись. Пассажиры выдохнули, осевший на бок автобус медленно тронулся, покачиваясь на выбоинах. Позади остались недовольные дачники в облаке выхлопных газов. Встать в салоне поудобней было невозможно – ни развернуться, ни рукой пошевелить.

– Ох, все цветы помяли, – стенала бабка у водительской кабины.

– А кому сейчас легко? – звучало со всех сторон.

– Чей локоть? Уберите, ради бога, проткнете же! – Полный мужчина обливался потом.

– Наел бока, теперь стонешь, терпи.

Несчастный пыхтел, ерзал, пытаясь увернуться от неведомо кому принадлежащего локтя, на него шикали, ругались. Он все же изловчился, развернулся и прижался грудью к пышнотелой блондинке. Взгляд поневоле упал в декольте цветастого сарафана, мужчина тут же отвел глаза, но, как приклеенный, заглядывался снова и снова. Женщина укоризненно поглядела на него – сосед потупился, уговаривая тело никак не реагировать, но, как только он пытался чуть отодвинуться от соблазнительной груди, в спину тут же втыкался острый локоть. Рядом с ними, зажатая со всех сторонам, стояла старушка с редкими волосами, похожими на облетающий одуванчик. Мужчине стало жаль ее, задохнется там внизу.

– Бабуль, живая?

Старушка не ответила.

– Граждане, тут пожилую женщину совсем придавили, уступите место.

Пассажиры снова испуганно подобрали в себя животы. Старушка благодарно улыбнулась, сделала вдох, и ее снова основательно зажало между разгоряченными влажными телами, виднелась только седая макушка. Автобус подпрыгнул на ухабе, качнулся в сторону, и народ в одном конце салона вдохнул свободнее, а в другом – сдавленно выдохнул до предела.

– Уберите свои ветки! – капризно пищала женщина с химической завивкой тонких волос и чихнула. – Ну нет же никакого терпения, прямо в нос тычете.

– Маску надо надевать, а то заразу тут разносите, – шикнули на нее.

– Я не болею, это все стебель дурацкий… – послышался новый чих вместо слов.

– У дамы аллергия, правда, уберите цветы, да и до травмы недалеко, – поддержала недовольную соседка.

– Не могу опустить, пробовал, не получается. – Мужчина с ворохом шток-роз кончиками пальцев еле касался верхнего поручня.

Автобус дергался, садовод раскачивался, стебли тыкали кому в нос, кому целились в глаз. Показалась остановка, еще одна кучка навьюченных дачников с нетерпением поглядывала в окна.

– Эй, водитель, шуруй мимо, не влезет сюда больше никто, или машина твоя треснет. Точно без жертв не обойдемся, – донесся бас с задней площадки, ему вторили несколько голосов.

Тем не менее водитель затормозил, женщины загомонили, завизжали, заволновались. Собравшиеся на остановке подхватили сумки и, толкаясь, подались к дверям, приготовившись штурмом брать драгоценные сантиметры. Шофер в последний момент одумался и, не останавливаясь, прибавил газу, обдав разгневанных дачников вонючим дымом. Пассажиры облегченно выдохнули, в салоне висело амбре горелой резины, пыли, пота и разнообразной зелени. Вдали показались частные дома пригорода.

– На остановке, будь добр! – пискляво попросили сзади.

– Шофер, дуй дальше, задохнемся.

– Остановите, пустите, дайте выйти! – фальцетом кричал раскрасневшийся мужичок, выпучив глаза. Он старательно работал всеми частями своего тела, распихивал попутчиков корзинками, пытаясь протиснуться к двери.

– Куда прешь?!

Стоявшие у самых дверей знали – если выйдут выпустить, обратно вряд ли попадут, потому намертво вцепились в поручни. Автобус дернулся, останавливаясь, народ охнул, инерцией всех бросило вперед. Мужичок не растерялся и протиснулся к выходу, двери открылись наполовину – мешали застрявшие на ступенях вещи. Машина дернулась снова, и пассажиры качнулись назад, вытолкнув страдальца в узкую щель. Тот зацепился за чей-то пакет и невольно вывалился вместе с ним. Народ шумел, женский голос требовал вернуть авоську, рука просунулась между спинами и в последний момент мужичок отправил обратно пакет. Автобус надежно зажал его дверями и двинулся дальше. Выбравшийся на волю пассажир сочувствующим взглядом проводил оставшихся мучеников, подхватил вещи и, радостный, что ничего не лишился в кутерьме, потрусил к дому.

Люди в салоне притихли, освободилось сидячее место, все оглядывались, оценивая соседей – кто тут самый достойный. Мужчина с пакетом и свертком длиннющих шток-роз, порядком поднадоевших попутчикам, вожделенно смотрел на квадратик кожзама у окна, но пробраться к нему не было никакой возможности. Полная женщина уже занесла свой зад, чтобы сесть, как прижатый к пышной женской груди закричал, чтобы уступили старушке – задохнется ведь. Народ разделился на тех, кто «за» и «против», победила справедливость – водитель резко тормознул, пассажиры колыхнулись, и бабуся пробралась к сиденью. Место занято, все успокоились.

На окраине города салон стал посвободнее, оставшиеся в аквариуме с завистью смотрели на выходящих. Люди расправили плечи, выпустили вжатые животы. Женщина с пышной грудью вопросительно, но без претензий посмотрела на мужчину, в ее бедро уперлось что-то твердое. Сосед старательно отводил взгляд; он так привык к декольте, что не хотел с ним расставаться. Вскоре попутчица стала пробираться к выходу, помогая себе тяжелой толстой сумкой. Спутник не отставал, протискиваясь следом, и они вместе, вагончиком, вышли на остановке.

– Вам разве здесь выходить? – Пышногрудая женщина взглянула в растерянные глаза.

– Да. – Мужчина неуверенно огляделся.

Любопытный взгляд остановился на кармане его брюк, оттуда торчал длинный фонарик. Женщина ойкнула и прыснула в ладонь, от смеха грудь ее заколыхалась, как лодка на волнах. Незнакомец оглядел себя, боясь, что ширинка расстегнута или еще чего хуже – нет, все в порядке, заливистый смех заставлял его краснеть.

– Что не так-то?

– У вас… У вас… – Женщина показывала на карман. – А я подумала… Извините. – Блондинка вытирала набежавшие от хохота слезы. – Я подумала, вы возбудились так, а это…

– Торопился успеть на последний рейс, забыл оставить фонарик, не выбрасывать же, – буркнул пунцовый от смущения собеседник. – А где вы живете? Сумка-то, гляжу, тяжелая, давайте провожу?

– Проводите. – Незнакомка игриво стрельнула на него темными глазами. – Только жена, наверное, заждалась?

– Вдовец я, дача вот совместная осталась, продам весной, без хозяйки тяжело.

– Зачем же? Была бы дача, а женщина найдется. Я, например, всю жизнь мечтала о своем участке. – Она вздохнула и снова взглянула на спутника. – К сестре езжу, она уехала с мужем и детишками в отпуск на море.

Мужчина с еще большим интересом приглядывался к блондинке, а что – хозяйственная, аппетитная, привлекательная…

Жаркий день подходил к концу, закончилось лето, дачники мысленно прощались с грядками. Все благополучно добрались до дома, отдохнут немного и примутся солить, закатывать выращенный с маниакальным рвением урожай. Назавтра родители, бабушки и дедушки с умилением поведут своих школьников на линейку.

А наша пара будет каждый год в последний день лета вспоминать эту судьбоносную поездку.

Где еще познакомиться двум одиноким людям, как не в тесном пригородном автобусе накануне прохладной осени?

Людвиг, или Урок доверия

– Пап, ну давай возьмем собаку, – канючил уже полчаса семилетний Владик.

– Я тебе в десятый раз говорю, мы уедем через несколько дней на море, куда мы ее денем?

– Бабушке отдадим на время, ну пап.

– Будет гадить везде, делать лужи, а у бабушки больная нога. Как она будет убирать, ты подумал?

– Тогда давай возьмем с собой, будем плавать вместе.

– Кто же нас в самолет пустит с собакой, прививки нужно делать заранее, а если и успеем, в пансионат все равно с животными не селят. Не плачь, сынок, послушай, я расскажу, что со мной однажды приключилось, и я многому благодаря этому научился.

Влад поджал губы, насупился, но присел на диван рядом с отцом.

– Когда мне было семь, вот как тебе, летом мы с родителями жили на даче, а к сентябрю пора было возвращаться в город… – Он погрузился в детские воспоминания.

– Сережа, хватит играть с собакой! Скоро за нами приедет дядя Толя, а ты еще вещи не собрал. – Разгоряченная мама сдула прядку со лба, но волосы тут же снова упали на лицо.

Женщина что-то вспомнила и ушла на кухню, а Сережа принялся неторопливо складывать в рюкзак шахматы, водяной пистолет, коллекцию камешков. Ему не хотелось уезжать, вислоухий рыжий пес внимательно следил за сборами мальчика, высунув розовый язык. За окном раздался сигнал машины.

– Сынок, ты готов? Пора выходить, – крикнула мама с веранды.

– Слышу я, – буркнул себе под нос Сережа.

Он положил к вещам недочитанную книгу, закинул тяжелый рюкзак на плечо и вышел из дома. Пес ни на шаг не отставал от юного хозяина. Перед домом стояла большая черная машина, распахнутые дверцы приглашали садиться. У калитки нетерпеливо прохаживался дядя Толя, мама выжидательно стояла у капота, к ним подошли Сережа с Людвигом. Любопытный пес тут же запрыгнул на заднее сиденье.

– Привет, Серый, чего такой понурый, уезжать не хочешь? Надо, брат. Зверь твой? – Мужчина, складывая вещи в багажник, мотнул головой в сторону пса.

– Мой, его Людвиг зовут.

– Толь, возьми сумки, я все проверю и дом запру, – крикнула мама.

Она выставила на крыльцо оставшиеся три пакета и исчезла за дверью. Дядя Толя подхватил вещи и разом отнес все в машину, сел за руль и принялся барабанить по нему пальцами. Женщина повесила на запор большой замок, подергала для верности и сбежала с крыльца.

– Сережа, мы же договорились, что собака останется здесь.

– Но почему, мам? Я все-все сам буду делать: и кормить, и гулять с ним, обещаю.

– Ни в коем случае, у папы аллергия, ты же знаешь, и потом, когда ты брал его, я об этом предупреждала.

– Ну мам!

– Не мамкай, давай выводи собаку, я жду.

– Он же пропадет зимой, что он будет есть? – Мальчик предпринял последнюю попытку уговорить взять собаку, давя на жалость.

– Об этом надо было думать раньше, ты знал, что рано или поздно мы уедем. Тут остаются на зимовку несколько семей, подкормит кто-нибудь.

– Мам, ну пожалуйста. – В глазах ребенка заблестели слезы. – Тогда я тоже никуда не поеду! – В отчаянии он выбрался из машины.

Верный Людвиг выпрыгнул следом и сел у ног.

– Не выдумывай, быстро садись! Про псину ничего и слышать не хочу, он останется здесь. – Женщина все больше раздражалась на упрямого сына.

– Его зовут Людвиг! – Слезы мальчика хлынули ручьями.

– Чего там возитесь, мы едем? Я хотел до ночи вернуться домой, – проворчал дядя Толя, наблюдая за конфликтом.

– Минуту. – Мама снова повернулась к Сереже. – Я понимаю, ты привязался к нему, но ты знаешь его два месяца, а меня семь лет. Кто тебе дороже? – Женщина сердито буравила взглядом сына.

– И ты, и Людвиг.

– Послушай, ему хорошо на воле, он не пропадет, в квартире ему будет тесно, у папы аллергия… Мы целый день на работе, ты в школе, он как в тюрьме будет один. – Мама едва сдерживала злость. – Хватит, садись. – Она села вперед и захлопнула дверцу.

– Нина, разберись уже с ребенком, поехали.

Сережа присел на корточки и обнял за шею рыжего пса.

– Прости, Людвиг, я обязательно вернусь, ты только не убегай. – Он потрепал четвероногого по голове и, плача, сел в машину.

Пес замахал хвостом, собираясь впрыгнуть следом, но дверца перед ним захлопнулась, и он только проводил взглядом стремительно удаляющуюся машину. Сережа вывернул шею, глядя назад, пока «запорожец» не свернул на боковую улочку, ведущую из садоводства к шоссе. Людвиг до сумерек сидел у калитки и ждал, потом поплелся прочь, опустив понуро хвост. Иногда он останавливался и смотрел на дорогу, по которой уехал Сережа, надеясь, что хозяин вот-вот вернется. Утром соседка увидела в окно одинокого пса, она вздохнула и принесла ему миску с супом. Людвиг понюхал и лег рядом, положив морду на передние лапы, к еде он не притронулся.

Первую неделю Сережа грустил, скучая по собаке, но потом встретил друзей, в школе начались занятия, он убеждал себя, что Людвигу на даче действительно лучше.

Закончился учебный год, снова наступили каникулы, мальчик радостно собирал рюкзак. Завтра они поедут на дачу. «Как там Людвиг? Скорее бы увидеть его, а вдруг замерз или сбежал? Зима была суровая». – Сережа торопил время. Мальчик надеялся, что преданный пес будет ждать его у дома, представлял, как бросится навстречу и, встав на задние лапы, лизнет его радостно в подбородок.

Не успел отец остановить машину у забора, как Сережа торопливо выскочил наружу.

– Людвиг! Я приехал, Людвиг!

Никто не бросился ему навстречу.

– Людвиг! – Мальчик насторожился.

– Гуляет где-нибудь, появится, помоги занести вещи. – Мама сунула сыну рюкзак.

Когда все сумки стояли посреди комнаты, Сережа пошел узнать, кто из друзей уже приехал на дачу.

– Через два часа обед, не опаздывай!

Мальчик бегал по улицам в поисках Людвига, заглядывая через каждый забор.

– Никак Сережа приехал, с мамой? – послышался голос соседки.

Он с трудом вспомнил, что это тетя Вера.

– Вы не видели Людвига? Такой рыжий мохнатый пес, – с надеждой спросил мальчик.

– А, которого вы оставили тут прошлым летом. – Женщина с сожалением посмотрела на Сережу. – Наверное, прибился к брошенным собакам, тут их много бегает.

Детское сердце сжалось. «Людвиг с бродячими псами? Не может быть». Он шел по поселку, еще надеясь встретить своего друга, глотая застрявший в горле ком еле сдерживаемых слез. Тут на одном из участков через сетку забора мальчик увидел лохматую рыжую спину, которая весело за чем-то гонялась.

– Людвиг! – закричал Сережа. – Людвиг, ко мне!

Пес повернул морду, навострил уши, но с места не двинулся.

– Людвиг, это я, иди же!

Казалось, тот не узнавал его. Ошибиться Сережа не мог, это точно Людвиг – почему же он не бежит к нему?

В прошлом году молодой пес со впалыми боками слонялся по улицам, соседи сказали, что его хозяин умер. Мальчик давно мечтал о собаке – увидев ничейного пса, сердце его забилось от радости. С первых минут они понравились друг другу, Сережа привел будущего Людвига домой. Мама разрешила его оставить с условием, что жить пес будет на улице и в город они его не заберут. Мальчик тогда легкомысленно согласился, а потом они уехали…

Сережа прижался лицом к забору, смотрел на Людвига и не мог поверить, что тот его не признал. Из дома вышел пожилой мужчина, заметил, что кто-то стоит у забора.

– Ты ко мне? Заходи.

– Это мой Людвиг. Прежний хозяин умер в прошлом году, и мы его взяли, но мама запретила брать его в город, у папы аллергия. Забыл меня мой друг. – Сережа опустил глаза.

– Понятно, знаешь, животные не забывают, в отличие от людей, что хозяин оставил его. Псу ведь не объяснишь, что он умер, а тут появился ты, Людвиг доверился, но и ты его бросил, предал. У собак лишь один недостаток – они верят людям.

Мальчик совсем сник.

– Но я ведь не специально его оставил. – Сережа стал робко защищаться.

– Понимаю, но он тебе больше не верит. – Сосед посмотрел с жалостью. – Хочешь забрать его?

– А можно?!

– Видишь ли, не так просто простить предательство. Я нашел его осенью в канаве, исхудавшего, грязного и мокрого. Наверное, пес ждал тебя и надеялся, что вернешься за ним. Я принес его домой, откормил.

– Он не простит меня? – прошептал мальчик со слезами на глазах.

– Не плачь, давай поступим так. Ты пока будешь приходить и играть с Людвигом здесь. Постепенно он снова привыкнет и начнет тебе доверять, но пусть живет у нас, ведь родители не разрешат взять его в город? Я привык к нему, жена умерла, дети разъехались. Приходи завтра, родители, наверное, обыскались тебя. Меня зовут Степан Витальевич. – Мужчина протянул мозолистую ладонь.

– Спасибо, я обязательно приду. – Сережа попрощался и ушел.

– Что же было дальше? Людвиг простил тебя? – Владик с волнением смотрел на отца.

– Не знаю, я приходил каждый день, мы играли, бегали на речку, когда разрешала мама, но, когда я уходил, он смотрел мне вслед без сожаления и не провожал больше до калитки. Мне было ужасно обидно, но я не хотел снова причинить другу боль, тем более мы приезжали на дачу все реже. Я видел, как Людвиг стареет, с новым хозяином ему было действительно хорошо. С тех пор я не просил больше собаку. Владик, подумай, что станет со щенком, когда мы уедем, простит ли, когда ты его бросишь, даже оставив бабушке?

– Я понял, пап. – Мальчик грустно пошел в комнату собирать в дорогу игрушки.