Текст книги "Нежное имя мечты"

Галия Сергеевна Мавлютова
Нежное имя мечты

Сергей вернулся, чтобы уйти. Он хотел остаться, но не смог. И Бобылев ушел. Ушел на улицу. Ушел из моей жизни. Дверь захлопнулась. Вязкой пеленой легла тишина – звенящая и напряженная. Северный ветер, местами порывистый, тот самый, что задувает во все стороны с силой восемнадцать метров в секунду, зачем-то залез в водосточную трубу, прогремел застывшей жестью, громко кашляя и чихая, шумно завозился, устраиваясь поудобнее, и наконец пугливо затих. Гулкая пустота заполнила квартиру и душу. Вместе с Бобылевым ушла моя жизнь. Мы не можем быть вместе. Даже думать об этом нестерпимо больно, мне срочно захотелось проглотить каких-нибудь спасительных таблеток, болеутоляющих. Без любви я не смогу жить и с любовью – тоже. Я – жуткая эгоистка. Получается сплошная фантасмагория, обман зрения и чувств, как в цирке. Кстати, куда уехал цирк? Этот вопрос мучает меня с детства, но я не знаю на него ответа, и никто не знает, скорее всего, цирк вообще переселился на другую планету.

Неслышно подползла ночь. Она была похожа на мою душу – такая же опустошенная и обреченная. Казалось, все телефонные провода оборваны, любая связь с миром утрачена, а живая материя иссякла, израсходовав себя полностью. Котенок прокрался под одеяло, нежно лизнул мое запястье и, мягко прильнув к руке, еле слышно замурлыкал. Пустота отступила, кошачье урчание нарушило границы забвения. Постепенно возвращались звуки. Где-то сигналили автомобильные гудки, вот послышался женский смех, что-то невнятное пробормотал телевизор у соседей. Громко тикали часы. Секундные стрелки чеканно отмеряли шаги уходящей реальности. Реальность спешила, почти бежала, она торопилась упасть в прошлое. Еще один миг, и моя любовь превратится в осколок времени, в полузабытое воспоминание, в несбывшиеся надежды. Реальность победила любовь. В сущности, я бежала за мишурой, как выяснилось. Я захотела стать ровней Бобылеву, стараясь доказать всему миру, что мы с ним одного поля ягода, дескать, я тоже успешная и богатая, предприимчивая и везучая. Кажется, я во многом преуспела. Теперь у меня есть иномарка, деньги, положение и успешная карьера. Но во всем этом нет одного – Сергея. И больше не будет. Он ушел, и дверь захлопнулась. Никогда не открывай дверь, если не уверена, что сможешь ее закрыть. Я не сумела. Меня не научили. Даже высшее образование мне не помогло. И знание английского языка не спасло. Если бы женщины нашей планеты могли удержать любимого мужчину цепями лингвистических способностей, мир давно бы превратился в рай на земле…

Я так и не заснула. Глаза напряженно следили за сереющей пустотой. Нужно было прислушаться к советам колдунов. Я должна была присушить любимого. Для этой благородной цели знахари рекомендуют вшить любовный талисман в подкладку пиджака. А я не послушалась, отдала волшебный камень Бобылеву в руки. Бред какой-то, все кругом мистика и обман. Современное колдовство – эхо далекого средневековья. Так стоит ли верить колдунам и гадалкам!.. Есть одно правило, почти закон, причем незыблемый – нельзя обманывать любовь. И категорически запрещено продавать душу дьяволу за деньги и кабриолет. За все нужно платить. И я заплатила.

Наконец наступило вожделенное утро. Котенок лизнул мою ладонь, мне стало щекотно. Я зажмурилась. Жизнь объявляла побудку. Она требовала вернуть в строй мое бездушное тело. Что ж, попробую жить без любви и души. Попробую, может, получится.

Пока я прощалась с моей любовью, заменившей мне жизнь, мир наслаждался ее бесхитростными дарами. Казалось, в атмосфере «Планеты» до сих пор витают отголоски свадьбы. Сотрудники фирмы еще не вошли в привычную колею, их глаза светятся живым блеском, они до сих пор мысленно куролесят, флиртуют, объедаются деликатесами. Кому что нравится. В жизни всегда есть выбор. При разнообразии удовольствий всех коллег, похоже, замучила одинаковая послепраздничная хворь, мигрень, по симптомам сходная с компьютерной. Мое появление в офисе произвело настоящий фурор. Так и есть, меня уже причислили к лику святых за причастность к божеству, ведь меня провожал сам Бобылев на глазах всей «Планеты». Я судорожно вздохнула: родной коллектив всегда начеку. Все видели, что Сергей увез меня, но никто не знает, чем закончилось наше роковое свидание. Но об этом никто не знает. Пока – не знает.

– А где наши юные молодожены? – спросила я, чтобы прервать затянувшуюся паузу и заодно усадить «планетян» за рабочие места. Но сотрудники стояли, вытянув руки вдоль туловищ, напряженно поводя глазами.

– Да что это с вами? Садитесь уже, – почти крикнула я.

Все проворно, как первоклассники ранним утром первого сентября, уселись за столы. Возлюбленная хозяина фирмы по значимости приравнивается к супруге президента. Ведь у нее появляется новый статус, она становится королевой положения. Знали бы они, глупые, что мужчина моей жизни ушел из моего сердца, не попрощавшись, только дверью хлопнул.

– Егорова, расскажи, как прошла свадьба, – я милостиво тронула невесту за плечо. Маринка нервно вздрогнула.

– Нормально, – фыркнула Егорова, но тут же спохватилась и торопливо добавила: – Хорошо прошла. Хорошо. Никто не напился. Не подрался. Ничего не разбили. Все прошло очень прилично.

– Что это за свадьба? – засмеялась я. – Никакого свинячества. Скучно. А экстрим?

– Самый большой экстрим у нас это ты, Инесса, – нежно проворковала Егорова, подставляя свое плечо под мою руку.

Маринка ласкалась ко мне, как котенок, а меня едва не стошнило от ее льстивого говорка. Неприкрытая лесть глубоко ранила душу, гораздо глубже, чем заурядное хамство. Странное зрелище увидела я. Сотрудники сидят на стульях, перед ними компьютеры, тетради, блокноты и карандаши, а их тела вытягиваются в длинные и гибкие лианы. Я вздрогнула. Мне показалось, эти живые лианы обвиваются вокруг меня жестким кольцом, как огромные змеи. Они же меня задушат! Я оглянулась. Нигде нет спасения. На меня смотрел Слащев. Алексей стоял у двери, явно наслаждаясь картиной. Некоронованная царица, к стопам которой припали коленопреклоненные рабы. Но Слащев устоял, ноги у него длинные и крепкие, они и не такое выдерживали. Мы уставились друг другу в глаза. Взгляд во взгляд – поединок, кто кого переглядит. В его глазах бежала распечатка. У него не глаза – сверхскоростной принтер. Он все знал и не собирался этого скрывать. Я пробежалась глазами по тексту. Все ясно. Я проиграла. Моя карьера в милой «Планете» бесславно завершилась. Можно выходить из игры в гляделки. Я отвела взгляд – побежденная, а Слащев вышел из офиса – победитель. Верноподданные сотрудники разом переориентировались. Они тоже играли в нашу игру, читая вместе со мной распечатку слащевских намерений. И угоднический прилив ушел в океан забвения. С меня вмиг стащили корону, разодрали в клочья царственное платье, оставив нагой. На пустом берегу стояла голая баба при разбитом корыте.

– Веткина, а тебя в бухгалтерию вызывают, – бросил на ходу Гришанков, он пулей пронесся мимо меня.

На Колином лице нет отпечатков следов брачной ночи. Обычный Гришанков, такой же, как и до свадьбы. Обрадовался, что Веткину уволили, наконец-то освободилась заветная должность. Многолетний противник всю оставшуюся жизнь проведет в закоулках жизни, так думает бедный Гришанков. Неправильно думает. Я уже точно знала, что меня уволили. Слащев ни за что не оставил бы меня в корпорации. Провинившийся должен покинуть ряды законопослушных сотрудников «Планеты». Даже Бобылев не смог бы парировать удар Слащева. Алексей всемогущ, а я нарушила основные заповеди фирмы: не кради там, где работаешь. Можно грабить конкурирующую фирму. Это – пожалуйста. Такой отъем приветствуется негласным уставом неформального профсоюза. Если же сотрудник берет «левые» деньги на своем проекте – он совершает преступление против руководства компании. Это почти то же самое, что украсть личные вещи у Слащева или у кого-нибудь из членов совета директоров корпорации.

Я уныло поплелась в бухгалтерию. Мне выдали злополучный конверт с неприкосновенным запасом, достаточно вместительный, но какой-то узенький очень и длинненький.

– Пересчитайте, – буркнула мне женщина со странной прической.

Спереди она была пострижена, как Хакамада, а на затылке – как Пугачева. Я держала конверт в руках и представляла себе Ирину и Аллу в одном флаконе. Получилось что-то яркое и убойное, поэтому деньги сосчитать я не смогла. Скомкав бумажки, сунула их обратно в конверт. Кассирша заметила мое замешательство и зарделась от удовольствия. Она решила взорвать тусклое существование среди цифр и отчетов своей прической и добилась цели. Я вышла, в дверях не удержалась и еще раз оглянулась. Впечатляет!

В офисе мне больше делать нечего. Странно. Ведь я успешно работала в корпорации, дружила с коллегами, скопом отмечали все праздники, часто собирались на веселые посиделки. А попрощаться не с кем. Нет ни одного человека в «Планете», кому можно уткнуться в плечо и пустить две-три слезинки. Неправда. Зачем кривить душой? Есть один. Хорошенький такой, в приемной генерального. Мне хотелось поплакать в пиджак Бобылева, но он высоко, до него не дотянуться. Остальные жилетки не в счет. Блинова сама ищет носовой платок в форме мужского пиджака. Егорова ни за что не позволит высморкаться в себя. Она теперь замужняя дама. Можно позвонить Брюзгину, но он еще тот утешальщик. Паша сам мечтает приткнуться на чьей-нибудь груди и всласть порыдать. Вот так, народу тьма, а поплакать не с кем. Придется зализывать раны в компании с кошкой.

Медленно, шаг за шагом, я вышла из зеркального здания. На улице резко пахло весной. Волнующий запах разгонял в разные стороны мой старый друг северный ветер. Я оглянулась. Слишком много стекла, зеркала и неона в этом сверкающем волшебном доме. Какой-то ненастоящий, словно игрушечный. Фата-моргана, иллюзорный рай, в котором умнице и красавице Инессе Веткиной не хватило места.

В кого превращается ангел, изгнанный из рая? Наверное, в мстителя, но чаще всего в конкурента. Ни тем, ни другим мне становиться в эту минуту не хотелось. Я смотрела на волшебный дом, где осталась моя странная любовь. В этом доме царил Бобылев. Хозяин большого дома. Он сам построил его, собрал по кирпичику, создал своими руками. И меня там не будет. Я резко повернулась и побежала к стоянке. Пусто и одиноко, как во всем мире. Стоянка пустовала. Никого – ни людей, ни машин. Мой кабриолет исчез. Испарился. Я сразу поняла, в чем дело. Его угнали. Как пришло, так и ушло – легко и загадочно. Я осталась ни с чем, без работы, без машины, зато с неприкосновенным запасом в кармане. Я пошла пешком, плотно прижимая сумочку к груди, чтобы не утратить последнее. Идти трудно, в городе нечем дышать, чистый воздух закончился, канцерогенные испарения, казалось, застревали в носу. В утренних новостях обещали помыть тротуары настоящим шампунем. В субботу. Правительственное обещание вселяло надежду на чистый воздух и лучшие времена.

Все закончилось благополучно. Мой ультимо в «Планете» безвозвратно истек. Настало время подумать о будущем, мне нужно отыскать виноватого, самого крайнего, на кого можно попенять. Но, кроме себя, винить некого в собственных бедах, сама во всем виновата. Модные психологи рекомендуют немедленно избавляться от комплекса вины. Почувствовал в себе нечто подобное – срочно выметай из души сор. Веником его, веником, голиком добела душу выскобли. А как ощутишь в себе легкость – начинай новую жизнь с нуля, как грудной младенец, и снова зарабатывай на жизнь свежие комплексы. Но никакие рассуждения, даже самые мудрые, мне не помогали. Я поняла, что случайно вляпалась в большую беду. С работы вылетела, машину угнали. В милицию не стала обращаться. Некогда тут по органам бегать, сначала нужно найти работу. Материальное благополучие – это основа. Быть бедным и унылым нынче не модно и не стильно. Не гламурно это и очень стыдно. Есть у меня один приятель. Рогачев. Недавно он разбогател, а каким образом умудрился, скрывает. От старых друзей прячется. Я вытащила на поверхность всю мою храбрость и позвонила Рогачеву.

– Миш, ты со мной еще дружишь? – спросила я, ожидая услышать короткие пилящие гудки.

Богач никогда не поймет бедняка. Услышав мой голос, Мишка непременно прикинется незнакомцем из страны дураков, но Рогачев не отключил трубку, лишь усмехнулся. Из мембраны послышался короткий, довольно едкий смешок. Самодовольный и циничный пижон этот Рогачев. Я раздраженно дернула трубкой.

– Инесса, это ты? Да дружу я с тобой, дружу, – сказал Рогачев, – ты чего? Опять тебя Бобылев уволил? Развели на фирме семейственность. Весь город над вами смеется.

– Уволил, Миш, уволил, опять я без работы осталась. Не знаю, что и делать, – я спешно сконструировала пикантную мордочку, будто Рогачев со своей далекой полосы богатства и успеха мог увидеть мое унылое фиглярство.

– Ничем не могу помочь, что я тут могу поделать, ничего не могу, – завел нудную волынку типа «могу – не могу» Мишка, вроде увидел, какие рожицы я ему корчу в трубку.

Я вовремя себя остановила, одернула, как пиджак. Пикантная мордашка вмиг спряталась. Обывательская точка зрения, мещанская. Правильно Рогачев делает. Так нам всем и надо! Не смогли вырваться вперед в жизненной гонке – теперь пропадайте, черт с вами. Нечего у богатых пороги обивать. Я уже решила отключить телефон, но Рогачев вдруг передумал. Наверное, Мишка не окончательно пропал. Есть у него совесть, хоть малая толика, но осталась. Большие деньги еще не дотла выжгли Мишкину душу.

– Тебе что, работа нужна? – спросил нормальным голосом Рогачев.

– Ну, это… да, то есть… нет… какая-нибудь, – пробормотала я, справляясь с неловкостью. Стыдно все-таки одалживаться у бывшего приятеля. – Вообще-то, Миш, мне работа нужна, ой, как нужна. Хочу работать, пахать, сеять разумные семена, пропалывать добрые всходы. Помоги, Миша! Ты все можешь. Ты же всесильный.

Я накренилась в сторону неприкрытой лести, как валкий морской ботик на вспенившейся морской волне. Куда могу, туда и плыву, и еще не знаю, что дно безнадежно продырявлено. Лодка дала течь. Вода медленно поступает сквозь узкие щели.

– Ой-ой-ой, Инесса, твои слова да богу бы в уши, – заржал Рогачев. – Умеешь ты леща вовремя подкинуть. Великая мастерица.

– Правда, Миш, чистая правда, ты теперь всемогущий, а у меня машину угнали, – я прикинулась простушкой.

Инесса Веткина во весь голос запела Лазаря. Все на этом свете повторяется. Бедный Лазарь. Ему в свое время никто не поверил, он умер с мольбой на устах и с пустым желудком. Знать бы заранее, поверит моим стонам Миша или все-таки прогонит, как голодного Лазаря.

– А ты кредит вернула? – спросил Рогачев. Строго так спросил. И многозначительно замолчал. Наступила пауза, долгая и мучительная. Я размышляла, как поступить: если сказать, что я не вернула кредит, Мишка может поступить двояко – либо кинется оказывать первую помощь, либо отключит телефон. Лучше правду скажу.

– Вернула, Миш, вернула. Долгов у меня нет, все чисто и стерильно, как в аптеке.

– Молодец, – похвалил Рогачев, вздохнув с облегчением, видимо, сильно испугался, что попрошу денег. – У меня есть корешок в Доме творчества, позвони ему. Он поможет пристроиться, временно. Потом найдешь что-нибудь поприличнее.

– А что там, в Домтворе, совсем дела плохи? Неприлично платят? – спросила я, наморщив лоб.

Я попыталась нарисовать лица сотрудников Дома творчества – сплошные писатели и писательницы, художники и художницы. Но вместо лиц на этюде получились смазанные пятна – серые, скучные, невыразительные. И чем они занимаются в течение рабочего дня? Составляют дайджест, разгадывают кроссворды, играют в пятнашки? Наверное, пишут и сочиняют свои шедевры. Нетленки, иначе говоря. Ну-ну…

– Платят в Домтворе абсолютно неприлично, после твоих заработков ты будешь злобно хохотать в день получки, как Медуза-горгона, – ненавязчиво пошутил Рогачев, – но там связи, положение, общество, элита, тусовки, пресса и прочее. Познакомишься с кем-нибудь, войдешь в контакт, только не в половой, смотри опять не обожгись, и потом подыщешь себе что-нибудь стоящее. Будешь записывать номер?

– Да, говори, записываю! – Я бросилась искать ручку, но не нашла, тупо уставилась в потолок, будто оттуда мог упасть карандаш вместе с блокнотом. Кто же так ищет работу? Не подготовилась, даже письменные принадлежности не положила рядом с собой, Рогачеву нельзя признаваться – засмеет. И откажет в рекомендации.

– Ручку нашла? – спросил Миша.

– Да, нашла, уже пишу. – Я решила напрячь мозги и запомнить номер. Знаменитая закладка – ляссе. Нужную информацию необходимо повторить три раза. Непременно – три раза. Тогда надобность в пишущих средствах отпадает. И мозг работает опять-таки на полную катушку. Мне хотелось побыстрее свернуть телефонный диалог. Беседа с юным олигархом мне была в тягость.

– Позвони, съезди к творческим людям, только не вздумай подвести меня, чтобы все было чуки-чуки. Знакомый паренек задолжал мне энную сумму. Так что дело твое обязательно выгорит. Работу он тебе найдет… – Рогачев неожиданно раскрыл всю подноготную сложных взаимоотношений с творчеством.

– За деньги, что ли? – угрюмо поинтересовалась я.

– А ты как думала, ты что, Инесса, с луны свалилась? Рекомендация по телефону денег стоит, клади двести баксов на кон, если хочешь, чтобы позвонили куда следует. И от результата не зависит, заметь. Человек делает звонок – гони бабки, лучше евриками. Инфляция. Черного нала нет в стране, начисто исчез. Люди измучились без налички. Повсюду тарифы ввели. Вот такие, Инесса, расценки… – Миша терпеливо разъяснял новые условия трудоустройства, словно я совсем тупая, а я безуспешно пыталась справиться с воображением. Тарифные сетки звенели в ушах, как комары в дождливый день. Где-то глухо рокотал черный нал. На телефонном аппарате незримо расцветали зеленоватые американские ассигнации, как две недозрелые виноградные лозы.

– А сколько ты возьмешь с меня, Миша, за номер телефона твоего должника? – спросила я, внутренне напрягаясь.

Двести зеленых здорово ударят по неприкосновенному запасу, можно сказать, опустошат его, и брешь будет заметной. Так прорастет еще одна дыра в моем одиноком ялике.

– Ничего не возьму, Инесса, с тебя. Трудоустраивайся на здоровье. Когда будешь работать в Домтворе, разберемся, – подробно объяснял создавшееся положение бывший друг.

Везет же мне на негодяев, откуда они появляются на свет, из какого темного места приходят?

– Ладно, посмотрим, – я отключила телефон.

От Мишиного голоса мне стало тошно. Противный он все-таки. Я выглядела в собственных глазах изрядной эгоисткой. Миша безвозмездно оказал мне услугу, двести баксов сэкономил безработной девушке, словно из собственного кармана вынул, а я еще дуюсь на него. До сих пор изволю пребывать в солнечном детстве. Я похожа на пальму в феерическом саду Сергея Бобылева, все тоскую и прозябаю, а в это время в сказочном раю цветут филодендроны и бонсаи, флердоранжи и флоксы. Стоп. Кажется, флердоранжи из другой оперы. Это цветок новобрачных. Дивный символ юности и невинности нечаянно оказался в моих воображаемых страхах. И как он туда забрался? Я зажмурилась. Мне стало немножко страшно. Я представила увядшие свадебные цветы, обрамляющие мое изможденное безработицей лицо. И передернулась. Какой прелестный конец занимательной истории. Возлюбленные оказались на разных параллелях. Им никак не соединиться. Я закрыла глаза, крепче сжала веки. Дурная привычка. Как много у меня ужасных привычек. Я жмурюсь, морщу лоб, вредничаю, злюсь на бывших друзей. Бобылев уже забыл обо мне. Он находится на небе, в окружении пышных филодендронов, а Слащев и компания курят ему фимиам. Я представила сотрудников «Планеты», окуривающих Сергея Викторовича с головы до ног, и вновь зажмурилась. От видения внутри меня словно что-то загорелось, я потрогала виски, прохладная кожа остудила пылающую ладонь. И я принялась выкидывать из гардероба вещи. Все ненужные, бесполезные, вычурные наряды придется выкинуть. Столько денег выброшено на ветер, тот самый, северный. Этих средств хватило бы на три года беззаботной жизни хоть на Канарских островах. Но деньги истрачены на суетную погоню за престижем. Дорогостоящий престиж я свалила в одну большую кучу. Все-все на помойку. Вот эта юбка обошлась мне в триста евро. Не юбка – узкая полоска из прозрачной ткани. Стильный пиджак здорово стукнул по кошельку, я заплатила за него уйму денег, короткий, чуть выше пупка, в этом пиджачке можно загорать на пляже, а не на работу наниматься. Сапоги на платформе обошлись, страшно подумать, во что они обошлись, итак, на помойку отправится целое состояние. Над этой кучей можно рыдать и биться в истерике при мысли о собственной глупости. Той самой, которая билась в виске в тот момент, когда нарядное платье или кофточка вызывали зависть окружающих. Изящный комплимент, косой взгляд, наполненный восхищением, восторженное поклонение – все это можно суммировать, затем подбить баланс.

Все в этом мире стоит денег. А красота – отнюдь не дешевый товар. Теперь мне некуда сбыть это богатство, и в Домтворе меня отравят каким-нибудь медным купоросом, если я приду в пиджаке или брючках от Версаче. У меня нет нормальной одежды, как у всех. Теперь мне придется ездить в метро и троллейбусе, ходить пешком по улицам и проспектам, переулкам и закоулкам. Мои роскошные ботфорты абсолютно не пригодны для уличных прогулок. В них можно ездить в машине, из подъезда сразу в салон, и не дай боже ступить в лужу. Если наступишь – драгоценный ботфорт растает на глазах. Две тысячи евро превратятся в мираж. Из меня никогда не получится путного олигарха. Зря старалась. Акула должна питаться мелкой рыбой с момента рождения. Если я никого не скушала за двадцать семь лет, значит, никогда не стану хищницей. И уже никогда не поднимусь вровень с Бобылевым. И тут же я одернула себя: неужели любовь – вечное соперничество? Это же сплошная конкуренция получается. Везде – в жизни, в карьере, в любви. В сексе, в конце концов. Непременно нужно кого-то догонять, доказывать, убеждать, и если ты этого не делаешь, смысл твоего существования превращается в фантом. Смысл вроде бы и есть, но его нет, так себе, одно обличье, а внутренности акула съела. Я со злостью пихнула ногой гору одежды. Хоть голой выходи на улицу. Совершенно нечего надеть для приличного заведения. Домтвор – это вам не фунт изюма. И не «Планета». Мне изрядно претила мысль о моей новой работе. Даже слегка подташнивало от сознания, что мне придется изо дня в день подниматься по прогнившим ступеням ветхого, богом и людьми забытого учреждения. Но Рогачев дурного не посоветует. Миша – «баксовый» гений, с младых ногтей он точно знает, где деньги под ногами валяются. И я вмиг повеселела. Отыскала в копне одежды сиреневый свитер с полуистертым лейблом, узкую юбку из черного крепа, отбросила всяческие украшения, даже клипсы сдернула с ушей. Ничего вызывающего, ничего привлекающего внимание. Миру явилась скромная молодая женщина, сбившая ноги и обувь в поисках средств к существованию. Кто из нашего брата не был в подобном унизительном состоянии? Да каждая вторая, если не сказать больше, почти каждая. Да ладно, были бы руки и голова, а на кусок хлеба всегда можно заработать. Кабриолет жалко. Такой красивый был. Сейчас бы он нежно агукнулся на зов сигнализации, умильно заурчал, и мы бы весело покатили по пыльным улицам Питера. Дороги еще не успели отмыть после зимних сугробов. Но мой любимый автомобиль прибрали к рукам злые дяди. Кабриолет весело агукает теперь совершенно другим людям. А я буду ездить в маршрутном такси. Хотя, пожалуй, немного дороговато. Семнадцать рублей за рейс. Если я пройдусь пешком до Невского, ничего страшного не произойдет. Только польза для организма, измученного автомобильными гонками и пробками. Перекуем мечи на орала. Поменяем колеса на пеший ход. Накинув черную курточку, простую, незатейливую, без молний и ковбойских нашивок, без строчек и накладных карманов, я вышла на лестничную площадку. Котенок жалобно мяукнул вслед, видимо, пожелал удачи хозяйке. В кошачьем «мяу» звучала явная заинтересованность. Животное не может без ежедневной порции «Вискаса». Мне нужно работать не только для себя. Зато у меня есть смысл жизни. Дверь мягко чмокнула защелкой, почти беззвучно, странно, но, когда уходил Бобылев, она грохнула семизарядной картечью, как пушка на Петропавловке в полдень.

Сосед лениво ковырялся во дворе, перетаскивая с места на место нечто неопределенное. В лыжной шапочке с помпончиком, трениках с вытянутыми коленями, короткой курточке, задранной почти до шеи, сосед был похож на беглеца из подростковой колонии. Седые усы злорадно топорщились, будто он уже знал, что меня уволили с работы. Наверное, ему Слащев сообщил. Хотя они незнакомы. Но Алексей, видимо, сумел наладить виртуальную связь со всем окружающим меня миром.

– Добрый день, Борис Захарыч, – звонко выкрикнула я, мысленно пожелав соседу пегую седину в бороду и злого беса в ребро.

Все-таки весна на дворе. У природы нет барьеров от злых соседей.

– Доброго вам дня, Инесса, – приветливо осклабился сосед и потащил какую-то тяжелую емкость в дальний угол двора.

День приобрел содержание. Я разглядела мелкие черточки на лице соседа, заметила, что двор чисто выметен, даже собачье дерьмо вычищено. Необычная чистота насторожила меня, наверное, с непривычки. Оказывается, на свете столько необыкновенного, если хоть один разок посмотреть на мир внимательнее. Мне надоело глазеть на чистый двор, на бесноватого соседа, и я резво помчалась по набережной. В Доме творческих работников меня терпеливо дожидался Витя Лупенков, приятель Миши Рогачева и заодно его должник. Вообще-то Лупенков не работает в Союзе творческих работников, он там околачивается. Есть такой сорт людей в среде питерских разгильдяев. Они вечно кого-то пристраивают, устраивают, рекомендуют, хулят, сплетничают, разносят дурные слухи, освистывают, пьют пиво и шумно отдуваются. Иногда они даже возвращают долги. Но это случается гораздо реже, чем того требуют элементарные правила приличия. Витя Лупенков появился не вдруг, не сам по себе. Миша нашел Лупенкова в своей записной книжке. И после Мишкиного звонка Витя готов совершить благое дело. Баш на баш. Услуга за услугу. Трудоустройство Инессы Веткиной оценено в двести баксов. Не слишком высокая цена у меня оказалась. Могли бы и подороже сторговаться.

– Инесса? – спросил невзрачный щуплый человечек, опершийся на истертые временем и тленом лестничные перила Дома творчества.

– Витя? – в свою очередь вопросила я, хотя можно было и не вопрошать, это был именно Витя Лупенков, вылупившийся на моих глазах из тьмы, как цыпленок из яйца.

– Я-а, – самодовольно выдохнул Лупенков и протянул мне руку. Я нерешительно пожала кончики костлявых пальцев с обломанными ногтями.

– А я – Инесса Веткина, – сказала я и добавила зачем-то: – Я от Мишки Рогачева.

– Знаю-знаю, – загадочным тоном прошептал Лупенков.

Витя сморщил крохотное личико, и оно незамедлительно превратилось в фигу, которая сухофрукт. Мне сильно расхотелось работать по его рекомендации. Но в памяти всплыл котенок, и я сомкнула губы в плотный замок. Я хочу-хочу-хочу-хочу и еще раз хочу работать в этом знаменитом Доме творчества. Очень хороший дом, добротный, лестница тут красивая, истертая, но не до самого основания, можно спокойно преодолевать ступени без риска для жизни.

– Витя, Миша сказал, что вы можете помочь мне, – я выговаривала слова старательно, по-девчоночьи, чтобы не расцепить губы. Еще ни разу в жизни я ни с кем так не разговаривала. Губы плотно сжаты, слова выходят гладкие, ровные, как морская галька.

– Правильно Миша сказал, – Витя выправил лицо, разгладил, и оно стало похоже на чайное блюдце. – Идем со мной, Инесса.

– Куда? – испугалась я. – Куда мы пойдем, зачем, почему?

Замок разжался, слова полетали из меня, как пули. Получилась отличная автоматная очередь.

– У нас здесь есть один институт, коммерческий, что-то вроде секты, они религиозные обряды изучают, у них освободилось место. Вакансия висит уже месяц. Подходящего человека не было. Идем, я тебя познакомлю с исполнительным директором. – Витя тяжело пошел впереди меня. Несмотря на малый вес, Лупенков шел с трудом, как неповоротливый слон, страдающий ожирением.

– А почему они месяц не могут найти сотрудника, что, никто не хочет у них работать? – спросила я, стараясь не вырываться вперед, чтобы идти ровно след в след.

– Нужен свой человек, понимаешь, Инесса, они чужим не доверяют, – заговорщически прошептал Витя и чуть не полетел с лестницы, видимо, споткнулся.

– Ой, не могу, – я остановилась, схватилась за поручни лестницы.

Проклятый Рогачев, подсунул мне этого Лупенкова. Я не хочу вливаться в тайную организацию, мне моих страданий достаточно.

– Что «ой», «ой», «ой», – передразнил меня Витя, продолжая трудное восхождение по стертым ступеням Дома творчества. – Отличное место. Главное, ничего делать не надо, сиди себе, собирай бабло в мешочек и не рви нервы. Думаешь, они голодают, эти коммерческие институты? Нет, они не голодают. Или они покушать не любят? Они очень любят покушать.

Витя разговаривал сам с собой. Сам себя спрашивал, сам себе отвечал. Мне пришлось возобновить прерванное восхождение. Я тихо двинулась вслед за Лупенковым. Я представила себе лоснящиеся физиономии членов тайной секты, вот они вкушают освежеванного барашка, запивает жирное мясо полными бокалами «Мукузани» и пива. Но вообще-то сектантам, наверное, запрещено выпивать во время рабочего дня. Они, видимо, ждут не дождутся вечерних сумерек, затем наглухо зашторивают окна и вволю предаются чревоугодию, поедая обильную и жирную пищу, запивая ее «Мукузани», соляной кислотой или еще чем-нибудь. Но в этом месте Витя прервал течение моих крамольных мыслей.

– За место – бабло положено, – прошипел Лупенков, вмиг превратившись в скрягу-карлика.

Когтистый взгляд, скрюченные руки, обломанные ногти. Господи, как я хочу обратно в родную «Планету», ну хоть бы одним глазком взглянуть.

– Но у меня нет с собой денег, – возразила я, надеясь, что со временем Витя одумается, пожалеет одинокую девушку и не возьмет плату за устройство на работу. Ведь мы направляемся, между прочим, не куда-нибудь, а в религиозную секту.

– Ладно, – миролюбиво сказал Витя, – потом догонишь бабло. Вот, мы уже пришли.

Лупенков толкнул мохнатую от пыли дверь. Мы очутились в тесной комнатке, заставленной от пола до потолка огромными картонными коробками. Наверное, в этих коробках хранятся секретные материалы. Подписанты всех мастей уложены в тесные ряды, прямо друг на друга. Их адреса, явки и номера телефонов. Иногда кто-то невзрачный собирает подписи на Невском в пользу невинно загубленных душ. Даже ко мне однажды пристали, но я в ту минуту гналась за ускользающим, как угорь, бесценным клиентом и поэтому отказалась подписывать протест в защиту обездоленных.