Текст книги "Пуммель. Психология развития на примере детства одного бегемотика"

Ганс-Гельмут Декер-Фойгт
Пуммель. Психология развития на примере детства одного бегемотика. Для взрослых, которые любят ребёнка в себе и детей вокруг себя

Эту книгу я посвящаю нашим дочерям – Доротее и Фридерике, а также Дженни и Эстер Бюкен, представляющим всех детей и их родителей, благодаря которым я имел возможность всё более осознавать исцеляющую силу детской фантазии в её воздействии на ребёнка как такового и на того ребёнка, который живёт в каждом из нас, взрослых.

© Eres Edition, Lilienthal / Bremen

Alle Rechte vorbehalten – printed in Germany Herstellung: Atelier Druck, Achim Originaltext: Libuse Paleckova Illustrationen: Josef Palecek

© Т. Резницкая, перевод, 2024

© ИД «Городец», 2024

Немного предыстории

Я познакомился с Пуммелем, когда тот грелся на солнышке, лучи которого проникали сквозь витражное окно Старой церкви в Босвиле, в швейцарском Аргау, и падали на маленькую, прелестную, гладкую бегемотиковую попку. Маленькая попка вместе с самим Пуммелем была напечатана в книге с картинками, которую написали и проиллюстрировали Либуше Палечкова и Йозеф Палечек. Она вышла в издательстве «Nord-Süd-Verlag» в 1976 году и предназначалась детям. Такие великолепно иллюстрированные детские издания, героем одного из которых стал Пуммель, всегда вызывают отклик у того ребёнка, что существует в душе каждого из нас, взрослых. По крайней мере в тех, кто этого ребёнка в себе чувствует и бережёт, – насколько это бывает возможно в той скорлупе-оболочке, которой мы «обрастаем», называя её впоследствии взрослостью.

Такие же чувства я испытал и в то самое утро, когда Моника Монико, держа в руках освещённую солнцем иллюстрированную книжку про Пуммеля, рассказывала нам на основе картинок с маленьким бегемотиком о положительных возможностях «пуммелевской» фантазии. И об отрицательных.

Вместе с Моникой Монико, швейцарским психоаналитиком, другом и коллегой, мы вели тогда в Босвиле курс семинарских занятий постдипломного обучения музыкальной терапии и другим формам психотерапии с применением средств искусства, благодаря чему одна из групп курса и познакомилась в это утро с Пуммелем. Ей обязан я своим знакомством с маленьким бегемотиком, побудившим меня к дальнейшим размышлениям и наброскам «краткой психологии развития» для Пуммелей в нас и вокруг нас.

О разноцветной попе и цветной душе

Однако же солнечный луч, согревающий заднюю часть маленького Пуммеля, не покрывал её обычным, характерным для золотого песчаного пляжа загаром из телевизионных рекламных роликов, но окрашивал его попку на манер пёстрого калейдоскопа в те цвета, что отбрасывали на неё витражи упомянутого выше церковного окна. Такими же многоцветными, какой оказалась в этой утро шкурка Пуммеля, являются и наши фантазии, наши внутренние картины. Эти существующие в нашем воображении образы скрывают в себе множество адресованных нам посланий, важных для выстраивания взаимосвязей, направленных от внутреннего мира к внешнему, к той внешней реальности, в которой мы все живём. К той реальности, с которой мы можем взаимодействовать значительно лучше, если позволим себе взаимодействие с нашими внутренними образами и их посылами.

Лекционные поездки Пуммеля

Благодаря проникающему солнечному свету, нашей размещающейся в то утро по кругу на деревянном полу Босвильской церкви рабочей группе не понадобился ни эпископ, ни другой искусственно смоделированный для увеличения изображения технический прибор, ни вообще какое-либо техническое приспособление. Этого я не мог себе позволить в своих первых лекционных поездках, которые я осуществлял вместе с Пуммелем, ставшим моим проводником в сферу постоянно разрастающейся «Краткой психологии развития детской фантазии». Посредством диапроекторов и эпископов Пуммель увеличивался на экранах различных залов и аудиторий до размеров гигантского ребёнка-бегемотика и обретал всё больше друзей среди рассматривающих его слушателей лекции.

И всё же этот сопровождающий мои доклады огромный Пуммель вызывал во мне всё больше сомнений в том, насколько благотворен, собственно, этот мир лекционных залов для жизни самого Пуммеля, и, может быть, солнечная ванна, пусть даже в центре церковного зала, была бы более уместной.

Прежняя иллюстрированная книжка о Пуммеле была к тому времени распродана более десяти лет назад, и оттого я благодарен издательству «Nord-Süd-Verlag» за разрешение использовать оригинальную книгу о Пуммеле и возможность включения в неё моих текстов в качестве комментариев. А Пуммель, благодаря этой новой книге, где он является и действующим лицом, и объектом для комментариев, получил возможность вновь сойти, так сказать, со сцены и экрана и вернуться на книжные страницы к своему первоначальному виду.

Приглашение к использованию

И вот по какому принципу построена эта книга.

Мы можем следовать за Пуммелем в его приключениях так же, как это было в случае с прежней иллюстрированной книгой. Приключения начнутся на следующей странице. В нижней части страницы с оригинальным текстом истории о Пуммеле указан номер страницы, содержащей продолжение повествования. После текста с иллюстрацией следуют мои размышления, а также мысли других людей в связи и по поводу эпизода из рассказа.

Эту книгу можно рассматривать исключительно как «книжку с картинками», читать её, включая в процесс того ребёнка, ту детскую часть своей личности, что есть в каждом из нас, и по возможности читать вслух вместе со своими детьми. Её также можно расценивать как введение в тему, затрагивающую вопросы детского развития (а тем самым – и дальнейшее становление мира взрослого человека), что является полезным и, возможно, станет подспорьем в работе и общении с детьми, которые здоровы или же болезненно травмированы, вследствие полученных на этапе своего психического развития обид. Подобно таким, с которыми столкнулся в своей истории и Пуммель.

Некоторые рассказанные мной события, относящиеся к нашей жизни, к жизни «Пуммелей в человеческом облике», сопровождаются в тексте сносками, указывающими на ту литературу в приложении, которую я рекомендую для дальнейшего углубления знаний заинтересованным родителям Пуммелей, их педагогам и терапевтам.

Краткая предыстория и заключительные выводы (включающие в себя сведения об этапах развития человека до его рождения, непосредственно после рождения, а также в период детства, определяющих всю его дальнейшую жизнь), как любые составляющие формы в целом, имеют целью способствовать тому, чтобы Пуммелю хорошо жилось в этой книге, повествующей о нём и его сверстниках из мира людей.

Того же желает этой книге, которая совершенно не случайно написана в местностях, расположенных как очень высоко – в горах Швейцарии, так и очень низко – в вересковой пустоши северной Германии, и посвящена миру фантазии всех возможных Пуммелей, её автор,

Ганс-Гельмут Декер-Фойгт.

Ридеральп, кантон Вале

Алленбостель / Люнебургская пустошь

Пасха 1993 г.

Пуммель жил со своими родителями и другими бегемотами в жёлтой бухте возле большой реки. Пуммель был живым и весёлым бегемотиком. Он любил подныривать под животы больших бегемотов и вспенивать воду, так чтобы она булькала им в нос и уши. Но старым, неповоротливым бегемотам это не слишком-то нравилось. Больше всего они любили тихо лежать в воде, дремать и зевать. Когда Пуммель и его подружка, маленькая Пуммелина, из баловства пытались перевалить взрослых на другой бок, те рычали и прогоняли их. Иногда они при этом звонко шлёпали их по маленьким попкам. Но и это доставляло Пуммелю и Пуммелине огромное удовольствие. Тогда они шумно плескались в воде, щекотали рыб под плавниками или мчались к берегу, чтобы вспугнуть там птиц и бабочек. Когда же Пуммель наконец уставал, он ложился в траву и пел своим громким гиппопотамским голосом.

Продолжение на стр. 30

Здесь мы встречаемся с Пуммелем в пору его так называемого «счастливого детства», или, как ещё говорят, в «безмятежном мире его детства». Это те определения, которые, оглядываясь назад, употребляем мы, взрослые, и которые преимущественно связаны с нашим существующим на протяжении всей жизни стремлением к прежней защищённости (к примеру, защищённости в материнской утробе) и счастливыми моментами нашего детства, нежели с тем фактом, что наше детство действительно было столь «счастливым» и «безмятежным». Но даже пребывание в материнской утробе, в которой, согласно существующим долгое время предположениям, мы гарантированно чувствовали себя спокойно и защищённо, никоим образом не может действительно гарантировать такую защиту. Сегодня мы знаем, что для некоторых Пуммелей, когда те были плодом и эмбрионом, она стала преисподней.

Но с Пуммелем этого не произошло. Его детство было «счастливым», хотя и не «безмятежным». О том, каким образом такое «безмятежное» детство, когда к нему целенаправленно стремятся, может привести к болезни, мы узнаем позднее.

Изначально это детство кажется нам таким же полным и совершенным, как округлости попок Пуммеля и Пуммелины, которых также могут звать Доротеей или Фридерикой, или Экартом, или Хайо, Майей или Кристиной. Так же, как и нас. Или как тех детей, которым посвящена эта книга.

Пуммели из мира людей уже проходят к этому моменту солидный путь развития, они так много «раскрутили», «развили» и «вывели» из внутреннего мира во внешний, что стали неповторимыми индивидуальностями. Однако мы становимся такими много раньше, нежели мы полагали прежде. Уже будучи младенцами, мы являемся гораздо более зрелыми и уникальными в сравнении с тем, что об этом до настоящего времени знали и имели возможность узнать родители (к примеру, родители Пуммеля).

Над входом в латинские школы иезуитов, пусть даже и не имевших уровня знаний современной психологии развития, но в соответствии с их целями и, конечно же, по-латински некогда было написано: «Дай нам отрока до 6 лет, и мы вернём тебе мужчину…» (уже тогда они были мудры, эти стародавние учителя, даже если по неведению и (или) намеренно не принимали во внимание девочек, чьё развитие, с точки зрения значимости периода детства для всей последующей жизни, ничем не отличается от развития мальчиков).

Первые опыты путешествий

На этой первой картинке видно, что Пуммель уже имеет приличный опыт, связанный с перемещениями, как это можно понять по тому расстоянию, которое Пуммель оставил в воде между собой и всей своей большой гиппопотамской семьёй. И сделал это по своему желанию.

Но прежде взглянем всё же на те путешествия, экзамен на которые Пуммель уже сдал, прежде чем он отправился в более дальний путь к жёлтой бухте.

Путешествия в спальном вагоне

Первые путешествия Пуммель совершил ещё лёжа, при этом он непрерывно впитывал все ощущения, постоянно развивая в таких путешествиях своё восприятие. Первым делом Пуммель освоил путешествия при помощи кожи, когда прикасался и ощущал прикосновения, – через тактильно-хаптическое восприятие. (Тактильно-хаптическое восприятие (от греч. «hapto» – «касаюсь») – форма осязательного восприятия, которое включает в себя как тактильное, так и кинестетическое восприятие. – Прим. научн. ред.) Затем научился путешествовать при помощи слуха и соответствующих органов восприятия (аудитивное восприятие), при помощи зрения (визуальное восприятие), вкуса и ещё, и ещё – в общем и целом Пуммель путешествовал, опираясь на свои семь чувств (сенсорные системы), всё более и более воспринимая реальность своего маленького мира.

Впрочем, развивать свои семь чувств Пуммель начал, уже когда находился в животе своей Пуммель-мамы. И лишь после рождения стал «разворачиваться» процесс их развития.

Об истинности в восприятии

Позднее повзрослевший Пуммель осознает, что подобное восприятие имеет мало общего с восприятием истинного и вовсе не связано с истиной как таковой, но лишь с той действительностью, которая окружает Пуммеля в данный момент. Ничто из того знания, которое было накоплено Пуммелями прошлого тысячелетия на основе их восприятия, не являлось и не является абсолютным и объективным. Современным Пуммелям это известно, они учитывают различия индивидуального восприятия и подходят к получению новых знаний, работая в группе, на основе «интерсубъективности».

Этому нас, нынешних взрослых Пуммелей, научили самые умные представители общества. Они были не только знающими своё дело учёными, но воистину знатоками. Среди них Карл Фридрих фон Вайцзеккер, а до него – Альберт Эйнштейн, позднее – наш современник Ларри Досси. Полученные ими на протяжении жизни знания были столь обширны, что они могли разглядеть существующие в них неверные системы и, отказавшись от ложного, оставить то научное наследие, которое как раз в недавнее время было переработано их последователями и предложено для внедрения в жизнь и продвижения на рынке.

Что ещё нам известно о первых путешествиях Пуммеля

Итак, вначале были эти первые, ранние путешествия, для совершения которых Пуммелю внешне вообще не нужно было двигаться, поскольку внутреннего движения ему вполне хватало для поддержания сообщения с внешним миром (с точки зрения поддержания своих жизненно важных потребностей). Затем пришло время первых путешествий, в которых был задействован не только внутренний мир Пуммеля, побуждаемый внешними раздражителями, но и он сам начинает двигаться, подключая своё тело. Одна лишь возможность перевернуться в детской кроватке с одного бока своего детского мира на другой означает отныне шанс познать совсем другую сторону того же самого мира.

О местоположении во время путешествия

Следующие путешествия, постоянно включающие в себя новые перспективы, являли собой отрезки пути, которые Пуммель совершал, карабкаясь на четвереньках по манежу от одного угла в другой, для того чтобы посредством такого небольшого изменения местоположения открывать, осмысливать и понимать совершенно новые, более масштабные перспективы. А понимание всегда имеет дело с «точкой» зрения, с тем местом, где мы находимся, с нашим «местоположением». Важно осознавать собственное местонахождение, дальнейшее понимание приходит с увеличением мест нашего пребывания и их сменой.

Тот факт, что Пуммель преодолевает изображённое на картинке расстояние между собой и своими сородичами, связано в первую очередь с процессами созревания мозга, способствующими тому, что примерно к 18-му месяцу жизни Пуммель-человек начинает координировать свою моторику. Эта координация позволяет нам осуществлять целенаправленные хватательные движения (дотрагиваясь до матери, отца, собственного тела), а затем и обращаться с предметами (например, с игрушками, одеждой, чем-нибудь съестным). А уж знание о том, что способность к схватыванию лежит в основе нашего понимания этого мира, старо так же, как и само человечество.

Кроме хватательного навыка, мы осваиваем в эти первые 18 месяцев нашего пребывания вне материнской утробы гораздо большее, – мы овладеваем умением садиться, вставать и говорить! Всё это является знаками, ну или по меньшей мере сигналами того, что Пуммель воспринимает самого себя всё более и более осознанно. Те из нас, кто в профессиональном сообществе представляет глубинную психологию, неслучайно опираются на это слово, формируя на его основе профессиональную терминологию: «сам – самость», подчёркивая это становление и развитие самости в Пуммеле, в каждом из нас.

То, как с этой точки зрения к описываемому времени первых путешествий Пуммеля развивается его самость, будет являться определяющим и для его дальнейшего осознания самого себя вплоть до конца жизни.

Первые более значимые путешествия

Более значимое путешествие случается в тот момент, когда мы впервые стремимся удрать от поднимающего нас из манежа близкого человека, благодаря своей упомянутой выше сформировавшейся моторике и развивающемуся далее самопознанию, а также – любопытству. Вместе взятое, это позволяет нам, позволяет Пуммелю, совершить нечто сенсационное – позволяет изменить местоположение, сменить позицию.

Такое устремление, будь то тяжеловато шлёпающий бегемотик или карабкающийся на четырёх конечностях малыш, позволяет Пуммелю осознавать самого себя в тот момент, когда он отграничивается от всего доныне родного и близкого – от Пуммель-мамы, от отца, от бабушек и дедушек, отграничивается от всего родственного клана, благодаря простому удалению в пространстве.

Прежде чем преодолеть описанное в рассказе расстояние на пути к жёлтой бухте, Пуммелю необходимо было освоить опыт, связанный со множеством других расстояний, а значит, и путей, для того чтобы научиться путешествовать.

Путешествия должны быть подготовлены: о расставании и багаже

И вот однажды это получилось – впервые завернуть за угол и уползти за пределы комнаты, туда, где человеческий детёныш Пуммель больше не может видеть свою маму, не говоря уже о возможности чувствовать её прикосновение, ощущать её запах (как это было в моменты, когда мать кормила его грудью).

Что же делает Пуммель, очутившись в этом своём новом одиночестве, не имея возможности воочию наблюдать то двуединство, которое составляют он и его мать? Он компенсирует недостающее тем, что использует голос, издаёт возгласы.

Каков эффект такого клича, звучащего в ситуации его одиночества? Одни мамы-бегемотихи мычат, ревут, другие – поют или кричат в ответ, и это успокаивает Пуммеля, он чувствует, что не один, хотя и находится в одиночестве за пределами комнаты. Голос обеспечил ему связь с матерью, придал уверенности, благодаря которой он смог решиться преодолеть расстояние, отправившись за угол, в новое пространство без угрозы остаться без мамы.

Пуммель проживает эту сцену настолько часто, что всякий раз отваживается перемещаться всё дальше и дальше, в полной уверенности, что на свои сопровождающие движение возгласы он непременно получит ответ. Бывает, что он кричит первым и получает ответ, а бывает и наоборот. Это не важно. Главное, его понимание остаётся неизменным, ничего не нарушается, не исчезает, и у Пуммеля формируется доверие к этому миру, поскольку первоначально этот мир являет себя Пуммелю в образе его матери.

Жизнь – это всегда ещё и музыка

Голос бегемота, голос человека, голос как таковой будет сохранять для Пуммеля центральное значение на протяжении всей жизни. Голос означает, что где-то рядом находится человек. Зовущие его или ведущие разговор голоса означают отныне для Пуммеля уверенность, что милые его сердцу существа неподалёку (при условии любви Пуммеля к живущим с ним близким родственникам, что абсолютно соответствует ситуации нашего Пуммеля и является признаком «счастливого» детства).

Позднее Пуммель познакомится и с неприятными личностями и научится избегать встречи с ними, заслышав их голоса. И, напротив, если когда-нибудь ему однажды вдруг станет страшно ночью где-нибудь на одном из этажей подземной стоянки, либо ему придётся в старческом возрасте жить в одиночестве, тогда он станет сам что-нибудь насвистывать, рассказывать, напевать. Его одинокое пение или речь позволят ему, так сказать, «наколдовать» своего отсутствующего спутника жизни, надёжного, защищающего его человека.

На самом раннем этапе (а для нашего бегемотика Пуммеля это является таковым и на нынешнем этапе жизни) этим человеком была его мать. Она в меньшей степени разговаривает с ним и в большей мере – поёт, общается, постоянно напевая своим и без того высоким голосом, вплоть до напевания и «мычания» при укачивании. Напевание и пение всегда, на протяжении всей жизни, будет связано для Пуммеля с чувством безопасности [1].

Музыка: такая или другая

Впоследствии голос будет напоминать ему о полной «гармонического» согласия, безопасной, свободной от противоречий жизни, если, конечно, он избежит опыта общения с матерью, либо позднее с учителем музыки, которые не только вовсе не поют и не напевают, но становятся для Пуммеля причиной горестных воспоминаний, связанных с несчастьем, холодностью, побоями. О подобных матерях или учителях Пуммель охотнее всего не будет вспоминать вовсе, а значит, и звуки также будут вызывать у него неприязнь либо пугать.

В других же случаях музыка будет настраивать растущего Пуммеля на дружеский лад, снимать напряжение, когда он услышит песню, напеваемую возле его кровати. Его будет вдохновлять услышанная в опере любимая ария – далёкая родственница первых звуков материнского голоса, которые знакомы Пуммелю ещё с внутриутробного периода его жизни. Музыка, звуки – это старейшее «снаряжение» в нашем багаже, которое мы охотно берём с собой в путешествия, в дорогу, полную переходов…

Плеер с наушниками, инструмент развлечения, пользующийся сегодня наибольшим спросом у покупателей, тоже является дальним родственником материнской утробы. Надевая наушники и включая звук, люди отгораживаются, отграничиваются, окутывают себя звуками и слушают то близкое и любимое, что даёт им ощущение надёжности.

Слушающий посреди улицы плеер велосипедист старается создать для себя, насколько это возможно, удобную атмосферу, подобную той, которую он чувствовал в самый ранний период своего развития и который в истории Пуммеля был несомненно счастливым.

Человеческий голос, способный, даже будучи за пределами комнаты, удерживать отношения, входит в «дорожный багаж», являясь тем объектом, который Пуммель берёт с собой в этот переход из одного пространства в другое. Поэтому мы говорим о голосе, о звуках, о музыке как о переходных объектах. (Понятие переходного объекта сформулировано Д. Винникоттом. Это предмет, создающий ощущение психологического комфорта в необычной или стрессовой ситуации либо снимающий у детей напряжение от расставания с матерью перед сном. В качестве переходных объектов могут выступать в т. ч. голос и музыка. – Прим. научн. ред.)

Такой «дорожный багаж», такие переходные объекты, Пуммель уже использовал и в других путешествиях. Это были путешествия и переходы его внутреннего мира, обусловленные психикой и происходившие в жизни Пуммеля совсем тихо и незаметно. Однако всё то, что проделывал Пуммель в путешествиях своего внутреннего мира, обретает зримые формы, когда Пуммели по мере взросления начинают использовать конкретные переходные объекты, тот самый «багаж». Возможно, вначале это был большой палец на руке, который Пуммель сосал, вспоминая о материнской груди, которой в тот момент не было в его распоряжении. В качестве объекта большой палец позволял Пуммелю испытать ощущение полноты и единения, которое он испытывал в моменты пребывания с матерью, когда та кормила его грудью. Впоследствии большой палец был заменён на уголок одеяла, ещё позднее – на мишку Тедди, подаренного родителями и вызывающего представление о них, как некогда большой палец на руке вызывал в памяти представления о материнской груди.

Переходные объекты являются хорошим подспорьем. Во взрослом возрасте мы также используем их в наших путешествиях, пребывая вдали от родного дома и от своих любимых, для того чтобы чувствовать себя более цельно и полно в ситуации удалённости. Тогда мы берём с собой рамки с фотографиями наших любимых и ставим на письменный стол в гостинице или на рабочем месте в офисе. Или мы просто постоянно носим кольцо, которое напоминает нам о других людях. Воздействие символов и процесс превращения предметов в символы начались уже намного раньше.

В большинстве случаев мы не думаем о кольце, однако теряем способность сконцентрироваться на выполнении будничных обязанностей, если вдруг обнаруживаем его потерю или не можем найти его на привычном месте. Когда осознаём его пропажу. И тогда нам недостаёт того важного, что отвечало для нас за присутствие близкого человека. И тогда мы утрачиваем ту полноту, которую обеспечивал нам предмет, объект, ставший символом, замещающим кого-то или что-то (как, к примеру, фотография дома, представляющая сам дом).