Текст книги "Молитва из сточной канавы"

Очевидно, у нас нет свидетелей, чтобы убедиться, пожрала ли эта женщина Олмию и приняла ль его облик. Свидетелей нет, кроме тебя, вот так, – но это явным образом подтверждает то, что ты видела.

Кари задрожала.

– Он ведь не говорил со священником? – Если нечто под видом женщины знает, что она видела, как оно убивало Олмию и приняло его облик, то может прийти и за ней.

– Нет. Я просил его быть осмотрительным. Однако он установил еще кое-что интересное. Эта женщина была на службе у Олмии, когда ты упала со стены. Это было не явление прошлого, Кариллон, – думаю, все произошло в тот самый момент.

– И что дальше? Ждать, пока что-нибудь такое произойдет опять?

– Точнехонько. Эладора или мой мальчик Мирен всегда будут рядом, приглядывать за тобой.

– Я не люблю, когда за мной приглядывают. Мне от этого не по себе.

Онгент присел на уголок стола и положил руки Кари на плечи. Чтобы ее приободрить – но она отшатнулась.

– Конечно, вот только эти грезы могут оказаться неодолимыми. Ты сорвалась со стены и едва не утонула. Может быть, ты сбежала б из Палаты Закона, а не свалилась без чувств посреди пожара, не случись этого с тобой тогда в первый раз. Считай присмотр медицинским уходом, а Эладору своей сиделкой.

Как по Кари, хрен редьки не слаще.

– Как раз напомнило, – проговорил Онгент и снял с полки коробку с бинтами и хирургическим инструментом. – Мирен немного поднатаскался на врача. Давай-ка он взглянет на твое плечо.

Когда Мирен вернулся с Эладорой, Кари позволила ему сменить повязку на ране и вблизи наблюдала за его движениями. Он ловко и быстро орудовал скальпелем, срезая окровавленные бинты с изяществом, как ей показалось, карманника. Пальцы, однако, у него были грубые, и он небрежно дергал ее туда-сюда – бесспорно, в анатомии он подкован, но с настоящим пациентом, вероятно, имел дело впервые. Поменяв перевязку, он обработал мазью шрамики у нее на лице.

– Гораздо лучше, – провозгласил Онгент, оценивая работу Мирена. – Действительно, гораздо лучше!

Глава 6

ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ.

Угроза? Предупреждение? Объявление войны?

Или отвлекающий маневр? Допустим, подумал Джери, башню разрушили по случайности, грабители недооценили мощь бомбы, заложенной в хранилище. Он неправ? Или все-таки кто-то со стороны пытается извлечь выгоду из несчастного случая, выставляя его умыслом? Город уже взбудоражен пожаром, еще одно такое бедствие – и события станут непредсказуемы, забурлит хаос.

Итак, это внутренний враг? Кто больше всех выигрывает от катастрофы? Алхимики с целью упрочить власть над парламентом и наводнить улицы своими сальниками? Религиозные фанатики? Монархисты под молитвы о том, чтобы канувшие в небытие короли чудом возвратились в час роковой нужды?

Или враг вовне? Гвердон со всеми своими богатствами уязвим. Сухопутное войско мало, знаменитый флот прекрасно вооружен, но тоже численно уступает армадам, сражающимся на Божьей войне.

Не моя забота, сказал себе Джери. Келкин нанял его схватить преступного главаря, а не спасать Гвердон от зловещих заговоров. Однако и то и другое может быть связано.

Он перечитал переданный Келкином список содержимого хранилища. Деньги, меч Изгнания, копии документов, судебные улики.

Деньги он собирался отмести с ходу – если у тебя есть алхимическая бомба такой силы, то, продав ее, выручишь больше стоимости того, что хранилось. Но вдруг грабители не представляли себе содержимого палаты? Он прокрутил этот сценарий в голове – они раздобыли алхимическую бомбу и решили выставить не банк, не казначейство, а городской суд – рассчитывая, будто там денег больше, чем в действительности. Не складывается. Шпат, упырь и девчонка Тай были приманкой, отвлекли на себя охрану и сальников. Так распланировал Хейнрейл, а Хейнрейл не дурак. Они знали, за чем идут.

Меч Изгнания… Джери напряг извилины – мечи Изгнания были выкованы в сей год какой-то там, ибо воистину воспрял черный ужас. Черти. Демоны. Чего-то там, как-то там. Даже кто эти мечи изготовил, не вспоминалось. Хранили их исключительно ради традиции. Бородатый анекдот:

– Откуда ты знаешь, что это мечи Изгнания? – А сам посмотри – кругом ни одного демона!

Коллекционеры готовы отвалить состояние за такой меч. Чокнутая паства какой-нибудь бесовской молельни могла заплатить, чтобы меч Изгнания уничтожили. ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ… и мечей ведь несколько. Надо бы разузнать у Онгента. Профессор был его экспертом в области исторического и потустороннего.

Копии правовых документов и соглашений – не подходит. Обладать секретной информацией нередко сулит большую выгоду, но только когда она остается секретной. Если бы воры собирались отпереть дверь отмычкой и уйти, не выдав своего присутствия, тогда это имело бы смысл. Но они взорвали алхимическую бомбу. С ней ни о какой скрытности речи нет.

Значит, улики и показания. Уловка не новая – уничтожить улику физически, пока ее не успели предъявить в суде. Особенно к месту, когда встает вопрос о благонадежности городской стражи – прямо вот как сейчас. Сальникам улики без надобности, коли они поймают вас на горячем. Однако это применимо только к тем преступлениям, которые им по силам пресечь: убийства, изнасилования, кражи, поджоги и всё в таком духе. Дело по культу Каракатицы уже на грани их компетенции: ритуальные утопления и подношения глубинным созданиям; а Беканорский вопрос – территориальную ссору между Гвердоном и соседней державой, Старым Хайтом, – вообще непонятно как сюда подшивать.

Хотя одно из трений касательно Беканоры и состояло в оснащении войск Старого Хайта новым алхимическим оружием – и продали его в обход гильдейских торговых представителей. Вероятно, подставные посредники или контрабандисты. Да, но пусть Хейнрейл наверняка получал с контрабанды свою долю, никакая улика или показание из хранилища и косвенно не связывали его с этим разбирательством.

Ничего не срасталось. И не только потому, что не вело к Хейнрейлу. Само вмешательство сюда этого бандита запутывало дело. Хейнрейл не фанатик, не идиот, и он не страдает нечаянными ошибками. Джери запихал список в карман и направился к спуску на пристани.

Профессор Онгент – не единственный специалист, к которому обращался Джери. Когда возникал вопрос из области алхимии или военного дела, у него имелся Дредгер.

Основная рабочая площадка Дредгера не здесь, а на Жуланьем острове, неподалеку от острова Статуй – среди архипелага усеявших залив каменистых шхер. В конце концов толкать свое необыкновенное ремесло в городе ему нельзя. Дредгер утилизировал бывшую в употреблении смерть. Алхимики зорко стерегли секреты своего оружия, но круги его применения расходились по миру. Вечногорящий огонь, ядовитые облака, что не рассеивались неделями, разъедающая металлы слизь. После осады или битвы, выигранной алхиморужием – а если у вас нашлись деньги его купить, вы, пожалуй, и выиграли, – поле боя рубцевали остатки отравы. Конечно, алхимики продадут вам противоядия, но дешевле обратиться к Дредгеру. Может статься, он даже сам вам заплатит.

Он свозил отходы к себе на остров, где его работники – в основном умирающие каменные люди или иные горемыки, кому нечего было терять, – просеивали обломки и мусор и собирали еще пригодные последки. Пузыри ядовитого газа. Осколки пылающего металла. Неоконченные трансмутации тканей. Яйца, откуда еще предстояло проклюнуться неведомым тварям. Эти непотраченные кусочки смерти собирали и паковали – а потом Дредгер их продавал.

Хоть его главные цеха и находились на Жуланьем острове посреди залива, сам Дредгер обычно в тот ад и носа не совал. Работал он в куда менее загрязненном дворе на побережье, поэтому его резиновый защитный костюм с суставчатыми крагами, медный шлем и сипящий дыхательный аппарат предназначались больше для впечатления клиентов – по крайней мере, так полагал Джери. Вообще-то он ни разу не видел Дредгера без облачения, и под шлемом мог скрываться хоть ползущий, хоть какой алхимически сотворенный гад. Но работать приходилось с созданиями и страннее.

– Запомни, у этого человека, – произнес Дредгер, – денег не бывает. Вообще никогда. Только одни неприятности. Застрели его, как снова появится.

Джери достал бутылку нектара; Дредгер обожал приторно сладкий вкус такого вина.

– Как придет, сразу его задуши, – внес ценные исправления Дредгер, – а потом обыщи труп. Присаживайся, Джери.

Громила-прислужник удалился. Дредгер прогромыхал вокруг стола, захапал бутылку и поднес на свет, наблюдая, как тягучая жидкость сползает внутри по стеклу.

– Пробовал ли ты бормотуху, которую варят у нас на Жуланьем? – спросил Дредгер. – По большей части из ферментированных водорослей и слитых химикалий, зато каменных людей не оторвать. Они ей взаправду наклюкиваются до упаду. Даже те, у кого желудок стал кальцием.

– О боги, ни в жизнь. Мне и с глазами неплохо.

– Я спросил, пил ли, а не нюхал. Пить его лучше через воронку, меньше риска, что капли попадут на кожу. – Дредгер запер бутылку в ящике стола. – Ну.

– Ну вот. Палата Закона.

– Догадывался, что ты припрешься ко мне по этому поводу. – Поставщик оружия вытащил изящный металлический шар поперечником около фута, из пластин, собранных внахлест. Пальцы в перчатке принялись их сдвигать, нажимая на невидимые выемки и защелки, потом поворот – и шар распался у него на ладонях. Он развернул металлическое чрево изделия на столе – видать, собрался погадать на прошлое на бачках и патрубках взамен органов и кишок. – Это осадный подрывной заряд. Флогистон и первоогонь содержатся в раздельных емкостях и высвобождаются, когда запал перегорит вот здесь, видишь? Получается большой, мощный взрыв, хватит, чтобы снести стену, а после – море огня, по-настоящему жаркого и дрянного.

– Значит, вот чем обрушили Палату Закона? – спросил Джери.

Шлем Дредгера зашкворчал, заквохтал, и наружу пшикнула струйка пара.

– Если подложить под Палату Закона один такой шарик, то не отделаешься колокольней – улица Сострадания превратится в кратер такой глубины, что кит утонет.

– Киты вроде не тонут в воде?

– Так кратер же будет полон огня, забыл?

– Тогда кит спечется.

– Короче, это перебор. Чересчур много лишней убойной силы. – Дредгер покачал головой, как бы сетуя на расточительность неких определенных кругов.

– Тогда выходит, они применили что-то другое?

– Должны были – но нет. Я почувствовал содроганье земли и видел пламя. Это взрыв флогистона и никак иначе.

Джери взвесил оболочку бомбы.

– Миниатюрная разновидность? Либо настроили на малую мощность?

– Поменьше их не клепают. В обычном виде флогистон просто горит – он подпитывается топливом от чего угодно, горит на льду и даже в вакууме, но так весело не бабахает. Чтобы жахнуло, нужно крепко пошевелить мозгами. – Он махнул крагой на сложные подсоединения патрубков. – Все эти штуковины ради одного – синхронизировать испускание. От этого флогистон поджигает сам себя – и вот тебе взрыв.

Дредгер разыграл наглядно: пальцами изобразил, как флогистон истекает во внутреннюю полость, зацепил и сплел руки в горсть, а потом резко растопырил пальцы, обозначив раскат, сотрясающий землю.

– Впрочем, твоя правда. Послабее жахнуть тоже можно – только надо в этом деле здорово разбираться.

Он забрал шар у Джери, перевернул и указал на пластину.

– Надо просверлить сферу вот тут и в восьми других точках и откачать из каждого бачка в точности равный объем огнежидкости. Элементарный флогистон – дрянь еще та, с ним управляются специальными приборами. Сволочное вещество вечно норовит улизнуть, хитрющий пленник. Его приходится держать под давлением, но не пережимать. Он легче воздуха, а если вырвется – подпалит небеса. Скажем так: когда у нас на утильплощадке происходит утечка, я тут же беру отгул на случай, коли ветер подует не в ту сторону, когда… – Снова сцепились ладони. Снова разыгрывается катастрофа.

– Хорошо. Представь, если бы ты мог все это соорудить и тебе надо вскрыть хранилище банка. Есть ли смысл использовать флогистонный заряд?

– Если кто умеет с ним обращаться, то сумеет смастерить сотню штуковин проще и безопаснее и вскроет банк. Выходит вроде как стараться втихую прирезать какого-нибудь мудака в переулке из, ну… осадной гаубицы. Безумие.

ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ, подумал Джери.

– Итак, предположим, он знал, что делает, – начал ловец.

– Он?

– Они, – поправился Джери. Он. Хейнрейл. – Допустим, мы имеем дело не с конченым дубарьем, и они выбрали такую бомбу нарочно, именно потому, что хотели взорвать Палату Закона – но лишь одно это здание. Массовый ущерб городу не в их интересах.

– Я бы так и подумал, – сказал Дредгер. – Я знаю, что алхимики увезли обломки хранилища на анализ и обезвреживание. На заключение им понадобятся недели, но я поставлю эту бутыль с нектаром против всей паленки в нашем городе, что они со мной согласятся.

– А бомба могла быть из той же партии оружия, какую нелегально отправили морем в Старый Хайт?

Механический окуляр Дредгера щелкнул и завертелся – это он как бы глянул на Джери исподлобья. Всякий раз, когда парламент разбирал контрабанду алхиморужия, стража не давала Дредгеру продыху. Он неизменно попадал под подозрение. Понятно, справедливое, ведь сам как раз и возил алхимическое оружие контрабандой.

– Возможно, – сказал наконец Дредгер. – Там были фабричные изделия высшей пробы. Хоть я и не слыхал, чтобы хайтяне применяли флогистонные бомбы, это штурмовое оружие. Им требуются морские мины, ревуны, кислотное семя – заградительные средства широкого охвата. – Он взмахнул крагой над столом, будто перед ним стелется приграничная суша или море, а он выжигает ее дотла ядовитым облаком. Джери сражался на Божьей войне, когда был помоложе и поглупее, помнил такие бомбардировки, убийственные, как настоящий гнев бога.

– Еще вопрос напоследок, – молвил Джери. – Насколько легко заполучить себе такую бомбу?

– Адски трудно, если серьезно не раскошелиться. Такие вещи уж точно с задка фургона не падают.

– Догадываюсь. И, наверное, об их пропажах за последнее время не слышно?

– К сожалению. В Маттауре завязалась войнушка и прямо криком умоляет привезти им одну. Скажи Хейнрейлу, если хочет поднять денег, пусть переговорит со мной.

– Я его имени не упоминал, – ответил Джери.

– Я с алхимиками состязаюсь. Должен держать ухо востро. Вообще, скажи Келкину, если он хочет сберечь городские деньги, то пусть вместо гильдии наймет на приборку Башни Закона меня. Мои ребята справятся за десятую часть цены. Пусть поднимет вопрос в парламенте, а?

Джери встал.

– Если когда-нибудь увижусь со столь сиятельным горожанином, дам ему знать.

– Представь, я – и вдруг почтенный предприниматель! – произнес Дредгер.

Джери щелкнул пальцами.

– Ах да, нет ли у тебя лишнего алкагеста? У меня в камере сидит каменный человек на поздней стадии, и мне надо сберечь его плоть, пока он не заговорит. Один флакон у меня остался, но парень упертый.

– Лишнего? Нету. Половина каменных людей города ломятся ко мне в дверь, ищут работу. Мне нужны все флаконы, что есть. – Дредгер некоторое время обдумывал просьбу, поигрывая разобранной бомбой. – Могу подогнать пару доз за хорошую цену, если дашь мне пару дней времени.

– Не, если за неделю я с ним не закончу, он станет проблемой Набура. Как бы то ни было, спасибо! – Дредгеру не нужно знать, что Келкин обещал обговорить с судьей продление недельного срока, который отводился ловцам воров на задержанных.

Джери покинул Дредгера и, быстро протопав по лестнице, оказался среди закоулков и узких щелей Мойки. ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ, обещала надпись, но бомба, подорванная в Палате, дорогая и редкая. В следующий раз намечается нечто другое? Или он слишком серьезно воспринял мазню какого-то шутника?

Хейнрейл был в курсе. Найти Хейнрейла, и ответы сами посыпятся из него, когда Джери ему как следует вломит. Да, Джери принадлежал к самой простой разновидности сыщиков.

Уходя из порта, Джери двинулся в гору, минуя ряд храмов.

Он прошел возле церкви Нищего Праведника. В дверях кучка воцерковленных приверженцев – с каждым днем их тут все меньше, чужие обратители завлекают их в другие верования, где пути к спасению полегче, а боги поотзывчивей.

Рядом кружилась и скакала храмовая танцовщица, нагишом, невзирая на холодную морось над Мойкой. Незамысловатая одержимость Танцором приносила низкий доход в корыстолюбивом городе Гвердоне.

Шелестящим шепотом к толпе обращался ползущий, манил любопытных подойти поближе и приобщиться тайной мудрости червей. Черви – относительно свежее явление в городе. Сколько лет, как они объявились, – кажется, двадцать? По слухам, то ли опыт одного волшебника прошел неудачно, то ли до червей докопались на островах при археологических раскопках. У них не было ни религии, ни храмов – они продавали загробную жизнь на развес. С их помощью ваши мысли и воспоминания не сольются с богами, а частично останутся существовать в миру, переработанные утробами червей. Естественно, вставал вопрос: после этого в какой мере черви – это вы, а в какой – просто извивающийся клубок, выдающий себя за вас на время, пока переводит вашу недвижимость в деньги? Алхимики в самом деле подмяли колдовской промысел, подумал Джери, раз уж даже ползущим приходится торговать собой на углах.

Барабаны и цимбалы возвестили приближение группы храмовников Последних Дней, а это означало неприятности. Он бросил взгляд на крыши, и, как ожидалось, заметил несколько мерцающих фигур. Они стягивались сюда, перепрыгивая с дома на дом. Перед началом любой крупной драки сальники собирались заранее, как если бы противоборство городских религий было волдырем, который можно вскрыть их острыми кинжалами.

Тоже не моя забота, сказал он себе. Выбрал боковой переулок, чтобы избежать поборников Последних Дней, срезал угол через склады на Рыбной улице. Приличная одежда выдавала, что он при деньгах, но в Мойке все знали Джери – ловца воров. Не встретить таких глупых, кто бы…

…Он вильнул, но камень все равно задел бок, ужалил, перехватило дух. Нападающие изготовились. Трое подонков – один на крыше, еще два на земле. Он никого не узнал – тот здоровый наверняка в городе новенький, а у того на крыше бронзовая кожа и лиловые губы джашанца. Моряк, предположил ловец, захотел срубить лишних деньжат на пропой. Третий тощ, как жердь, губа поджата над кривыми зубами, его мотает – поди подсел на каркушу, чановый джин или другую дурь.

Не на ту они напали жертву.

Он повалился в канаву, застонал, будто не способен встать. Здоровила глянул на Подсевшего и двинулся вперед: в руке дубина, а на лице жадность. Моряк покачивал новым куском кирпича. Подсевший суетливо маячил сзади.

Здоровила уже здесь – и Джери взвился, выдергивая из трости клинок. Пустая трость сжата в другой руке – ей он парировал отчаянный взмах Здоровилы, пока вгонял клинок в его ляжку: неглубоко, артерия цела, зато мужик завопил, как свинья. Затем перекрутил короткое лезвие, и Здоровилу повело влево, как раз под прилетевший от Моряка кирпич. Здоровила сошел со сцены.

Подсевший присел в стойке, попятился. Джери ткнул Здоровилу тростью, просто убедиться – а то вдруг встанет. Моряка уже нет и духу.

Позади послышался шелест. Пар горячего дыхания. Зловоние рыбы и падали.

Бакланья башка.

Он кинулся вперед, чтоб не достали кривые серпы – любимые клинки этих тварей. Создание завизжало от злобы и метнулось за ним. Взору предстали жирные, свалявшиеся перья, мускулистое человекообразное тело, бешеные черные глазки. Из клюва капала кровавая слюна. Бакланьи бошки долго не живут – они не естественный вид, а плоды неоконченного эксперимента алхимиков. Через несколько лет тела их распадаются сами. От неутолимой боли они зверски агрессивны, их часто нанимают бойцами, костоломами, вышибалами.

И заказными убийцами.

Джери выхватил из кармана пистолет и разрядил его в грудь баклана в упор. Маловат калибр, да и бакланьи бошки цепляются за жизнь с остервенением тварей, которым вообще не полагалось существовать. От выстрела он едва пошатнулся, но Джери хватило времени выставить между собой и уродцем шпагу.

Он раздосадованно заскрежетал. Сделал выпад справа, слева – но острый кончик шпаги безошибочно отслеживал его действия. У Джери преимущество в дистанции, если урод нападет, то не успеет сблизиться и будет насажен на сталь.

А где Моряк и Подсевший? Джери не удавалось проверить, нельзя отводить взгляда с монстра ни на миг.

Баклан обходит кругом, когтистые ноги клацают по мокрой мостовой. Джери подстраивается шаг в шаг, понимая, что, если поскользнется или оступится, тот убьет его с быстротой молнии.

Им нравится разрывать горло и высасывать бьющую наружу струю горячей крови. На свои изогнутые клинки они подвешивают тела заместо мясницких крючьев – верх ногами, чтобы вытекала кровь.

– Шухер! Вальты! – крикнул сверху Моряк. Шум его возни на крыше прозвучал в такт топоту убегающих по переулку ног – Подсевший с Моряком уже драпали. Баклан замешкался, а потом бросился бежать за подельниками. На ходу он подхватил Здоровилу и закинул на плечо, как мешок картошки. Джери не знал, спасал ли он павшего соратника или подобрал будущий ужин.

Нападавшие скрылись. Минутой позже переулок залил свет – появились три сальника, головы сверкали огнем. Потом ушли и они – в погоню либо на другое задание.

Джери вернул себе трость, просунул шпагу в ложе и попробовал разобраться в происшествии. Если им нужны были деньги, почему бы не подкатить к нему в переулке, а не возиться с засадой? И зачем брать с собой бакланью башку?

Из-за угла вывалился тяжело дышащий Болинд. Лицо как спелый помидор, зато громадная пушка в руке не тряслась, когда он внимательно оглядывал ближние переулки.

– Шеф? Вы живы?

– Ага. Их свечки спугнули. – Он нахмурился. – Как ты узнал, что я в беде?

– Уличные сорванцы прибежали в контору, орали, что долговязый ловец воров выхватывает по голове в конце Рыбной улицы. Кто это был?

– Трое людей и бакланья башка. Все нездешние.

Болинд стал на колени, изучая кровавый след раненого нападавшего.

– Возьму собаку, можно пойти по…

– Брось, – сказал Джери, – за ними погнались три сальника. Давай покамест дадим передовой городской службе поработать.

Болинд насупился, не опуская пистолет.

– Уверены?

– Ага. Надо заняться делами.

Назад в контору – и тут что-то было не так. Бумаги сдвинуты – самую малость, но достаточно, чтобы он это заметил. Стоял незнакомый запах. Он обнажил шпагу, осторожно ступая по пустому зданию. Проверил оружейную, сейф с документами, свои папки.

Проверил всё снова. И снова.

Ничего. Ничего не пропало, ничего не поменялось.

Он прошел по коридору вдоль пустых камер, открыл дверь в затопленный зал. Каменный парень по-прежнему тут, по-прежнему ходит бесконечным кругом по своему островку.

– Эй, – крикнул Джери, – видел сегодня кого-нибудь?

– Нет, – ответил Шпат.

– Слышал чего-нибудь странное?

– Нет.

– Хочешь поговорить про Хейнрейла?

– Нет.

– Тогда спокойной ночи.

Искусственный островок в поперечнике сорок один шаг. Чуть больше, если забрести в воду, рискуя съехать со склизкого окоема. Каменным людям приходится взвешивать риск при каждом движении. Здоровая плоть исцеляется. Каменную труднее пробить, только вот она не затягивается. Стылая вода пробирала до трепета и звенела болью в разодранной левой ноге, холодила плоть меж пластин окаменелого панциря. Правая нога волочилась сзади мертвым грузом и холода не ощущала.

В следующий раз, когда ловец принесет алкагест, решил Шпат, не нужно мучиться с уколом в бедро. Найдется другое место, повыше на теле. Опять же риск: возможности этого препарата, этого яда, что замедляет развитие болезни, ограничены и необходимо взвешивать шансы восстановить ногу против опасности потерять часть туловища. В итоге хворь победит – лекарства от нее нет, – но при правильном уходе и достаточном количестве алкагеста он мог бы продержаться несколько лет.

В сравнении с этим стойкость на допросе у Джери – сущий пустяк. Шпат едва ли прислушивался к его словам – нехай свистят мимо его каменно-глухих ушей, а угрозы разбиваются как волны о гранитную скалу его решимости.

Ловец воров юлит и крутит, задавая вопросы. Сперва он грозился оставить без алкагеста, если Шпат откажется сотрудничать. Далее пообещал уменьшить срок заключения, намекал, мол, возьмет к себе на службу. А то заявлял, что они поймали Крыса и упырь уже все рассказал, а Шпат сам себя карает ни за что ни про что. Приемы до того древние, что Шпат его и не слушал-то толком. Он не станет сдавать ловцу мастера Братства. На этом точка.

Братство заручилось его верностью еще давно, после того как город повесил отца. Пожилые мужчины с запахом спиртного и одеколона крепко пожимали ему руки и уверяли, что все долги уплачены и о его семье позаботятся. У всех них были грустные глаза, грустные и усталые. Один из пожилых непременно посещал их дом на Боровом тупике, скромный, но лучше большинства городских, и раз в месяц выражал матери Шпата почтение, а ему вручал чек либо пачку банкнот. Их всегда давали именно ему, даже когда он был маленький. Мужчина в доме, человек Братства.

Некогда это кое-что значило. Отец рассказывал ему историю Братства на ночь, как сказку, и звучала она возвышенно и по-геройски. О защитниках простого люда. Братство старше церквей, что прежде правили городом, старше гильдий, старше алхимиков. Воры укрывали здесь краденое золото, когда Гвердон был захолустной пиратской бухтой, а не респектабельным промышленным портом, как сейчас. Но есть районы, где Братство по-прежнему в почете, где люди помнят, что воры делали для их семей многие поколения назад. Где люди помнят о верности.

Братство вступилось за него тогда, когда отвернулись все, когда отшелушились первые пятна раздраженной кожи и чешуйки заблестели на солнце, как сколы кварца. Тогда ему перестали класть деньги в руку. Ему пришлось покинуть соседей, уважаемых мещан из Борова тупика, и съехать вниз к таким, как он, страхолюдинам и отребью с Мойки. Но сообщество воров нашло ему угол. Нашло работу. И предоставило алкагест, его жгучего ангела.

Еще до окаменения Шпат привык не высовываться, но медленно и упрямо продвигаться к цели. Невозмутимый переродился в неприступного. Вокруг него крутился и менялся город – наряду с Братством. Бывалые старики отошли от дел. На их место заступили их ставленники, вроде Хейнрейла – шустрые и похожи на ящериц. Хлипкие и влажные рукопожатия, стеклянные, бесчувственные глаза – зато они были лучше приспособлены к выживанию в новой обстановке. Открылся последний акт долгой драмы, начатой за много лет до рождения Шпата.

Хейнрейл был не тот, кого Шпат выбрал бы мастером, но тем не менее мастером был он, равно как и убогая квартирка на Мойке – не скромный дом в Боровом тупике, но все равно это Братство, и оно заботилось о своих.

Он переворошил один вечер, всего несколько дней назад. К ночи к нему на квартиру явился Хейнрейл. Мягкий стук в дверь, приказ, со стороны вроде бы необязательный. Главарь протолкнулся в квартиру, не глядя на каменного человека; покружил по углам, осматривая комнату. Шпат помнил, как проглотил раздражение, как твердил себе, что каморка на самом деле не его, что она принадлежит Братству.

Телохранитель проследовал за хозяином. Шпату пришлось попятиться, давая чудищу пройти. Холерный Рыцарь втащил в проход свою тушу в доспехах и пристально вгляделся в жильца через окуляры толстого стекла. Костюм из стальных сочленений удерживал его гнилой костяк воедино, а может, спасал всех остальных от токсинов его тела. Подтеки жидкостей покрывали стальные латы пятнами омерзительной слизи. И маска ужаса, надраенный медный череп, украшенный расплывшейся плотью. Говорят, Холерного Рыцаря изувечили на войне – божественным гневом или орудиями алхимиков, – и эта тухлая маска с болтавшейся кожей поверх шлема не что иное, как его собственное лицо, которое он сам себе вырвал от невыносимых мучений. Кем бы Холерный Рыцарь ни был, он страшно силен и безмерно жесток. Шпат не видел, как Рыцарь дрался, зато наблюдал последствия. Черепа, проломленные с такой силой, что они лопались и раскрывались; мозги, разлитые, словно пиво из пробитой бочки.

– Ты здесь один? – Хейнрейл, конечно же, знал ответ, и это, в общем-то, был не вопрос, но все, что бы Хейнрейл ни говорил, звучало на свой лад риторически. Шуткой, в которую прочий народ не врубался.

– Со мной ты, – сказал Шпат.

– По надежным сведениям, у тебя гостья, – молвил Хейнрейл.

Братство заботится о своих.

А если ты не из Братства, то позаботятся и о тебе.

– Она была больна, Хейнрейл. Крыс нашел ее в доках и сжалился. Скоро она уйдет своей дорогой.

– Она была карманницей, мальчик мой. На нашей территории – и играла не по нашим правилам. Ты знаешь, что за это полагается.

– Я этот вопрос улажу.

– За этим мы сюда и пришли, – умиротворенно произнес Хейнрейл. Он прошелся по квартире, перебирая Шпатовы пожитки руками в перчатках. Из тяжелого сундука он извлек пачку рукописных бумаг. – Нижние боги! – Присел и перелистал, благоговейно переворачивая каждую страницу. – Я много лет их не видел. Понятия не имел, что они у тебя.

– Иногда я их перечитываю. Вспоминаю его.

– Ах, Шпат, ты молодец. Конечно, это твой долг. Великий был человек. – Хейнрейл перевернул еще пару листов и замер. На полстранице почерк сменился со скупого, но разборчивого, выведенного рукой Иджа, на размашистые каракули.

Прежде чем мастер успел задать вопрос, загремела входная дверь. Хейнрейл быстро положил рукопись обратно в сундук, а Холерный Рыцарь встал на изготовку.

Дверь открылась. Кари с чересчур блестящими глазами, в руке полупустая бутылка.

– Черт, Шпат, что происходит? – Ее взгляд завис на Холерном Рыцаре, в голосе непривычная дрожь. Репутация Рыцаря по части зверств такова, что сальники в сравнении с ним – невинные барашки. Бутылка выскользнула из пальцев, когда она потянулась за ножом.

– Доставай, – бросил Холерный Рыцарь. В предвкушении крови из его доспехов с шипением вырвался пар.

Хейнрейл привстал со стула.

– Кари, я прав? Не бойся, девонька. Ты среди друзей. – Он поднял неразбившуюся бутылку и бережно поставил на полку.

– Угу. Я дружу с толпой чудовищ – да щас!

– Я отдам за нее, – вступился Шпат. – Не надо ничего с ней делать.

– Боюсь, надо, – возразил Хейнрейл. – У Братства есть договоренности и взаимопонимание с власть предержащими. Нам нельзя позволять помойным воришкам шнырять повсюду, как облезлым котам.

– Я тут не останусь. Через три дня на Архипелаг уходит корабль. Я сяду на него. Уеду и не вернусь, никогда.

– Ты нас уже обокрала, – заметил Хейнрейл. Без всякого намека Холерный Рыцарь накренился и стиснул руки Кари своими громадными лапами. Она пронзительно завопила, когда он перекрутил ей запястья, выдавил из ладони нож. И вздернул ее в воздух одной рукой.