Книга: Поэтика пространства - Гастон Башляр

Прочитав "Поэтику пространства", ставящую себе целью рассмотрение образов пространства на эмпирическом поле литературы, развеется любое сомнение в истинности рационалистического фундаментализма философа. Башляр в качестве метода избирает именно феноменологические дескрипции "чистых" образов воображения как они есть сами по себе, совершая гуссерлианское "эпохе". Вопреки наложенным запретам на интерпретации образов пространства глубинной психологией, на психоаналитические выкладки и на апелляцию к некоему замыслу автора (по Башляру всё это не имеет никакого отношения к интересующим его продуктивным образам пространства, являясь "негативизмом", сведением творческой силы образов к упрощенческому концептуализму - "ониризму в малой проекции"), автор "Поэтики пространства" не просто ограничивает выбранный метод феноменологии образов как проявление избыточности воображения - он накладывает запрет, попутно эксплицируя квазитабуированные интерпретации. Метод Башляра - метод интеграционный, а не исключающий. Используя хрестоматийное фрейдистское вскрытие, скажем, что самим фактом отрицания вытесняемого Башляр указывает - в его случае, благодаря научной честности - на факт правомерности присутствия вытесняемого. Иными словами, в ходе зачистки метода, Башляр дает читателю полиперспективное толкование того или иного образа пространства. В качестве примеров последних автор поднимает богатый запас литературных миниатюр от Анри Боско, Бодлера, Андре Лафона, Жоржа Спиридаки, Рене Казеля, Рильке, Сен-Поля Ру, Робине, Жюля Сюпервьеля и многих других, соударяя рационалистическое остриё теории с аморфной громадиной литературы, на выходе получая археобразы защиты, убежища, укрытия ("яшик", "гнездо", "раковина", "углы" и проч.), которые Башляр, будучи предтечей структурализма, дополнительно разводит по парам "дом-вселенная", "дом-городская квартира", "хижина-замок", "погреб-чердак" и т.д. Башляр различает и систематизирует, основываясь на принципах бинарной оппозиции, проводя смыслопорождающие связи по вертикали и по горизонтали, и полному исключению авторской интенции. Рассматривая продукты поэтического воображения как независимую продуктивную сущность, Башляр напоминает о "кардинальном различии между абсолютным образом, который творит себя сам, и постидеальным образом, который является лишь компактным изложением мыслей и не стремится стать чем-то большим".

В "Поэтике пространства", таким образом, налицо те обстоятельность и строгость, которые присуще научному подходу, лишь "увлажненное" выразительными оборотами и "плавностью течения" письмо как бы затушевывают аскетично "сухой" стиль, присущий второй половине двухполюсного творчества Башляра. Но следует ли этот текст требованиям, выдвигаемым самим Башляром? И да, и нет. Да, так как Башляр, как сказано выше, действительно старается не использовать "позитивистских" наработок, так или иначе касающихся анализируемых креативных прото-образов, например, "гнезда" и "раковины" (орнитология и конхиология соответственно), "это не наше дело" - воздерживается от непроизвольного вторжения Башляр. Нет, так как в то же время своей дотошностью в переборе эмпирического материала, своей непреклонностью в приложении метода, воинствующий рационалист недвусмысленно даёт понять, несмотря на отстаиваемую им самим автономию воображаемого регистра, что именно рациональное способно объяснить иррациональное, и никак не наоборот. Только научный разум понимает не только себя, но способен понять и распутать сферу грёз и фантазий.

По правде говоря, всякое позитивное исследование низводит превосходную степень до сравнительной. Чтобы проникнуть в царство превосходной степени, надо оставить позитивное и перейти к воображаемому. Надо слушать поэтов.

Отдельное спасибо хочется сказать автору за нередкие здесь фрагменты из Оскара Милоша и за знакомство с Максом Пикаром.

Такого рода путешествиями-сновидениями полнятся страницы книг великого мечтателя и книгочея Гастона Башляра, неутомимого исследователя человеческого воображения, космических образов и психологии грёз. Этот философ сумел стать современным в истинном значении этого слова, изъяв из своих работ основной компонент культуры двадцатого века, а именно — тревожность. Возможно, впервые на протяжении всей истории западной мысли мы имеем дело с явлением, которое кажется невозможным, настолько мы привыкли к темному характеру мышления; перед нами, не что иное, как философия счастья. Вот один пример: обращаясь к «мрачной», потаенной жизни бессознательного, Башляр утверждает:

«Прежде мы отмечали, что бессознательное всегда имеет жилье. Следует добавить, что это уютное, счастливое житье. Бессознательное живет в пространстве своего счастья... Нет таких интимных тайн, которые бы не привлекали, а отталкивали. У всякого внутреннего пространства есть своя сила притяжения... Блаженство — их неизменное состояние».

Исследованию этих «внутренних пространств» и посвящает Гастон Башляр свои книги (следует написать « счастливые книги »), видимо, будучи не в силах устоять перед их невероятным притяжением.

Движение мысли философа можно охарактеризовать как переход от космического к человеческому, хотя Башляр никогда не терял человека из виду. Достаточно взглянуть на названия из так называемого пятитомного исследования стихий: «Психоанализ огня», «Вода и грёзы», «Воздух и сновидения», «Земля и грёзы о покое», «Земля и грёзы воли». Эти названия открывают нам истинный дух философии Башляра, который можно определить словом, на первый взгляд далеким от философии, словом «поэзия». Именно поэзией проникнуты страницы его книг, и дело даже не в том, что Башляр в своих работах обильно цитирует поэтов, получая от этого явное удовольствие преданного читателя. Сама форма, принцип, по которым строятся размышления философа, являют собой поэтический стиль письма, где образ доминирует над метафорой , а воображение над здравым смыслом . Перед нами — феноменолог воображения.

Книга «Поэтика пространства» как ни одна другая раскрывает нам поэзию башляровского мироздания. Башляр предпринимает кропотливое исследование образов пространства человеческого обитания, или, более кратко, — образов дома . Оглавление книги говорит за себя: «Дом от погреба до чердака. Чувство хижины», «Дом и вселенная», «Ящик, сундуки и шкафы», «Гнездо», «Раковина», «Углы»... В центре внимания философа — функция обитания и все то причудливое и фантастическое, что рождается из нее. Он приглашает читателей в неведомые края, за пределы не только рассудка, но и памяти, где человек встречается с космосом лицом к лицу. Потайные комнаты, подвалы, чердаки, закутки, шкафы, шкатулки, раковины, гнезда... Бесконечная череда особых мест, в которых соседствуют два основных психологических мотива — одиночество и защищенность . Размышления о вещах незначительных, незаметных, недоступных вечно спешащему взгляду постепенно приводят читателя в зыбкий мир метафизики, к диалектике внешнего и внутреннего, маленького и большого, закрытого и открытого. Сколько фантастических идей рождается из такого простейшего образа, как открытая, закрытая или полуоткрытая дверь!

Книга Гастона Башляра не заканчивается, она — закругляется, рассматривая понятие «круглое» применимо к птице, дереву, жизни. «Жизнь — круглая» — таков сказочный догмат, остающийся с читателем надолго после того, как закрыта последняя страница...

Русские читатели, любители поэтических грёз и пространных исследований законов воображения, не избалованы книгами Башляра, которые терпеливо ожидают покупателя в букинистических лавках, или дремлют в укромных пыльных закутках публичных библиотек. Следует признать, что эти места идеально подходят для башляровских трудов, однако как быть с желанием эти книги читать? Поэтому переиздание «Поэтики пространства» издательством « Ad Marginem » — довольно неожиданный подарок, а новый перевод, сделанный Ниной Кулиш, — невероятно хорош. Легко почувствовать, что найденные ею слова — самые верные, нужные, необходимые, что других слов просто не может быть. А ведь слова — это тоже места обитания, в которых возможно жить, любить, мечтать... Вот пространная цитата о «словах», как функции обитания поэтов, которой можно закончить эту рецензию:

«Слова — я часто представляю их такими в моем воображении — не что иное, как маленькие домики. У которых есть погреб и чердак. Здравый смысл пребывает на первом этаже, он всегда готов заняться «внешней торговлей», поскольку ему легко общаться с окружающими, с прохожим, который никогда не бывает мечтателем. А подниматься по лестнице в домике-слове — значит переходить от одного отвлеченного смысла к другому, еще более отвлеченному. Спускаться в погреб — значит мечтать, теряться в бесконечных туннелях неясной этимологии, искать в словах какие-то мифические сокровища. Подниматься и спускаться внутри слов — в этом вся жизнь поэта».

Возможно, следует добавить, и философа тоже?