Текст книги "Тигана"

Глава VI

Случилось так, что долгая дорога того дня и той ночи все-таки не привела их обратно в гостиницу.

Они втроем вернулись через лес к тракту из Астибара в Ардин. Шли молча по дороге под осенними звездами, в лесу громко пели цикады. Дэвин радовался, что надел шерстяную рубаху: стало холодно, возможно, выпадет иней.

Странно было идти по лесу так поздно, в темноте. Когда они путешествовали с Менико, тот всегда старался еще до ужина найти для труппы ночлег. Несмотря на то что оба тирана принимали жесткие меры против воров и разбойников, порядочные люди не рисковали передвигаться по дорогам Ладони ночью.

Такие люди, к каким Дэвин сам принадлежал еще сегодня утром. Ему ничто не угрожало, он занимал свое место в жизни и имел свое призвание, даже добился, как это ни невероятно, триумфа. Он стоял на пороге подлинного успеха. А сейчас шагает по дороге во тьме, отказавшись от всех подобных перспектив и безопасной жизни, дал клятву, которая сделала его кандидатом на колесо смерти в Кьяре, если не здесь. Собственно, и там, и здесь, если Томассо бар Сандре заговорит.

Это было странное, неуютное чувство. Он доверял людям, к которым присоединился, доверял даже этой девушке, если на то пошло, но он их не слишком хорошо знал. Не так, как узнал Менико или Эгано за эти годы.

Ему пришло в голову, что то же самое можно сказать и о деле, за которое он поклялся сражаться: он и Тиганы не знал, чего и добивался Брандин Игратский своим колдовством. Дэвин менял свою жизнь на историю, рассказанную под луной, на песню из детства, на память о своей матери, на почти чистую абстракцию. На имя.

Он был достаточно честен, чтобы спросить себя, пошел ли он на это в поисках приключений – поддавшись обаянию романтического ореола, окружавшего Алессана, Баэрда и старого герцога, – или ради тех глубоких, старых боли и горя, о которых услышал сегодня в лесу. Он не знал ответа. Не знал, насколько сильно повлияла на его решение Катриана, или его отец, или гордость, или звук голоса Баэрда, повествующего в ночи о своей потере.

Правда заключалась в том, что если Сандре д’Астибар, как обещал, не даст сыну заговорить, то ничто не сможет помешать Дэвину жить так же, как он прожил последние шесть лет. Добиваться триумфа и наград, которые ждут его в будущем. Он покачал головой. Поразительно, но этот путь – странствовать с Менико по дорогам, выступать по всей Ладони, вести ту жизнь, которую вел до сегодняшнего утра, – теперь казался ему почти немыслимым, словно он уже очутился по другую сторону некой бездонной пропасти. Дэвин спрашивал себя, как часто люди совершают поступки, делают жизненно важный выбор по причинам ясным и простым, которые легко понять.

Его внезапно вывел из задумчивости Алессан, предостерегающе поднявший руку. Не говоря ни слова, все трое снова скользнули под деревья у дороги. Через мгновение на западе показался мелькающий свет факела, и Дэвин услышал грохот приближающейся повозки. Послышались голоса, мужской и женский. Гуляки, поздно возвращающиеся домой, догадался он. Праздник действительно продолжался. В некотором смысле это начинало казаться еще одной несообразностью. Они ждали, пока проедет повозка.

Но этого не случилось. Мягко шлепнули и звякнули поводья, лошадь остановилась прямо у того места, где они спрятались. Кто-то соскочил на землю, потом они услышали, как отпирают цепь на воротах.

– Я слишком уж снисходителен, – пожаловался мужской голос. – Каждый раз, когда я смотрю на это подобие герба, вспоминаю, что мне следовало заказать эскиз мастеру. Есть же пределы, или должны быть, тому, что позволяет отец!

Дэвин одновременно узнал это место и этот голос. Повинуясь импульсу, стремлению вернуться назад, к обычному и знакомому, после того, что произошло ночью, он вскочил.

– Доверьтесь мне, – шепнул он в ответ на взгляд Алессана. – Это друг.

Потом вышел на дорогу.

– А я считаю, что герб красивый, – четко произнес он. – Лучше, чем у многих художников. И, сказать по правде, Ровиго, я помню, как вы говорили мне то же самое вчера днем в «Птице».

– Я знаю этот голос, – мгновенно ответил Ровиго. – Я знаю этот голос и чрезвычайно рад его слышать – хотя ты только что разоблачил меня перед сварливой женой и дочерью, которая слишком давно стала сущим наказанием для несчастного отца. Дэвин д’Азоли, если не ошибаюсь.

Он отошел от ворот и снял с повозки фонарь. Дэвин услышал, как с облегчением рассмеялись две женщины в повозке. За ним на дорогу вышли Алессан и Катриана.

– Вы не ошиблись, – ответил Дэвин. – Разрешите представить вам двоих моих товарищей по труппе: Катриана д’Астибар и Алессан ди Тригия. Это Ровиго, тот купец, с которым я вчера распивал бутылку в изысканной обстановке, прежде чем Катриана организовала на меня нападение и меня вышвырнули прочь.

– А! – воскликнул Ровиго, поднимая фонарь повыше. – Сестра!

Катриана, освещенная пятном света, улыбнулась с притворной скромностью.

– Мне необходимо было с ним поговорить, – объяснила она. – Но не очень-то хотелось заходить в это заведение.

– Мудрая и предусмотрительная женщина, – одобрил Ровиго с усмешкой. – Моему бы выводку дочерей хоть половину вашего ума. Никому не может захотеться зайти в «Птицу», – прибавил он, – если только он не страдает настолько сильной простудой, что потерял всякое обоняние.

Алессан расхохотался.

– Приятная встреча на темной дороге, мастер Ровиго, тем более приятная, если это вы хозяин судна под названием «Морская Дева».

Пораженный Дэвин заморгал.

– Действительно, я имею несчастье владеть этой старой развалиной и плавать на ней, – весело признался Ровиго. – Откуда вам это известно, друг?

Алессан, казалось, очень забавляется.

– Потому что меня просили разыскать вас, если смогу. У меня для вас известия из Феррата. От несколько полноватого краснолицего мученика по имени Тачио.

– Мой уважаемый агент из Феррата! – воскликнул Ровиго. – Действительно, приятная встреча! Но где вы его встретили?

– Тоже в таверне, должен с сожалением признать. В таверне, где я выступал, а он… ну, по его собственному выражению, спасался от возмездия. Мы двое по случайности оказались последними клиентами в тот вечер. Он не слишком спешил вернуться домой, что было, на мой взгляд, вполне предусмотрительно, и мы разговорились.

– С Тачио разговориться нетрудно, – согласился Ровиго. Дэвин услышал с повозки смех. Это не был смех нудной дочери, которую никто не берет замуж. Он начинал правильно оценивать отношение Ровиго к своим женщинам. И невольно улыбнулся в темноте.

– Достойный Тачио, – сказал Алессан, – объяснил мне свое затруднение, и когда я упомянул о том, что только что поступил в труппу Менико ди Феррата и направляюсь сюда на Праздник, он поручил мне разыскать вас и устно передать подтверждение тому, что написано в письме, по его словам, посланном вам.

– Полдюжине писем, – застонал Ровиго. – Так каково же это устное подтверждение, друг Алессан?

– Добрый Тачио поручил мне сказать вам и поклясться милостью Триады и тремя пальцами Ладони, что это правда, – голос Алессана безупречно пародировал интонации гонца из театрального представления, – что, если новая кровать не прибудет из Астибара до зимних заморозков, Дракон, спящий рядом с ним тревожным сном, проснется в гневе, и его жизнь, отданная на службу вашей милости, закончится насильственной смертью.

Из тени, где стояла повозка, донесся смех и аплодисменты. Мать, решил Дэвин, продолжая прежнюю мысль, даже отдаленно не напоминает сварливую женщину.

– Эанна и Адаон, которые вместе благословляют браки, не допустят, чтобы такое произошло, – благочестиво произнес Ровиго. – Кровать заказана, и изготовлена, и готова к отправке сразу же по завершении Праздника.

– И Дракон будет спать спокойно, и Тачио будет спасен, – нараспев произнес Алессан звучным голосом, каким произносят «мораль» в конце детского кукольного представления.

– И чем это вас всех так запугала бедная Ингонида, не могу понять, – донесся из повозки мягкий, смеющийся женский голос. – Ровиго, разве сегодня ночью мы окончательно забыли о вежливости? Будем и дальше держать этих людей на холоде и в темноте?

– Ни за что, любимая! – поспешно воскликнул ее муж. – Аликс, лишь привидевшийся образ разгневанной Ингониды затуманил мой ум. – Дэвин обнаружил, что никак не может перестать улыбаться; даже лицо Катрианы, заметил он, потеряло обычное выражение высокомерного безразличия.

– Вы возвращались в город? – спросил Ровиго.

Первый скользкий момент – и Алессан предоставил ответ Дэвину.

– Да, – сказал Дэвин. – Мы совершили долгую прогулку, чтобы освежить головы и сбежать от шума, но уже готовы были снова бросить вызов городу.

– Воображаю, как вам троим весь вечер досаждали поклонники, – сказал Ровиго.

– Действительно, кажется, мы добились определенной популярности, – признался Алессан.

– Ну, – серьезно произнес Ровиго, – шутки в сторону, я вполне могу понять, что вы захотели снова присоединиться к веселью – оно еще не достигло наивысшей точки, когда мы уехали. Оно будет продолжаться всю ночь, конечно, но признаюсь, я не люблю оставлять младших одних слишком поздно, а моя несчастная старшая дочь, Алаис, от перевозбуждения начинает дергаться и падать в обморок.

– Как это грустно, – ответил Алессан без следа улыбки.

– Отец! – раздался мягкий, но настойчивый протест с повозки.

– Ровиго, перестань сейчас же, а не то я вылью на тебя воду из умывального таза, пока ты будешь спать, – заявила ее мать, но, как отметил Дэвин, в ее голосе не было настоящего гнева.

– Видите, как обстоят дела? – Купец выразительно взмахнул свободной рукой. – Меня преследуют даже во сне, никакого покоя. Но если вас не окончательно запугала достойная порицания сварливость моих женщин и перспектива встретить еще трех, почти столь же вредных, в доме, тогда добро пожаловать, смиренно предлагаю вам поужинать и выпить в более спокойной обстановке, чем ждет вас сегодня ночью в Астибаре.

– И если сделаете нам честь и останетесь ночевать, предлагаем вам три постели, – прибавила Аликс. – Мы слышали, как вы играли и пели сегодня утром на похоронах герцога. И сочтем за честь, если вы присоединитесь к нам.

– Вы были во дворце? – спросил удивленный Дэвин.

– Нет, – пробормотал Ровиго тоном самоосуждения. – Мы были на улице за стеной, в толпе. – Он заколебался. – Я испытывал к Сандре д’Астибару большое уважение и восхищался им. Земли Сандрени лежат к востоку от моего маленького имения – вы только что прошли мимо его леса. Он до самого конца оставался очень необременительным соседом. Мне хотелось послушать ритуальные песнопения в его честь, а когда я узнал, что мой только что обретенный юный друг и его труппа были отобраны для исполнения этих обрядов, ну… Так вы зайдете к нам?

На этот раз Дэвин предоставил право ответа Алессану.

Белые зубы Алессана сверкнули в темноте, и он сказал, все еще забавляясь происходящим:

– Мы даже не подумали бы отказаться от столь любезного приглашения! Это позволит нам выпить за благополучное путешествие новой кровати Тачио и за спокойный сон его Дракона!

– Ох, бедная Ингонида, – отозвалась Аликс с повозки, безуспешно пытаясь сдержать смех, – вы все так несправедливы!

В доме их ждали свет, тепло и несмолкающий смех. Еще там были три, несомненно, привлекательные девушки, имена которых слишком быстро пролетели мимо ушей Дэвина в вихре восклицаний и разрумянившихся щек. Кроме одного.

Алаис, старшая дочь купца, отличалась от сестер. Она оказалась невысокой, стройной и серьезной. У нее были длинные, совершенно прямые черные волосы и глаза самого нежного голубого цвета, какой когда-либо приходилось видеть Дэвину. Рядом с ней взгляд голубых глаз Катрианы горел еще большим вызовом, чем обычно, а ее спутанные рыжие волосы более всего походили на гриву льва.

Настойчивые голоса и руки женщин усадили гостей в чрезвычайно удобные кресла в гостиной, обставленной мебелью в зеленых и золотистых тонах. В огромном деревенском очаге пылал огонь, прогоняя осенний холод. Пол устилал большой ковер с квилейским узором, который узнал даже неопытный глаз Дэвина. Семнадцатилетняя дочь Ровиго – Селвена, подсказала память, – грациозно опустилась на ковер у ног Дэвина. Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась. Катриана, усаживаясь поближе к огню, бросила на него быстрый иронический взгляд, который он предпочел проигнорировать. Алаис пока находилась где-то в другом месте, помогая матери.

В этот момент из задней комнаты снова появился Ровиго, раскрасневшийся и торжествующий, с тремя бутылками в руках.

– Надеюсь, – сказал он, улыбаясь им во весь рот, – что всем вам нравится вкус астибарского голубого вина?

Для Дэвина этот простой вопрос окутал благожелательной аурой судьбы его импульсивный шаг там, в темноте. Он бросил взгляд на Алессана и получил в ответ странную улыбку, которая, как ему показалось, говорила о многом.

Ровиго начал быстро откупоривать бутылки и разливать вино.

– Если кто-то из этих несчастных женщин вам докучает, – бросил он через плечо, – не стесняйтесь, гоните их прочь, как кошек.

Из каждого бокала поднималась струйка голубоватого дыма.

Селвена тщательно расправила вокруг себя подол платья, с такой легкостью пропустив мимо ушей насмешку отца, что стала очевидна ее давняя привычка к подобным вещам. Вошла ее мать – аккуратная, подтянутая, быстрая, до смешного не соответствующая тому, как ее описал Ровиго в «Птице», – вместе с Алаис и пожилой служанкой. Очень быстро буфет был уставлен самой разнообразной едой.

Дэвин принял у Ровиго бокал вина и наслаждался его чистым, как лед, букетом. Он откинулся на спинку кресла и приготовился в ближайшее время испытывать глубокое удовлетворение. Селвена встала, повинуясь взгляду матери, но только для того, чтобы наполнить едой тарелку для Дэвина. Она принесла ее обратно, улыбнулась и снова устроилась на ковре, немного ближе, чем прежде. Алаис подала еду Алессану и Катриане, а две другие дочери устроились у ног отца. Он с притворной свирепостью шлепнул каждую из них.

Дэвин сомневался, видел ли он когда-нибудь человека, столь откровенно довольного тем, где он находится. Наверное, это отразилось в его ироническом взгляде, так как Ровиго, поймав этот взгляд, пожал плечами.

– Дочери, – пожаловался он, грустно качая головой.

– Пастух с пастбищ Чертандо, – напомнил ему Дэвин, многозначительно глядя на жену купца.

Ровиго поморщился. Аликс, у глаз которой собрались лукавые морщинки, их услышала.

– Он опять болтал, да? – спросила она, склонив голову к плечу. – Сейчас угадаю: я похожа на слониху и у меня чудовищно злобный характер, а эти четыре девочки настолько уродливы, что из них не получилось бы и одной более-менее приличной невесты. Я права?

Расхохотавшись, Дэвин повернулся к Ровиго и увидел, что тот, ничуть не смущаясь, с гордостью улыбается своей жене.

– Совершенно точно, – ответил Дэвин Аликс, – но должен сказать в его защиту, что я никогда не слыхал, чтобы о подобных недостатках рассказывали таким счастливым голосом.

И был вознагражден коротким смехом Аликс и восхитительно серьезной улыбкой Алаис, занятой у буфета.

Ровиго поднял бокал и стал описывать им маленькие круги, рисуя в воздухе узоры ледяным «дымом».

– Вы выпьете вместе со мной в память о нашем герцоге и во славу музыки? Я не люблю произносить пустые тосты, когда пью голубое вино.

– Я тоже, – тихо ответил Алессан. И поднял свой бокал. – За память, – с расстановкой произнес он. – За Сандре д’Астибара. За музыку. – Потом тихо прибавил что-то еще и сделал глоток из своего бокала.

Дэвин всего в третий или четвертый раз в жизни пробовал астибарское холодное голубое вино, отличающееся поразительно богатым и сложным букетом. Ничего подобного не производили нигде на Ладони. И его цена отражала этот факт. Он поднял взгляд и отсалютовал Ровиго бокалом.

– За всех вас, – внезапно сказала Катриана. – За доброту на темной дороге. – Она улыбнулась улыбкой, в которой не было ни капли насмешки. Дэвин удивился, но потом решил, что это несправедливо с его стороны.

«Не на той дороге, по которой я иду», – сказала она во дворце Сандрени. И теперь он мог понять ее слова. Потому что он тоже в конце концов очутился на этой дороге, несмотря на то, что она сделала, чтобы не пустить его туда. Он попытался поймать ее взгляд, но ему это не удалось. Катриана беседовала с Аликс, которая теперь сидела рядом с ней. Дэвин задумался и занялся едой.

Через несколько мгновений Селвена легонько прикоснулась к его ноге.

– Вы споете для нас? – спросила она с восхитительной улыбкой. Руку она не убрала. – Алаис вас слышала, и родители, но мы весь день оставались дома.

– Селвена! – Мать и старшая сестра одновременно резко ее одернули. Селвена вздрогнула, словно ее ударили, но Дэвин заметил, что повернулась она к отцу, прикусив губу. Он серьезно смотрел на нее.

– Дорогая, – сказал Ровиго голосом, который сильно отличался от того шутливого тона, которым он говорил раньше, – тебе надо кое-чему научиться. Наши друзья музыкой зарабатывают себе на жизнь. Сегодня они наши гости. Гостей не просят, свет моей жизни, работать в доме хозяев.

Глаза Селвены наполнились слезами. Она опустила голову.

Тем же серьезным тоном Ровиго обратился к Дэвину:

– Ты примешь мои извинения? У нее были лишь добрые намерения, могу тебя в этом уверить.

– Я знаю, – возразил Дэвин. Селвена тихо шмыгала носом у его ног. – Нет никакой нужды извиняться.

– И правда, никакой, – прибавил Алессан, отставив в сторону тарелку с едой. – Мы действительно зарабатываем себе на жизнь музыкой, но еще мы играем и поем потому, что в музыке наша истинная жизнь. Играть среди друзей – это не работа, Ровиго.

Селвена вытерла глаза и с благодарностью посмотрела на него снизу вверх.

– Мы с радостью споем, – сказала Катриана. Она бросила быстрый взгляд на Селвену. – Если, конечно, ты имела в виду не одного Дэвина.

Дэвин поморщился, хотя этот выпад не был направлен против него. Селвена снова вздрогнула, во второй раз за такое короткое время сильно смутившись. Дэвин краем глаза заметил промелькнувшее на лице Алаис загадочное выражение.

Селвена начала искренне возражать, что она имела в виду всех троих. Алессана, казалось, забавлял весь этот разговор. Глядя на него, Дэвин внезапно понял, что этот раскованный, общительный человек, скорее всего, не менее близок к истинной сути принца Тиганы, чем тот надменный, уверенно отдающий распоряжения мужчина, которого он видел в лесном домике.

Это его способ убежать от действительности, решил Дэвин. И не успела эта мысль родиться в его мозгу, как он уже знал, что это правда. Он слышал, как этот человек играл «Плач по Адаону».

– Ну, – с улыбкой обратился Ровиго к Катриане, – если вы так добры, что поощряете этого бессовестного ребенка, которого я со стыдом признаю своим, то у меня в доме найдется тригийская свирель – одной Триаде известно, откуда она у меня. Кажется, я припоминаю, что это был каприз любящего отца, который вообразил, что у одного из этих созданий может открыться хоть какой-нибудь талант.

Аликс, сидевшая в нескольких шагах от него, изобразила, как бьет мужа ложкой. Ничуть не смутившись, Ровиго, который снова пришел в хорошее настроение, послал младшую дочь принести свирель, а сам принялся заново наполнять бокалы.

Дэвин поймал на себе взгляд Алаис, сидящей у очага. И машинально улыбнулся ей. Она не ответила на его улыбку, но не отвела глаз, мягких и серьезных. Дэвин со смущением почувствовал, как его сердце на мгновение сбилось с ритма.

Вот так получилось, что после ужина они с Катрианой больше часа пели под аккомпанемент свирели Алессана. Однако где-то посередине, когда они затянули одну из захватывающих старинных баллад горцев Чертандо, Ровиго ненадолго вышел и вернулся с парой барабанов из Сенцио. Сперва застенчиво, очень тихо он присоединялся к ним во время рефрена, проявляя такое же мастерство, как и во всех делах, за которыми Дэвин видел его. Катриана наградила его особенно ослепительной улыбкой. В большем одобрении Ровиго не нуждался, он исполнил вместе с ними еще одну песню, и еще одну.

Ни один мужчина, подумал Дэвин, не нуждался бы в большем одобрении, чем взгляд этих голубых глаз, чтобы совершить все что угодно. Не то чтобы Катриана когда-либо одаривала его взглядом, хотя бы отдаленно напоминающим этот. Он вдруг почувствовал себя несколько сконфуженным.

Кто-то – видимо, Алаис – наполнил его бокал в третий раз. Он выпил его быстрее, чем следовало бы, учитывая легендарную крепость голубого вина, а потом его голос повел за собой остальных в следующей песне, последней для двух младших девочек, как постановила Аликс, невзирая на протесты.

Дэвин не мог петь о Тигане и, уж конечно, не собирался петь о страсти или любви, поэтому начал очень древнюю песню о том, как Эанна сотворила звезды и запечатлела имя каждой из них в своей памяти, чтобы ничто не было забыто или потеряно в глубинах пространства и времени.

Только так он мог выразить то, чем стала для него эта ночь и почему в конце концов он сделал такой выбор.

Начиная петь, он поймал брошенный на него взгляд Алессана, задумчивый и все понимающий, и быстрый, загадочный взгляд Катрианы, когда они подхватили песню. На этот раз барабаны Ровиго молчали, а купец слушал. Дэвин видел, что Алаис серьезно и сосредоточенно наблюдает за ним, ее черные волосы были подсвечены сзади огнем камина. Он спел один куплет, обращаясь прямо к ней, а потом, как требовала песня, обратил свой взор внутрь, туда, где всегда жила его самая чистая музыка, и больше ни на кого не смотрел, потому что пел для самой Эанны, гимн именам и присвоению имен.

Где-то посередине песни перед его мысленным взором возник яркий образ бело-голубой звезды по имени Микаэла, плывущей в черной ночи, и он позволил охватившему его пронзительному ощущению унести его высоко в небеса, слившись с голосом Катрианы, а затем мягко спустить обратно к финалу.

В тишине созданного песней настроения Селвена и две младшие девочки отправились спать на удивление спокойно. Через несколько мгновений Аликс встала, и Алаис, к разочарованию Дэвина, тоже поднялась.

В дверях она оглянулась и посмотрела на Катриану.

– Наверное, вы очень устали, – сказала дочь Ровиго. – Если хотите, я могу проводить вас в вашу комнату. Надеюсь, вы не станете возражать против моего соседства. Обычно я сплю с Селвеной, но сегодня она ночует с девочками.

Дэвин ожидал от Катрианы возражений или чего похуже в ответ на эту совершенно откровенную попытку отделить мужчин от женщин. Однако она его снова удивила, поколебавшись всего мгновение и затем встав.

– Я действительно устала и ничуть не возражаю против соседства, – ответила она. – Это напомнит мне о доме.

Дэвин, улыбавшийся и находивший эту ситуацию ироничной, внезапно почувствовал, что его улыбка несколько неуместна. Но Катриана уже заметила его ухмылку, и ему вдруг захотелось, чтобы этого не произошло. Конечно, она его не так поняла. Ощущая нереальность происходящего, он подумал о том, что сегодня утром они занимались любовью.

Некоторое время после ухода женщин трое мужчин сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец Ровиго поднялся и наполнил бокалы остатками вина. Подбросил в огонь еще полено и проследил, чтобы оно занялось. Потом со вздохом снова уселся в кресло. Играя своим бокалом, он переводил взгляд с одного гостя на другого.

Молчание нарушил Алессан:

– Дэвин – наш друг, – тихо произнес он. – Мы можем поговорить, Ровиго. Хотя, боюсь, он сейчас очень на нас обоих рассердится.

Дэвин резко выпрямился и отставил бокал. Ровиго с лукавой улыбкой на губах бегло взглянул на него, потом спокойно посмотрел на Алессана.

– А я-то удивлялся, – сказал он. – Хотя и заподозрил, что он теперь с нами, учитывая все обстоятельства.

Алессан тоже улыбнулся. Оба они повернулись к Дэвину.

Тот почувствовал, что краснеет. Его мозг лихорадочно перебирал события предшествующего дня. Он сердито посмотрел на Ровиго.

– Вы не случайно нашли меня в «Птице». Вас послал Алессан. Вы его за мной послали, да? – укоризненно спросил он, поворачиваясь к принцу.

Двое мужчин переглянулись, потом Алессан ответил:

– Послал. У меня зародилось подозрение, что приближается время прощальных обрядов для Сандре д’Астибара и что нас могут пригласить на прослушивание. Я не мог позволить себе потерять твой след, Дэвин.

– Боюсь, что вчера прошел за тобой большую часть пути по Храмовой улице, – прибавил Ровиго. У него хватило великодушия принять смущенный вид.

Дэвин кивнул. Однако он все еще сердился и был сбит с толку.

– Значит, вы солгали насчет «Птицы». Все эти разговоры насчет того, что приходите туда всякий раз, как возвращаетесь из плавания…

– Нет, это как раз правда, – ответил Ровиго. – Все, что я говорил, правда, Дэвин. Когда ты спустился к берегу, то оказался в заведении, которое мне очень хорошо знакомо.

– А Катриана? – сердито настаивал Дэвин. – Как насчет нее? Как она…

– Я заплатил мальчику и послал его в вашу гостиницу с сообщением, когда увидел, что старый Горо позволил тебе остаться в «Птице». Дэвин, не сердись. Все это было сделано с определенной целью.

– Верно, – подтвердил Алессан. – Теперь ты уже должен кое-что понимать. То, что мы с Катрианой оказались в Астибаре с труппой Менико, имело одну причину: я хотел увидеть, что произойдет после смерти Сандре.

– Погодите минутку! – воскликнул Дэвин. – После смерти Сандре? Откуда вы узнали, что он умрет?

– Мне сообщил Ровиго, – просто ответил Алессан. Он немного помолчал, давая Дэвину время осознать эту мысль. – Он уже девять лет мой человек в Астибаре. Девять лет назад он произвел на меня такое же впечатление, как на тебя вчера, и почти так же быстро.

Голова у Дэвина шла кругом, он посмотрел на купца, случайного друга, с которым познакомился за день до этого. Который оказался вовсе не таким уж случайным. Ровиго поставил на стол свой бокал.

– Я так же ненавижу тиранов, как и ты, – тихо сказал он. – Альберико и Брандина Игратского, правящего в Кьяре, Корте, Азоли и в той провинции, из которой родом Алессан и чье имя я не могу ни услышать, ни запомнить, как ни стараюсь.

Дэвин сглотнул.

– А герцог Сандре? – спросил он. – Как вы узнали?

– Я за ними шпионил, – спокойно ответил Ровиго. – Это было несложно. Я следил за приездами и отъездами Томассо. Они полностью сосредоточились на Альберико, я был их соседом здесь, в дистраде, а проскользнуть на их земли достаточно легко. Я узнал об обмане Томассо много лет назад, и хотя не могу сказать, что горжусь этим, но в прошлом году я провел под их окнами в поместье и возле охотничьего домика много ночей, пока они обсуждали детали смерти Сандре.

Дэвин бросил быстрый взгляд на Алессана. Открыл рот, чтобы что-то сказать, потом, не произнеся ни слова, закрыл его.

Алессан кивнул:

– Спасибо, – сказал он и повернулся к Ровиго: – Здесь, как и раньше, есть кое-что, о чем тебе лучше не знать ради собственной безопасности и безопасности твоей семьи. Думаю, ты уже понял, что дело не в доверии или в чем-то подобном.

– За девять лет я это понял, – пробормотал Ровиго. – А что мне следует знать о том, что произошло сегодня ночью?

– Альберико приехал как раз после того, как я присоединился к Томассо и другим господам в охотничьем домике. Баэрд и Катриана предупредили нас, и я успел спрятаться – вместе с Дэвином, который добрался до охотничьего домика самостоятельно.

– Самостоятельно? Как? – резко спросил Ровиго.

Дэвин поднял голову.

– У меня есть собственные источники, – с достоинством произнес он. Краем глаза заметил ухмылку Алессана и вдруг почувствовал себя смешным. И робко прибавил: – Я подслушал разговор семьи Сандрени наверху, в перерыве между ритуальными песнопениями.

Похоже было, что у Ровиго есть еще пара-тройка вопросов, но, взглянув на Алессана, он воздержался. Дэвин был ему за это благодарен.

– Когда мы после вернулись в домик, – продолжал Алессан, – то нашли только трупы. Томассо увезли. Баэрд остался там, ему еще надо многое сделать в этом домике. Позже он его подожжет.

– Мы встретили барбадиоров при выезде из города, – тихо произнес Ровиго, осознавая случившееся. – Я видел с ними Томассо бар Сандре. И испугался за вас, Алессан.

– И не без оснований, – сухо ответил Алессан. – Там оказался осведомитель. Мальчик, Херадо, сын Джиано, состоял на службе у Альберико.

Ровиго был шокирован.

– Член семьи? Да обречет его за это Мориан на вечную тьму! – хриплым голосом воскликнул он. – Как он мог так поступить?

Алессан характерным жестом слегка пожал плечами.

– Многое рухнуло с тех пор, как появились тираны, вы не находите?

Воцарилось молчание, пока Ровиго старался справиться с потрясением и яростью. Дэвин нервно кашлянул и прервал молчание:

– А ваша семья, – спросил он, – они…

– Они ничего не знают, – ответил купец, успокоившись. – Ни Аликс, ни девочки никогда не видели Алессана и Катриану до сегодняшней ночи. Я встретил Алессана и Баэрда в Тригии девять лет назад, и за долгую ночь мы обнаружили, что у нас есть общие мечты и общие враги. Они рассказали мне кое-что о своих целях, и я сказал им, что хочу помочь их осуществить, насколько это в моих силах, не подвергая излишнему риску мою жену и дочерей. Я старался это делать. И буду продолжать. Надеюсь прожить достаточно долго, чтобы услышать ту клятву, которую Алессан произносит, когда пьет голубое вино.

Последние слова он произнес тихо, но страстно. Дэвин посмотрел на принца, вспомнив неслышные слова, которые тот пробормотал себе под нос перед тем, как выпить вино.

Алессан в упор смотрел на Ровиго:

– Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать: Дэвин – один из нас в более глубоком смысле, чем лежит на поверхности. Я узнал об этом случайно вчера днем. Он тоже родился в моей провинции до ее падения. Вот почему он здесь.

Ровиго ничего не ответил.

– Что это за клятва? – спросил Дэвин. А потом, более почтительно, прибавил: – Это нечто такое, о чем мне следует знать?

– Ничего такого, что имело бы значение для расстановки сил. Я всего лишь произношу собственную молитву. – Голос Алессана звучал тихо и очень четко. – Я делаю это всегда. Я говорю: «Тигана, пусть память о тебе будет клинком в моем сердце».

Дэвин закрыл глаза. Эти слова и этот голос. Все молчали. Дэвин открыл глаза и посмотрел на Ровиго.

Его лоб от яростного напряжения прорезали морщины.

– Друг мой, Дэвин должен это понять, – мягко сказал ему Алессан. – Это часть того наследия, которое он принял. Что ты услышал из моих слов?

Ровиго в беспомощном отчаянии махнул рукой:

– То же самое, что и в первый раз. В ту ночь, девять лет назад, когда мы перешли к голубому вину. Я слышал, как ты попросил, чтобы память о чем-то была клинком в тебе. В твоем сердце. Но я не слышал… Я снова потерял начало. То слово.