Текст книги "Ричард Длинные Руки – воин Господа"

Я кивнул.

– Так бы и сказал. Только не понял, почему о них нельзя говорить даже между собой?

– Потому что это тоже как-то дает им силы! Понял? К ним надо как к крысам. Только тогда будешь сильнее, а они – слабее.

На улице я постоял, подумал, оглядывая двор. Прошла миленькая девушка, улыбнулась мне тихо и застенчиво. На палочке проскакал мальчишка, остановился передо мной, выдохнул изумленно:

– Ого! Вот это рост!.. Ты огр?

Я подумал, пожал плечами:

– Да вроде бы нет. А что, похож?

– В точности, – заверил мальчишка. – Тогда ты из благородных?

– Гм, – ответил я, – интересный выбор: либо огр, либо благородный. А чем лучше быть благородным?.. Я вот из простонародья.

– Фи, – сказал мальчишка. – У простонародья красная кровь и черные кости!

Я в удивлении развел руками.

– А у тебя какая?

– Голубая, – ответил он. – Голубая кровь!

И в доказательство засучил рукава и с гордостью показал маленькие детские вены, в самом деле почти голубые.

– Голубая кровь, – повторил я задумчиво, в голове мелькнуло что-то из классиков, но что, не вспомнил, – и белые кости… да?

– Да, – ответил он гордо, – я – благородный!

А вот Асмер живет в достатке, определил я, когда подошел к его дому. Можно сказать, в сравнении с Рудольфом купается в роскоши. Окна в его горницах из пластин рога, распиленного и отшлифованного до толщины тончайшей льдинки, и через них виден не только свет факелов за окном, но можно различать даже людей и коней.

Вместо очага, что у Рудольфа, здесь настоящая печь, жарко полыхают две жаровни, а сам пол не земляной, не глиняный, а из настоящих досок, плотно подогнанных так, что в щель не просунуть и палец. Сам пол блистает, гладко выструганный и вымытый, от него пахнет сеном.

На широких мисниках, кроме глиняных кувшинов, три медные миски и тарелки. Все оловянные, есть даже медные, а из ложек я заметил одну серебряную. В опочивальне пол покрывают огромные рыжие турьи и серые медвежьи шкуры, а во второй горнице, где Асмер изволит трапезовать, у стола кабаньи шкуры с толстой кожей и негнущейся щетиной.

В боковой комнате ровными рядами висят связки лисьих и куньих шкур. Волчьи и бобровые хранятся отдельно, рядом с сушильней, где желтыми восковыми кругами громоздятся глыбы сыра, дальше тянутся бочки меда, воска, муки, корзины с сушеными грибами.

На меня начали коситься с подозрением – слишком долго брожу и все рассматриваю. Пожилая женщина наконец вспомнила, где сейчас может быть их хозяин, явно соврала, ибо я убил не меньше часа на поиски, а потом Асмер сам заявился домой, сытый и чуть пьяный. Я поспешно перехватил его в коридоре, вытащил в просторный холл, где на стенах висит во всей жуткой красе весь арсенал, еще страшнее, чем у Рудольфа, прошептал:

– Асмер, выручай! Здесь ты выглядишь прямо Аристотелем среди спартанцев и разных троянцев. Это значит, умный ты, понял? Ну, выглядишь умным. А раз умный, ты не бросайся на меня с кулаками, ладно? И руку от ножа убери. И вообще лучше отойди подальше от этой стены, на нее смотреть страшно…

Асмер хоть и умный, но понял мои слова насчет стены как шутку, кто ж из нормальных мужчин не смотрит на стену с оружием без капанья слюней из пасти и состояния, близкого к оргазму.

– Ну, – поощрил он, – говори. Пока убивать не буду.

– Асмер, – сказал я осторожно, – мы еще когда везли мощи… знал бы, что там камни, кто б меня заставил тащить телегу, как я ее тащил?.. Так вот ты как-то ругнулся одним нехорошим словом… потом я его слышал от Бернарда… А здесь, когда я пытался у одного спросить, кто такие эти… ну… Асмер, держи себя в руках!.. спросить, кто такие оборотники, он меня чуть не убил!

Асмер поморщился: одно дело назвать кого-то дерьмом, другое – рассказывать подробно состав этого дерьма, объяснять цвет и запах.

– Да знаю, у кого ты спрашивал. Уже слышал…

Я поежился.

– Что, все уже знают?

– Да нет, – успокоил он, – просто это мой приятель. У него оборотники увели жену. Нет, не убили, а просто соблазнили и увели. До этого на их ладную семью любовались, ставили в пример, никто бы не подумал, что она может уйти… добровольно. И сколько ему ни объясняли, что оборотники пользуются нечистыми чарами, он все равно в ярости, винит себя, а если удается где изловить оборотника, то он там первый…

– Зачем? – спросил я наивно.

Асмер взглянул с изумлением. Усмехнулся.

– К оборотникам неприменимы обычные нормы чести. Их можно пытать и казнить, несмотря даже на то, что на ином оборотнике могут быть хорошие доспехи и подлинный рыцарский пояс.

– Ого, – сказал я, мотая на ус, что оборотники могут занимать высокие посты. – Жесткая у вас идет чистка рядов.

Асмер зло отмахнулся.

– Если тебе так не терпится узнать о них побольше, иди к Беольдру. Хотя не знаю, зачем тебе такая гадость! Их надо убивать, убивать и убивать, как только увидишь.

Мое сердце радостно застучало.

– А где этот Беольдр? Во дворце?

– В оружейной, понятно, – буркнул Асмер. – В королевской.

– Еще не спит?

– Я не знаю, ложится ли он когда вообще!

Гремя железом, он прошел в дом, я слышал за дверью радостные восклицания слуг. А я тихонько выскользнул из дома. Где находится главная королевская оружейная, уже знаю, видел.

У меня все-таки чересчур современное представление о королевстве, королях и обо всем, что с ними в сцепке. Элитное даже, а то и элитарное. Подсознательно королевскую оружейную представляю как петербургский арсенал времен Петра Великого, а то и Николая Второго, забывая, что королевства в Европе в основном бывали мельче и беднее скотного двора захудалого русского помещика, но все-таки гордо звались королевствами. Это у нас княжества занимали территории, где могли бы разместиться пять Франций и семь Англий, не говоря уже про всякие Нидерланды, и армии могли выставить по сто тысяч человек, в том числе конные, пешие и морские силы, но с русской уничижительностью перед иностранным именовались всего лишь княжествами…

Королевская оружейная занимала небольшой одноэтажный дом, продолговатый, с решетками на окнах. В ней пахло железом и смертью. Чтобы в нее попасть, пришлось пройти через две просторнейшие кузницы, где в багровом тумане страшно лупили по багровым полосам железа огромные молоты. От могучих фигур молотобойцев несло таким жаром, словно их тоже недавно сковали из раскаленного металла. Подручные то и дело уносили исправленное оружие в оружейную, а оттуда несли, как я понял, на перековку. Плечи передернулись – все железо хранит следы от рубящего, колющего, клюющего, а то и вовсе смяты неведомой силой, покрыты окалиной, изъедены глубокими оспинами, будто попали под дождь из кислоты.

В королевской оружейной под стеной расположилось с десяток примитивных станков, за ними трудились десять мастеров и пятеро подмастерьев. Я успел увидеть, с какой скоростью из-под их рук выходят доспехи, кольчуги, шлемы.

Я поспрашивал Беольдра, но королевского брата в оружейной не оказалось. Мое сердце упало, он мог в такое позднее время забрести и в таверну, там кроме вина есть и женщины, но мне кивнули на большую комнату на той стороне мастерской. Ее можно бы назвать складом, вдоль стен угрюмо стоят, связанные пучками, как снопы, охапки копий и дротиков, на лавках и широких столах высятся кучи топоров, мечей, кинжалов – уже поправленные, со следами жестоких ударов по железу… а на стенах… на стенах – настоящее оружие!

Я сразу понял, что это и есть оружие героев. Даже я, интеллигент, хуже того – русский интеллигент, как бы стыдливо ни открещивался от этого позорнейшего из прозвищ, но и я постоял с раскрытым ртом, глядя на все эти лезвия, рукояти, кольца, на весь этот блеск и всю эту гремящую мощь. Вообще-то сама интеллигентность на человеке – такая тонкая шкурка, а уж разновидность русской интеллигентности так и вовсе тоньше пленки мыльного пузыря, а что под этой пленкой, уже видно хотя бы по мне: убиваю и не дрогну веком. Даже ресницей не дрогну.

Из этой особой оружейной вела еще одна дверь – явно маленькая кладовка. Оттуда, пригибаясь, вышел непомерно высокий человек с черными волосами до плеч. Я вздрогнул и отступил, мужчина оказался на голову выше, неимоверно худ, но широкие плечи и толстые жилы говорили о немалой силе. На широком поясе – меч и два ножа.

– Здравствуйте, – сказал я торопливо. – Простите, сэр Беольдр, я вас не узнал сразу. Здесь вы совсем другой, чем рядом с королем в тронном зале. Собственно, о чем это я? Простите, увидел вас, сразу все из головы выпорхнуло при виде вашего величия… вы, как царь Петр, что все сам, все сам! И ковал, и лепил, и бороды резал. О вас, ваша милость, говорят, что вы самый большой знаток того, что делается за стенами крепости.

Беольдр хмыкнул.

– Так говорят?

– Да, – солгал я снова, а потом подумал, что это, возможно, и не ложь вовсе. – Не знаю только, почему…

Беольдр смерил меня недружелюбным взглядом.

– Потому, что только я могу общаться с нечистью и не пачкаться! Понял? Конечно, кто-нибудь может еще, я не один такой, но король не хочет рисковать. Священник сказал, что к алмазу никакая грязь не пристает! Понял?

– Понял, – ответил я с великим уважением. – Вы в самом деле… подвижник!

– Что-что?

– Я говорю, – сказал я торопливо, – что уйти в пещеру и там предаваться аскезе могут многие… ну, пусть не многие, но все-таки таких десятки, если не сотни. Но жить среди людей, среди не совсем чистых и не совсем честных, среди толстых распутных баб и оставаться целомудренным… Я преклоняюсь, сэр!

Он с небрежностью отмахнулся.

– Что ты хочешь?

– Поехать с вами, сэр!

Глаза его хмуро блеснули. Он смерил меня подозрительным взором.

– Ты?

– Сэр, – сказал я торопливо, – я небольшая потеря, если меня там сожрут или как-то еще сгину в хищных лапах оборотников. У меня здесь никого нет, я не оставлю рыдающую вдову и кучу голодных детей. И воин из меня еще никакой… Зато я, человек из дальних земель, может быть, увижу такое, что не видите вы…

Он насупился, но грудь, напротив, раздалась, словно для недовольного рыка. Но брат короля сдержался, спросил коротко, хотя угрозу я все равно уловил:

– Почему это?

– Глаза замыливаются, – ответил я еще торопливее. – Привычное перестаем замечать. Вдруг я..

Он смотрел вопросительно, но я умолк. Он помолчал, качнул огромной, как башня танка, головой.

– Мне говорили… ты в поездке оказался полезен.

– Нехорошо хвастаться, – ответил я скромно, – но я оказался даже очень полезен… Как я понял, оборотники – это такие дилеры, да? Нет, даже просто посредники. Мы привозим им свои вещи и договариваемся, что хотим получить. А оборотники договариваются с гномами, эльфами и прочими… потомками неандертальцев. Конечно, снимают свой процент… которого мы не знаем. Может быть, это вообще выше крыши. А не проще ли кинуть посредника…

– Как? – не понял он.

– Лучше через что, – ответил я. – Посредники нужны только на начальных этапах, потом от них избавляются. Экономится немалая часть прибыли, исчезает эффект испорченного телефона. Да и все в своих руках, не зависишь от такого-то… оборотника.

Он уже готовился возражать, но, когда я сказал, что можно будет не зависеть от проклятых оборотников, задумался.

– Да, – вымолвил наконец, – да… Не зависеть от этих гадов, что еще хуже тварей, с которыми торгуем… Но, с другой стороны…

– Что? – спросил я. – Что не нравится?

– Но тогда ж придется общаться с гадами самим, – ответил он с омерзением. – А Святая Церковь не допустит, чтобы мы пали так низко. Оборотники – хотя бы люди… или в людской личине! А там вовсе рожи… Нет, парень, я не могу тебя взять. Это будет преступлением.

– У меня не самые лучшие доспехи, – сказал я с отчаянием, – и я не самый лучший в мире боец… Но у меня хороший конь, что умеет сражаться лучше меня… у меня меч, выкованный гномами!.. и молот, который сокрушит любого, будь он хоть трижды оборотником, перевертником или кувыркальником! Клянусь, ваша милость, у вас не было еще такого верного и преданного спутника.

Он внимательно рассматривал меня из-под широких кустистых бровей, похожих на ветви терновника. В глазах блеснули хищные искры, ноздри дернулись, но сказал ровным спокойным голосом:

– В таких поездках у меня вообще не бывает спутников.

– Так вы берете меня с собой?

– Нет, – отрезал он. И добавил сурово: – Но я разрешаю тебе ехать, если тебя отпускает твой хозяин.

– Отлично, – выдохнул я. – Бернард дал мне недельку на отдых.

Он покачал головой.

– Отдых? Что за странное слово…

Глава 4

На другой день утром я зачарованно рассматривал копье, настоящее рыцарское копье: длинное, толстое, с широким стальным острием, а на середине древка – чашеобразный упор для руки. Вообще-то я уже видел копья, даже рыцарские, но это же настоящее дерево, а не копье! Я читал, что копье Ахилла было целиком из молодого ясеня, но я понимаю, что тому ясеню могло быть пару лет отроду, и все дерево доросло мне до колена, но это… это же настоящая секвойя!

Беольдр посмотрел на мое восторженное лицо, буркнул:

– До копья ты еще не дорос. Подай мне.

Рыцарское копье, вспомнил я, такой же признак рыцаря, как и золоченые шпоры или рыцарский пояс. А я рылом не вышел для благородного оружия. Правда, на фиг копье тому, у кого гранатомет… то бишь, летающий молот?

Оруженосец Беольдра хмуро швырнул на стол вязаную рубашку, кафтан из толстого полотна, кольчугу.

– Наденешь под доспех, – распорядился он с неприязнью.

– Спасибо, – сказал я. – Не сердись, в другой раз господин возьмет тебя.

Он молча отвернулся, внес и опустил на лавку щит, овальный, с выемкой вместо левого верхнего края. Странный герб: три башни на черном фоне, из башен бьют лучи наподобие лазерных. Или прожекторных.

– Что за герб? – рискнул я спросить, но слуга ушел молча, а Беольдр взглянул с недоумением и продолжал долгий процесс облачения в железо.

Я подумал, что это явно трофей, вот следы ударом топора, но щит неплох, из хорошего дерева, металлические полосы окантовки широки и прибиты толстыми гвоздями. С внутренней стороны концы аккуратно загнуты, так что не выпадут.

Кольчуга простая, из стальных колец, кольца показались крупноваты, зато шлем с крыльями по бокам, закрывающими уши и челюсти, настоящее стальное забрало с простой щелью для глаз. Оруженосец помог Беольдру свести вместе и застегнуть железные пластины на спине, потом с явной неохотой помог мне, но долг есть долг, я еду с его хозяином в опасный лес, а значит, в этот момент я несколько выше. И, кроме того, могу пригодиться его хозяину. А когда вернусь, ко мне можно будет придраться в пивной и дать в морду.

Я чувствовал себя глупо, когда поднимался на жеребца с высокого седального камня. В походе со святыми мощами я научился не только кое-как влезать на коня, но к концу поездки вообще вскакивал с разбегу, благо рост позволял, но здесь и конь таков, что язык не поворачивается назвать лошадью, и вместо тонкой полотняной рубашки – толстый свитер, поверх которого стальной корпус доспехов, больше похожий на танковую броню.

Беольдр вообще взобрался на коня с помощью двух оруженосцев. В блистающих доспехах он выглядел как башня из железа. С плеч спадал широкий красный плащ с крестом на спине, конь оказался им укрыт по самую репицу хвоста.

– Не передумал? – прогудел он. Забрало оставалось поднятым, но голос все равно стал еще гуще, словно резонировал в Царь-колоколе. – А то можно и остаться…

– Одно непонятно, – просипел я.

– Что?

– Что делать, когда спина чешется?

Он захохотал гулко, конь под ним качнулся и двинулся к выходу из замка. Мы выехали из ворот замка, воины молча салютовали Беольдру. На него смотрели с обожанием, но и я уловил пару заинтересованных взглядов. Конь мой почти не уступает беольдровскому, да и я ненамного мельче этого гиганта.

У городских ворот нас ждали два тяжело нагруженных коня. Раздутые седельные мешки свисали с обеих сторон, с такими конями в густом лесу не пройти. Беольдр кивнул, жестом велел мне взять их на длинный повод.

Начальник стражи предупредил, что ночью подходила стая слишком крупных волков – явно оборотни. С рассветом ушли, но могут затаиться в лесу. Беольдр поблагодарил, на что осчастливленные стражи прокричали что-то вроде «Рады стараться, ваше благородие!».

Дорога от Зорра пошла прямо к лесу, но Беольдр свернул на менее протоптанную, что пугливо огибала темную громаду деревьев по широкой дуге. Как ни отважен Беольдр, подумал я с уважением, но не дурак, напрасно в драки не лезет. Простые волки или оборотни, но мудрее все решать без драки.

Деревья стояли ровно и настолько плотно одно к другому, что казались стеной, за которой скрывается неведомый мир. Пахнуло прохладой, прелыми листьями. Я в самом деле ощутил, как все тело чешется, вязаная рубашка от пота уже липкая, словно ее вывозили в сырой глине.

Беольдр пустил коня вдоль этой древесной стены, так похожей на городскую, я торопливо ткнул своего коня пятками в бока. Проехали не дальше, чем на полет стрелы, в глаза бросился зияющий пролом в стене леса. Одно громадное дерево, в три обхвата, рухнуло, сгнило, рассыпалось в коричневую пыль, но меня не оставляло ощущение, что это именно пролом. Не может такое дерево вот так просто сгинуть. Не засохнуть, не сгнить на корню, не превратиться в ржавую пыль, не оставив после себя даже долго гниющего ствола – убежища жуков, долгоножек, муравьев, сколопендр и кивсяков.

Конь радостно вломился из сухого мира безжалостного солнца в мир влажный и темный. За передней линией деревьев я заметил такие же великаны, но между ними мелькнула и спряталась протоптанная тропка…

Волосы на затылке зашевелились раньше, чем я понял, что напугало. Тропка явно звериная, но я уже умею издали отличать следы копыт кабана от копыт оленя, а здесь на утоптанной до твердости камня земле ясно видны царапины от гигантских когтей. Судя по расстоянию между когтями, зверь ростом с моего коня.

Я сказал дрожащим голосом:

– Ваша милость, мне кажется… за нами следят…

Беольдр ответил, не поворачивая головы:

– Конечно! Вот оттуда и вон оттуда!

Я вздохнул, сказал с укором:

– Ваша милость умеет подбодрить…

Мы не проехали еще и десяток миль, а я в этих доспехах уже устал, все тело ноет, кости стонут, вдобавок зачем-то хотелось есть. Беольдр со своим конем двигались впереди все такие же ровные, недвижимые, не человек и конь, а статуя из металла. Я тихонько простонал от жалости к самому себе. В моем мегаполисе мускулы совсем не нужны, скорее, наоборот, мишень для насмешек, мы ж все – интеллектуалы, у нас чем меньше мышц – тем интеллектуальнее. По крайней мере, злее к тем, у кого они есть. В мегаполисе спокойно, защищено, за всем следит милиция, а как бы много я ни проработал, сидя в уютном кресле, никогда так не уставал, как сейчас за одну поездку.

Я тихонько всхлипнул от жалости к себе. Рука дернулась, чтобы вытереть слезы. Железная перчатка звонко стукнула по опущенному забралу. Я сердито поднял решетку, неуклюже потыкал пальцем, ловя слезинку.

Беольдр, не оборачиваясь, бросил:

– Опусти забрало!

Я сказал сердито:

– Так никого же нет! Успею, как только где хрустнет хотя бы ветка…

Беольдр неожиданно согласился:

– Как хочешь. Меньше мороки будет.

Я вспомнил разговоры прислуги, что привезли в замок любимчика, который оказал какую-то услугу принцессе, и теперь с ним нянчатся, особые условия создают…

Беольдр даже заставил коня идти быстрее, словно хотел, чтобы новичок отстал и заблудился, чтоб его волки съели, но только бы избавить настоящих мужчин от такой обузы. Я всхлипнул уже молча, тряхнул головой и тут же пожалел об этом, ибо железная пластина с прорезями для глаз опустилась с громким металлическим лязгом, и Беольдр наверняка услышал.

Беольдр ехал в задумчивости, но, когда дорога пошла в гору, встрепенулся, железо громыхнуло, а конь фыркнул и раздраженно мотнул гривой.

– От этой горки, – сказал он, – осталось всего с полмили…

– А как будем меняться? – спросил я.

– Как? Сойдемся, поторгуемся…

– Ого, – проговорил я, – а я слышал, что надо положить в условленном месте, а на другой день забрать… Так меняли стеклянные бусы на золотые самородки. Или жемчужины.

– Какой же дурак станет менять стеклянные бусы, – удивился Беольдр, – на золото? Разве что золота привезут гору…

Я вспомнил, что когда начали добывать алюминий, то королевы из него делали брошки, ибо алюминий был тогда в сотни раз дороже золота. Похоже, здесь те же проблемы со стеклом.

– Гм, – сказал я, – гм… Но с ними можно вот так? Напрямую?

– Разве что с гномами, – объяснил Беольдр. – Да с эльфами. Гномы да эльфы – просто лесной народ, а не какая-то нечисть. Потому с ними можно общаться, хотя священник и смотрит косо. Не запрещает, но и не разрешает.

– А как?

– Осуждает, – пояснил Беольдр. – Просто осуждает.

Я хотел почесать затылок, но железные пальцы со стуком ударились о стальной шлем. Впереди Беольдр остановил коня. Я видел, что он осматривался, не понял, в чем дело, пока не подъехал ближе. Тропку перегородила паутина. Серебристая паутина, на такую часто натыкаешься в подмосковных лесах. Симметричная, ажурная… нет, с нитями толщиной в палец не выглядит ажурной. Из «Что, где, когда…» знаю, что любая паутинка в сотни раз прочнее самой высокосортной стали того же диаметра, так что на преградивших дорогу нитях можно подвешивать целые гирлянды сверхтяжелых танков. А если еще и клей на нитях под стать паутине…

– Придется возвращаться до поворота, – зло сказал Беольдр. – Груженые кони не пройдут…

– Да и мы, – пробормотал я.

– В прошлый раз этого не было, – сказал Беольдр раздраженно. – Наглеет нечисть, наглеет….

– Что-то новое пробралось в эти леса?

– Как видишь.

Деревья с обеих сторон тропки стоят плотно, не продерешься. А продерешься, так дальше завалы, вывороченные деревья корнями кверху, вершинки – как нацеленные в тебя пики и острейшие сучья, что смотрят как рога носорогов, выискивая уязвимые места, чтобы вспороть брюхо мне и моему коню.

Я вытащил молот из мешка. Глаза Беольдра сузились, пальцы легли на рукоять меча. Рукоять показалась мне теплой, молот ластился, как верный пес. Я швырнул, держа глазами ствол в два обхвата, на уровне моих колен, если бы стоял на земле, именно там прикреплена самая толстая нить…

Молот вспорол воздух с треском взлетающей стаи голубей. Затем сильный удар, земля дрогнула, оглушающий сухой треск. Во все стороны брызнули оранжевые как медовые соты осколки, а могучий ствол подпрыгнул и осел на пень, затем начал медленно клониться в нашу сторону…

– Назад! – заорал Беольдр дико.

Поворачивать было некогда, он заставил коня пятиться, дерево падало, казалось, прямо на нас, я застыл с открытым ртом… Дерево с грохотом повалилось наискось тропинки. К счастью, в таких лесах ветки собираются как можно ближе к вершинам, чтобы захватить побольше солнца, так что дорогу сейчас преградило только толстое бревно, а ветки оказались там, дальше. Внизу из-под сбитой щепы злобно блестели остатки паутины, что-то зашелестело. Я увидел мохнатую ногу с коготками на концах. Нога выглядела размером с кошачью.

Беольдр слез с коня и, взяв под уздцы, заставил перебраться на ту сторону бревна. Я кое-как засунул трясущимися руками молот в мешок. Довыпендривался, идиот, позер. Конь за мной не шел, упирался, я изо всех сил тащил его за узду, едва не оторвал голову, и только тогда этот серый гигант изволил перешагнуть бревно, хотя ему с его ростом это проще, чем мне в моей бронетранспортерной броне.

Беольдр не промолвил ни слова. Я ехал за ним, стараясь понять, как он расценил мой поступок – как молодецкий или дурацкий? Конечно, с моей точки зрения понятно, что это за поступок, но здесь, в рыцарском мире, логика наверняка иная…

Из глубины леса то и дело раздавался далекий вой. Беольдр не обращал внимания, я наконец перестал вздрагивать, и тут Беольдр, не останавливая коня, спокойно вытащил меч. Я посмотрел на его металлическую фигуру, по коже пробежал озноб. Это он весь в железе, а я… все равно я голый даже в железе. И мне страшно.

За деревьями явно что-то пряталось. Нет, хуже: перебегало от ствола к стволу. Пока волки воют вдали, отвлекая внимание, мол, мы ж очень далеко, расслабьтесь, их сообщники уже тут, уже подкрадываются. Я начал всматриваться в полутьму, волосы зашевелились, словно прорастают, как при ускоренной съемке. Там не перебегало, а перебегали. Десятки странных тварей. Даже я, человек моего века, то есть без осязания, обоняния, с ослабленным зрением от сидения перед дисплеем и оглохший от рева hi-end колонок, чувствую со стороны этих существ не только смертельную угрозу, но даже смрад, слышу, как отвратительно шелестят их когти по мху и жухлым листьям, цокают по корням дерева, жутко скрипят, когда наступают на кости павших раньше, чем мы.

Моя рука суетливо вытащила молот – это уже рефлекс, но я усилием воли заставил ее сунуть обратно, а пальцам подняться к левому плечу. Рукоять меча ловко втиснула голову в ладонь, как преданный пес, выпрашивая ласку. Молот – могучее оружие, что-то вроде «стингера», а то и крылатой ракеты, но в ближнем бою он успеет «выстрелить» только один раз, слишком широкая и медленная у него «мертвая петля» и боевой разворот, мне бы больше подошел скорострельный «калаш»…

Я старался перебороть холодный ужас, привстал в стременах, чтобы казаться выше, взмахнул мечом, едва не срезав коню голову. Меч легок, но все же я чувствую в руке успокаивающую тяжесть, а по холодному лезвию проструились голубоватые змейки, ушли в рукоять, а я вроде бы ощутил прилив сил, в то время как ужас начал перерастать в злость.

Голову задрать не удавалось, но я видел, что тучи стали еще плотнее, иначе солнечный свет отогнал бы демонов от тропки. Деревья впереди чуточку раздвинулись. Беольдр оглянулся, мы встретились глазами, он чуть наклонил огромную железную башню. Мы уже видели, где нападут…

…и встретили холодной сталью. От страха в моей голове крутились только слова, которые я сам себе твердил всю дорогу: двигаться как можно быстрее! Как можно быстрее… еще быстрее…

Демоны набрасывались молча, мы так же молча, сберегая дыхание, рубились, держа коней рядом и не давая вклиниться между нами. Я чувствовал себя, как на бойне, ибо лезвие меча рассекало не бурдюки, наполненные гноем, как я представлял, а могучие тела из костей и мяса. Кровь хлещет темная, но это в полумраке, а так явно красная, а из разрубленных туш торчат белые, явно дворянские кости…

Меня толкали, пытались сшибить с коня, хватали за ноги, повисали на плечах, руках, но удивительное лезвие рассекало их с такой легкостью, словно тела состояли из окрашенного красным снега. Гигантские такие снежки, а меч у меня… раскаленный, что ли…

Я задыхался от усталости, пот заливал глаза. Внезапно демоны отступили, попятились, скрылись за деревьями. Беольдр с усилием поднял меч и ткнул в спину убегающей твари. Она вздрогнула всем телом, красиво вскинула лапы в безмолвном укоре на предательский удар, рухнула вниз мордой, едва не утащив с собой Беольдра.

Он ругнулся, голос дрожит, медленно повернул голову в мою сторону. Сквозь прорезь забрала я увидел измученные глаза, как и у меня, залитые потом.

– Хорошо, – выдавил он. – Хорошо, парень… Теперь верю, что не зря навязался на мою голову.

– Они за деревьями, – предостерег я.

– Не нападут, – ответил он сиплым усталым голосом. – Мы перебили почти всех… Это так, ошметки…

Кони с грузом дрожали, но не убегали, хотя я повод, понятно, выпустил сразу. Окровавленные трупы тварей лежат по обе стороны тропки, а также спереди и сзади. И не просто отдельные трупы, их навалено кучами, словно намеревались остановить своими телами вторжение. Цокот копыт сменился хлюпаньем, кони по щиколотку шли по крови, та не успевала всасываться под корни деревьев. Стволы стали темно-красными, даже с нижних веток срывались тяжелые пурпурные капли.

– Хорошо бы, – ответил я. – Мне совсем не хочется драться.

Он усмехнулся в ответ на неожиданное признание. Явно ожидал, что распущу павлиний хвост и буду хвастаться, что вот прямо сейчас готов перебить всех демонов на свете.

– Мне тоже. Поверишь, чуть ли не впервые…

Он заставил коня переступить через трупы, мой последовал без всяких колебаний. Кровь медленно стекает по доспехам Беольдра, они снова тускло блестят, но все равно придется выковыривать застывшие сгустки из сочленений, иначе с невероятной скоростью разведутся не только мухи, но и черви. Да и самим доспехам мелкий ремонт не помешает, кое-где погнуто, процарапано почти насквозь, даже разрублено, хотя ума не приложу, чем…

Когда на расширении дороги я поехал рядом с ним, он сказал, не поворачивая головы:

– Что у тебя за меч, парень?

– Да так, – ответил я независимо. – Вбил одного по ноздри в землю… а меч забрал.

Он повернул голову, я снова увидел строгие глаза.

– Так просто?

– Почему нет? – удивился я. – Я что, не орел?

– Орел, – согласился он. – Но твой меч рассекал демона от макушки и до пояса, даже когда ты бил без замаха… Это уже не ты, а твой меч.

– Хороший меч, – согласился я. – Говорят, его ковали гномы. Кстати, такой же точно у брата этого… которого я по ноздри. Даже еще лучше! По крайней мере, рукоять в золоте, а у этого – простая. Теперь этот братец везде меня ищет. Горит, значит, огнем братской мести.

Он спросил заинтересованно:

– Такой же у брата? Интересно. Как зовут, говоришь, брата?

– Улаф, – ответил я злорадно.

Даже сквозь узкую щель в забрале я видел, как глаза Беольдра расширились, а сам он чуть вздрогнул и отшатнулся. Мы некоторое время ехали молча, потом Беольдр переспросил:

– А как звали этого… которого ты по ноздри? Ты в самом деле… ну, по ноздри…

Я вспомнил, с какой высоты падал сраженный, да еще в его тяжелых доспехах, как воочию увидел яму, выбитую его телом, ответил:

– Да нет, это ж так говорится…

– Я так и думал, – выдохнул Беольдр.

– …на самом деле я вбил его глубже, – закончил я. – Но меч у него выпал, к счастью. Не пришлось лезть в яму. Как зовут, не спрашивал. У меня ж голова моя, а не конячья? Я вон и демонов не спрашивал…

Он покачал головой, ничего не сказал в укор, что, мол, рыцари так не поступают, они обязательно дознаются про герб и титулы, а сраженный мною был рыцарем, хоть и перешедшим на сторону Тьмы, смолчал, ехал молча, хотя я не раз ловил на себе взгляд его задумчивых глаз.

– И все-таки, – произнес он внезапно, возвращаясь к своим мыслям, – как бы они ни клялись верности Хаосу… но даже для того чтобы творить Хаос, они сперва вводят Порядок. Закон. Власть!.. Даже там, где их никогда не было.

– Вы о чем, ваша милость? – спросил я.

– Демоны, – ответил он, – как и прочая нечисть, никогда не охотились стаями…

– Ага, – сказал я понимающе, – как кошки.

Он взглянул остро, наконец понял, о чем я, кивнул.