Текст книги "Ричард де Амальфи"

Глава 4

С тяжелым грохотом пронеслись по мосту, Гунтер сразу же взял направо. Кони идут тесной группой, приучены, впереди речка, всем отрядом промчались через брод так, что под конскими копытами оголилось дно, дальше снова лес.

Влетели в тень, по сторонам замелькали толстые стволы. Лес сосновый, деревья прямые и уверенные, настоящая корабельная роща, ветви на самой верхушке, а кустов нет, так что несемся, почти не сбавляя скорости.

Гунтер знаками велел всем, в том числе и мне, держаться позади, он лучше знает места, дорога пошла под уклон, а на той стороне этого почти засыпанного временем огромного оврага уже густой лиственный лес.

Мы придержали коней вслед за Гунтером. Я чувствовал себя не в своей тарелке, не люблю в чужую квартиру без хозяина, а Гунтер, азартный и готовый к драке, еще и предупредил:

– Это уже владения Крысы! Будьте наготове!

Зигфрид, приподнявшись на стременах, заорал счастливо:

– Вот она!

И вломился в кусты напрямик, за ним метнулись еще двое. Я пустил коня неторопливо следом, несолидно для феодала нестись, как мальчишка или однощитовый рыцарь. И так ветви трещат, как сухая солома, мой конь ломится подобно ледоколу через тонкий лед.

Деревья разбежались, как перепуганные олени, на небольшой поляне Зигфрид указывает вверх железной дланью. Один из лучников встал ногами на седло и пытается дотянуться до веток. Напарник подал копье, первый с усилием начал тыкать им сквозь зелень листвы. Наверху заметались растревоженные белки, злобно стрекотали, а самая отважная с женским визгом запустила в человека сосновой шишкой.

В развилке толстой, как конское бедро, ветки застряло нечто коричневое, я не сразу вычленил взглядом обвисшие крылья и странное тело, покрытое не перьями, а короткими волосами, как у короткошерстного пса.

– Хробойл, – выкрикнул Гунтер ликующе, – самый настоящий!

– И так близко, – сказал лучник на коне, – никто еще… не сбивал… хробойла… Да что же он, гад, клювом вцепился, что ли…

Кончик копья осторожно шевелил странную птицу. Поляна заполнилась топотом, всадники теснились, готовые подхватить добычу.

– Погоди, – велел я, – приготовься ловить…

Рукоять молота вывернулась из моей ладони даже раньше, чем я разжал пальцы. Встревоженно зашелестела листва, раздался сухой треск. Толстая ветвь с развилкой подпрыгнула и начала крениться. Я напрягся, заранее поморщился и пошире растопырил пальцы. Бешено вращающийся от избытка дури молот несся в мою сторону, похожий на работающий пропеллер, рукоять смачно шлепнула по ладони. Я торопливо повесил молот на крюк, а воин на коне вскрикнул и повалился под обрушившейся на него тяжелой ветвью.

Второй ликующе закричал, тут же по ушам хлестнул тревожный вскрик Гунтера:

– Люди Крысы!.. Скачут сюда!

Я прокричал:

– Без драки!.. Только без драки!.. Давайте уважать их права.

– Какие права? – изумился Зигфрид.

– Суверенные!

Второй воин соскочил с коня, нырнул под ветку, то ли помогал выбраться напарнику, то ли выволакивал дивную птицу, а я заспешил на зов Гунтера. Зигфрид и Ульман встали с ним рядом, перегородив поляну. За нашими спинами с ахами и охами бережно вытащили хробойла.

Я оглянулся, птица сама по себе не больше собаки, но крылья – чудо, даже не крылья, настоящие паруса из тончайшей кожи, настолько тонкой, что почти прозрачные, ребристые, инженерно точно соединенные перетяжками именно в тех местах, где необходимо. Кровеносные сосуды исчезающее малы, даже не видно на этих прозрачных крыльях.

Затрещали ветви, загремели крепкие копыта. На поляну выметнулись всадники в блестящих панцирях. Трое крепких смуглых и жилистых, лица надменные – мне сразу не понравились. Я краем глаза проследил, как люди Гунтера уволакивают птицу за спины лучников, после этого я повернулся и, выпрямив спину, надменно и вопрошающе посмотрел на всадников.

Все в металлических шлемах, кольчугах, поверх которых панцири, у каждого на поясе меч и боевой топор, а за спиной щиты. Тот, что впереди, статный мужчина в панцире с вычурными барельефами на груди, дал коню сделать еще пару шагов и прокричал:

– Вы во владениях моего благородного господина барона де Пусе!

– Знаю, – ответил я вежливо. – Я как раз собираюсь нанести визит вежливости благородному барону де Пусе, заверить в своем искреннем почтении и сообщить о желании жить в дружбе и согласии.

Всадник несколько мгновений рассматривал меня в упор маленькими злыми глазами.

– Я Жерар де Брюс, – сообщил он неприятным голосом. – Командую его ландскнехтами. Я передам моему господину ваши слова. А сейчас отдайте хробойла, мы вернемся в замок.

Я покачал головой.

– Сожалею, но это наша добыча.

Он выпрямился в седле, сказал гневно:

– Почему это?

– Я сам сбил ее из лука, – ответил я скромно, но с достоинством.

Жерар де Брюс опешил на миг, за его спиной заговорили, он вспыхнул и сказал еще злее:

– Это ложь! Хробойла не достать стрелой.

– Пари? – предложил я.

За моей спиной раздался сытый смех. Жерар де Брюс поколебался, сказал с нажимом:

– Никто не смеет охотиться на землях барона де Пусе без его разрешения!

– Я готов уплатить штраф, – предложил я миролюбиво, но ощутил себя задетым. Только что «хробойла не достать стрелой», а сейчас делает вид, что попасть в него проще, чем в привязанную утку.

– Просто отдайте хробойла, – отрезал Жерар де Брюс. – Извинения, думаю, будет достаточно.

Гунтер засопел, Зигфрид уже хрипит от ярости, хватается то за рукоять меча, то щупает топор.

– Нет, – ответил я, – хробойл – наша добыча.

– Но ваша земля осталась за холмом!

Я выдвинул нижнюю челюсть, подражая Ланселоту, и сообщил все еще вежливо и внятно, что должно звучать особенно оскорбительно для тех, кто понимает:

– Однако воздушное пространство общее. Кроме того, этот хробойл рассматривал именно наш замок.

За его спиной задвигались всадники, трое наклонили в нашу сторону пики, остальные взялись за рукояти мечей и топоров. Жерар де Брюс сказал громче, лицо перекосилось гневом, ноздри раздулись и задергались:

– Но это наша земля!.. И все, что попадает на эту землю, принадлежит моему господину.

За его спиной кроме двух всадников, что прискакали первыми, появлялись еще и еще люди, а стук копыт доносился снова и снова. Они выстроились в линию, восьмеро, все в одинаковых доспехах, все с мечами, боевыми топорами на длинных рукоятях, копьями, а за спинами этой восьмерки нестройной толпой встали еще человек семь-восемь.

Жерар де Брюс оскалил зубы в недоброй усмешке. Я тоже выпрямился, опустил ладонь на рукоять меча. Рядом со мной с облегчением вздохнули и вытащили до половины мечи из ножен Гунтер и Зигфрид.

– Я – Ричард Длинные Руки, – сказал я громко. – Новый владелец замка Амальфи. Прежнего хозяина отправил в ад вот этим мечом. Дева Мария видит, я желаю жить в мире со всеми соседями, но если кто-то полагает, что его башка тверже, чем была у Галантлара… что ж, могу, как поймут даже лесные жабы под этими деревьями, могу жить не только в мире.

Зигфрид и Гунтер встали справа и слева, Зигфрид не слишком близко, чтобы не мешать мне с броском молота. За спинами негромко переговариваются Ульман и Тюрингем, а Хрурт и Рассело молча выдвинулись на края поляны и положили руки на рукояти мечей.

Лицо Жерара дрогнуло. Когда я сообщил, что хробойл рассматривал наш замок, он счел меня за одного из людей хозяина, владелец сказал бы «мой замок». Я выпрямился и уже до хруста выдвинул нижнюю челюсть, постарался смотреть надменно и непреклонно. Даже сдвинул брови и попробовал засопеть, как бык перед дракой. Еще бы ногой копнуть землю, да не достану с коня.

– Это неправильно, – ответил он все тем же голосом, но не повысил, что само по себе неплохой знак. – Есть законы!.. Ладно, я так и сообщу хозяину. А вам, сэр Ричард, придется ответить на рыцарском суде за нарушение имущественных и земельных прав.

Всадники расступились, он дернул повод и, еще больше выпрямив спину, пустил коня обратно в чащу. Зигфрид и Гунтер не промолвили ни слова, а за спиной послышался могучий выдох, явно Ульман. Похоже, здоровяк, несмотря на его рост и силу, не очень любит драться, прямо толстовец, а то и гандиец.

– Обалдеть, – сказал я. – Неужели здесь правовое пространство? Рыцарский суд?

Гунтер с облегчением проводил взглядом людей барона, тоже не большой любитель драться, хотя драк не избегает, покачал головой:

– Ну, как сказать… Рыцарский суд тоже разный. Но лучше уж такой, чем никакого.

– Согласен, – сказал я и оглянулся на Ульмана и Тюрингема. – Птицу не помните!

Ульман вскрикнул:

– Ваша милость! Она еще живая!

Я повернул коня и оказался с ним рядом. Птица бессильно обвисает в его огромных лапищах, Тюрингем бережно поддерживает длинное крыло с прозрачной пленкой. Птица не двигается, я решил, что парни ошиблись, но огромные круглые глаза смотрят неотрывно, немигающе, в то время как у птицы уже закрылись бы кожистой пленкой.

– Суньте в мешок, – распорядился я, вздрогнув. – Или хотя бы голову.

– Как скажете, ваша милость, – ответил Ульман. – Жаль, крылья попортятся…

– Тогда залепи глаза, – велел я. – Смолой.

Гунтер посмотрел очень внимательно.

– И вы слышали, ваша милость, что колдуны могут смотреть через глаза птиц и зверей? Не хотелось бы самим внести шпиона в нашу крепость.

Деревья двигались навстречу неторопливо, расступались нехотя, тропинка петляла без спешки. Гунтер пустил коня рядом с моим.

– От рыцарского суда ничего хорошего не ждите, ваша милость. Здесь все сеньоры друг друга знают… и хотя не любят друг друга, но они – свои, местные, а вы совсем чужак.

– Засудят? – полюбопытствовал я.

– Наверняка, – согласился он. – Но вызов на суд – все-таки не самое худшее, ваша милость.

– Почему?

– Рыцари – не волшебники, враз не слетятся. Все сидят в своих замках, каждый чем-то занят, кто-то в отъезде… Много времени пройдет, а за это время, авось, что-то изменится.

Я посмотрел на него с подозрением:

– Ты из какой страны?

Он взглянул с недоумением:

– Не понял, ваша милость… Я из королевства Каледония. Есть такое…

– Да не королевства, – отмахнулся я. – Ах да, здесь еще не знают, что такое нации… Или уже забыли. Ладно, просто почудилось из-за одного словечка. Хорошо, если это еще нескоро, успеем пожить.

Мне показалось, что мы слишком уж забираем в сторону, едем совсем не той дорогой, к тому же очень долгой, хотя вроде бы понятно: ломились к месту падения птицы напрямик, а сейчас выбираем дорогу, но что-то слишком уж долго…

Лес отступил, кони достаточно бодро прут по зеленой равнине, копыта выбрасывают огромные ломти чернозема с кусками травы. После проливных дождей здесь долгое время вообще было болото, сейчас бурно растет сочная трава с толстыми мясистыми стеблями. Кони, правда, есть ее отказываются.

Я раскрыл было рот, чтобы спросить Гунтера, но деревья впереди расступились, распахнулся зеленый простор под синим небом. Впереди зеленое поле, небо начинает темнеть, с востока надвигается огромная грозовая туча. На землю пали недобрые отсветы, а на этом грозовом небе вдали темнеет замок. Невысокий, построенный я бы сказал, хаотично, бессистемно.

Замок, стыдно сказать, целиком из дерева, словно боярская усадьба на Киевщине, обычный четырехугольный донжон, десяток пристроек, небольшая казарма, и все это убожество обнесено достаточно высоким забором, тоже деревянным, как будто хозяин опасается только медведей да гоблинов.

В десятке шагов, разделяя наши владения, если я правильно понял, мелкая речушка, играет красной от предгрозового солнца водой на высоких камнях.

Гунтер простер руку:

– Взгляните, ваша милость, на владения бароне де Пусе. А вон сам замок. Это ваш самый слабый противник.

– Ну почему же обязательно противник, – пробормотал я. – Предпочитаю со всеми жить в мире и сосуществовании. Даже, если у нас разная идеология, сможем ужиться. Уживались же штатовцы с Вьетконгом, талибаном и коммунистическим Китаем? Думаю, со сбитой птицей как-то уладим.

– Не все в мире делается, – ответил он со вздохом, – по нашим желаниям.

Лицо его на миг потемнело, я успел подумать, какие же у Гунтера заветные желания, поинтересовался:

– Но если здесь такие волки, что пальца в рот не клади, то почему сильные соседи еще не сожрали?

– Барон де Пусе, – объяснил он, – пророс, как гриб-мухомор, родней от этих земель и до… Господь знает, до каких. Вот они как раз и могут доставить неприятности обидевшим их родича. Второе, как ни странно, лояльность народца к хозяину. Барон почти не вмешивается в жизнь деревень. Живут, как хотят, подати платят крохотные, но деревень у него до черта… простите, ваша милость!.. земли хорошие, так что на сытную жизнь хватает. Потому крестьяне не хотят, чтобы все перешло к более сильному соседу, что выжмет соки. А это значит, любой, кто вторгнется, будет под присмотром множества глаз. О нем будут доносить барону де Пусе. Он будет знать, сколько у нас человек, сколько лучников, арбалетчиков, рыцарей, кто силен, кто храбр, а кто труслив, кто хромает, а кто мучается коликами. Нападающим придется везти все с собой, ибо в землях де Пусе не отыщут ни хлеба, ни сена, а по ночам будут недосчитываться часовых и тех, кто по нужде отлучился дальше, чем светит костер…

– Ого, – сказал я уважительно, – Вот это и есть истинный патриотизм. А то у нас мастера только языками болтать.

Мы тронули коней, замок поплыл мимо, Ульман понесся вперед, кони медленно забирали влево, замок ушел за спину и начал отдаляться.

– Отсюда по прямой к дому, – сообщил Гунтер. – Кстати, ваша милость, доблестный сэр Зигфрид предлагает дело.

– Ты о чем?

– Насчет пира. Можно пригласить всех соседних лордов. Повод есть, вы новый хозяин замка Амальфи и его земель, желаете со всеми в мире и дружбе…

Я подумал, посмотрел внимательно:

– Думаешь, приедут?

Он развел руками:

– Все – нет. Приехать к вам, это как бы признать вас сюзереном… или что-то вроде. Ездят обычно к старшему. А к младшему тогда, когда точно выяснено и упрочено, кто старше, кто младше. И от визита ничего не изменится… Но, думаю, кто-то да приехал бы из любопытства.

– Кто, барон де Пусе?

– Барон потому со всеми и в мире, что плохой вояка. Разве что появится шанс ударить в спину и самому не пострадать… но не приедет, труслив. Может приехать сэр Гуинг, барон де Амило, прозван Одноглазым, еще у него есть и такое прозвище, как Лис. Пронырлив, умен, хитер, всегда старается знать больше, чем другие.

Я кивнул.

– Молодец. Информация – тоже оружие.

– И еще Тудор Глиняный Берег. Благородный барон, благородный и отважный воин, и вообще великий человек. Его уважают и враги, и друзья. Он бесстрашен, уж он не побоится ни удара в спину, ни того, что уронит достоинство.

Я подумал, кивнул снова:

– Надо подумать. Ведь тот же Тудор, да и сэр Гуинг Одноглазый прибудут не одни, а у нас единственная надежная защита – мост. Если провести гостей в замок, то не проще ли отдать сразу и весь замок? Нас всего трое рыцарей, а если прибудет десяток… В смысле, десяток воинов с одним рыцарем, десяток с другим? Тогда нам проще самим с высоких башен на камни.

Он помыслил, почесался, осмотрелся по сторонам, куда бы сплюнуть, не решился, ибо справа я, слева – Зигфрид, оба «настоящие» рыцари, лицо покривилось в титанических раздумьях, нехотя признался:

– Да, это я просмотрел… Что делать будем, ваша милость?

– Давай-ка объедем наши владения, – сказал я, так и не заставив себя выговорить «мои владения», – проведем перепись… хотя бы на глазок, сверим карту, может что и подправим. Запись день, перепись – день, вот и начнем свою статистику.

– Запись день, перепись день, – повторил он в задумчивости, посмотрел на меня, опустил глаза долу, – очень интересно звучит… Как скажете, ваша милость.

– Надо сделать, – сказал я. – А то я толком видел только одну деревню Большие Таганцы, когда на нее напали те… как его…

– Генрих Гунландский, – подсказал он.

– Вот уже точно враг, – сказал я с горечью. – Он чей родственник, Черного Волка? Ах да, племянник Гуинга Одноглазого! Где он тут, что-то я совсем не ориентируюсь… Только отъехали от замка, и уже не знаю, в какой он стороне. Ага, с той стороны, где та деревушка… лады, учтем. Надо туда лучников. Там развалины старой башни, камни раскатились, придется собрать да поставить снова. Наверху смогут размещаться с десяток стрелков. Они и постараются защищать деревню от набега.

– Долго не продержатся, – сказал он предостерегающе.

– Пока дверь вышибут, увидим сигнальный огонь. А оседлать коней и успеть в деревню – раз плюнуть.

Он долго думал, прикидывал варианты, старый вояка, наконец чело прояснилось, посмотрел на меня с уважением.

– А это может получиться! У меня десяток лучников уже наберется. Четверо из Больших Таганцев!.. Так что могут, да, могут. Я пошлю людей, чтобы башню начали собирать заново?

Я кивнул, поинтересовался:

– А как они вообще тут друг друга не пожрали? Этот благородный Тудор, каким бы ни был благородным, но не удержался бы, чтобы не расширить владения!

– Защищаться всегда легче, – ответил он.

– Да, – ответил я и щегольнул эрудицией, – потери при наступлении три к одному.

– Это когда простой бой, – уточнил он, – но если еще защищено магией, то тут уж совсем не просто. Чтобы сломить такую защиту, магия должна быть в десять раз мощнее. У нас край таков, что куда чаще попадаются штуки для защиты, чем для нападения. Так что даже барон де Пусе защищен в своем логове. А за воротами понятно, его и зайцы забьют. Если втроем-вчетвером.

Глава 5

В замок въехали, встречаемые мощным запахом свежего хлеба и мясной похлебки. Прямо во дворе на вертеле блестит, мерно поворачиваясь, коричневая туша крупного зверя, то ли оленя, то ли исхудавшего кабана. Мне лучше не браться определять такие вещи: в обязанности рыцаря входит умение снимать шкуру и красиво расчленять тушу добытого на охоте зверя, но в той стране, откуда меня занесло, несколько другие обычаи… гм, рыцарей.

– Птицу отнеси в мои покои, – распорядился я. – Время обеда, но не нажираться как свиньи! После обеда выезжаем на инвентаризацию земель… Возможно, земельный кадастр составим, чтоб как у людёв!

На меня смотрели с уважением, я часто произношу непонятные слова, что сразу выдают мое благородное происхождение.

– У вас неплохие земли, – заверил Гунтер.

– Нужен учет, – сказал я наставительно. – Мне двойная бухгалтерия ни к чему, как и черный нал. Налоги возложу небольшие, но чтоб платили! Когда люди нарушают закон, их надо наказывать, а когда ведут себя добродетельно – с них надо брать налоги.

Тюрингем взял птицу из рук Ульмана и бережно понес в донжон. Я бросил поводья подбежавшему слуге, хотя мой конь в таких случаях застывает, как статуя из камня, слез и посмотрел на небо.

Грозовая туча надвигается страшная, жуткая, но уже видно, что пройдет стороной, а самое главное – за ней уже виден край.

– Рыцари обедают со мной в верхнем зале, – распорядился я. – Остальные в нижнем.

Зигфрид и Гунтер, этот чувствует себя неловко, отдали коней и пошли со мной в донжон. В нижнем зале женщины торопливо ставят на стол миски, накладывают горячую кашу, принесли на вертеле зажаренную тушу, а мы поднялись на второй этаж. Зигфрид остановился на середине лестницы, засмотревшись на мой герб, очень уж необычный, сам понимаю. Тогда я отнесся к этому слишком легкомысленно, нарисовав шесть эллипсов вокруг точки, знакомую даже детям эмблему атомной энергетики, но знающие люди вспомнили, что таким был герб древнейшего ордена Темных Паладинов, что существовал до каких-то там войн, что гремели еще и до Седьмой, и до Шестой, и до Пятой…

Гунтер тоже посмотрел так, поглядел эдак, хмыкнул, сказал с присущей ему деликатностью начальника стражи:

– Герб… необычен, если честно. И хотя мы вас, сэр Ричард, знаем всего несколько дней, однако…

Он замялся, я спросил с подозрением:

– Однако что?

Он развел руками, Зигфрид пришел на выручку новоиспеченному рыцарю:

– Он хочет сказать, что на беглого каторжника вы, сэр Ричард, не больно похожи… но если даже каторжник, то ему это до вчерашнего снега… Гунтер, я верно понял?

Гунтер вздохнул с облегчением:

– Именно это и хотел сказать!

Я насторожился:

– Ты это к чему?

Гунтер посмотрел за поддержкой на Зигфрида, тот кивнул с пониманием.

– Он верно намекивает, верно.

Мы вышли на большой балкон на высоте второго этажа, что опоясывает донжон, внизу во дворе опять упражняются лучники, а здесь слуги торопливо накрывают стол для троих рыцарей. Гунтер сплюнул через перила на головы стрелков.

– Пора бы, – пояснил он, – ваша милость, вам обзавестись какой-нибудь звучной приставкой к имени. Я имею в виду эти «де» или «фон». Можно и «ван», но с этими «ван» не совсем…

– Почему? – спросил я.

Он снова сплюнул на головы стрелков. Зигфрид и я сели за стол, появилась Фрида с кувшином вина и кубками, двое слуг быстро расставили серебряные тарелки с затейливыми вензелями, неприметный слуга с двумя помощниками внесли жареное мясо.

Гунтер ответил с некоторой нерешительностью:

– Да «ван», как и эти самые «де» и «фон», хоть и одно и то же… а все-таки не то же, если вот так прямо.

– Ага, – удивился я, – даже так? А теперь объясни еще проще. Да ты садись, а то все пожрем, поедешь голодным.

Он осторожно подсел к столу, чувствуя себя младшим по званию, взглянул исподлобья, не изгаляюсь ли, сказал осторожно подбирая слова:

– «Ван», «фон» и «де» – это все по-нашему «из». Де Амальфи – уже сразу понятно, что вы – владетель замка и земель Амальфи! То же самое и когда «фон» или «ван». Правда, «ван» могут прицепить даже к имени мужика. Конечно, зажиточного. А вот «де» и «фон» – только к знатным особам…

Он растолковывал подробно, с артикуляцией, внимательно смотрел мне в глаза, я наконец сообразил, что в самом деле считает меня кем-то вроде беглого каторжника да еще из таких дальних земель, где вообще об этих «де» и «фон» не слыхали.

– Благодарю тебя, Гунтер, – сказал я. – Вижу, заботишься. Другие сопят в две дырочки, помалкивают. А ты вон все растолковал, спасибо! Я в самом деле из таких дальних земель, что ни о каких фонах не слышали. У нас другие знаки отличия для всяких там знатных доярок, механизаторов и героев защиты и взятия Белого дома. Но, как я слышал, дворянством жалуют короли?

Он повернулся в сторону балюстрады, словно намеревался в третий раз смачно сплюнуть на головы стрелков, но то ли те наконец перебежали на другую сторону двора, то ли Гунтер не желал плевать, не глядя, передумал, сказал по-крестьянски основательно:

– Это там, в тихих землях. Здесь дворянство берут сами. Конечно, графство или герцогство так не возьмешь, надо чтобы пожаловал король, или хотя бы утвердил, графы и герцоги наперечет, товар штучный, зато дворянином можно стать и самому, если есть военный отряд и свой замок. А у вас славный феод с богатыми землями. Хоть деревень осталось маловато, зато лес, пашни, река, заливные луга…

Я поразмыслил, кивнул:

– Спасибо, подумаю. Мне это все по фигу, но с общественным мнением считаться приходится. Как думаешь?

Он проворчал:

– Раз уж не в лесу живете…

– Спасибо, Гунтер.

Он засопел, смущенный и довольный, я за день наговорил ему «спасибов» больше, чем он слышал за всю прошлую жизнь.

Слуги расставили блюда с жареным мясом, перед Зигфридом по его заказу – запеченного жирного гуся, фаршированного перепелами, рыцарь сразу с довольным ревом вонзил нож и распанахал надвое, я довольствовался странной красной рыбой, что очень напоминает форель, такая же нежная и тающая во рту, а мысли постепенно поднимаются над столом, абстрагируются, я напомнил себе, что рыцари правы, я уже не Ричард Длинные Руки, вернее, не просто Ричард, а благородный сэр де Амальфи. Здесь, как и везде, в первую очередь срабатывает идентификация, накладываемая обществом, а не самоназвание. Мало ли, что немцы зовут себя дойчами, все равно для нас их страна – Германия, для украинцев – Немеччина, для – испанцев и всей Латинской Америки – Алемания, якуты себя называют – саха, а грузины – картли, ну и что, Эльбрус и есть Эльбрус, пусть для туземцев он трижды Джомолумгбмавприсядку.

То есть, говоря проще, сперва были люди, которых называли по их повадкам или внешности Волками, Медведями, Орлами, Окунями, а дети их отвечали на вопрос «чьи»: Волковы, Медведевы, Орловы, Окуневы… Но это простой народ, а вот крутых называли по тем землям, которые им удалось захватить. Вернее, по тем, которые сумели удержать и с которых собирают дань. Так вожак банды, орудующей в Долгопрудненском районе, зовется Мишей Долгопрудненским, босса Солнцевского района звали Михасем Солнцевским, а главаря Люберцев – Геной Люберецким. Доблестный гасконец по имени Шарль так и остался для всех де Артаньяном, сокращенно – д'Артаньяном, то есть хозяином местечка Артаньян.

То, что наивные считают именем, на самом деле всего лишь кликуха, вроде «Долгопрудненский», «Питерский», «Люберецкий», «Казанский»…

Штирлиц тоже не фамилия, как думают, а кликуха, ибо Макс Отто не просто «герр», а еще и «фон», что значит – немецкий дворянин, владеющий местечком Штирлиц. Вернее, его далекий предок владел, из-за чего потомок не просто Макс Отто, а Макс Отто фон Штирлиц. Правда, не понимаю, куда вообще у дворян деваются фамилии? Имя есть, а фамилии нет…

Но это еще ничего, а бывает, когда даже по именам не зовут, как того же графа лаФера или виконта де Бражелона! Да и то, что гасконца, владеющего поместьем Артаньян, зовут Шарлем, многие ли знают?

Так что я Ричард де… или лучше фон? Гунтер прав: эти «де», «ля» и «фон» – идентичны, но лучше все-таки «де», чем «фон»: «фон-барон» у нас с детства дразнилка, к тому же рыцарство больше привыкли соотносить с французами из-за их куртуазности и воспевания баб-с, в то время как немцы лишь хорошо воевали и доблестно сражались, молча блюдя рыцарские заповеди. К тому же французы, тогда еще будучи норманнами, завоевали Англию и занесли на эти туманные острова свои вкусы и понятия о рыцарстве. Так что решено, буду Ричардом де Амальфи. Можно даже Ричардом де ля Амальфи!

Нет, с «ля» еще рано. Для этого надо утвердиться, получить признание соседних баронов и особенно – короля или герцога, сюзерена этих земель. Тогда будет и «ля». Ибо «де» – это название владеемой местности, а «ля» – формальное право на это владение и вместе с тем отличительный признак высшего сословия.

Зигфрид, работая быстрее камнедробилки, перемолол гуся, пожрал перепелов с их нежнейшими косточками и уже откупоривал глиняный кувшин.

– Знатное вино, – сообщил он с одобрением. – У вас, сэр Ричард, винные подвалы – не нахожу слов! Не у всякого короля такие. А кроме вина в бочках там в подземелье под северной башней сотни три вот таких, в кувшинах.

– В амфорах, – подсказал я. – За столько лет разве не превратилось в уксус?

Он изумился, взглянул с укором:

– Сэр Ричард! Разве в вашем королевстве не накладывают заклятия? Чтобы отогнать порчу?

– Накладывают, – пробормотал я. – Но есть мнение, что пастеризация портит продукт. А стерилизация так и вовсе…

Он вздохнул:

– Да я тоже слышал что-то, хоть я колдовские слова сразу забываю, я ж христианин. Но если не чувствую порчи, то ее нет?

– Хорошо сказано, – одобрил я. – Однако предпочитаю подниматься в седло с ясной головой. А вы пейте, пейте! Но если хоть один из вас покажется мне пьяным…

С другой стороны, продолжал додумывать туповатый мозг, судя по истории, один мужик вообще взял все три префикса или артикля, как их правильно: и «де», и «ля», и «фон». Имя у него было простое: Тен, что значит – Десять, во многих семьях детей называют просто по номерам, так в Риме пошли всякие Децимии, Секунды, Квартии, Октавианы, а у нас – Перваки, Третьяки, Шестаки, Осьмаковы… У того мужика с именем Тен получилось круто – де ля фон Тен. У нас его так и писали: де Ляфонтен. Как фон Визина в России до сих пор пишут чисто по-русски: Фонвизин… Да у нас и про Дон Кихота думают, что Дон – имя, а Кихот – фамилия, потому «Дон» пишут с прописной.

– Нет, – проговорил я вслух, – одно дело – самого себя назвать… – э-э… назвать, ну, понятно, кем, другое дело – когда другие…

Они смотрели на меня с вопросом в глазах. Я широко улыбнулся:

– Что Ричарда де Амальфи не видели? Еще успею надоесть.

Солнце заливало мир расплавленным золотом с зенита, конюхи вывели троих оседланных коней, лучники уже в седлах терпеливо ждут в сторонке. Гунтер отобрал пятерку молодцев, я осмотрел, понравились, выглядят крепкими. Руки сильные, жилистые, а луки у всех чуть короче обычных, зато композитные, с удлиненными стрелами. Жаль, с коня на полном скаку из таких не постреляешь. То ли дело мой, ариантовский…

Я кивнул Гунтеру, вставил ногу в стремя, за спиной Гунтер прокричал:

– На выход – шагом!

Во двор высыпала челядь, молоденькие девушки строили глазки всадникам, слышались крики, напутствия, смех. Явился отец Ульфилла, осенил всех общим крестным знамением, прочел короткую молитву, а моего коня окропил святой водой. Постаравшись брызнуть мне на сапог.

К его разочарованию ни конь, ни я не закричали дурным голосом и не испарились в жутких корчах и клубах дыма. Я пустил коня шагом через двор в сторону ворот, поинтересовался у Гунтера:

– А кто вообще сюзерен здешних земель?

Зигфрид промолчал, он, как и я, нездешний, Гунтер почесал в затылке, оглянулся по сторонам, словно стены не только помогают, но и подсказывают.

– Сюзерен?.. Да здесь земли на самом кордоне, можно сказать. Тут всяк по себе. Но если вообще-то, то благородный и мудрый Вильгельм Блистательный. Но ни он здесь не бывал, ни его люди. Так что в этих краях каждый хозяйничает сам по себе. А суд творят сами сеньоры. Если вы о хробойле, то соберутся, скорее всего, не больше сорока рыцарей. В первую очередь, правда, это барон де Пусе, сэр Гуинг Одноглазый, Черный Волк, он же Вервольф, сэр де Трюфель, сиречь Кабан, Тудор…

– Леди Клаудия, – вставил Зигфрид.

За нашими спинами, где едут тесной группой Ульман, Тюрингем, Рассело, Хрурт и лучники, кто-то хихикнул, кто-то заржал.

Я кивнул.

– Понятно. Соседям захочется посмотреть на меня. Остальные будут или нет, а эти уж точно.

Ворота начали открывать, завидев нас, загодя. Когда мы приблизились, тяжелые створки уже разошлись в стороны, кони бодро процокали подковами по каменному мосту, но ушами прядали, все старались держаться середины.

Гунтер спросил почтительно:

– Куда отправимся, ваши милость?

– Объедем по кордону, – решил я. – Три села и две деревни? Да, ты называл: деревня Горелые Пни, село Большие Сверчки… Пора бы запомнить, хотя не царское дело – бухгалтерия, но руководить я должен? А еще больше – бдить кордоны?

– Село Большие Таганцы, – подсказал Гунтер запоздало.

– Так, что еще?

– Село Большие Печенеги…