Текст книги "Гости с той стороны"

6

Смерти Петал не боялась.

Приход смерти, как учили жрецы, был подобен прыжку из воздуха в воду или в огонь. Словом, из одной среды в другую. Это был просто переход, не более того.

В огонь ей прыгать не приходилось. Но прыжки в воду, кроме мгновенного «Ах!», совсем не пугали! Поэтому смерти она не боялась.

Мучило её едкое сожаление об отсутствии любви. Ей так хотелось полюбить кого-то так, как любили друг друга её родители!

Однажды она с отцом поехала перегнать отару на другие пастбища. Путь их был через Беловодье.

Беловодье в землях Тана занимало особое место. Это был источник белой, оживляющей воды, без которой танаидская исцеляющая чёрная не имела смысла.

Беловодцы осознавали свое значение.

Их город купался в зарослях самых разных шиповников. Их женщины носили не гривны, а ожерелья из шиповника – кто золотые, кто серебряные, а кто просто из засушенных алых плодов. Их обряды были совсем иные, чем в городах Тана. Плодовитый жизнеспособный шиповник был их символом.

Петал с интересом смотрела на девушек из Беловодья. Они были весёлые, смешливые – не такие, как она и её подруги. Но ещё более «не такими» ей казались беловодские парни.

Сердце её вздрагивало, щёки алели.

Однажды красивые парни, увидев её, остановились, засмотрелись, даже двинулись было к ним, чтобы заговорить. Один из них протянул ей нитку с яркими бусами шиповника…

Но тут другой, всмотревшись ей в лицо, толкнул друга: «Брось, это же тана!» И их интерес мгновенно угас. Ни улыбки, ни сожаления, ни разочарования.

Она просто перестала существовать для них.

Слёзы брызнули у неё неожиданно. Отец испугался. Но она сказала, что больно укололась веткой цветущего шиповника, пахнущего сладко-сладко.

Отец долго утешал её. Говорил о её высоком предназначении таны, об уважении танаидов. Говорил не своими словами, а словами жреца. А свои слова, невысказанные, замирали на его губах.

– Жизнь, дочка, как крутой обрыв, с которого каждый день осыпается земля. И тут уж ничего не поделаешь.

В отчаянье она разорвала подаренную нитку с ярко-красными ягодами. И до сих пор видит, как долго они рассыпаются по белому песку…

Из всех слов отца тогда она услышала только одно: ей нельзя любить, у неё должно быть каменное сердце. Она Белоглазая тана.

Смерти она не боялась.

Она боялась умереть до любви. Но любви всё не было. Никто из соплеменников не осмеливался даже помыслить о таком кощунстве.

И она выстраивала свою готовность к смерти на осколках мечты о любви.

И вот, когда она совсем справилась и почти вырастила эту свою готовность, в её жизни появился Бласт. Свалился на неё, как камень с того самого крутого обрыва, о котором рассказывал отец!

И осколки зазвенели… И проросли диковинным противоречивым чувством. Нужно ли было это чувство ей теперь?

Петал оказалась в ужасном, совершенно безвыходном положении. Раньше впереди ей обещалась смерть, но это была почётная смерть, с мыслью о которой она уже свыклась!

Сейчас ей грозил позор, что по традициям танаидов, – страшнее смерти!

Но в душе её всё равно беспричинно плескалась радость.

Ей вдруг стало так легко и интересно жить, как выздоровевшему зверю, ещё недавно обессиленному и всеми оставленному, забытому. А теперь тревога убежала из сердца. И она ощущала, что нет на свете такой заботы, которая бы победила эту её радость!

Вечность

1

Вскоре они, под прикрытием тучи, сопровождаемые стаей бестолково галдящих воронов, были уже на мосту, ведущем в Тан-Таган.

Стражи, ошалевшие от бешеного гвалта, не поняли, закрывать или, напротив, открывать ворота… И просто… не среагировали.

Беглецам удалось проскочить в город и узенькими проулками, под навесами и виноградным плетеньем, потеряться от погони.

С налёту они миновали несколько кузниц на окраине, в которых мастера работали с железом и лили бронзу.

Ювелирные, косторезные и керамические лавки уже закрывались, и умельцы собирались домой, мечтая об ужине за столами во дворах, среди вечерней прохлады.

Сквозь дверные проёмы домов виднелись локтястые ткацкие станы, на которых таганы ткали из льна и конопли и здесь же вывешивали свою работу на продажу. Гигантские полотна, предназначенные для парусов, сослужили беглецам службу, скрыв от воронов, мечущихся в небе.

Сторонясь старух, продолжающих безмятежно прясть шерсть, с трудом окорачивая задёрганного жеребца, Бласт выбрался на центральную площадь, расположенную на самой высокой точке города. Она была пустынна и головокружительно красива, словно ладонь, поднятая в небо.

С высоты им открывался изумительный вид на окружающую степь! Ярко-фиолетовые тучи в окружении белых и сиреневых облаков будто дышали и неустанно действовали! Солнечный свет порой прорывался сквозь облачность, перьями плотно устлавшую всё небо. Тончайшими иглами пронзал он воздушные пласты. Но только вороны бросались к нему, чтобы напитаться светом, как очередная туча затеивала разворот, и луч истончался.

Беглецы доскакали до солнечных часов, установленных посреди площади, и остановились в растерянности: куда дальше?

Где-то рядом, в центре, должен быть дом эллинарха. Но где?

Стоило им только миг помедлить, как вороны вместе с солнечным лучом набросились на них. В бешеной схватке Бласт крутился волчком, отбиваясь от мощных птиц. Он старался отбрасывать их, не убивая: кто знает, стоит ли усложнять себе жизнь? Петал отбивалась за его спиной.

– Нужно продержаться до заката! Сумерки нас спасут!

***

Солнце почти завалилось за крыши Тан-Тагана, но всё ещё рассекало воздух косыми лучами. Вороны пикировали всё более яростно, выдирая клочьями куски тела вместе с одеждой. Бласт обливался кровью, но на вскрики Петал реагировал мгновенно, заслоняя её.

– Осталось немного, держись, милая! Скоро закат!

Не услышав ответа, обернулся: Петал рядом не было! Но из бешеного клубка, облепленного растрёпанными чёрными птицами, выпала …окровавленная волчица с рыжими, будто песчаными подпалинами!

…А стая обессиленных воронов в розовых пока ещё сумерках хлопьями осела на кроне соседнего тополя, оставив нескольких своих собратьев беспомощно трепыхаться на земле.

…Бласт в ужасе смотрел на лежащего перед ним зверя с закатившимися светлыми глазами, так похожими на глаза Петал (но этого ведь не может быть?!) – и не знал, что делать.

Пока он предавался отчаянью, …чьи-то руки в чёрных перчатках затащили волчицу в ближайший дом, будто приглашая и его. Мелькнул тёмный плащ…

– Долих! Это ты? – его друг обожал чёрные одежды и так нужен был Бласту теперь! Но чёрных перчаток у него не было…

Тёмная тень, мелькнув, растворилась в глубине дома.

2

Окровавленная волчица беспомощно лежала на ковре посреди комнаты. Казалось, жизнь замерла в ней, как песчинки в часах. И он боялся стронуть их, боялся, что утекут безвозвратно.

Даже такая, окровавленная и измятая, она была очень красива. Яркие подпалины цвета реальгара навели на мысль о мышьяке и о смерти. Это мысль была отвратительна, и Бласт пинками вышвырнул её из своего сознания.

Но другие были не лучше.

Он никак не мог уместить в своей голове мысль о том, что эта волчица и есть его Петал! Бласту стало страшно: а вдруг это его домашняя болезнь вернулась, раз ему снова видится невозможное?

Дома таганов имели странное свойство – быть связанными между собой бесчисленными переходами. И Бласт почти не удивился, увидев рядом Атея.

Сначала с облегчением (значит, это не он сошёл с ума!), потом с отчаяньем он воспринял откровение эллинарха Тан-Тагана о способности некоторых здешних жителей принимать звериный облик. Белоглазая волчица лежала перед ним как подтверждение, поэтому Бласту легко было отмахнуться от мысли: «Невозможно!»

Только что теперь с этим делать? Ведь волчица была так истерзана, что явно нуждалась в помощи!

Тем временем Атей нервно ходил взад-вперёд и говорил, говорил. Будто за шелухой слов пытался скрыть своё отвращение к Бласту, к необходимости выручать соотечественника, шутки ради когда-то пытавшегося опорочить его жену.

– Ты, как всегда, безрассуден! Тебя зачем сюда послали? Разве за этим? Ну, скажи, зачем? Зачем тебе понадобилась тана? Гладить по загривку?

Он бодро отпрыгнул от кулака Бласта, чего нельзя было ожидать при его властном облике.

– Лучше помоги, чем вгрызаться сейчас! – взъярился Бласт. – Ты здесь для чего? Чтобы оказывать помощь эллинам! Я эллин! Такой же, как ты! Ты помнишь это?

Атей нахохлился, дыша тяжело и злобно. И Бласт при всём своём легкомыслии сообразил, что ведёт себя нерационально. Ему нужна помощь, а он, дурак, множит врагов!

– Прости за мою глупость в Афинах! – буквально выдавил из себя бедняга никогда не произносимые слова. Он чувствовал, что за Петал был готов загрызть кого угодно! Озвереть, если невозможно очеловечить её! Но сейчас понадобилось другое: он сменил тон, и «на брюхе, скуля и повизгивая, униженно подползал, умоляя о милости»…

Атей фыркнул: воспоминания об оскорблении, нанесённом этим малахольным, были ещё пока болезненны. Но Бласт выглядел так униженно и жалко!

– Помоги, Атей! Прости великодушно за нанесённое оскорбление! Если не можешь простить меня, помоги только ей! Она стоит того. Она ведь не отвергла и даже защищала меня от твоих воронов! И видишь, что вышло? Не могу же я после этого бросить её! Помоги же нам! Прошу тебя! Я не верю в случайность нашей встречи. В последнее время в моей жизни всё сплетается будто подневольно: я говорю не то, что планирую, и делаю не то, что считаю правильным. Меня будто ветром несёт по жизни…

– Вот и я о твоём легкомыслии…

– Нет, это другое! Мной будто говорят! Мной будто действуют! Я очень остро ощущаю подневольность некоторых событий своей жизни. Невозможных событий! Я думал, это легенды… А они, эти местные, – в самом деле …превращаются!!! Это не умещается у меня в голове! Это ведь не потому, что я болен? Ты тоже видишь это?.. – Бласт указал на бессильно распластавшуюся волчицу.

Атей, несколько растерявшийся, оправил одежду. Он не ожидал от Бласта, каким он знал его ещё в Афинах, чего-то подобного. Он вообще не ждал искренности и был не готов отвечать на неё.

– У тебя только три дня, чтобы Петал могла вернуть себе человеческий облик. Потом превращение станет безвозвратным. А для этого нужно привести её в сознание. Быть зверем или человеком – это добровольный выбор.

– Как? Как это сделать? Ты знаешь? – Бласт бросился к нему, пытаясь встать на колени, но эллинарх рывком усадил его на сундук и сам сел рядом.

– Я не знаю, – отчеканил он. – Но знаю, кто это знает. Рядом есть посёлок. Сами жрецы называют его Вечность. Постой!..

Бласт уже рванулся бежать, но потом осел.

– Войти туда непосвящённому невозможно, – ледяным тоном продолжал Атей. – Ты просто не преодолеешь круг, которым он очерчен. Он оттолкнёт тебя сначала огнём, потом водой. Продолжишь попытки – просто засыплет землёй заживо.

Атей говорил нехотя, отвращение к тому, чем ему приходится заниматься, усиливалось: мало неприятностей причинил ему этот безумный! Теперь он явился, чтобы погубить его карьеру! Будь его, Атея, воля…

Бласт в отчаянье взмахнул руками.

– Им не понадобится засыпать меня землёй. Мне просто нет смысла туда идти. Я не получу помощи от них, потому что мы случайно.. Ты слышишь, случайно!… убили одного из них…

– Атей в ужасе бросился к алтарю с фигурками богов и начал дрожащими руками зажигать множество курений и огней:

– Ты украл Белоглазую тану, а потом ещё и жреца-ворона убил! Тем более вам необходимо скорее покинуть мой дом! Ты понимаешь, как ты своим безрассудством подставляешь меня? Впрочем спустя мгновение он устыдился своей искренности и изменил тон:

– Конечно, я не отказываюсь помочь соотечественнику. Чем могу.

– А чем ты можешь?

– Давай сейчас спать. А с утра решим. Что-нибудь придумаем.

Бласт всю ночь просидел перед волчицей.

Он вспоминал, как в тенистом углу отцовского сада взмолился богу счастливого случая Кайросу послать ему свежих впечатлений, из-за которых он позабыл бы свои прежние болезненные переживания. Неужели выпросил? Но впечатлений оказалось с таким избытком, что он удивлялся: как это его сознание до сих пор не съехало от них в спасительную тишину безумия.

Эта ночь так измучила его, что он даже не понял, спал он или не спал…

Ему чудилась то земля, скачущая обликом реальгаровых волков, то огонь налетал крыльями гигантских воронов, то вода, злобно шипя, подползала струями-змеями.

А с рассветом вошёл Атей.

– Слушай, с утра мы начнём грузить на «Афон» зерно. Я постараюсь, как могу, затянуть погрузку. За это время тебе надо наведаться в Вечность и привести Чисту.

– Кто это?

– Ведунья. В нашей безвыходной ситуации это единственный выход – обратиться к ней. Давным-давно она дала обет не отказывать в помощи ни друзьям, ни врагам. То ли боги за это продляют её годы, то ли, в самом деле, она настолько хорошая лекарка, что её долголетие – лучшее тому подтверждение. Она лечит любую болезнь не дольше трёх дней. Именно это нам и надо. Да, ещё одно: скажи спасибо Александре, моей жене. Это она придумала, как туда попасть.

– Но ты сам сказал, что это невозможно!

Беседуя с Атеем, Бласт не заметил, как долгими переходами между домами был выведен под первые утренние лучи на обрыв над морем. Стая воронов, сорвалась с ближайшего дерева и мгновенно облепила всё его тело.

Атея рядом не оказалось.

3

Бласт яростно отбивался от набросившейся на него завесы из чёрных перьев. Но она была всюду: на голове, под ногами, на лице и под руками. Он резко вывернулся, как когда-то в детстве с друзьями. Но убежать не удалось.

Он падал с огромной высоты!

О-о, ужас! В пылу драки он не заметил, что стая воронов подняла его в воздух, и отбивался от них он на лету!

– Вот это отомстила прелестная афинянка! – озлился Бласт.

Вороны с гневными криками, кто кувырком, а кто, планируя, разлетелись от его кулаков. Падая, он перегнал облако выдранных его руками и зубами птичьих перьев, и теперь только земля стремительно летела ему в лицо. Его рот независимо от мыслей, сам собой раскрылся в безобразном вопле ужаса.

Гневные метания отца и нежное лицо Петал одновременно пронеслись в памяти. «Это предсмертные мысли», – пришло вдруг осознание. Но Петал, нуждающаяся в заботе, беззащитная и оставленная им в этой беззащитности, будто заставила его, яростно извернувшись, схватить за что попало двух пролетающих мимо воронов.

Те в злобном вопле разинули клювы, а может быть, им просто было больно. Но не это заботило Бласта. Остальные вороны впились своими крепкими лапами в его одежду со стороны спины, резонно сторонясь кулаков, и куда-то несли его. Куда? Во всяком случае, смерть пока откладывалась. Осталась только забота о беспомощной Петал.

Жуткая мысль пришла ему в голову о том, что это такой способ казни: сбросить его с высоты. Испуганный собственным страхом, он опять начал биться и цепляться за окружающих птиц. Но вороны уворачивались, а когда он продолжал за них цепляться, хлёстко хлопали его крыльями по лицу:

– Хоть бы не ужинал, нахал… Хал… Хал… Хал…

***

Не успел Тан-Таган скрыться из виду, как земля внизу приобрела довольно странный вид. Если раньше это были поля, луга, реки, беспорядочно и живописно разбросанные, то сейчас он увидел странные знаки явно геометрической разметки.

Да нет! Не может быть! Откуда в краю дикарей взяться геометрам! Но правильные линии уходящей за горизонт окружности вынудили поверить в невозможное.

Налицо было явное обозначение сторон света и чёткая градация окружности на 12 знаков Зодиака и 28 лунных стоянок. Множество неведомых ему причудливых значков и витиеватых узоров испещряли внешнюю и внутреннюю стороны окружности.

Бласт не успел возмутиться наличию в греческой колонии чуждых символов. Его сбросили на землю и набросили на голову овчину, полную сладких дурманящих дымов…

4

Очнулся Бласт на диковинном алтаре между тремя огнями, жарко полыхающими в пастях волка, ворона и змея. Вокруг темно колыхалась безликая масса жрецов.

Голые руки и ноги неудобно свисали, гудящая голова запрокинулась. Холодеющими от ужаса пальцами он ощупал то, что было под ним. Это было нечто, ещё более холодное. Он свесил голову вбок и ужаснулся: это был мертвец! Тот самый жрец-ворон, что тогда упал под ритуальной гривной Петал!

Какая гадость! Что они вытворяют? Эти чудовища, разве не знают, что за ним всё могущество его Эллады? Хотя, где Эллада, а где он!..

Трое из жрецов безмолвно придвинулись к нему. Речитатив барабанов усилился. Вопрос – ответ… Вопрос – ответ… Как у них так выходит? Но всё же это барабаны! Значит, это не в его голове. Уже хорошо!

– Где Тана? – еле слышно змеиным шёпотом прошелестел вопрос первого жреца.

– Где Тана, украденная тобой? – каркнул второй.

– Где ты оставил её? – на этот раз злобным рычаньем.

Бласт сжал челюсти, будто тоже собирался зарычать и с вызовом посмотрел им в глаза, посверкивающие под волосяными масками.

Тогда жрецы, посовещавшись на непонятном гортанном языке, придвинулись к нему. Облака курений над их головами сомкнулись, и Бласт вдруг почувствовал, что его мысли начали сменять друг друга в принудительном порядке. Как будто он решил перевспоминать, всё, что с ним произошло после прибытия в эти странные земли. Но нет! Это не он сам!

В его голове будто переворачивались тонкие листы чудной китайской бумаги с отдельными воспоминаниями и мыслями. Их кто-то перебирал, будто руками! И все они были привязаны к Петал!

Жрецы оживились и начали пристальнее всматриваться в его глаза. Он попытался зажмуриться. Но было уже поздно.

…В сознание ввалилась клубящаяся стая злобных воронов…, беспомощная окровавленная реальгаровая волчица…, болтающий с перекошенным лицом Атей…

И как результат он услышал удовлетворённые возгласы жрецов…

– Это же дом эллинарха!

– Я узнаю его!

– Это в Тагане!

Горе затопило Бласта: он выдал Петал! Он не хотел, но он выдал её! Он просто ничтожество! Проклятый никчёмыш!

В отчаянии Бласт рванулся со своего ужасного ложа, но сразу несколько властных рук сковали его. Ему остались только мучительные слёзы бессилия…

Ритмичное позвякивание жезлов прорезалось сквозь муть его сознания. Но в кадильницы факелов были добавлены смолистые кусочки курений. Резко запахло травами и смолами. И сознание Бласта отправилось в путь…

…На прозрачной волне закачался парусник «Афон». Который уже никогда не спасёт его. И Петал…

Жрецы в масках приготовили три ритуальных ножа-акинака. На глаза и губы удерживаемой жертвы положили золотую фольгу. А сквозь сжатые зубы протиснули денежку.

Под барабан и заунывно-ритмичные песнопения единым тройным ударом акинаки хищно впились в горло, в сердце и в пупок молодого грека. Три фонтана крови высвободились из тела…

И воспарила кверху дымка, как сытый дракон. Помедлила миг и отлетела ввысь..,

…а свежая кровь закапала на лежащего снизу мертвеца. Жрецы разом выдохнули. Хотели было продолжить ритуал. Но вдруг снаружи раздался надрывный волчий вой. Что-то случилось? Помедлив, будто раздумывая, жрецы покинули пещеру.

Когда они вернулись, тихо переговариваясь и отряхивая с одежды капли дождя, жертвенное ложе, всё в уродливых кровяных пятнах, было пусто.

5

Когда Бласт открыл глаза, первым делом подумал, что он уже умер и больше ни о чём не нужно беспокоиться. Только острая боль пульсировала в трёх точках его беспомощно распластавшегося обнажённого тела: меж ключиц, против сердца и в глубине пупка.

Смутный белый облик, похожий на сытого дракона, струйкой дыма колышущийся перед его глазами, понемногу, после некоторого усилия воли, то ли исчез, то ли приобрёл свойства твёрдого тела – старухи в белом. Которая своими жёсткими пальцами крайне бесцеремонно открыла ему рот и заглянула туда. Потом вывернула веки, пристально рассмотрев глаза. Бласт не стал дожидаться, пока у него станут рассматривать другие места, и рванулся.

Ему казалось, что усилия, которое он применил, хватит на то, чтобы убежать далеко. Но далеко он не ушёл. Сил хватило только слегка приподняться и рухнуть назад.

Костлявая старуха в белом балахоне, поверх которого до пояса свисали седые пряди, и в белых повязках на лбу и на челюсти, так что видна была только щель глаз, неожиданно взрезала себе палец и поднесла к его губам. Отстраниться он не успел!

Невозможно было ожидать, что в хлипком теле, едва держащемся на этих костях, такая горячая кровь! Потом она насильно влила ему в горло какой-то мерзкий коричневый отвар и начала больно массировать виски, затылок и уши.

Жаркая волна колющей боли растопила холод неподвижности. Жёсткие пальцы мяли, щипали и будто разговаривали с каждой частью его тела отдельно, спрашивая и ожидая правильного ответа. Когда болевые иглы вгрызлись в кончики пальцев на ногах, он почувствовал, что тело слушается его! Хотя как он попал сюда и кто была эта старуха, по-прежнему было непонятно.

Мысль о беспомощной волчице с мучительно закатившимися глазами разбудила память. Тут он начал догадываться, кто эта лекарка.

Старуха была совсем дряхлая. Перемещалась с помощью кривой суковатой палки. И сама была похожа на сухую бесплотную палку: скрюченная и тощая. Точно такая, какой описывал Атей ведунью Чисту!

Она бросила ему какие-то тряпки, это оказалась его одежда. Одеваясь, Бласт робкими касаниями исследовал рубцы в виде узлов на местах бывших ран. Явно смертельных ран. Тогда почему он жив? Непонятно. Он ясно помнил замах трёх ножей.

Но сейчас было не время выяснять. Оставалось только надеяться, что лечила его Чиста менее трёх дней. Он заторопился: нужно было как можно скорей доставить лекарку к Петал! Бласта вдохновляла мысль, что старуха дала обет безотказного оказания помощи, и тратить время на уговоры не придётся.

Как же доставить её в дом Атея? Она же еле передвигается! Да и у него сил немного. А времени у них – совсем нет! Жрецы уже знают, где искать Петал. Теперь весь вопрос в том, кто скорее попадёт туда!

Одеваясь, он наткнулся на ритуальную гривну в белом шёлковом шарфе, привязанную к поясу.

Увидев золотую гривну, ведунья встревожилась:

– Как это попало к тебе?

Старуха достала золотые пластины карт Таро, их было несколько стопок, а вместе явно больше сотни, и начала их тасовать и по-разному раскладывать. Она долго что-то бормотала, всматривалась в гривну, в глаза ёрзающего от нетерпения Бласта. Потом решительно встала, взяла его за руку и подняла. Хватка у неё была властной и сильной.

Перед ним открылся вход в чулан, потом в тоннель, который, сделав несколько поворотов, вывел их к реке. Над водой слоился предрассветный туман. Вызревал новый день. Который с тех пор, как он отправился за помощью? Он боялся не то что спросить, даже думать об этом.

Лёгкая лодочка покачивалась в камышах. Старуха клюкой ловко подтянула её, придержала, пока Бласт загрузил в неё своё ещё непослушное тело. Потом ловким, совершенно молодым жестом переступила в лодку и решительно оттолкнулась шестом. Только седые космы развевались на ветру! В очередной раз Бласт подивился чудным отношениям местных жителей со смертью и её преддверием – старостью.

Он изо всех сил грёб одним веслом. Грёб так размашисто, что ведунье большого труда стоило выравнивать их хлипкое судёнышко. Она озабоченно поглядывала на рассветное небо. Им во что бы то ни стало надо опередить жрецов! Пока не вышло солнце!

Облака задумчиво бродили по небу, время от времени пробрызгивая мелким дождичком. Но южный ветер не оставлял надежды, вскоре обещая ясную погоду.

Бласт старался не думать о том, что скоро, совсем скоро небосвод расчистится, и они окажутся на виду у яростных солнечных воронов.

Когда на предательски осветившемся горизонте появились первые крапины вороньей погони, им пришлось резко свернуть в камышовые заросли. Лодка с хрустом рассекла первую преграду, но потом прорываться сквозь плотный сухой частокол становилось всё труднее и труднее.

Бласт, преодолевая болезненную немочь (недавно пережитая смерть, будто не желая расстаться, постукивалась время от времени в него пульсирующим ужасом), яростно проталкивал судёнышко с помощью весла. Весло, в конце концов, конечно же, не вынесло прилагаемых им бешеных усилий и с хрустом сломалось, потянув за собой гребца. С маху плюхнувшись в прибрежную болотистую взвесь, Бласт прежде всего испугался за состояние своих ран. Но, вздёрнув грязную рубаху, не нашёл ни одного шрама.

Старушонка в ответ на его изумление только хмыкнула. Мелкими движениями своего шеста она подогнала лодочку к козырьку берега, прикрывавшему косой и неприметный вход в пещеру.

– Здесь есть, где укрыться. Всё равно мы не сможем на виду у всех войти в дом эллинарха Тан-Тагана. Надо что-то придумать.

– Но мы спешим! Нам некогда рассиживаться! – яростно зашипел Бласт. Однако, бесцеремонно подгоняемый старухиной клюкой, не только сам забрался в пещерку, но и лодочку втянул.

Ему, двигающемуся какими-то рывками, временами казалось, что его возрождённое тело ведёт себя странно, то опережая само себя, то отставая и млея в бессилии. Бласту не хотелось вспоминать свой предсмертный страх и дикую боль от трёх ножей! Но он никак не мог понять, как же это ему удалось избежать столь неизбежной смерти!

Он не знал, что избежать смерти, одобренной Белоглазой Богиней ночного колдовства, невозможно… Она всё равно найдёт способ, как отловить обещанную ей жизнь…

А пока, в наказание, нож нашёл себе временный приют в другом теле, которое недостаточно позаботилось об исполнении божественной воли… Только ни Бласт, ни Чиста не узнали об этом…