Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

8

Её шатёр, казалось, был ещё сыт запахом крови родильницы и самоубийцы, когда в него вошёл жрец и протянул руки к новорождённому мальчику, собираясь продолжить пир Таната.

Мальчиков в Тан-Амазоне принято было убивать.

Это был целый ритуал.

Красивый, полный восхваления женского воинского мастерства. Тратить силы на выращивание мужчин здесь никто не собирался. Хватало пленных, которых использовали и уничтожали, когда надобность в них отпадала.

Тогда на тот же нож, которым только что убил себя Седой Странник, Сахмейка медленно повернувшись, обессилено легла сама.

Она знала, что теперь жрецы будут вынуждены сохранить жизнь её сыну. Раз он – последняя кровь рода, значит, согласно закону предков, хоть и мальчик, должен жить!

Младенец притих в руках жреца, будто почуял, что сейчас решается его судьба.

Жрецы совещались недолго. Озадаченные мутным предсказанием Протея, они решили, на всякий случай, всё же избавиться от младенца. Но как?

Убить его было нельзя.

Но можно было отдать сохранение его жизни на волю богов. Если тем будет угодно, младенец выживет в любых условиях. …Жрецы верили в силу и мудрость своих богов…

Так младенец с магической кровью Седого Странника и подлой предательской кровью Косой Сахмейки одной лунной летней ночью оказался под стенами соседнего Тан-Аида.

…Ветер буйствовал в степи. А здесь, под высокой крепостной стеной было лунно и тихо.

Танит застелила облако под собой пеленой света и расположилась, храня сон ребёнка до утра. Пока не утонула в светлеющем небе.

Когда тонкий стебель повилики, ища опоры, закудрявился по лицу младенца, он чихнул и проснулся. Молчал он недолго. Охрана Тан-Аида пережила это утро с трудом, всё собираясь пойти и притопить ненужного найдёныша в море.

От этого насущного дела их отвлекла семья перегоняющих стада пастухов. Овцы в полнолуние были крайне беспокойны. И пастухи торопились поскорей найти им свежие пастбища. Они-то и забрали Подкидыша, соблазнившись его здоровым видом.

…Знала та, чьё второе имя Танит: всё неслучайно в этом мире. А если и случайно, то цепь случайностей неминуемо сложится в узор, подобно ищущему опоры стеблю повилики.

Запутанные завитки смыслов

1

Чиста вышла из шатра, будто на зов.

Пятно тёмного облака на совершенно плоском туманном небе притянуло её узловатый палец. Тогда запутанные завитки смыслов стали укладываться во вполне внятный орнамент.

К тому времени, когда из белой пелены проявились два всадника, старая Чиста уже была подготовлена Знанием. Ради чего это всё – то, что сейчас произойдёт.

***

– Да за каким же лядом ты таскаешься за ним, дитятко? – старуха, причитая и кряхтя, стащила с седла скрюченную женскую фигурку в бесчисленных накидках, пропитанных туманом.

Та и впрямь, будто окостенела от долгой дороги, от усталости, от страха, наконец.

А великан-танаид, сдав жену на попечение старухи, даже не спешился. Сразу вернулся к стаду. Шапка гребнем с широким оплечьем придавала ему вид угрожающий. Псы метнулись за хозяином.

Старуха кое-как ввела женщину в свой шатёр. Подкинула кизяка в чуть теплившийся огонь и заварила трảвы, отщипнув с приговором от нескольких пучков. Насильно сунула в ледяные руки тёплую плошку с отваром. Ощутив в ладошках тепло, женщина, будто растаяв, заплакала.

Старуха не реагировала на её всхлипы: в этих краях не принято потакать слабости. Слабые должны были вымирать. И им позволяли это делать, не задерживая. Так будет лучше для всех. Потому что для продолжения рода имело смысл оставлять только сильнейших. Тех, кто способен бороться.

Тёплый отвар сделал, наконец, своё дело. Всхлипы прекратились. Гостья откинула растрепавшиеся длиннющие косы, вытерла лицо и с усилием стянула с себя несколько накидок.

Перед изумлённой старухой предстала крошечная молоденькая женщина. С яркими каплеобразными глазами степнячки на бледном нежненьком личике. Огромный живот на развернувшейся худенькой фигурке смотрелся чуждо.

– Что ж ты делаешь с собой! – запричитала возмущенная старуха. – Даже наши женщины в таком сроке не ездят верхом! А ты! Неужели ж не можешь оставить своего мужа на короткий срок! Загубишь и себя, и дитя, нескладная!

– Мне нельзя оставлять мужа, бабушка. Мой отец, если догонит его, в пыль сотрёт. Пока я рядом, надеюсь, что отец управляет своим гневом.

– Вот как оно! А я, было, подумала, что из вас двоих сильный – он.

– Конечно, он. Он ведь мой муж. А я за него боюсь.

– А ты не боишься, …что твой муж …похож на Седых Странников?

– Боюсь.

– А ты не боишься …родить девочку?

– Боюсь.

– Он рассказал тебе обо всём?

– Конечно!

– Так зачем же ты…

Договорить Чиста не успела. Сквозь полог, нагнувшись из-за высокого роста и от этого став ещё более устрашающим, вошёл великан-танаид.

Стащил шапку и дорожную накидку. Сел к огню и прямо взглянул в изумлённое лицо хозяйки.

– Много болтаешь, старуха!

Его белый взгляд был ей не по силам. Она отвернулась и хотела выйти: надо кормить гостя. Но тот схватил её за запястье, выцепив из складок рукава блеснувший браслет-змею.

– Амазонка?

В ответ старуха лишь выпрямила спину и вызывающе взглянула в его невыносимо светлые, нездешние какие-то глаза.

– Что ж, – вздохнул танаид. – Это хорошо. Значит, мы почти дома, Айгуль. Ты рада?

Айгуль смолчала, лишь с преданной улыбкой вложила свою мелкую ладошку в руку гиганта мужа.

2

С рассветом гости собрались в путь.

Чиста согласилась присмотреть за их стадом, которое могло помешать уходить от погони.

Поэтому, наверное, великан-танаид не торопил жену, которую суетливая старуха постаралась снабдить кучей узлов и мешочков.

Он просто с высоты седла то ли всматривался, то ли вдумывался в туман своими чудными, полными пустоты глазами. Его седые пряди временами неотделимы были от окружающей белой мглы.

Старуха приладила к коню Айгуль удобное женское седло, гениальное изобретение Тан-Амазона. Застелила его шкурами, и добавила тёплый полог с застёжками.

Маленькая женщина благодарно задержала в горячих ладошках сухие руки старухи.

– Не тревожься так, бабушка. Я не жертва. Я знаю, что делаю. Так же, как и ты.

Пока удивлённая Чиста подбирала слова для ответа, танаид подхватил жену и ловко вознёс в седло. После этого медлить уже не имело смысла.

***

Надоевший туман оставил путников за излучиной Тана. Но он же перестал их охранять. К полудню вскипающие над степью тучи накрыли их душным пологом. Тут же подоспела погоня.

Посвистывая, хищно вцепившись крючками ног в конские бока, отцовские посланцы радостно настигали вожделенную добычу.

Оставалось распоследнее средство, чтобы избавиться от них!

Гигант-танаид, сверившись взглядом с мнением жены, отчаянно стеганул её коня, пустив вскачь по направлению к завидневшимся на горизонте стенам Тан-Аида. А сам совсем по-волчьи запрокинул голову к небу.

Она не слышала его мольбы. Она только увидела выросшие на горизонте облака в форме трёх Седых Странников. И гневно грохнула гроза.

Что гроза детям степей? В горячке преследования, ощетинившись пиками, степняки даже не обратили внимания на то, что воздух рассекли водяные и огненные струи!

Вожак гортанными кликами подстёгивал их азарт! Хрипели кони! Комья грязи неслись из-под копыт!

И только когда молния вошла в его пику, всё остановилось для него, а значит, и для них.

Айгуль не видела смерти отца. Она лишь почувствовала, как ёкнуло сердце, и обтекла, омылась потом. Будто своей виной, которая будет омывать её теперь до самой смерти.

Живот сразу закаменел, подкатился под самое сердце. Горячим плюхом отошли воды. И ребёнок, так несвоевременно, не дожидаясь остановки бешеной скачки, начал продираться сквозь материнское тело наружу.

Хрустя зубами от рвущей боли, она уже не видела, что конь внёс её в ворота Тан-Аида.

Дозорные подхватили поводья и еле успели удержать падающую с седла мертвеющую женщину. Их ужаснули окровавленные конские бока.

– Неужели ранена?

И только неведомо откуда подоспевший к городским воротам жрец Гиер понял всё сразу, будто знал заранее.

Дозорные безмолвно уступили ему место возле истекающей кровью путницы. Подчинились угрозе, исходящей от его волчьей маски, от отставленного в сторону ритуального жезла и от пущенного в дело ножа.

– Подкидыш всё же добыл себе жену, – с досадой пробормотал Гиер. – Какой теперь смысл спорить с неизбежностью?

Он рывком высвободил из окровавленного полога новорождённого ребёнка. По обычаю танаидов, поднял его к небу и поклонился на три стороны.

– Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка!

Младенец всхлипнул, раскрыл глаза и завопил, широко разевая беззубый рот. Но крик его никого не отвлёк. Сбежавшиеся танаиды искали ответ на главный вопрос.

– Девочка?

– Смотрите, это девочка! А смотрите, какие глаза! – шорох ужаса пронёсся среди дозорных и подбежавших зевак.

– Да, как ни увиливай, а предсказание ломится в судьбу!

– Говорили жрецы, что надо было убить Подкидыша! А теперь он нашёл себе жену!

Все замерли, тоскливо глядя на Гиера с девочкой на руках. Что же теперь будет? Ужасное предсказание сбывалось, как они ни осторожничали! Конечно, можно было ещё избавиться от младенца… Он так слаб и ничтожен…

Но тут в ворота Тан-Аида ворвался гигантский всадник с развевающимися седыми волосами. На скаку слетел с коня и как вкопанный встал между слабо шевельнувшейся ему навстречу женой и младенцем в руках жреца.

По его бешеному взгляду Гиер понял, нельзя упускать из рук управление ситуацией.

Тогда стянув с пальца перстень с раскрытой волчьей пастью, он с великим усилием поймал им крохотный мокрый пальчик новорожденной.

Кулачок сжался, будто согласился с предложенной судьбой.

– Белоглазая тана родилась! – провозгласил Гиер, подняв малышку над головами обречённо застывших танаидов.

3

Бласт готов был слушать свою Петал бесконечно.

Картины прошлого Края Белоглазых Тан живыми вставали перед его глазами. Будто он шёл все эти годы рядом и с её дедом – безымянным Седым Странником, и с отцом – так и не избавившимся от случайного имени Подкидыш. Диковинные обычаи амазонок, таинственные предсказания танаидов будоражили воображение, пугали, выдёргивали из памяти то страшное, что с ними случилось год назад. От чего они еле сбежали, что хотелось забыть.

Благодаря этим рассказам, он заново узнавал свою любимую. Заново понимал её.

Она передавала ему то, что слышала о своей семье от Чисты.

Знахарка Чиста вспоминала так, что казалось, была свидетелем всех этих удивительных происшествий, приведших Край Белоглазых Тан к таким трагическим последствиям!

Но как могла она знать все детали давно минувших событий? Люди так долго – рядом с несколькими поколениями – не живут!

***

А вот от своего отца Петал почти ничего, на протяжении всей своей жизни, не могла выпытать. Отец не любил вспоминать.

У него все силы отнимала борьба. Сначала за свою жизнь – жизнь подкидыша невысоко ведь стоила в глазах всех окружающих.

А потом и за жизнь своих детей.

Но в одном Петал была уверена: если бы не забота о своём потомстве и не великолепные бойцовские качества отца, – ей и её братьям и сёстрам было бы не выжить!

Отец всю свою жизнь руководствовался каким-то полуживотным инстинктом выживания. Насторожённо выстраивал стену между собой и враждебным окружающим миром. Не верил в доброе к себе отношение, был в таких случаях ещё более подозрителен, чем при откровенно враждебных встречах.

Петал часто задавалась вопросом, почему?

Он не мог знать о трагических событиях того дня, когда появился на свет. Не мог знать о том, что, начиная с самой первой минуты жизни, постоянно стоял вопрос о его умерщвлении. Но, наверное, он это подсознательно, по-звериному, чувствовал.

Со своими большими стадами он, с помощью целой армии подпасков, каждое лето кочевал на север, покидая выжженные солнцем южные степи.

Возвращался с подрощенным приплодом коз, овец и …детей.

Детей, рождённых ему женщинами кочевников. У этих северян был странный обычай: в порядке гостеприимства предлагать страннику жену или дочь.

Но если рождался белоглазый, в отца, ребёнок, их это жутко пугало. Они сторонились «чуди белоглазой»! Такое дитя, откочёвывая, всегда оставляли на покинутой стоянке.

Впервые столкнувшись с этим, Подкидыш испытал шок.

Будто что-то вышвырнуло его в то время, когда он, новорождённый, беззащитный, сам лежал под стеной Тан-Аида, ожидая чьей-то милости к своей никчёмной жизни.

Так в их семье стали появляться «маленькие подкидыши».

Айгуль не противилась подобному расширению семьи: она боготворила мужа. Её собственные дети были белоглазыми все. Одним больше, одним меньше – какая разница? Молока и мяса, слава всемогущим богам и любимому мужу, хватало на всех! А о чём ещё заботиться? Для танаидов в этом не было ничего предосудительного: выжившие дети были удачей любой семьи.

Тем более что в соседнем Тан-Амазоне к вопросу деторождения относились ещё более легкомысленно. А в Беловодье так вообще был культ плодовитости, посвящённый богине Росте!

А муж, взбодрившись кумысом или ядрёным таном, философствовал.

– Буду плодиться из последних сил! У меня с рождения ощущение, будто ко мне уже протянула руку смерть и лишь на мгновение замерла с протянутой рукой. А мне нужно успеть выжить! Успеть нанести свой узор на скалы вечности!

Айгуль, как хорошая жена, понимала, что мужу необходимо это ощущение упрочения на земле, как компенсация за его идущую из детства сиротскую ущербность и слабость.

Позже, когда его дети, особенно девочки, стали проявлять необычайно мощные, по сравнению со своими сверстницами из других Тановых городов, мистические способности, он удовлетворённо ворчал.

– Я как греческая амфора с заострённым донцем! Чем больше качка, тем плотней усаживаюсь в своём гнезде! А был бы плоскодонным, давно б снесло волной, никто б и не вспомнил, что я был на белом свете!

Но говорлив он был, только напившись кумыса. А вообще он всё больше молчал. Теперь это навсегда. Вместе с соплеменниками он навеки окаменел на одном из холмов под Тан-Аидом, так и не дождавшись спасительного восхода.

Для Петал осталось загадкой, почему отец не увёл свою многочисленную семью из Тан-Аида. Тогда как некоторые их соседи, услышав о пророчестве, грозящем окаменением их светлоглазым дочерям, сразу снялись с насиженного места и растворились за горизонтом. Надо думать, что им удалось выжить.

А вот танаидам нет. Каменными статуями навеки встали они в окрестностях родного города. А она ничем не смогла им помочь. Да ещё сбежала за море, в чужие края. А они так верили в неё, свою тану…

4

Ритуальную гривну, почтительно завёрнутую в тонкий шарф, Петал продолжала бережно хранить.

Бласт не раз пытался избавиться от зловещей вещицы, будто утягивающей его жену куда-то назад. В те страшные дни его смертельной схватки за их совместное выживание. Но даже обманом ему никак не удавалось сбагрить куда-нибудь тяжёлый золотой обруч. Проклятая гривна будто приросла к Петал.

За время путешествия в Край Белоглазых тан Бласт увидел немало чудес. Но ему как-то по-прежнему не верилось, что Тановы земли погибли лишь из-за того, что подлые жрецы вынули из ритуальной гривны белый камень, оставив чёрный. И тем самым запустили процесс нарушения баланса жизни-смерти на этой земле.

Время от времени Петал заговаривала с ним о своём долге, о необходимости восстановления ритуальной гривны, о спасении земляков. Он или отмалчивался, или отговаривался тем, что сейчас для них не это главное.

Но для себя он решил совершенно однозначно, что никогда больше не вернётся в этот Край Ужаса! Хватит! Слава Богам, что ещё удалось спастись! А сколько раз приходилось прощаться с жизнью! Повторенья ему не выдержать! Тем более что совершенно незачем. Ни к чему снова испытывать судьбу! Любимая рядом. Скоро, очень скоро родится его сын! И все они будут очень счастливы! А танаиды пусть сами разбираются со своими жрецами!

Он старался быть тактичным и не волновать Петал отказом. Знал, что она очень тоскует по утраченной родине. Здесь всё было для неё чужое.

Её чуткие ноздри улавливали массу сладких ароматов этой богатой земли, блаженствующей в тёплом климате: атласных чёрных олив, орехов, носящих название «греческие», винограда всех мыслимых цветов и оттенков. Но больше других она любила горький запах белых тополей. И цикория. Они напоминали ей о покинутой родине. Чужое небо, отражаясь в её светлых глазах, отзывалось бы тоской, если бы не ожидание рождёния ребёнка.

Светлыми лунными ночами они вдвоём выходили на морской берег. Со стороны, издалека, казалось, будто по берегу гуляет юноша с собакой.

Они слушали плеск волн и вспоминали другое тёплое море – Амазонское, каким оно было до того, как восстало против своих амазонок.

Петал грустила, ловя своими лунными глазами свет той, чьё второе имя Танит.

Бласт обожал любоваться её странными глазами. Она смотрела вокруг, старательно привыкая к новым местам, к незнакомым людям.

А он смотрел на неё.

Ловил оттенки чувств и тени настроений.

Когда её глаза сияли счастьем – и он был полон ощущением жизни. Но если на них набегали слёзы – он места себе не находил!

Бласт всматривался в их глубины, улетая мечтой, путешествуя по переливчатой радужке, боясь, впрочем, приближаться к тёмному омуту зрачка. Весь его белый свет сосредоточился на ней. Он заслушивался ею. Любовался ею. Выполнял любой каприз.

Только одного она не могла добиться. Он даже мысли не допускал о возвращении в Край Белоглазых тан для поиска белого камня, так таинственно исчезнувшего из ритуальной гривны.

5

Тем временем весть об их возвращении докатилась до Афин. И вернулась обещанием отца навестить их.

Бласт очень боялся приезда отца. Боялся унижений в присутствии Петал. Боялся, что тот снова будет называть его ничтожеством за то, что он не выполнил приказ привезти из Тановых земель зерно, золото и рабов. Да ещё и корабль потерял.

Бласт мучался, не представлял, как отчитаться за потерю. Не рассказывать же, в самом деле, об их безумном путешествии в дольмене! Отец опять разорётся, не поверив ни единому слову! И правильно сделает.

Вспоминая этот ужас возвращения, Бласт сам уже не склонен был верить собственным воспоминаниям. …Но какая-то неведомая сила перенесла же их с Петал в безопасные Италийские земли!

Но, на удивление, встреча оказалась радушной. А отец не обмолвился ни единым упрёком. Все его мысли были заняты собственными трудностями и проблемами: борьбой за власть на этот раз с младшим братом. Да и вести о гигантской природной катастрофе на берегах Амазонского понта, вызванной невиданным гневом всемогущих богов, докатились уже до Эллады.

Что гибель одного корабля по сравнению с тем, что целое побережье, старательно освоенное греческими колонистами, было стёрто с лица земли огнём и водой, а люди вымерли! Масштаб катастрофы потрясал!

Мороз по коже шёл от известия о появлении на холмах возле Тан-Аида целых семей каменных истуканов лицами на восток! И окружены они были воющими волками!

А мореходы докладывали, что от прихлынувшей гигантской волны изменилось всё побережье от Афин и до самых земель бога Тана! И бедствующих в тех землях, да и в соседних, – было просто не счесть!

Поэтому отец радовался, что сын его не только уцелел, но даже привёз с собой красавицу жену. Взглядом знатока он высоко оценил причудливую внешность ясноглазой невестки. А встретив внимательный взгляд сына, сказал, что тоже скоро ждёт пополнения в семье.

Когда Бласт попытался было отдать хотя бы золото, доставшееся от Долиха, отец наотрез отказался.

– Я рад, сын мой, что ты повзрослел и скоро сам станешь отцом. Моя опёка тебе уже ни к чему. Поэтому и золотом своим распоряжайся сам. Я так понимаю, что возвращаться в Афины ты не планируешь?

Бласт поймал ревнивый взгляд отца, за которым стояло желание удалить сына подальше от молодой жены.

– Правильно понимаешь. Хочу обосноваться здесь.

– Ну и отлично. Тем более что там сейчас не очень спокойно. Начинай-ка тогда своё дело. Места здесь красивые. Золото у тебя есть. Если начать стройку, подтянутся ещё люди. Вот и закрутится помаленьку. Думаю, у тебя всё получится!

Это было неслыханно! Отец похвалил! Отец сказал, что верит в него! На радостях Бласт даже не стал рассказывать обо всех странностях, сопутствующих его путешествию в дальние края. И о встрече с матерью тоже не рассказал.

Почему? Уже после отъезда отца он раздумывал над этим. Его родители показались ему такими разными – до противоположности! Как могли они создать пару – уму непостижимо!

Может быть, ему не хотелось разрушать этими известиями хлипкого равновесия отношений, возникшего, наконец-таки, у него с отцом? Может быть, причудливые факты настолько не лепились к нынешним бытовым хлопотам, что язык не поворачивался открывать эту странную и крайне рискованную тему? А может быть, напротив, ему самому слишком хотелось перенастроиться на подчёркнуто бытовой уровень?

Короче говоря, он твёрдо решил все странности оставить в прошлом. И не будоражить их больше никогда.

Бласта окрылила эта встреча. Он немедленно начал заниматься закупкой строительного камня, наймом рабочих, расчисткой земельных участков. Он хотел построить просторный и удобный дом для своей будущей многочисленной семьи. Ему хотелось наладить торговлю. Купить несколько крепких судов. И обязательно построить храм.

Но был слишком неосторожен. Всегда ведь найдутся желающие помочь расстаться с избыточным…