Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

10

Лия передвигалась теперь перебежками между «сундуком» капитана и кормой, где обосновались Ида с собакой. Да и то, только предварительно оглядевшись, нет ли поблизости Вариса, занят ли он делом настолько, что не прицепится снова к ней.

Не случись внезапное заступничество странного пса, жизнь её развернулась бы настолько круто, что могла и вовсе сойти на нет.

Дрожь пробивала при одной мысли об этом.

Как расценили бы её проникновение на судно в мужском платье моряки, так ревностно следящие за «юнгой-бездельником»? Да и сам капитан, её главный защитник, вряд ли был бы в восторге.

Она так и не поняла, с чего эта страшная, рыжеватая, так похожая на волка, псина бросилась ей на выручку?

А если бы Бласта спросили, зачем это ему понадобилось наживать себе врага в лице Вариса, своего бывшего управляющего, злобный характер которого он знал достаточно хорошо, он и вовсе не смог бы ответить.

Разве что природным легкомыслием он мог бы объяснить заступничество за свою молодую мачеху, которую, конечно же, сразу узнал в хрупком юноше, так настоятельно стремящемся убраться подальше от Италийских берегов. От волчьего дальнозоркого взгляда не укрылось и её желание избежать встречи со стражниками на берегу.

После трагической гибели мужа Лии пришлось спасаться бегством вместе с новорождёнными близнецами. Счастьем оказалось, что детей согласилась приютить и выкормить жена пасынка, Петал.

Лия не скучала по младенцам.

Рождённые от нелюбимого, они не заняли места в её сердце. Ей нужно было срочно скрыться от убийц мужа, спасать свою жизнь, а дети связывали ей руки. Она была несказанно рада избавиться от этого балласта. Ей хотелось начать новую жизнь, напрочь забыв обо всём, что привязывало её к семье мужа.

Любовь к пасынку истерзала её.

Оставив в доме Бласта не нужных ей детей, она решила, что не увидит его уже никогда. Не оставит для себя никакой возможности ни для любви к нему, ни для ненависти. Впервые за много лет она испытала облегчение, будто снова была молода, свободна и беспечна. Ей удалось втереться в доверие к капитану, который был просто помешан на составлении новых карт для мореходов.

Править карты она не умела. Но капитан и слушать не желал возражений. И, странное дело, у неё всё начало получаться! Капитан был страшно доволен. А команда, видя это, не смела проявлять свою завистливую ревность. До недавнего времени.

Как удалось этому зловещему Варису понять, кто она на самом деле? Она-то считала себя сильной актрисой, безупречно разыгравшей свою роль! Напрасно! Мужской костюм теперь сидел на ней коробом, настолько ожидала она разоблачения. Тихо чахла под многозначительными усмешками Вариса, подкрепляемыми сверканием затачиваемого ножа.

Она бы давно удрала в одном из портов, куда они заходили. Но, похоже, эта мысль посетила не только её. Поскольку на стоянках капитан не спускал глаз со своего любимчика-юнги. Теперь она ежесекундно ожидала громогласного, позорного разоблачения. Но что-то останавливало Вариса. Понять бы, что.

Она видела только, что не одна она постоянно следит взглядом за слишком догадливым матросом. Пёс, которому она была обязана спасением, тоже не давал Варису расслабиться. И к сверканию насторожённых глаз порой добавлял угрожающее посверкивание клыков.

Лия нервничала.

Казалось бы, ей в самый раз испытывать благодарность к псу-спасителю. Но когда она однажды решила дружески потрепать его за ухом, жест, который любят все собаки, странный пёс так рыкнул на неё, что теперь она не только не притрагивалась к нему, но и боялась встречаться взглядом. А он имел странную манеру по-человечески смотреть в глаза.

Это напрягало.

Выручала блаженная доброжелательность старой Иды. Только рядом с ней Лия и отдыхала.

Однажды капитан приказал пристать к берегу, чтобы подкормить команду горячей пищей. Варис перерезал горло овце, поигрывая длинным ножом и косясь на Бласта. Принёс положенную жертву Афине и начал умелыми движениями ножа разделывать тушу.

Бласт был дико голоден.

Застряв в волчьем обличье, он в полной мере ощутил потребность насыщения именно сырым мясом.

Они с Идой не могли себе позволить подобного роскошества на виду у всей команды. Собаку не принято было так баловать, когда люди недоедали. А сухари и солёные щепки солонины совершенно не прельщали Бласта. Он обрыскал уже окружающие расщелины, с отвращением сожрал нескольких крабиков. Но разве это была еда! Вот бы баранинки!

Он исподлобья наблюдал за священнодействием Вариса, разделывающего овцу. Тот издевательски возносил в воздух куски мяса, демонстративно нюхал их, потом медленно погружал в кипящий котёл.

Бласт был уверен, что даже если Ида и попросила бы для него кусочек требухи, не получила бы желаемого. Это был бы только ещё один повод для унижения. Давясь голодной слюной, Бласт прикрыл предательский нос хвостом и задремал.

…Нос – хвостом…

…Нос хвостом осеняя, пролилась кольцами лунного света на землю белая змея. Тело её длилось, перетекая бесконечно. Белизна его сияла-высветляла окружающую тьму.

Свернувшаяся привольными изгибами белизна связывала и отпускала, ограничивала и соединяла. До самого кончика хвоста, вложенного в жаркую пасть!

А под белизной светилась живость, буро-красная, трепещущая и тёплая.

Она струилась, светясь, будто дорога, наполненная и дарящая жизнь. И повороты её напоминали жизненные: чтобы продвинуться вперёд, надо было взять разгон и назад откатиться.

Чудный змееобразный лабиринт!

Но стоп! Дорога извернулась плотным узлом! Болезненным заворотом! Грозящим смертью!

Бласт с ужасом проснулся. Ида пристально смотрела на него.

– Пора! Отплываем!

Бласт и хотел бы рассказать ей свой сон, но она не понимала его. «Вот, насмотрелся на вожделенные бараньи кишки, снится теперь всякая дрянь с изгибами! Хоть гадай по этой требухе! Аж вспотел весь от жути!» – Бласт подскочил и, взъерошив густую шкуру, отряхнулся. От берегового песка. И от гудящих мыслей.

11

После прохода Босфора оставалось всего ничего до цели путешествия. Непогода не оставляла «Афину». Команда нервничала. Два других парусника, вместе с которыми они отправились в поход, как-то растворились в сбитне опускающегося неба и взлетающих волн.

Капитана уже не волновало, остались ли там, на побережье, причалы? Да и люди, с кем вести торговлю, – остались ли? Его уже не заботили даже новые карты. Он метался с одного борта на другой, орал на команду, нервно грыз кулак.

А море, называемое на старых картах «Амазонский понт», настолько изменилось, что стало неузнаваемым. Изменились его очертания, да и сам дух. Не зря, видимо, успели прозвать его Чёрным. Дружелюбным оно не выглядело!

Капитан, считающий себя лихим мореходом и всегда презиравший каботажное плаванье, на этот раз плюнул и решил продвигаться вдоль берега, опасаясь неисследованного водоёма подозрительно тёмного цвета. Вода колыхалась черным-черна, будто нафа. Казалось, поднеси огниво – море загорится!

Бласт лучше других понимал боязнь капитана. Уж он-то видел, как горело море год назад, издавая отвратительную серную вонь. И сегодня ещё над водой продолжал стоять остаточный запах серы, будто над исчадием ада.

Моряки, пытавшиеся по привычке наловить рыбы, были удивлены полной безуспешностью этого предприятия. После этого море показалось им ещё черней! Что это за водоём, в котором даже живность не водится!

Бласту, и так не ждавшему ничего хорошего, это и вовсе показалось дурным предзнаменованием!

Вскоре в небе воцарилось полное безумие. Молнии стригли водяные струи, как бешеные. Громы взламывали все мыслимые представления о верхе и низе, кувыркая парусник, как никчёмный листок. Небо кулаками туч лупило с маху по водной поверхности, взбивая её в пену. Волны хлёсткими оплеухами обрушивались на «Афину», выстраивали рядом с ней целый город стен, и тут же обрушивая их, будто затем, чтобы показать, что даже такое великолепие кратковременно. Что уж мечтать о большем ничтожеству, типа человеческого судёнышка!

Ценой огромных усилий капитан отвёл судно подальше от берега, чтобы не оказаться выплеснутым на прибрежные скалы разъярившимся молодым морем. Вода бешено вскипала белейшей пеной, подхватывала парусник, и кружила, и подбрасывала ввысь, и упускала в глубь впадин морских – до спазмов в кишках!

Тьма небесная и тьма морская в круговороте молниеносно менялись местами. А взъярившийся бог морских пучин всё продолжал щедро нарезать глубину высоченными стружками волн, будто масло горячим ножом! Каждая из этих кружевных стружек так и норовила закрутить в себя «Афину». Но пока капитану удавалось храбро взрезать их грудью величественной богини Афины на носу парусника.

Шторм длился уже несколько дней.

Паруса давно сняли, но это не сильно помогло.

Команда обессилела в беспрерывной борьбе за плавучесть судна. Без сна, без отдыха, без нормальной еды. Те, кто отработали смену у руля или с вёслами, «отдыхали», вычерпывая воду, щедро заливавшую беззащитную посудину. Ида вместе с Лией тоже безостановочно трудились с черпаками.

Только Бласт ничем не мог помочь. И ему было хуже всех. Никакая деятельность, не могла отвлечь его от грозящего ужаса погружения в кипящую бездну. К тому же, цепляться за спасительный поплавок парусника в этом взбесившемся водоёме он мог только зубами!

Ида, по примеру капитана, привязавшего себя к штурвалу, прицепила к Бласту обломок доски. Потом, поразмыслив, и себе с Лией соорудила такие же поплавки.

На третий день шторма потрёпанный парусник не смог без потерь выбраться из очередного круговорота воды и ветра. Словно наказанная за несгибаемость, мачта треснула и вместе с остатками реи рухнула на капитанский «сундук», разнеся его в щепки!

Бласту, затаившемуся по соседству, досталось больше всех. Его основательно зашибло рухнувшими обломками. Ида ахнула. А Бласт, с трудом выбравшись наружу, попал под ноги несущемуся Варису. Тот с удовольствием от безнаказанности со всего маху отшвырнул ненавистного пса. Мокрый, исхудавший, а теперь ещё и окровавленный, зверь производил жалкое впечатление.

Что осталось от красавчика Бласта, любимца всех афинянок от тринадцати до тридцати? Когда-то он и не подозревал даже о самом существовании Края Белоглазых тан, столь могущественно вмешавшемся в его судьбу… И вот теперь…

Он превратился в никчёмное облезлое животное, которое даже его бывший слуга раздражённым швырком ноги убирает со своего пути! Вот результат всех его жизненных стараний, всех его потуг!

А перспектива – на выбор. Смерть от ножа Вариса или на дне этого бешеного моря. А если повезёт, миновав эти две смерти, можно сберечь себя для зловещих жрецов Края Белоглазых тан. Те уж на этот раз не промахнутся! Слишком давно собираются прикончить его. Слишком уж вожделенной мишенью он для них является!

12

Бласт, угрюмо сторонясь с трудом перемещающихся мимо него моряков, и с привычным уже отчаяньем косясь на поднимающиеся раз за разом пенные валы за бортом, размышлял над превратностями своей судьбы.

Его единственная, неповторимая жизнь. Судя по всему, пора подводить итог. Из этой передряги ему уже не выбраться. Почему ему выпала такая странная судьба? Есть же люди, живущие свою жизнь тихо, семейно! Почему у него по жизни такая жестокая болтанка? Такое нагромождение странностей и невероятностей? Для чего и кому это надо было, чтобы после удивительного взлёта личного счастья в жизни – вновь швырнуть его в шкуре твари бессловесной и бесправной в глубины отчаянья?

Кто прописал такой сценарий? С какой целью?

А сны? Зачем он постоянно получает какие-то полупонятные наводки, намёки? Зачем ему дано всё это?

Будто в ответ – память услужливо подсунула Бласту давнее-давнее воспоминание о случайно вырвавшейся у него страстной молитве в отцовском саду, обращённой к любимому богу счастливого случая Кайросу. Молитву о ниспослании крутых перемен в унылом бытии.

Выпросил.

Унылой его нынешнюю жизнь точно не назовёшь!

…Зато какие упоительные взлёты, так похожие на эти взмахи волн, на самой грани жизни-смерти, – доступны были ему с Петал! Только она, одна она, умела наполнить вкусом, и цветом, и музыкой – в общем, смыслом, каждую секунду его бытия!

Все последние события жизни прокатилась колесом перед его мысленным взором: пир в Тан-Аиде, где он впервые повстречал свою удивительную ясноглазую любимую; шок от увиденной им впервые Петал в облике волчицы; пьянящее состояние безграничной свободы, испытанное им вначале после превращения в волка; рождение сына, такого же белоглазого, как Петал.

Мысленно он уже попрощался с женой и сыном, пожалев о том, что, расставаясь, был раздражён. Она составляла главное счастье его жизни. И сын. И его маленькие братья, которых выкармливала его Петал. Как жаль, что случай вынудил расстаться с ними, теперь уже навсегда!

Тем временем «Афина», вынужденно отпустив крайнюю точку взлёта на гигантскую штормовую волну, начала своё ужасающее скольжение по ней в самую глубину тёмной морской пучины.

И сердце Бласта, вслед за ней опустилось в пучину разочарования, раздражения и злобы. Петал всё-таки добилась своего, против его, Бласта, воли. Как он ни пытался избежать этого путешествия, всё равно сложилось всё так, что он не смог увильнуть. И чем всё это закончится – одним богам известно. Он-то – так берёг её! Заботился о ней! А вот то, что она так настоятельно отправляла его в Тановы земли, заботой не назовёшь! Оказывается, она всегда думала только о своём долге! Любила ли она его вообще когда-нибудь? Можно ли верить её словам? Воистину, то, что говорит женщина любящему её человеку, писано на ветре и быстротекущей воде…

…Углубившись в мысленное прощание со всем, что было ему дорого, Бласт пропустил момент, когда парусник, так и не успевший выбраться из водяной впадины, грохоча, накрыла следующая волна! Толкнула жалкое судёнышко в глубину, будто в ненасытную тёмную пасть! И оно, из последних сил потянувшись к поверхности, распалось, словно ореховая скорлупка под ударом нестерпимо тяжкого водяного пресса! Волна победно закрутила кораблик, веером рассорùв с него людей, бочки, ящики, обломки досок с бортов, не выдержавших бешеного напора…

Прежде чем кувырком погрузиться в морские глубины, Бласт снова вспомнил про Кайроса, чего не делал много месяцев.

– Всемилостивый Кайрос, – взмолился он отчаянно, – бог тончайшей грани бытия и небытия, дай мне счастливый случай исполнить то, что мне предназначено! Не пресеки тонкую нить сущего своим небрежным жестом! Спаси! Спаси меня!

И щедрым божественным повелением Бласту было подарено ещё несколько мгновений осознанной жизни. Но за них он пережил многое, многое! Угасающий волчий взгляд ещё успел рассмотреть сквозь толщу рассекаемой его звериным телом воды извилистую змееобразную белизну из последнего сна. Присмотревшись, насколько это было возможно, Бласт признал в извилистых белёсых переходах расходящиеся концентрами улицы затопленного города!

Тан-Амазон!

Это же город амазонок из Тановых земель!

– Так мы были совсем рядом! – Кольнуло едкое сожаление. – Бешеный шторм принёс нас туда, куда мы и сами стремились! Мы были почти у цели!

Мимо тонущего Бласта тут и там уходили в глубину обездвиженные человеческие фигуры захлебнувшихся моряков, ящики с рассыпающимся товаром и множество всяких неопознанных теней. Сознание успело зафиксировать удивление: столбы лунного света, пронзающие морскую глубину, и в самом деле, зелёные!

Всё так, как рассказывала Петал!

Вот он, Бласт, мягкой поступью волчьих лап идёт по белому лабиринту к центру…

На что это так похожи покрытые белёсым налётом изгибы подводных улиц со всеми своими поворотами, вывертами и тупиками?

Да-да! Конечно! Всё удивительно узнаваемо! Это же гадание по внутренностям, которое было у него во сне! Выходит, неспроста снились ему эти вкусные бараньи кишки! Своими изгибами так похожие на покрытые белёсым налётом улицы затопленного города амазонок!

Бласт подивился своей способности предвидеть происходящее. Вяло посетовал на себя, не принимающего всерьёз столь щедро поступающие предостережения.

Волчий дальнозоркий взгляд затянул его к мерцающему впереди центру лабиринта – городской площади Тан-Амазона.

А это что?

Что это за росчерки углов и поворотов?

Сознание уловило динамику движений, повторяющих таинственные изгибы орнамента лабиринта городских улиц. Хорошо знакомый с греческим геометрическим орнаментом, популярным в родных Афинах, Бласт знал и о символике лабиринта.

Дойти до центра в лабиринте – значило, умереть, а выйти – возродиться.

Сознание гасло… Мысли, будто намокнув, ускользали, утекали…

Бласт почти смирился уже со своей гибелью на дне этого нового Чёрного моря. Одна мысль тревожила его напоследок: он не выполнил главного, для чего был послан, ради чего, собственно, и затевалось его таной это путешествие. Он не нашёл белый камень. Не восстановил ритуальную гривну. У него не хватило сил и удачи для возрождения Края Белоглазых тан! Кайрос не сжалился!

Ему оставалось только смириться с переходом в иной мир. Путь в который шёл столь прихотливо извернувшейся петлей…

…Петля с прицепленной доской, накинутая предусмотрительной Идой, преодолела, наконец-таки водяной водоворот и требовательно потянула его тело кверху. Где ждал его очередной завиток волны и стремительный бросок на прибрежные скалы.

Чёрный шум

1

Табун диких коней забрёл в приморскую степь издалека.

Ночь, нетоптаные пастбища, вкуснейшая трава, роднички-речки переливистые. Всё бы хорошо. Но осторожность не помешает.

Пока кобылы насыщались, жеребец—вожак, сторожко задрав голову, водил ноздрями по ветру.

Вокруг никого. Абсолютно никого. Даже зверья никакого не видать. Только безмолвные каменные истуканы. Но они-то не опасны!

Но что-то всё же его тревожило. Не давало возможности отпустить свою заботу и переключиться на удовольствие насыщения и отдыха.

В степи гуляли только кони и ветер.

Ветер его тревожил? Да нет…

Звуки непонятные?

Звуков не было. Было какое-то тревожное то ли гудение, то ли глубинный рокот. Отголоски событий, возможно, и не имеющих к их лошадиной жизни никакого отношения!

Вдруг раздалось негромкое шипение. И, как по команде, из травы поднялись десятки змеиных голов.

Ну, конечно! Вот оно!

Кони зафыркали, заволновались. Но не посмели ускакать.

Змеи раскачивались вместе с высокой травой под ветром. Переговаривались невидимо.

Кони не понимали змеиных речей. Но сопутствующее ощущение гудящей тревоги было доступно им. Эта тревога и разгоняла кровь в их телах.

А змеи, упруго раскачавшись на кольцах хвостов, вдруг разом взвились в воздух! Будто плётки степняков упали на спины коней! И кони знали, что ими уже руководит чужая воля, не подчиниться которой – значит, не жить!

Кольца хвостов, будто витки браслетов, выкованных в тайных горнилах Тан-Амазона, выпускали из себя одну дикую всадницу за другой. Кони тревожно прядали ушами, но трусили удариться в бегство.

Тут произошло нечто неожиданное. Рогатой тенью со стороны луны безмолвно поднялся волчий силуэт.

Табун встрепенулся.

Ужас, множимый взаимно, оказался не подвластен змеиному контролю. Ржание, скорее похожее на рёв! Удары копыт по тугой дернине, как заколотившееся сердце! Залитые кровью яблоки глаз!

Миг, и взбесившийся табун будто снесло в лощину!

Взвившийся на дыбки жеребец, чьё везенье оказалось не быть осёдланным первым, первым подал пример неповиновения.

И кобылки, кто капризно брыкаясь задом, кто поднявшись в рост, кто бочком-бочком, – своенравно рассыпались из кулака железной воли амазонок.

Как собрать легковесные песчинки, носимые ветром по-над степью? Подобными вопросами амазонки не увлекались!

Всадницы, не ожидавшие досадного волчьего вмешательства и последующего бунта, со вздохом разочарования вынуждены были стечь змеиными телами вниз и слиться с вьюнами травы, речных коряг и песочных промоин.

Пока Бласт, в своём измученном волчьем теле, разобрался в темноте со всем происходящим да выскочил из укрытия, степь опять была пуста и безмолвна…

И некому, совсем некому было задать хотя бы самые волнующие из его многочисленных вопросов! У-у-вау-у!

2

Бласта ещё мутило от морской воды, тело ломило, шерсть уродливо слиплась. А в голове всё стояли жуткие картины затопленного Тан-Амазона. Пустынного, мертвенно-белёсого. Даже рыбы не плавали по подводным улицам!

С прошлого года он помнил этот прекрасный город как спасение после жутких подземных странствий с Петал. Помнил свою безмерную благодарность её подружкам-змеям. А сегодня эти улицы отказались отозваться на его воспоминания. Оттолкнули, отреклись.

Бласт совершенно не узнавал и побережье, по которому они с Петал путешествовали прошлым летом. Всё здесь было по-другому. Выглядело отстранённым, чуждым, даже враждебным.

Прежде всего, он постарался отойти подальше от морского берега. После происшедшей катастрофы он не доверял больше морю. Чуждая стихия. Хотя оно, будто насытившись тремя проглоченными парусниками, угомонилось и тихо-невинно сияло, почти ничем не напоминая о бывшем буйстве.

Надо было бы, конечно, пройтись вдоль полосы прибоя, может быть, кто-то ещё, кроме него, уцелел в этом безумном шторме? Но сейчас, сразу, он не мог заставить себя приблизиться к этому затихшему коварному исполину. Пережитый страх был сильней.

Пока его организм был способен только к осознанию самого себя, уцелевшего. Да ещё вяло обозначалась мысль о пропавшей вместе с Идой ритуальной гривне. Ну, что ж, нет гривны – нет задания по восстановлению её. Значит, осталось одно: побыстрее разыскать Старого Гиера, и умолить, чтобы надоумил, как ему, Бласту, вернуть себе человечий облик? Разобраться с этим важнейшим вопросом и …обратно, домой-домой!

Бласт даже заскулил от обуревающего его страстного желания восстановиться в человечьих правах и возможностях. И больше никогда! Ни за что! Не использовать своё унаследованное от матери свойство волкопревращения! Такое удивительное, но так неожиданно поймавшее его в безвыходную ситуацию и буквально вынудившее с таким огромным риском для жизни снова вернуться на это дышащее смертью побережье!

И чего ему не хватало? К чему он вообще связался с этим всем? Да, это Петал предложила ему. Но она никогда не настаивала. Он захотел сам. Как-то само всё сложилось так. Случайно.

Дома ждут его семья, стройка и масса возможностей чисто человеческого характера!

Где же найти этого Старого Гиера? И захочет ли он общаться? Он же теперь Вечный! А если он поведёт себя враждебно, то у Бласта вообще не будет шансов выжить.

Жаль, не удалось выйти на контакт с амазонками. Это были именно они. Хоть и неявно, но кое-что рассмотреть ему удалось. Жаль, что спугнул и их, и табун своей неуклюжестью. Знала бы Петал, что он так опозорится, несмотря на все её поучения! Так глупо было выпереться со стороны луны – прямо как памятник самому себе!

Бласта очень волновало полное отсутствие кого бы то ни было вокруг. На востоке созревал рассвет, небо наливалось летним соком.

То тут, то там безмолвными сторожами возвышались каменные истуканы. Но и вокруг них было по-прежнему тихо и пусто.

Поэтому, когда впереди мелькнула серая тень, Бласт немедленно подхватился и рванул вслед за ней. Теперь уж он не упустит то единственное живое существо, которое должно привести его к ответу на главный для него вопрос: как вернуть себе человечий облик?

Тень затаилась. И Бласт прилёг, усмирил дыхание. Так, как учила его Петал. Тень приподнялась, и на фоне светлеющего неба он ясно рассмотрел молоденькую волчицу. Она потянула воздух чуткими ноздрями, выловила незнакомую струйку. И, видимо, из осторожности сочла для себя знакомство излишним.

Этого Бласт никак не мог допустить. Волчица могла раствориться в рассветных сумерках так же, как и змеи, чью охоту он невольно испортил. А он не хотел больше оставаться один и напрасно терять время. Бласт рванулся вперёд. Но этим только испугал юную особу. Она припустилась бежать, да так споро, что покачивающийся от слабости Бласт с превеликим трудом поспевал за ней. Занятый одной мыслью: не отстать, он влетел в волчье логово, как вражеский снаряд из пращи.

Как с вражеским снарядом с ним и обошлись.

Вся стая, сначала обомлев от неслыханной наглости чужака, удостоверившись, что он один, бросилась на него.

И в этом была их главная ошибка.

Бласт, конечно, был измотан долгой болтанкой и бескормицей на корабле. Но на мышлении это не сказалось. Волки суетились совершенно бессмысленно, отталкивали друг друга боками, взвизгивали и рычали. А у Бласта была одна цель: вцепиться в горло вожаку. И он вцепился! Уж на это, слава Кайросу, сил у него хватило!

Тем самым схватка была завершена.

Бласту пришлось ещё сбросить с себя и одного, и другого неорганизованных юнцов. Но это уже было простым дополнением к основному: его безусловной победе.

Бласт встряхнулся. Приставший к шкуре мусор веером разлетелся вокруг. Но никто не посмел возмутиться. Волки приняли позу покорности. С его стороны за этим должно было последовать взятие на себя обязанностей вожака стаи. С последующей охотой и расстановкой ролей. Только в планы Бласта это не входило. Он не желал быть вожаком. И стаю это озадачило.

– Так ты не желаешь возглавить нас?

– Ваше предложение лестно для меня, – Бласту необходимо было с чего-то начать налаживание контактов, – но, я уверен, в стае найдётся несколько достойных этой чести претендентов!

– Так для чего тогда было надо убивать нашего вожака! Он вполне устраивал нас! А теперь начнётся свара, борьба за власть! Зачем нам лишние потери! Мы, танаиды, и так вымираем!

– А почему вы вымираете? – Бласт понял, что эта тема обеспокоит Петал, стало быть, и ему невозможно остаться равнодушным.

– Танаиды не могут больше превращаться в людей, хоть перстни у нас и остались. Как только мы становимся людьми, заболеваем, подвергнувшись атаке невидимого врага.

– Что за враг? Что происходит? – Бласт обратил внимание, как старательно вылизывают свои бока пострадавшие в схватке.

– У каждого из охотников случаются ссадины и царапины, не говоря уж о более крупных ранах. К ним-то и цепляется страшная болезнь, её называют «чёрный шум». Подкрадывается незаметно, но привязывается насмерть. Так что мы просто вынуждены жить в волчьих шкурах, чтобы уцелеть.

– Ужас! – Бласт как никто другой был способен понять бедных танаидов, ведь он тоже озверел, и пока – безвыходно. Ему тоже здорово досталось от волков. На всякий случай, он решил, надо тоже зализать ранки! Не хватало ещё подхватить заразу!

– Мы жутко тоскуем по своей человечьей жизни, по покинутому Тан-Аиду. Знаешь, какой вой здесь стоит в полнолуние? Особенно на курганах, возле каменных тан!

Бласт разозлился. Он был таким же волком. И ему очень неприятно было видеть, как быстро смирились танаиды с поражением и поддались ему. И больше всего его затронули заунывные жалобы волчьей стаи.

– Чем выть на луну, лучше бы предприняли что-нибудь по изменению своей нечеловеческой жизни! Вы же не совсем разум потеряли! Вспомните, вы ведь люди! Пора придумать что-то! Что-то изменить!

– Мы думали об этом, – обиделись волки. – Но всякий раз, перебрав варианты перемен в жизни, приходим к выводу, что лучше не рисковать и не злить жрецов, может стать ещё хуже, и решаемся на единственное: затаиться и терпеть.

– Вы знаете, как найти жрецов?

– Зачем тебе жрецы?

Бласт постеснялся признаться в собственном головотяпстве, поэтому решил не упоминать о потерянном перстне. Но гривна, ритуальная гривна танаидов – это общая забота всех жителей края.

– Кто-то из вас помнит Белоглазую тану по имени Петал?

В ответ подняли головы даже те, кто лежал отвернувшись и подтянулись те, кто не желал принимать участия в разговоре. Бласт был поражён: Петал помнили и не обижались за то, что она покинула Тан-Аид. Её не винили за происшедшее, на неё продолжали надеяться. Он даже устыдился, что так долго отговаривал жену от верности этим людям.

– Тану помнят все. Таны заботились о нас. А теперь ни одной не осталось, все окаменели. И Петал нет, – услышал он в ответ волчье многоголосье.

– Петал помнит о вас. Она послала меня, – Бласт чувствовал, что ему не верят, а доказать свои слова ему было нечем. Рано, эх, рано заговорил он о Петал! Эти волки могут счесть его обманщиком, тогда вообще будет всё испорчено! – Петал поручила мне восстановить ритуальную гривну, чтобы восстановить равновесие в этих землях.

– Покажи гривну! – придвинулись волки. Глаза их загорелись, пасти жарко дышали совсем близко. «Они совсем готовы поверить!» – с сожалением подумалось Бласту.

– Я потерял её.

Общий стон был ответом ему.

– Так что же ты! Мало того, что вожака нашего убил. Так ещё и гривну потерял! А нас упрекаешь в бездействии!

– А, может, он врёт?

– А, может, сдать его Гиеру? По крайней мере, получим сильного покровителя!

Бласт пропустил момент, когда управление стаей было за ним, и позволил волкам слишком близко подойти. Серой массой навалились они сверху, не дав ни дыхнуть, ни шевельнуться. «Не так уж они и пассивны!» – прокралась несвоевременная мысль.

И всё погасло для сознания. Пришла пора бессознательного…