Текст книги "Избранники вечности. Книга 1. Смерть – это лишь начало"

Глава 10

1913 г. (Париж)

По пути домой я поужинал поздним гулякой, после чего направился сразу в Бельвиль. Полюбовался по пути ночным Парижем в огнях фонарей. Еще раз оценил необычную остроту зрения, позволяющую в темноте видеть гораздо лучше, чем доступно самому зоркому человеку. У входной двери я испытал, что значит не иметь возможности войти. Передо мной будто стояла стена плотного воздуха, но преграда казалась нерушимой. Пришлось просить отца о приглашении. Лишь после этого я беспрепятственно прошел в гостиную. Старик встретил меня радостно и облегченно улыбаясь. Гаэтан – единственный человек на свете, которому я еще не безразличен, который ждет меня, несмотря ни на что, и примет без всяких условий, в любом виде.

Он предложил выпить горячего чаю, чтобы посидеть и поговорить, как прежде. Расположившись в столовой, мы спокойно обсуждали последние события, словно и не было в нашей жизни тех ужасных и драматических событий, радовались, что можем быть вместе, несмотря ни на что. Мы проговорили до утра. Я подробно рассказал ему события последних трех дней. Единственное, о чем я умолчал, не обмолвившись ни словом, это о задании, данном Гэбриэлом. Попросил отца быть осторожнее и никому не доверять.

Гаэтан, в свою очередь, рассказал, что наслышан о Катри, о нем в последнее время много говорилось в связи с назначением. Он утверждал, что о новом префекте ходит слава, как о человеке слова, что, однако, не мешает ему быть ловким политиканом и жестким управленцем. Отец даже высказал надежду, что именно такой человек сможет навести порядок в городе. Что же, если так, то честь ему и хвала, главное, чтобы он не мешал мне жить и заниматься своими делами.

Теперь, когда скрывать что-либо было бессмысленно, я смог задать вопрос, который мучил больше десяти лет, и вернулся к разговору о заветной тетради:

– Скажи, папа, как ты узнал о вампирах? Едва ли кто-то из них представился тебе сам.

Сейчас, когда я понял, что конспирация является одной из основ нашего существования, это опять вызвало любопытство.

– Конечно, сынок, – подтвердил Гаэтан мои мысли. – Сверхъестественные существа всячески избегают афишировать себя. Скорее всего, я остался бы в неведении о темном мире, если бы один его представитель не открыл мне глаза лет тридцать назад. Так же, как и ты сейчас, я в то время нередко помогал мигрантам, не имеющим «чистых» документов, легализоваться в нашей стране. В числе клиентов оказался немолодой мужчина-вдовец с дочерью Гюли, прелестной девочкой лет пятнадцати – румынские цыгане. Я тогда не обратил на них особого внимания. Оба были одеты бедно, но скромно и чисто, мужчина показался серьезным и обстоятельным, едва ли связанным с криминалом. После их визита прошло около двух лет, когда Лачо Петрешку, как его звали, вновь появился в конторе буквально в отчаянии.

Отец поведал о том, как цыган умолял его выступить адвокатом, спасти из беды Гюли. Ознакомившись с делом, Гаэтан понял, что ситуация серьезная. Девушка трудилась посудомойкой в ресторане, так что возвращалась с работы очень поздно, и однажды наткнулась на грабителя.

Бедный район, кишащий безбожным отребьем, в сумке недельный заработок. Напуганная угрозами и ножом, но, привыкшая ежедневно рисковать, девушка не стала безропотной жертвой. В состоянии аффекта завладев ножом преступника, она в отчаянии перерезала ему горло.

Утром в их каморке уже были жандармы. Убегая в беспамятстве с места убийства, девушка не вспомнила про оброненную сумочку. А в кармане грабителя обнаружили яркие цыганские серьги. Гюли задержали и отправили в камеру, где ей предстояло находиться до суда.

Учитывая несовершеннолетие подзащитной, а также недобропорядочную личность убитого, большой срок ей не грозил. Самым сложным было доказать, что нож принадлежал грабителю. Маловероятно, что юная девушка в состоянии вырвать оружие у бандита. Зато мнение о цыганах, как о мошенниках, ворах и головорезах, прочно укоренилось в обществе.

Лачо на коленях умолял Гаэтана вызволить дочь в течение неполного месяца. Отцовские чувства понять несложно, странным выглядел четко указанный срок. Цыган готов был продать жилье, влезть в любые долги, отдать себя в рабство, но настаивал на немедленном вызволении Гюли. Рассматривал все варианты, вплоть до подкупа судьи, организации побега, нападения на конвой или поджога жандармерии.

Видя слезы отчаяния на глазах сурового мужчины, молодой адвокат не остался равнодушным и сделал все возможное и даже более, несмотря на то, что едва ли мог рассчитывать на существенный гонорар. Решив сыграть на яркой внешности Гюли, Гаэтан предложил ей утверждать в суде, что грабитель пытался ее изнасиловать. Оказывая сопротивление, она обнаружила нож у него за поясом, которым воспользовалась, защищая не только кошелек, но и честь.

Подзащитная оказалась девицей, хозяин ресторана дал ей самую положительную характеристику, а нападавший был не тем, по ком общество стало бы сильно скорбеть. Используя красноречие, адвокату удалось в итоге выполнить просьбу Лачо. Гюли освободили в зале суда за день до срока, который ее отец устанавливал, как крайний.

Вскоре цыгане снова появились, чтобы со всей искренностью поблагодарить Гаэтана. Мой отец снова вернулся к вопросу, который не давал покоя – почему так важна была дата освобождения девушки. Словно решившись, Лачо приказал дочери подождать на улице, а адвоката попросил уделить ему еще несколько минут.

– Месье Ансело, вы не представляете, как много сделали для нас, а я не столь богат, чтобы воздать вам должное. Однако, позвольте дать совет, который стоит гораздо больше, чем сейчас покажется. Каждый день начинайте утро с отвара вербены, пейте ее вместо чая, кофе или добавляя в напитки. Но если вдруг кто-то из клиентов, например, господин в котелке с резной тростью, которого я видел вечером в Вашей конторе, вдруг поведет себя странно, постарайтесь ничему не удивляться и не подавать вида. Я не стану сейчас ничего объяснять, потому что вы мне не поверите, это покажется глупостью и абсурдом. Но, если через какое-то время у вас возникнут вопросы, я с удовольствием отвечу на них. Тогда вы сами поймете причины моей настойчивости и нетерпеливости.

Уходя, Лачо положил на стол пакет сушеной травы, оставив Гаэтана в раздумьях. Это не было похоже на шутку или глупый розыгрыш, но, на всякий случай, отец навел справки.

Аптекарь заверил, что вербена не ядовита и ее отвар не причинит вреда здоровью. Клиенты изредка заказывают ее, считается, что она помогает при нервных болезнях и потере памяти. Заинтригованный отец решил попробовать. Поначалу он не заметил каких-либо изменений и уже подумывал бросить эксперимент, когда в контору вновь пришел тот человек в котелке – месье Фернан, о котором говорил Лачо.

Дав Гаэтану задание изготовить современные документы, изменив лишь даты, и значительно «омолодив», их обладателей, услышав в ответ резонное замечание, что в среднем возрасте сложно выглядеть молодым, клиент, нахмурился и впился в глаза отца немигающим взглядом:

– Больше никогда не задавай таких вопросов и даже не задумывайся об этом. Никому и никогда не говори о поручении. Когда ты передашь мне новые документы, забудешь, что видел когда-то старые, – твердо произнес он.

Как я понял, он попросту внушал отцу. Предупреждение Лачо об осторожности совершенно вылетело из головы Гаэтана, и он эмоционально высказал зарвавшемуся клиенту, что думает о подобной наглости.

Тот недобро усмехнулся. Одно неуловимое движение – и безрассудный адвокат безуспешно пытается разжать стальные пальцы, стискивающие все сильнее его горло.

– Ты стал слишком много знать, Ансело, раз используешь вербену, – сквозь нарастающий звон в ушах доносился до Гаэтана раздраженный голос. – И что теперь с тобой делать? Убить? Однако живой ты приносишь пользу.

Пока нападавший пребывал в раздумьях, в глазах отца темнело и безрезультатные попытки сопротивления становились все слабее. Он осознал, что доживает последние секунды, но не мог так просто сдаться, оставить жену вдовой. Почти неосознанно он шарил по столу, пока пальцы не наткнулись на карандаш. Не имея другого выбора, Гаэтан судорожно ткнул им вслепую, вложив в удар все оставшиеся силы, даже не пытаясь выбрать уязвимое место. И вдруг рука, сдавливавшая горло, разжалась, и отец сделал судорожный вдох, едва удерживаясь на подкашивающихся ногах.

Взвыв и грязно выругавшись, Фернан выдернул карандаш из основания шеи над ключицей, и на глазах ошеломленного Гаэтана глубокая колотая рана сомкнулась, превратившись в еле заметный след, который вскоре тоже исчез, словно ничего и не было. Лишь подсыхающая струйка крови, стекшая на воротник сорочки, говорила, что произошедшее не было галлюцинацией. Сжимая в бессильной ярости кулаки, глядя на жуткий оскал, обнаживший нечеловеческие клыки чудовища, отец понимал, что это лишь небольшая отсрочка.

Однако прошло еще несколько секунд, а Фернан почему-то не пытался его убить, ярость исчезла из воспаленных глаз, и даже губы стали подрагивать, словно чудовищу было смешно. Вернувшись в человеческий облик, клиент громко захохотал, увидев какой-то юмор в создавшейся ситуации и в отчаянной попытке Гаэтана оказать сопротивление.

– А ты мне нравишься, Ансело! Я дам тебе шанс. Раз уж ты знал о вампирах и, похоже, не разболтал, значит, и дальше станешь помалкивать. Будешь, как и прежде, работать на нас. Можешь удвоить гонорары или даже утроить. От тебя требуется лишь одно – никто и никогда не должен услышать от тебя о нас: ни о том, кто мы, ни что ты для нас делаешь. Запомни: никто и никогда, потому что второго шанса у тебя не будет. Умрешь не только ты, но и твоя жена и все, кому проговоришься. Поверь, мы обязательно поймем, если ты будешь не слишком скромен, – спокойно проговорило чудовище.

После чего Фернан приподнял котелок, вежливо прощаясь, и исчез за дверью.

Немного придя в себя от свалившихся происшествий и новых знаний, на следующее утро Гаэтан отправился в трущобы, где жила семья Петрешку, чтобы получить, как тот и обещал, ответы на вопросы, распиравшие голову адвоката. Он даже не осознал, рад ли подарку Лачо. Может, лучше бы оставаться в неведении? С другой стороны, разве не унизительно, быть использованным втемную? Кто знает, что мог пожелать в будущем Фернан или другие, такие же, как он. А Гаэтан даже не знал бы об этом и не мог отказаться.

Возле лачуги Петрешку столпились зеваки, двое жандармов курили у телеги коронера. Нехорошее предчувствие ледяной рукой сжало сердце Гаэтана. Из громкого разговора всезнающих женщин, он понял, что здесь произошло двойное убийство. В кухне-чулане все оказалось перевернуто, на столе разбросаны остатки еды, недопитое дешевое пойло. Основной версией стала бытовая пьянка. Собутыльники что-то не поделили, обычное дело. Вскоре на старых простынях вынесли тела. Судя по странгуляционной борозде, девушка задушена веревкой. Вслед за ней на телегу небрежно забросили тело Лачо. Лицо его залито запекшейся кровью, голова разбита, скорее всего, бутылкой.

И тут Гаэтан почувствовал, как волосы на голове зашевелились. В шею цыгана глубоко был воткнут карандаш. Всем остальным это ни о чем не говорило, разве что подтверждало пьяную драку. Но Гаэтан-то прекрасно понял, что это предупреждение именно ему, оставленное Фернаном. Очевидно, вампир каким-то образом вычислил, кто мог просветить адвоката, раз встречал в конторе Лачо. Вот цыган и поплатился, хотя даже не успел ничего рассказать.

Понимая, что после увиденного он будет более, чем молчалив, и сделает все, чтобы оградить семью от подобных знаний, Гаэтан все же испытывал потребность поделиться хоть с кем-нибудь. И тогда он завел эту тетрадь, подобие дневника. Туда он записывал то новое, что удалось почерпнуть из общения со сверхъестественными существами.

Фернан вновь посетил его через некоторое время и насмешливо поинтересовался, получил ли Гаэтан предупреждение, наглядно переданное с помощью болтливого оборотня. Таким образом, копилка тайных знаний отца пополнилась информацией и об этих существах. Теперь, когда его считали посвященным, вампиры не слишком таились. С некоторыми, как со старыми клиентами, можно было даже осторожно пообщаться за бокалом коньяка во время оформления сделки или заказа. Знания о темном мире постепенно собирались в заветную тетрадь, но ее никогда никто не должен был увидеть, по крайней мере, ни при его жизни.

Теперь все встало на свои места и нашло объяснения. Конспирация отца больше не казалась мне чрезмерной и необоснованной. Только сейчас я понимал, каково ему было всю жизнь, по сути, ходить по лезвию ножа. Думаю, на его месте я тоже сделал бы все, чтобы оградить близких от смертельно опасных знаний.

Когда я собрался уходить, время близилось к рассвету. отец смотрел с такой теплотой и печалью, что у меня мелькнула мысль: «А ведь старик-то совершенно один. Кроме меня у него больше нет никого».

Я видел, что, несмотря ни на что, он хочет, чтобы мы были вместе. И даже готов подстроиться под мой новый ритм. «Вообще-то, – мелькнула крамольная мысль, – маленький мешочек с вербеной, который отец носил наподобие ладанки, он снял, пригласив меня в дом, очевидно, в знак доверия. Значит, я мог бы сейчас внушить, что у него вообще никогда не было ни семьи, ни детей, и никто у него не умирал, и он вовсе не одинок, а застарелый холостяк, ведущий веселый образ жизни. Он забудет и ту боль, с которой жил после потери любимой жены и дочери, забудет и беспутного сына, выбравшего вечную ночь».

Но глядя в добрые, такие же черные, как у меня, глаза на лице, испещренном морщинами, понял, что не сделаю этого. Сам же не смогу жить в полнейшем одиночестве.

– Отец, – обратился я, улыбаясь ему, – ты не будешь против, если блудный сын окончательно вернется? Примешь меня обратно?

В глазах старика вновь блеснули слезы, на этот раз, слезы радости.