Текст книги "Обретенная любовь"

Глава 12

Елена

Двери лифта открываются на моем этаже, и я слышу этот голос.

– Да, темноволосая, худенькая. Это моя дочь. Мы приехали, а ее нет в палате. Мы уже час ее повсюду ищем!

– Но она не на осмотре, никто ее не видел. Я не знаю, что случилось.

Черт, это мой отец! Я поднимаю голову.

– Как такое возможно? – продолжает распаляться папа, продвигаясь по коридору.

Еще немного, и он заметит меня здесь, в этом лифте. Я смогла улизнуть от бдительного ока дежурного полицейского, но, когда услышала голос отца, мне захотелось бежать отсюда со всех ног.

– Я не знаю, возможно, она пошла прогуля…

Медсестра осекается: они с отцом одновременно поворачивают головы и видят меня.

– Где ты была, Елена? – спрашивает он сухо, подходя ближе.

Раздраженная медсестра закатывает глаза – видимо, ее с самого утра донимали без причины, – но больше ничего не говорит. Я молча обхожу их и направляюсь к своей палате. Когда папа в таком настроении, он слышит только то, что хочет слышать. Я понимаю, что он, должно быть, перепугался, но сейчас у меня нет сил вступать с ним в перепалку.

Отец хватает меня за руку и тянет, заставляя идти еще быстрее.

– Оставь меня!

Я вырываю руку и влетаю в комнату, где меня уже ждет мама. Она бросается ко мне со слезами на глазах.

– Боже, Елена, где ты пропадала? Мы искали тебя повсюду!

– Я бы тоже не отказался узнать, где ты шляешься, пока мы тут сходим с ума от беспокойства, – добавляет папа.

– Дэниэл, не думаю, что стоит так сильно волноваться. Сейчас мы все успокоимся, и Елена расскажет нам, что случилось. Я уверена, у нее были свои причины.

Я высвобождаюсь из объятий матери и отворачиваюсь к окну. Смотрю вдаль, по щекам катятся слезы.

Я чувствую, как родители сверлят взглядами мою спину. Отец в ярости, но пытается держать себя в руках. Мама ничего не понимает, однако старается сохранять спокойствие. По всей видимости, отмолчаться не получится.

– Он…

Я очень стараюсь, но слова не идут. Такое чувство, что Тиган заразил меня своим молчанием.

– Тиг…

Я с трудом выдавливаю одно слово. Папа до этого момента старался сдерживаться, но теперь вдруг заходится криком.

– Ты виделась с Тигом? Елена, что он от тебя хотел? Он тебе угрожал? Я его сейчас…

В отчаянии я поворачиваюсь к маме и бормочу:

– Нет, я… Это я.

Интуитивно о чем-то догадавшись, мама перехватывает отца как раз в тот момент, когда он уже выходит из комнаты, чтобы прикончить Тига.

– Елена, дорогая, ты хочешь нам сказать, что ты сама ходила к Тигу?

Я тяну свитер вниз, словно это может защитить от того, что меня ждет, будто одежда – это моя единственная защита, и киваю.

– Зачем? Зачем ты это сделала? – кричит отец.

Я не отвечаю. Не могу говорить: горло свело от боли. Передо мной стена, которую я никак не могу преодолеть.

– Елена! Отвечай немедленно! Ты выжила из ума? Не могу поверить, что ты сотворила нечто настолько безответственное! Он ведь мог снова взяться за свое, и никто бы его не оста…

– Замолчи!

Я вытираю слезы тыльной стороной рукава. Как можно быть таким бараном! Он прекрасно видит, что со мной все в порядке, зачем он продолжает? Тиг никогда бы меня не обидел.

– Ты еще поговори со мной таким тоном! То, что случилось, не оправдывает такое поведение! – восклицает отец.

Да, оправдывает! Я набираю воздуха, чтобы закричать, но нас прерывает мама.

– Дэниэл.

Она говорит спокойно, но властно. Папа тут же осекается. Я опускаю глаза, и мама подходит ко мне в мертвой тишине.

– Ты провела с Тиганом ночь, – начинает она, – потому что он не нападал на тебя. Ведь в тот вечер он спустился в раздевалку, чтобы защитить тебя.

Ее голос дрожит. Если мама сейчас заплачет, я не смогу больше держаться на ногах. Я вытираю мокрые от слез щеки. Она приподнимает мою голову за подбородок. Но я ее отталкиваю: невозможно в такую секунду смотреть кому-либо в глаза. Я изучаю пол, каждую его деталь, чтобы хоть немного отвлечься от своих переживаний.

– Елена, если он ничего не сделал, ты должна рассказать им об этом. Его посадят, ведь все думают, что он хотел тебе навредить, – говорит мама.

Я знаю, но ничего не могу сделать. Я ведь пыталась. Ничего не выходит. И мне стоит всем объяснить, что виноват Джейсон, но ведь он много раз мне угрожал! И он не остановится на одном лишь Тиге. Он уничтожит всю мою семью! У его отца для этого есть связи…

– Черт возьми, Елена… Что там действительно произошло? – внезапно встревает отец.

Я молчу. Так хочется исчезнуть или повернуть время вспять, чтобы не переживать всего этого.

– Разберемся позже. Самое главное – то, что Елена в порядке и что теперь мы все знаем. Тиган – часть нашей семьи, Дэниэл!

Отец молча разворачивается и выходит. Я не выдерживаю и заливаюсь слезами, а мама заключает меня в объятия.

* * *

Я бросаю последний взгляд на палату, в которой лежала. Врачи посчитали, что раз уж я в состоянии слоняться по коридорам, значит, чувствую себя лучше и можно отправлять меня домой, назначив длиннющий список лекарств: антидепрессанты, снотворное и что-то там еще. Богом клянусь, ничего из этого я в рот не возьму. Лучше буду реветь долгими бессонными ночами, чем пить эти пилюли.

– Ничего не забыла? – спрашивает отец.

– Я не знаю.

Он улыбается. Думаю, теперь, узнав, что Тиг невиновен, он почувствовал себя гораздо свободнее, ведь с его плеч свалилась такая тяжесть. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, хотя это сложнее, чем мне казалось. Я не хочу уезжать, Тиг же здесь. А вдруг я его встречу, когда мы будем выходить?

Я пускаю одинокую слезу, проходя через больничные двери. Только по слезам и можно угадать, какой хаос сейчас творится у меня внутри. Покидать Тига – настоящая пытка, но как объяснить это моим родителям? Папа все время искоса посматривает на меня, но молчит. К счастью.

Мама ждет нас у машины. Она мне что-то говорит, однако я не могу разобрать, мои мысли витают где-то далеко. Тиг будет ждать меня сегодня вечером. Что он подумает, когда я не приду?

Я забираюсь в машину, папа закрывает двери. Я вытираю мокрые щеки, и мы навсегда покидаем больницу.

Тиг, видимо, оставил немного своего молчания здесь, в колымаге моего отца. Давящего, душного молчания. Я вглядываюсь вдаль, но это не помогает отвлечься. Кажется, ничто не может развеять эту тяжелую атмосферу.

Мы уже проехали добрых полпути, как вдруг мама прокашливается, а потом говорит:

– Мы должны помочь Тигу.

Даже папа вздрагивает. Мама никогда особо не общалась с Тигом, он ее постоянно избегал. Она даже несколько раз спрашивала меня, не знаю ли я почему. Но я совершенно не имею представления о том, что происходит у него в голове. Это знает только он один.

– Я даже не знаю, с чего начать, – произносит отец.

– Зато я знаю, – отрезает мама.

Она достает телефон, набирает номер и прикладывает к уху.

– Натали? Это Энджи… Да, у нее все хорошо. Она рассказала нам, что Тиг ни при чем. Конечно. Да, нужно срочно найти ему адвоката. Его надо оттуда вытащить.

Пока мама слушает ответ Натали, папа смотрит на меня в зеркало заднего вида. Я отвожу взгляд.

– Я знаю хорошего адвоката, – тихо говорит отец.

– Дэн мне только что сказал, что у него есть на примете хороший адвокат, так что мы с ним свяжемся. Вас уже выписали из больницы? Отлично. Да, это прекрасная новость. Мы с нетерпением ждем встречи с твоей малышкой. Отправляйтесь скорее домой. Отлично, спасибо, Натали. Нет, все в порядке, ничего страшного. Удачи.

Мама кладет трубку и делает глубокий вдох.

– Бедняжка вся в слезах, только родила, – выдыхает она.

Глава 13

Тиг

Коп выдерживает мой взгляд. Он словно пытается прочесть на моем лице ответы на свои вопросы. Наконец, нахмурившись, полицейский опускает глаза в свои бумаги и продолжает:

– Тим Ригс оказался единственным, кто смог выбраться из раздевалки и вызвать полицию. Он утверждает, что он и трое его друзей пытались защитить Елену в то время, как вы склоняли ее к сексу. По его словам, вы в одиночку их растолкали, чтобы все-таки закончить начатое. Значит, вам удалось нокаутировать четверых парней, которые уже пять лет активно занимаются бейсболом. Допустим, это так… Все возможно, если повезет, правда ведь? Но есть нечто, чего я никак не могу понять: Елена ведь сама вас позвала… Зачем ей это делать, если она считала вас угрозой? В раздевалке что-то произошло. Тогда вы вышли из себя и решили на нее напасть? И почему вы не были одеты к вечеринке? Все в лицее говорят, что вы были неразлучны и разговаривали только с ней. Так почему же все закончилось именно так? Почему Елена выкрикивала ваше имя, когда спасатели пытались позаботиться о ней? Почему она кричала: «Тиган»? Что случилось?

Он бросает вопрос за вопросом, хотя прекрасно знает, что я не могу говорить – от этого только тяжелее. Если я продолжу сжимать руки, стул может попросту сломаться. Детектив кладет передо мной чистый лист и карандаш. Я стискиваю зубы. Невозможно пошевелиться. Я верю Елене, она заговорит. Я не насильник, но мое слово ничего не стоит против ее молчания. Весь мир считает меня негодяем…

– Тиган, я попытался объективно оценить ваше досье с самого рождения, и что-то не сходится. Вас много раз ловили на краже, взломе, распространении наркотиков и так далее. Мелкая уличная торговля… Но никогда не было нападений или насилия. Я не верю, что вы на такое способны. Так что же произошло в тот вечер?

Я опять никак не реагирую. Мои мысли скачут слишком быстро, я их даже различить не успеваю. Это настоящий кошмар. Ощущение, будто я падаю в бесконечную дыру.

– Вы знаете, что будет, если Дэш умрет? Пожизненное. Вам семнадцать. Вы готовы провести всю оставшуюся жизнь в четырех стенах? За что вы разбили ему голову? Почему именно ему? Его состояние свидетельствует о вашей беспощадности. Если вы хотите избежать худшего, Тиган, вы должны начать говорить.

Я не могу, черт возьми! Крик застревает в моем горле, мешает дышать. Коп не обращает внимания и выкладывает фото на стол передо мной. Кровь, разбитые стулья, незнакомое лицо. Он кладет следующее фото. Затем еще и еще. Четыре игрока в бейсбол. Все выглядят так себе. Неужели это я такое с ними сотворил? Потом появляется фото Елены. Видимо, фото из класса, она на нем такая красивая, не плачет, застенчивая улыбка оживляет карие глаза.

– Тиган, что там произошло? У меня имеется одна жертва в коме, еще трое с разными показаниями и молчаливый, как могила, насильник…

Я смотрю на фото. Рядом с Еленой он кладет последний снимок – мой. Из прошлогоднего дела об опеке. Я отрываю руку от стула и отталкиваю фотку. Не люблю смотреть на себя. Наручники клацают о стол, пока я возвращаю руку на подлокотник.

– Нет, мне кажется, место этой фотографии прямо рядом с Еленой, – говорит детектив, передвигая снимок обратно. – Как все обстоит, Тиган? Я повидал достаточно насильников. Они никогда не смотрят на своих жертв так, как вы смотрите на нее. – Он касается фото Елены.

Дьявол, мне ее так не хватает! Она мне нужна. Я не знаю, как заставить себя говорить. Только она способна мне с этим помочь.

– Тиган, что произошло? – настаивает коп.

Я сглатываю. Из-за кома в горле дышать становится все тяжелее. Неспособность разговаривать – вот моя настоящая тюрьма. Я томлюсь в ней многие годы. Без Елены я не в состоянии вылезти из своей собственной головы.

– У нас недостаточно доказательств, Тиган. Я уверен, ваши показания могут все изменить. Напишите, если сказать вслух у вас не получается.

У меня начинается одышка. Почва уходит из-под ног. Полицейский слишком сильно напирает и подходит очень близко. Я отодвигаюсь от него на стуле, но так, чтобы все еще видеть фотографию моей львицы.

– Если Елена Хиллз не заговорит… Если вы не заговорите, то отправитесь в тюрьму до конца своих дней, Тиган. Не думаю, что именно об этом вы мечтали. Вы же хотите снова с ней увидеться? Все в лицее говорят, что вы вместе… Тиган, что случилось в раздевалке?

Я пытаюсь разжать зубы, чтобы сказать хоть что-то, но мое тело упирается. Эмоции захлестывают меня с головой, глаза так сильно горят, что приходится их закрыть. Говори, черт возьми! Почему не выходит? Расскажи ему все, наконец!

– Елена не будет давать показания, – добавляет коп.

Нет же, она расскажет, как все было! Я уверен, она мне поможет! Она же моя львица!

Я одним махом скидываю все снимки со стола. Детектив вскакивает и отступает от меня. Дьявол, дыши, парень, дыши! Кулаки сжаты до боли, я не свожу взгляда с копа, пытаясь дать ему понять, что происходит, но все бесполезно. Буря бушует внутри, не находя выхода наружу.

– Тиган, если Дэш не очнется, вы угодите за решетку за преступление, которого вы, возможно, даже не совершали. Расскажите мне, что произошло! Почему вы чуть не убили парней, с которыми раньше не общались? Зачем вы пытались изнасиловать вашу девушку? Почему напали на ее подругу, Софи Вуд? Я уверен, что всему этому есть объяснение и что вы оказались там не просто так. Учитывая ваше досье, что-то не клеится. Вы же не насильник. Где связь, Тиган? Мы ничего не сможем сделать, если вы не озвучите свою версию событий. Скажу вам честно: мне кажется, что остальные бейсболисты врут и Софи Вуд тоже. Но без доказательств, без показаний я ничего не смогу доказать.

Детектив начинает вышагивать по комнате для допросов. Еще несколько секунд проходят в молчании. В конце концов, он, кажется, смиряется.

– Прокурор настаивает, чтобы вы предстали перед судом как можно скорее. Отец Дэша – губернатор, и прокурор – его близкая подруга. Вы, вероятно, не знаете, но в прессе о вас трубят повсюду. Они хотят поскорее вынести приговор, и им нужен козел отпущения. А вы идеально подходите для этой цели. Единственный ваш вариант – начать говорить. Рассказать вашу версию событий и защищать ее. Обычно только виновные продолжают упорно молчать. Свидетели будут выступать публично, но Елена не придет. Судя по ее состоянию, она просто не успеет оправиться. Вы должны начать говорить!

Нет, черт возьми! Она придет! Она не бросит меня…

Я закрываю лицо ладонями. Холод металлических наручников снова напоминает мне, в каком дерьме я оказался.

– Вы не плохой человек. Просто не умеете правильно справляться с ситуациями.

Я теряю нить его рассуждений, гори они в аду, и замираю на секунду. Если бы под ногами не валялись разбросанные мной фотографии, я бы рухнул прямо на пол, может, там мне удалось бы прогнать всю эту боль, от которой трудно дышать. Чтобы не встречаться с копом взглядом, я разглядываю снимки. Поверх изображения Елены лежит фото Дэша. Это отвратительно. Тело против моей собственной воли подается вперед, я поднимаю фотографию и нежно кладу на стол. Моя львица заговорит. Она им все расскажет. Она гораздо сильнее меня. Елена объяснит им, почему мне пришлось их избить.

– Наверняка у вас были веские причины для подобного поведения. И, если это действительно так, хороший адвокат сможет вызволить вас.

Я не могу ему ответить и больше не буду пытаться. Коп выжидает, а я просто смотрю на фото Елены: я рассчитываю на нее, она должна сказать все за меня.

– Что ж. Завершаю допрос Тигана Доу, дело номер…

Дальше я не вслушиваюсь. Он собирает снимки вместе с фотографией Елены и складывает в зеленую папку.

– Вы можете дать показания в любой момент, но не затягивайте. Если не поспешите – сядете, Тиган.

Сяду…

Я сглатываю и прикрываю глаза, а детектив покидает комнату. В ярости я вскакиваю и пинаю стул, снова и снова, пока он не разлетается в щепки. Слабак! Ненавижу себя.

Разбив стул, я ищу, на чем еще выместить злость, но тут вбегают другие копы и силой припирают меня к стене. Боль в ребрах парализует. Вместо слов, которые были так нужны несколько мгновений назад, изо рта вырывается только крик боли.

Меня выводят. Следующий пункт – тюрьма. Мне туда не хочется, черт возьми. В коридоре я совершаю попытку побега. От ярости я на какое-то время перестаю чувствовать боль. Меня колотят. Снова. Зеваки глазеют, но никто мне не помогает. Я не хочу в тюрьму! Если бы мог, я бы взмолился о пощаде. Но я не могу! И поэтому молча продолжаю бороться с собственной судьбой.

* * *

Тогда

Вчера мне исполнилось тринадцать. Мама предложила отпраздновать пирогом вместе с Бенито, но я не захотел. Я не люблю свой день рождения и не хочу его больше праздновать – незачем. Но все же мы пошли на ужин в ресторан, а потом на баскетбольный матч. Я увидел всех наших с Бенито любимых игроков, и мне очень понравилось, но я так и не смог признаться в этом маме.

Сегодня я пропускаю учебу. Мы идем к судье, которая занимается усыновлением и такими сиротами, как я. Мы в зале ожидания, и в этот раз мне хочется, чтобы время текло медленнее. Я не хочу, чтобы дверь открывалась, не хочу видеть даму, которая пригласит нас внутрь. Мне страшно. Если Мама меня усыновит, она станет вести себя так же, как все мамы до этого? Она тоже сможет меня бить? Я не хочу, чтоб она становилась такой, не хочу, чтобы она менялась. Мама все время шутит и совсем не злится, даже когда я вытворяю глупости. Она может долго рассуждать, но никогда не кричит.

– Тиг?

Я поднимаю голову – меня зовет Мама. Нет! Эта дама уже здесь! Почему вдруг стало так тяжело дышать? Я сглатываю и вхожу в офис следом за Натали. Все происходит в точности, как в прошлый раз. Мне было одиннадцать, я все прекрасно помню: в том углу можно было порисовать. Но сейчас оттуда почему-то убрали детские игрушки.

– Здравствуй, Тиган. Как твои дела?

Я смотрю на женщину. Она мне улыбается. Я ей – нет. Я не хочу здесь быть.

– Ничего себе, как ты вырос за два года! – добавляет она.

– Тиг, поздоровайся, пожалуйста.

Но я не хочу! Только ради нее я открываю рот. Знаю, что должен сказать, но ничего не происходит, словно я забыл, как вообще нужно разговаривать, и меня это раздражает. Дама смотрит на меня, но больше не улыбается, она ждет. В конце концов, она отворачивается и садится на свой стул.

– Все еще не говорит? – спрашивает дама.

– Говорит! За два года у него огромный прогресс. Он говорит, и даже очень много, – отвечает мама.

– Боюсь, этого недостаточно. Нужно, чтобы он говорил не только с вами, но и с остальными. Сможет ли он этому научиться?

– Он очень смышленый малыш, я за него не переживаю. Он и без слов прекрасно изъясняется. Тиган отлично знает, чего хочет.

Мама слегка подталкивает меня локтем и подмигивает. Это так забавно.

– В любом случае сложно поспорить с тем, что между вами образовалась прочная связь, и мне приятно видеть, что в конечном счете вы стали той самой семьей, которая была ему так нужна, – говорит женщина.

Они продолжают обсуждать какие-то нудные вещи – я уже не вслушиваюсь. Мне не интересно, о чем они там говорят, я мечтаю только об одном: чтобы мы ушли отсюда и ничего не менялось.

– Ну что, Тиг, давай подпишем документы? Ты готов? Теперь все изменится! – дама выкладывает передо мной лист бумаги.

Я смотрю на него. Я не хочу, чтобы что-то менялось! Они молча наблюдают. Почему у меня дрожат руки? Я вглядываюсь в листок, лежащий прямо передо мной. На самом верху надпись: «Заявление об усыновлении».

– Тиг, все хорошо? – спрашивает Мама шепотом.

Я смотрю на нее. Нет, не хорошо, но я не смогу тебе об этом сказать. Ты ведь думаешь, что я обо всем тебе рассказываю, но есть в моей голове вещи, которых я вообще никому не говорю. Я щурюсь. Нет, это слезы у меня на глазах. Я резко отворачиваюсь, ненавижу плакать, как ребенок. Мне стыдно.

– Тиган, ты будешь подписывать? – спрашивает дама.

Нет!

Я отодвигаю от себя бумагу.

Нет! Зачем я это сделал? Мама разозлится и…

– Тиг, давай поговорим в зале ожидания, – говорит она мягко.

Наши взгляды встречаются, и мы выходим из офиса. Мне жарко, и щеки мокрые от слез. Она садится, чтобы быть со мной на одном уровне и берет меня за плечи.

– Тиг, ты в порядке? Почему ты плачешь?

Я открываю рот, но сказать ничего не получается. Это так бесит. Я ее слегка отталкиваю, хочу, чтобы она меня отпустила.

– Хорошо, не буду тебя касаться. Я не злюсь, мой милый Тиг, и, если ты не хочешь подписывать документы, если сегодня не получается, это не страшно, ладно? Мы можем вернуться, когда захочешь.

Нет. Я никогда не хочу подписывать это, потому что я не хочу, чтобы ты изменилась! Мама смотрит на меня, но я молчу. Она тихонько вздыхает.

– Тиган, я не буду ругаться, если ты захочешь уйти прямо сейчас. Ты все равно всегда будешь моим Тигом.

Я не отвечаю и отворачиваюсь, лишь бы не смотреть на нее.

– Миссис Солис, можно вас на минутку? – говорит дама, выглянув из офиса.

Мама улыбается мне и показывает на стул. Я сажусь, буду ждать ее здесь. А если дама хочет, чтобы я подписал это сегодня? А вдруг у меня больше нет времени, чтобы понять, чего я хочу? Что я тогда буду делать?

Их голоса слышны, но слов не разобрать. Я смотрю на выход. Не хочу ничего подписывать.

Я встаю. Мама, наверное, разозлится, но на этот раз мне все равно. Не могу здесь больше сидеть. Я выхожу, не издав ни звука, и на улице поворачиваю сразу направо. Я плохо ориентируюсь на Манхэттене, но это и неважно. Я просто хочу уйти подальше от этого офиса.

Еще один лестничный пролет – и я дома. Сейчас тихо открою дверь в мамину квартиру. Обычно я всегда сразу отправляюсь в свою комнату, но она наверняка захочет со мной поговорить.

Я вхожу в прихожую и слышу ее голос:

– Нет, я не знаю! Я вышла из офиса, а его уже не было. Я обежала все вокруг суда по семейным делам, но не смогла его найти…

Она разговаривает с каким-то незнакомым мне мужчиной.

– Я ничего не понимаю. Наверное, он просто боится усыновления. Я правда думала, что он готов, но, когда он увидел все эти бумаги… Думаю, он не хочет их подписывать, но я не знаю почему!

– Эй, иди ко мне. Не плачь, Нат. Ты же знаешь этих детишек. В любом случае подпишет на следующей неделе.

– Судья дала мне три дня. Но он не подпишет! И тогда я даже не знаю, что администрация с ним сделает.

Я подаюсь вперед и вижу, наконец, высокого мужчину в форме пожарного. Он обнимает Натали.

– Ты звонила в полицию? Надо подать заявление о пропаже. Я предупредил своих, если они его где-то встретят, то сразу приведут сюда, – успокаивает он ее. – И потом, ты сказала, что он разговаривает только с тобой, так что я уверен, он все подпишет.

Нет!

– Спасибо, Лукас… Полиция сказала, что они смогут принять заявление только по истечении двух суток, так что это бесполезно.

Лукас вдруг замечает меня и почти подпрыгивает от удивления.

– Ой, но ты же…

– Тиг!

Мама бросается ко мне, осматривает мои щеки, волосы и все остальное, а затем наконец-то обнимает.

– Черт, Тиг, ты так меня напугал! Где ты был? Ох, да и неважно, ладно? Ты весь промерз. Быстро в душ! Ты голоден?

Слишком много вопросов сразу. Я выскальзываю из ее объятий и отправляюсь в свою комнату.

«Тиг… Надеюсь, ты в порядке, мой мальчик. Я волнуюсь, ты уже два дня не появляешься в своем новом доме. Кажется, у тебя получилось установить новый рекорд: девять семей за год. Шесть побегов… Ты знаешь, где я живу, моя дверь всегда открыта».

Вот такое сообщение.

– И кто это? – интересуется Бенито.

Я молчу. Как всегда.

– Опять Солис?

Я киваю и кладу телефон на бордюр. За последние два дня это далеко не первое сообщение от нее. Сегодня мне исполняется четырнадцать. Так что сегодня явно не лучший день, чтобы приставать ко мне с нотациями. Она не в курсе, но я не мог больше оставаться у этих людей. Мне там было плохо. Они все помешаны на собственной власти.

Мне повезло, что Бенито всегда может незаметно впустить меня в приют переночевать. Иначе пришлось бы проводить ночь на улице. Я уже так делал, но тогда была не зима. А теперь за окном горы снега, и это пугает. Я не хочу идти к Солис, я от нее устал. Она часто спрашивает меня, не хочу ли я пойти с ней к судье по семейным делам, но мне не нужна семья. Зачем вообще нужны семьи, в которых отцы жестоки, матери тупы, а дети еще хуже своих родителей. Я свободен: нет родителей – нет проблем. Я очень люблю Солис, но… я даже не знаю. Не хочу больше этой кабалы. И теперь у нее есть Лукас, а он мне не нравится.

– Это… соседские ребята мне тут кой-чего предложили… Хочешь поучаствовать? – спрашивает Бенито.

Я смотрю на него. И что это?

– Один парень готов набить татухи бесплатно, если на него немного поработать. Крутая тема?

Это точно!