Текст книги "Обретенная любовь"

Глава 14

Елена

Меня укачивает, но, странное дело, я начинаю чувствовать себя лучше, запертая в этой машине с моими родителями. После звонка Натали мы все молчим. Она сейчас должна радоваться рождению малютки, а вместо этого переживает настоящий кошмар! И все из-за меня.

Отец мягко тормозит на красный.

– Ты в порядке, Елена? – спрашивает мама.

Она оборачивается ко мне, я киваю – это происходит неосознанно и неконтролируемо с моей стороны.

– Тебе пришла повестка, – сообщает она.

– Какая?

– О даче показаний в участке.

Я сглатываю и начинаю дышать в такт сердцебиению.

– Мы пойдем все вместе, не переживай, договорились?

– Хорошо.

Нет.

Я смотрю вдаль, на стене красуется большая реклама: «Голосуйте за Дэша! Он гарантирует вашу безопасность!» Я хмурюсь. Слышно, как отец бормочет себе под нос, что недолюбливает его. Пап, если бы ты только знал всю правду… ты бы возненавидел и самого Дэша, и его сына.

Мы останавливаемся. Это происходит так внезапно, что я даже не успеваю подготовиться. Наверное, я просто не хочу тут находиться. Родители выходят, мама открывает мою дверь.

– Ну же, Елена. Всего несколько слов, и Тига освободят!

Не думаю, что все будет так просто. А если Джейсон узнает, что я заговорила? Что он тогда со мной сделает? Он грозился, что моего отца снимут с поста директора, что он уничтожит всю мою семью. Он даже говорил, мол, может сделать так, чтобы Тиг исчез. Не знаю, хватит ли у меня сил не обращать на все это внимания. По правде говоря, я не знаю, на что способен Джейсон на самом деле. Он ведь может выкинуть и что-то похуже.

– Елена, пожалуйста, выходи из машины, – холодно произносит отец.

Его интересует только один вопрос: если Тиг на меня не нападал, то кто это сделал? Я уверена: как только скажу, он тут же пожалеет об этом. Я вспоминаю Тига, глубоко вдыхаю и оказываюсь на тротуаре под суровым взглядом отца.

Давай, Елена, шажок, теперь второй. И Джейсон вроде бы до сих пор в коме, в таком состоянии он вряд ли сможет что-либо сделать, правда же? Я опять начинаю вспоминать всю эту картину: Тиг, все в крови, шум, жуткий запах – никогда не смогу это все забыть. Он говорил, что убьет того, кто посмеет меня обидеть. И он убил бы, если бы я его не остановила.

Родители заходят вместе со мной. Здесь спокойнее, чем я себе представляла. На стойке перед нами куча рекламных листовок. На одной из них написано: «Молчание не выход». Я представляю себе, как мы с Тигом читаем эту надпись вместе, он удивленно поднимает брови, скосив глаза, – можно умереть от смеха. Но сейчас мне не смешно. К горлу подкатывает ком, от которого никак не избавиться.

– Слушаю, – произносит полицейский по ту сторону стойки.

– Здравствуйте. Меня зовут Дэниэл Хиллз. Это моя дочь, Елена. Хотим подать заявление касательно нападения на нее.

Коп смеряет меня взглядом. Я понимаю, почему Тиг переходил дорогу каждый раз, как встречал на своем пути полицейских. Однажды он сказал мне: «Копы похожи на собачье дерьмо: если один раз вляпался, будешь постоянно вонять». Обычно такие фразочки – в стиле его друга Бенито.

– Хиллз? Это дело об изнасиловании? – спрашивает коп.

Отвернувшись, я делаю вид, что изучаю листовки. Не плачь, не плачь! Это слово стало табу, с тех пор как Джейсон начал ко мне приставать. Оно мерзкое и страшное.

Я закрываю глаза, пока отец спорит с копом:

– Попытка изнасилования. Вы вообще отдаете себе отчет в том, что шестнадцатилетняя жертва стоит прямо перед вашим носом?

Я смотрю себе под ноги. Папа, пожалуйста! Не надо больше ничего говорить!

– А, так это всего лишь попытка? – отвечает коп.

– Вы бы так не рассуждали, если бы речь шла о вашей дочери, – отрезает мама.

– У меня пока нет детей, я пока не готов заво…

– Да нам все равно, к чему вы там не готовы! Куда я должна пойти, чтобы у меня приняли заявление?

Это выше моих сил! Не могу больше терпеть разглагольствования этого кретина. На этот раз мама смотрит на меня без упрека и не прерывает своим обычным «Елена, прикуси язык». Ее взгляд скорее полон гордости. Коп смотрит на меня с ненавистью, а отец, кажется, не очень удивлен.

– Вы как со мной разговариваете, юная леди?!

– Вы тратите наше время впустую, – прерывает его отец.

Полицейский указывает нам на коридор, уходящий влево, и снимает телефонную трубку.

– Шестая дверь по левой стороне.

«Спасибо» ему никто из нас не говорит.

– Райан? Хиллзы пришли, их дочь готова дать показания. Так и есть, она уже в состоянии связать пару слов – я сам слышал.

Коридор очень длинный. У каждой двери висит табличка «Комната для допросов». Каждая – под своим номером. И над каждой горит либо зеленый, либо красный фонарь. Когда мы доходим до нужной, нас встречает новый коп.

– Мистер Хиллз? Меня зовут детектив Райан, я веду расследование вашего дела. Поскольку ваша дочь является совершеннолетней, она должна давать показания в одиночку, но вы вместе с женой можете наблюдать за дачей показаний из соседней комнаты, если пожелаете. При даче показаний может присутствовать адвокат, если вы полагаете, что это необходимо, но тогда вам придется вернуться вместе с ним.

В одиночку? Нет! Я не смогу!

Я делаю шаг к маме.

– Обойдемся без адвоката. Почему нельзя пойти вместе с ней? Какая разница, по какую сторону зеркала мы находимся? – спрашивает отец.

– Очень большая разница, мистер Хиллз. Мисс, проходите. Вам принести воды?

Я молчу. И речи быть не может, чтобы я осталась в этой комнате без родителей. Здесь даже окон нет. Я смотрю на родителей. Мама пытается мне улыбнуться, но она очень взволнована – это видно.

– Давай, солнышко. Мы рядом. Ты можешь выйти в любую секунду, хорошо?

Мне страшно. Это глупо, ведь детектив ничего не может мне сделать, однако я до смерти боюсь оказаться с ним один на один. Папа хмурится, а детектив Райан жестом приглашает меня войти. Я бросаю на родителей последний взгляд перед тем, как войти в комнату. Дыши, Елена.

– До скорого, детка, – добавляет отец с улыбкой.

Внутри холодно и неприятно. Ковер на полу пахнет плесенью. По центру комнаты стоит стол. Это похоже на сцену из какого-то сериала.

– Располагайтесь, мисс Хиллз. Может, все же принести вам чего-нибудь попить? – снова предлагает детектив.

– Нет, спасибо.

Он улыбается в ответ.

– Хорошо, я отведу ваших родителей в соседнюю комнату и вернусь через минуту.

Детектив закрывает за собой дверь и оставляет меня в одиночестве. Уже через секунду дверь открывается и входит какой-то другой тип с небольшой папкой в руках. Не знаю почему, но я стараюсь не смотреть ему в глаза. Он не здоровается, а мне сейчас слишком тяжело быть вежливой. И вообще-то я ожидала снова увидеть детектива Райана, а не кого-то другого.

– Елена Хиллз? – спрашивает он, усаживаясь напротив меня.

– Да.

Голос звучит нерешительно – я в самом деле умираю от страха. Я знаю, он ничего мне не сделает, всего лишь задаст несколько вопросов. Но я совершенно не понимаю, как должна себя вести и с чего начинать. Уверена, что простого: «Это был Джейсон Дэш, а не Тиган» – будет достаточно, но сумею ли я вообще произнести это вслух?

– Отлично. А теперь слушай меня внимательно, – говорит он.

Мужчина выкладывает передо мной три фотографии.

– Ты знаешь этих людей? – спрашивает он.

Я хмурюсь. Руки, лежащие под столом, дрожат. Я сглатываю, но ком из горла никуда не уходит.

– Ну… Это Чев, мой младший брат… А здесь мои родители, но я не понимаю…

Он быстро хватает фотографии и засовывает обратно в папку.

– Посмотри на меня.

Я поднимаю глаза. Мужчина наклоняется ко мне, и, хоть нас и разделяет целый стол, он все равно наклоняется слишком близко, так близко, что мне приходится отодвинуться.

– Мы знаем, где ты живешь, куда твоя мать ходит за покупками, во сколько твой брат выходит из школы… Так что, если ты расскажешь хоть что-то о том, что произошло в раздевалке, если имя Джейсона Дэша вылетит из твоего рта, твой младший братик, возможно, попадет под машину по пути домой. Понятно? Твой отец потеряет работу, и можешь себе представить, что мы сделаем с твоей милой мамочкой…

Меня сковывает страх. Я не могу отвести глаз. Тип наклоняется ниже.

– Ради блага своей семьи, надеюсь, ты все поняла.

И в этой звенящей тишине я, сама не зная почему, киваю. Мужчина встает, бросает на меня последний угрожающий взгляд и выходит. За ним закрывается дверь. Непонятно, сколько времени проходит до того, как я прихожу в себя и начинаю нормально дышать. Я встаю. На меня накатывает паника. Затем дверь снова открывается. Появляется детектив Райан с вежливой улыбкой.

– Ваши родители сейчас допьют кофе и зайдут в смежную комнату. Они услышат все, о чем я буду вас спрашивать, и все, что вы мне ответите. Хотите их дождаться? Или начнем сейчас?

Я изучаю стол. Дыши, Елена, дыши.

– С вами все в порядке? Может, вам все-таки выпить чего-нибудь сахаросодержащего? Вы очень бледн…

Его на полуслове прерывает оглушительный грохот. Словно кто-то пытается сломать стену. В коридоре раздается сирена. Детектив вскакивает со стула, едва успев на него присесть, и открывает дверь.

– Только не сейчас! Четвертая комната!

В следующее мгновение толпа копов пробегает перед ним. Я встаю со стула, словно зомби. В коридоре уже стоят родители, не менее удивленные и напуганные, чем я. Видел ли их тот тип?

Звук слышен где-то дальше по коридору. Мы с родителями остаемся стоять как вкопанные у стены, а в одну из комнат забегает все больше копов.

Слышны крики, вся эта суета очень пугает. Что они там делают? «Не двигайся, черт возьми!» От криков полицейских становится только хуже.

Секунды длятся вечность. Угрожавший мне мужчина смотрит на меня из толпы – я прижимаюсь к стене. Папа подходит и прикрывает меня своим телом, чтобы защитить, но мне все равно страшно. Понял ли он, что произошло? Похоже, нет: он пристально смотрит в другую сторону, туда, откуда исходит шум. Видно, как выходят трое полицейских и пытаются кого-то вывести. На полу валяется зажатый копами мужчина с татуированной шеей. Этот рисунок я узнаю всегда и везде. Меня будто пронзает удар молнией, изо рта вырывается горький стон разочарования и беспомощности. Не могу оторвать взгляда от этой сцены.

Меня кто-то держит, чтобы я не бросилась к нему. По-видимому, это папа. Даже в полицейском участке Тиг отбивается изо всех сил, кричит и пытается освободиться. Его скрутили пятеро, и даже этого недостаточно.

– Нет, Елена!

Отец хватает меня за плечи, чтобы я не бросилась к этой куче. Я отбиваюсь. Мне следует ему помочь, даже если очевидно, что я ничего не могу сделать. Скрученного Тига проводят мимо нас. Я не узнаю человека, который только сегодня утром обнимал меня. Он похож на того парня, который чуть не убил всех в раздевалке.

Я слышу ругань, его опять бьют. От ужаса происходящего невозможно пошевелиться. И отвести взгляд тоже не получается, хотя ото всей этой сцены сводит желудок. Я закрываю руками свой рот, ноги едва меня держат. Тиг исчезает в толпе в конце коридора. Я все еще слышу, как он кричит и пытается вырваться. Куда они его повели?

Когда шум стихает, возвращается и спокойствие окружающей обстановки. К нам вновь подходит детектив Райан. У него разбита губа, и он задыхается, словно только что пробежал стометровку. Я встречаюсь с ним взглядом, а затем сразу с мужчиной, который заходил в комнату для допросов – и тут же опускаю глаза. Мне нужно срочно уйти. Здесь слишком душно, не могу дышать. Я пытаюсь высмотреть выход, чтобы убежать как можно скорее.

– Елена, пойдем, ты должна…

– Не трогайте меня!

Я разворачиваюсь и убегаю.

Кажется, я никогда так быстро не преодолевала лестницу, ведущую к нашим комнатам. Я разревелась, пока ждала родителей у машины. Всю дорогу до дома избегала их настойчивых взглядов.

Я не смогла дать показания. Все видели, что произошло в участке! Почему они не удивлены?

Я подхожу к своей комнате. Меня не было здесь целую неделю. Пытаюсь ввести код на замке, но руки слишком сильно дрожат. Я разворачиваюсь в сторону комнаты Тига, приходится провернуть ключ в двери, чтобы войти. На мгновение останавливаюсь на входе, вспоминая сегодняшнюю сцену. Я предпочла бы поскорее ее забыть.

Через секунду я уже лежу на кровати Тига. Постель все еще хранит его запах. Это хорошо. Будто я на мгновение обрела спокойствие. Я закрываю глаза, но на меня вновь накатывают воспоминания: раздевалка, участок, затем больница – стараюсь сконцентрироваться на воспоминаниях оттуда.

– Елена?

Я закрываю глаза. Уже поздно. За окном было темно, когда я проснулась.

– Елена, ты спишь?

Я чуть поворачиваю голову, чтобы ответить маме.

– Я принесла тебе поесть.

Голода нет. В тишине мама дотрагивается до моих волос. Я вся напрягаюсь – не хочу так реагировать, но мое тело делает это против воли.

– Милая, ну, пожалуйста…

Я с трудом сажусь. Она дожидается, пока я устроюсь поудобнее, и протягивает тарелку. У меня до сих пор все болит. Пройдут дни, прежде чем мои раны заживут. Но мне кажется, что сильнее всего не физическая боль. Моему разбитому сердцу гораздо больнее. Джейсон, конечно, сильно меня избил до того, как пришел Тиг, но видеть, что с Тигом обращаются, как с преступником, гораздо тяжелее. И что за угрозы от этого копа? Как Джейсон вообще смог это организовать?

– Поешь, Елена, пожалуйста… – умоляет мама.

Не хочу. Невозможно заставить себя проглотить даже маленький кусочек. Кажется, сердце вот-вот разорвется. Оно словно уже занимает всю мою грудную клетку и стучит так громко, что звук отдается в голове. Я уверена: как только открою рот, чтобы что-либо рассказать, сразу разревусь. Поэтому молчу. Сон не идет уже час. Я размышляю о сегодняшнем дне, и только теперь до меня доходит: они, видимо, вели Тигана в тюрьму. Вот почему он был такой дикий. Он говорил мне, как ему плевать на это, но на самом деле он до такой степени боится туда попасть, что готов даже драться, если он один против всех. И все это моя вина!

От этой мысли меня накрывает новая волна слез. Мне так стыдно, что я отворачиваю голову, лишь бы мама не видела моей слабости. Что она обо мне подумает?

Мы так и сидим в тишине. Мама молчит вот уже несколько минут. Как ей удается быть такой сильной? Она тянет ко мне руку, но я успеваю сама вытереть мокрые щеки.

– Хочешь, я наберу тебе ванну? – наконец спрашивает она.

На ум сразу приходит то время, когда мы с Тигом вместе лежали в ванне, а он, весь покрытый пеной, мне улыбался. Как бы мне хотелось вновь оказаться в том дне. Я киваю, и она выходит.

Я вхожу в ванную комнату. Вода медленно набирается, от ванны исходит пар. Пахнет вкусно. Это запах Тига.

– Обещай, что поешь потом хоть немного, – просит мама.

– Хорошо.

Нет.

Она улыбается в ответ, хоть и не верит мне. Я жду, пока она положит полотенце и выйдет: не могу раздеваться перед ней. Даже когда я одна, быть голой – настоящее испытание. Повсюду на моем теле Джейсон оставил свои следы: синяки и царапины. В больнице делали фотографии нанесенных побоев – никогда не переживала ничего более унизительного. Стоять полураздетой у стены – не меньший кошмар, чем само происшествие в раздевалке.

Я бросаю свитер прямо на пол. Джинсы можно не расстегивать, а просто стянуть вниз – настолько я исхудала. Когда и они оказываются на полу, я отталкиваю их ногой. Мои руки дрожат, хотя, кроме меня, здесь никого нет и мне совершенно нечего бояться. Но все же я настороже, в ожидании малейшего шума или какого-либо движения. Я смотрю на свою лежащую на полу одежду и вспоминаю, что Тиг тоже постоянно разбрасывал свои вещи, а я злилась и заставляла его складывать их. Но сегодня мне не до того – пусть все это валяется тут хоть неделю.

Я осматриваю бедра. Внутренние части отмечены синеватыми следами от самого верха до колен. То же самое – с наружной стороны. Я прекрасно помню, как Джейсон мне их оставил. Он схватил меня руками и прижал своим телом к ледяной стене. Если бы только я могла по щелчку пальцев забыть все это. Но нет. Нужно время, очень много времени. А без Тига – целая вечность.

Сняв футболку, я бросаю ее в кучу к остальной одежде. Мой взгляд падает на зеркало напротив. Царапины, синяки повсюду… Не могу отвести взгляд. При виде всего этого я совершенно не понимаю, откуда у меня вообще есть силы стоять. Отметины есть даже на груди.

– Елена, я тебе подго…

Я вздрагиваю, но под рукой нет ничего, чтобы быстро прикрыться. Руками пытаюсь спрятать ужасную картину от материнского взгляда, но она уже глядит на меня во все глаза. Я вижу, что она вот-вот заплачет.

Мама ставит поднос с едой на край комода и отводит взгляд, как и я.

– Прости. Если захочешь поесть, я принесла…

– Спасибо, мам, – шепчу я в ответ.

Она пытается улыбнуться, но выходит не очень естественно. Мама бросает еще один короткий взгляд на синяки.

– Все еще болит? Может, примешь обезболивающее?

– Не надо, все в порядке.

Невыносимо видеть мамины слезы и не иметь сил обнять ее.

* * *

– Я столько раз заставала вас с Тигом…

– В каком смысле?

Мама улыбается, сидя на краю ванны. Я погрузила все тело в горячую воду под толстый слой пены.

– Когда вам казалось, что никто не смотрит, он с такой нежностью тебя целовал. Вы так молоды…

Я улыбаюсь. Но она никогда нам ничего не говорила. И слава богу. Если бы Тиг знал, то сделал бы все, чтобы ее спровоцировать.

– Почему ты молчала? Папа на твоем месте кричал бы, как сумасшедший…

– Потому что с ним ты была счастлива. Ты снова улыбалась, выходила из комнаты, заботилась о себе. Как только Тиган появился в нашем доме, ты стала чувствовать себя лучше. И, когда думаю о том, к чему все это привело, я жалею, что не смогла стать для тебя лучшей матерью.

Я отвожу взгляд. Ты ни в чем не виновата… Ты – самая лучшая мама, которую только можно пожелать. Не только для меня, но и для Тига тоже. Жаль только, я не могу тебе об этом сказать.

Глава 15

Тиг

На этот раз вместо мягких сидений полицейской машины я оказываюсь на металлической скамье вонючего фургона. В нескольких местах виднеются пятна, словно здесь зарезали овцу или еще кого.

Я перевожу взгляд на наручники, сковывающие запястья. Однажды Бенито сказал мне, что татуировки носят либо гангстеры, либо заключенные. Видимо, второй вариант про меня.

На каждом повороте мне приходится пригибаться, чтобы не упасть. Такое ощущение, будто находишься в автобусе Куинса, который несется, не заботясь о том, смог ты устоять на ногах или нет.

Очередная алая капля оставляет пятно на больничных штанах. Кровь хлещет из носа. А может, из губы. Я ощущаю боль во всем теле; невозможно понять, что конкретно болит. Чертовы копы, на этот раз они не промахнулись.

Фургон гонит быстрее. Такое впечатление, будто водитель специально собирает все ямы, чтобы мне было больнее. Но я не падаю. Я хочу видеть, где мы едем. Через маленькое решетчатое окошко видны только верхушки зданий.

Я точно знаю, куда мы направляемся. И, когда из поля зрения исчезают дома и затихают клаксоны и сирены, я понимаю, что мы на мосту острова Райкерс и что я вот-вот навсегда окажусь в тюрьме.

Небо синее, слышны крики чаек. Мы на полном ходу проезжаем лежачего полицейского. Мои ребра напоминают, что они совсем не согласны с происходящим. Это повторяется еще несколько раз.

Машина останавливается. Олухи в кабине передают по переговорному устройству свои идентификационные номера и цель приезда. Фургон трогается. Затем все повторяется заново: остановка, идентификация, ворота открываются, чтобы запустить нас внутрь. До меня долетают обрывки разговоров: «Транспортировка заключенного. Ну, по делу о сыне губернатора» или «Ну и потеху я вам привез! Настоящий мерзавец!»

Я чувствую, как ярость поднимается к самому горлу, но не в состоянии ничего сделать, не могу даже прокричать, как они меня бесят. Дорога после пропускных пунктов становится все более запутанной. Затем фургон резко останавливается. Я падаю вперед и больно ударяюсь плечом о металлическую скамью. Запястья чувствуют себя не лучше. К тому моменту, когда у меня, наконец, получается выпрямиться, коп распахивает двери фургона.

– Ну что, говнюк, понравилась поездочка?

Иди ко всем чертям, кретин! Он поднимается в кабину с шокером в руке и улыбкой победителя на губах, а я резко встаю.

– Так это из-за тебя весь сыр-бор? М-да, тебя тут быстро приструнят. С трудом верится, что тебя, такого тощего, усмиряли несколько человек.

Он расстегивает наручники и подталкивает меня к выходу.

Первое, что бросается в глаза, – решетки повсюду. Даже сверху. Для чего это? Они боятся, что я упорхну, как голубь в Центральном парке?

– Туда, давай, шевели ногами.

Коп толкает меня, но я не двигаюсь, лишь смотрю на него искоса. Черт, ну и усы у него! Мужик, ты отстал от жизни. Он вскидывает подбородок.

– Вперед, тупица, иначе придется применить силу.

Не обращай на него внимания.

Я поворачиваюсь и поднимаю глаза. Дьявол, да меня тут встречают как дорогого гостя. Шесть вооруженных до зубов охранников наблюдают, как я иду в их сторону. Не смотри им в глаза, парень.

Как только я подхожу ближе, меня хватают и заводят в длинный коридор. Гадость, здесь пахнет так, что меня вот-вот стошнит.

Двое ведут меня, остальные идут впереди и позади нас. Один из охранников опустил нос в какие-то бумажки и молча читает, потом вдруг взрывается от смеха.

– Господи, да этот ублюдок немой!

Остальные тоже находят это смешным. Как было бы здорово прямо сейчас прокричать в их страшные рожи, что я готов прибить их всех, но я продолжаю молчать. И это молчание душит меня. Один из них толкает меня плечом.

– Так мы можем делать с тобой что угодно, раз ты об этом даже рассказать не сможешь.

Вместо того чтобы крикнуть: «Это твоя мать не сможет ничего рассказать», я толкаю его в ответ. Реакция следует незамедлительно. Я моментально оказываюсь на земле, и чье-то колено давит в спину, мешая дышать.

– Ну, слышит-то он прекрасно. Так вот, послушай меня, малыш: мы здесь закон, понятно? И никогда не забывай: для нас ты – кусок дерьма, пятно на ветровом стекле, которое исчезнет от взмаха дворников.

Я закрываю глаза на их смех и жду, когда они закончат строить из себя крутых. Сжав челюсти, я встаю. У меня все болит, поэтому иду я довольно медленно. Меня то и дело подталкивают, однако я не поддаюсь. Мы останавливаемся в конце коридора перед столом. Особо не мешкая, у меня берут отпечатки пальцев, выдают салфетку, чтобы их вытереть, и мы продолжаем путь.

Через несколько метров коридор заканчивается. Они снимают наручники и заталкивают меня в комнату. Я потираю запястья, пытаясь оглядеться. Передо мной стоят трое мужиков в больничных халатах и с огромными дубинами: двое белых и темнокожий. Один из них покрыт татуировками, как и я. Честно говоря, они больше похожи на квадратные шкафы, чем на людей.

За моей спиной захлопывается дверь.

– Раздевайся, – гаркает тот, что стоит посередине.

Что? Я делаю шаг назад. Черт, они же не собираются…

– Ты без досмотра отсюда не выйдешь, так что раздевайся.

Дьявол. Несколько секунд мы пялимся друг на друга. Черта с два я оголюсь перед этими болванами. Я пытаюсь просчитать в уме варианты, но их не так много, точнее сказать, вообще ни одного. У меня за спиной закрытая дверь, под рукой нет ничего, даже какого-нибудь стула, чтобы от них отбиться.

Тишина длится недолго.

– Так, вы держите, а я раздеваю, – говорит тот, что справа.

Черт, не хочу, чтобы меня касались! Я срываю с себя кофту и бросаю на пол. Смех, да и только. Один из охранников указывает жестом на обувь, я скидываю кеды и бросаю в них.

– Давай без фокусов, мы тебе не медсестры, осел, – угрожает один из копов.

Волевым усилием я стягиваю штаны и оказываюсь перед ними в одних трусах, прикрывая промежность руками.

– Ну, ты же умный парень, татушечка. Мы сказали: «Раздевайся». Значит, придется снять все, – усмехается темнокожий. – И хватит строить из себя цыпочку!

Я не смогу снять перед ними трусы. Вот уж нет.

* * *

– Ну, наконец-то разделся, как мы и просили, идиот, – подводит итог темнокожий охранник.

Шокер в руках его коллеги убедил, что моя гордость не стоит и одного удара этой штуковины.

Все так же прикрывая причиндалы, я смотрю на них, словно пес, готовый их всех сожрать. Как я до этого докатился?

Я пытаюсь выгнать из головы зачатки сожалений и сконцентрироваться на происходящем. Мне холодно стоять голыми ногами на плитке, температура в комнате совсем не дружелюбная, что уж говорить об атмосфере… Конечно, в такой холодрыге мой член максимально сжимается. К счастью, Елена никогда об этом не узнает, и моя гордость будет восстановлена, как только я выберусь из этой чертовой комнаты. По крайней мере, я надеюсь, что выберусь.

– Давай, татушечка, к стене.

Стена, к которой мне предстоит подойти, определенно уничтожит остатки моей мужественности. На полу видны указатели, куда ставить ноги, на уровне плеч – такие же для рук.

Я не схожу с места. Но тут звук разряда электрошокера заставляет меня метнуться к стене.

– Руки и ноги – на указатели.

Понял, кретин. Дыши, парень.

Я разворачиваюсь к стене в надежде, что тот, кто был здесь до меня, не проходил через это.

– Ноги расставить! Поставь ступни точно на указатели.

Иди к черту со своими указателями! Я делаю, как мне сказали, несмотря на огромное желание броситься на них с членом наперевес. Спокойно, Тиг.

* * *

Я очень надеюсь, что из всего времени, которое мне предстоит провести в тюрьме, этот момент был самым худшим. Потому что это было ужасно. Хуже, чем все, что я когда-либо видел или переживал в своей жизни. Еще никогда мне настолько сильно не хотелось исчезнуть. Даже в приюте или у Милерзов меня так не унижали.

Первые сожаления закрались уже при досмотре на входе в тюрьму. Черт возьми, нет ничего более унизительного, чем выставлять свою промежность напоказ перед тремя мужланами, задача которых – рассматривать меня со всех сторон, чтобы я, не дай бог, не пронес с собой в тюрьму ничего лишнего. А я ничего и не проношу! У меня даже гордости уже не осталось.

– Одевайся! И поскорее.

Я опираюсь о стену, уворачиваясь от вещей, летящих мне прямо в голову. Руки снова на промежности, так что одежда оранжевого цвета падает к ногам. Пока одной рукой я стараюсь ее поднять, в лицо прилетают трусы, некогда бывшие белыми.

Я отворачиваюсь, чтобы одеться.

– Кто делал тебе наколки? – слышу я.

Так и хочется ответить: «Твоя сестра-шлюха», но слова застревают в горле. Я пытаюсь проглотить этот ком, но ничего не получается, и я продолжаю молчать. Черт возьми, это сведет меня с ума! Я быстро натягиваю трусы и все остальное. Одежда воняет. Уверен, какой-то другой парень в этих шмотках совсем недавно хорошенько пропотел.

– Эй, я к тебе обращаюсь! Кто сделал тебе татуировки?

Я разворачиваюсь. Вопрос задает тип, разукрашенный чернилами, как и я. Я не могу ему ответить, даже если бы захотел. Он пялится на меня, как на барана. И что же ты со мной сделаешь, если я не отвечу? Отправишь в тюрьму?

– Говорят, насильник из лицея не очень разговорчивый, – произносит второй тип.

Им требуется несколько секунд, чтобы в конце концов понять, что я им не отвечу, и еще несколько секунд, чтобы переглянуться и решить, что этим можно воспользоваться.

Я отступаю вдоль стены, словно трус в ожидании нападения, а они подходят ближе. Я знал – в тюрьме на меня попытаются напасть, ведь я не могу и двух слов связать, но я не думал, что это произойдет так скоро.

Секунды длятся целую вечность. Неужели такое здесь происходит каждый день?

– На выход! – доносится из громкоговорителя.

Я вздрагиваю, а они даже не обращают внимания. После громкого стука и крика, резко распахнув дверь, наконец входит полицейский, заставив этих троих остановиться. Не в этот раз!

– На выход, – повторяет он.

Я мгновенно натягиваю носки и кеды без шнурков. В таком виде я похож на тех стариков из Куинса в дурацкой обуви.

Коп подталкивает меня, чтобы я шел быстрее, но на запястья и лодыжки опять надели наручники, соединенные толстой звенящей цепью. Так что если я буду двигаться слишком быстро, то точно свалюсь. А я не готов доставить этим тварям столько удовольствия.

В сопровождении четырех вооруженных до зубов легавых я шагаю по новому коридору. Меня встречает лабиринт, из которого я в случае чего не смогу сам найти выход. Как бы то ни было, мне слишком плохо, чтобы думать о побеге. Боль становится почти невыносимой, однако я стараюсь не обращать на нее внимания. Мне выдали наволочку, небольшое покрывало, начатый кусок мыла и еще одни трусы. «С наилучшими пожеланиями», – добавил парень на выдаче. Вот придурок.

В конце концов меня останавливают перед потертой решеткой.

– Кто это у нас тут?

Я оборачиваюсь на тихий голосок, доносящийся из-за моей спины. Из зарешеченной комнаты меня разглядывает маленькая старушка в штатском и без оружия, которая, должно быть, разменяла уже вторую сотню лет.

– Насильник из лицея Статена, Мари. Ты вообще в курсе, что такое телевизор? – бросает ей полицейский.

Старушка поджимает губы.

– Конечно, идиот! Каждый день ровно в одиннадцать я включаю телевизор, который сперла у твоей сестры! За сорок три года я не пропустила ни одной серии «Молодых и дерзких»[2]2
  «Молодые и дерзкие» – американская «мыльная опера», впервые вышедшая в эфир на канале CBS 26 марта 1973, что делает ее шестым шоу в мире по количеству эпизодов, пятой по продолжительности в истории мыльных опер США, и третьей – находящейся в производстве, которая транслируется до сих пор.


[Закрыть].

Охранники хихикают. Я молчу. Старушка берет протянутые ей бумажки и, надев толстенные очки, углубляется в чтение.

– Хм… Тиган Доу. Красивое имя, – произносит она, поднимая на меня глаза. – И к тому же симпатяга.

– Слишком молод для тебя, – отрезает коп.

– Не твоего ума дело. На тебя даже твоя собака не позарится.

Охранники помирают со смеху. Эта старуха – родственница моей львицы? Кажется, я нашел главу всех львиц.

– О, а ты еще и немой, татушечка, – говорит она.

Нет же, черт возьми! Она смотрит мне прямо в глаза, а потом начинает изъясняться языком жестов: «Ты не похож на насильника, так что же ты здесь забыл?»

Я отвожу взгляд, делая вид, будто не понял. Я задаю себе этот вопрос прямо сейчас…

– Мари! Ты чего удумала? Запрещено контактировать с заключенными! – восклицает коп.

Она смеется ему прямо в лицо, а затем продолжает, обращаясь ко мне: «Ты где-нибудь раньше видел подобных кретинов?»

Я уже готов улыбнуться, но вовремя беру себя в руки и отрицательно качаю головой. Она заливается старческим смехом.

– А я – каждый день!

– Мари, заканчивай поскорее! Мы тут не праздник ему устраиваем! – рычит коп, выходя из себя оттого, что ничего не понимает.

Бабуля бросает на него злобный взгляд, а затем, подмигнув мне, исчезает куда-то вместе с моими документами. Через мгновение она возвращается и передает полицейскому номер моей камеры и номер заключенного – точно как для собаки в приюте.

– Мари, черт возьми! Ты уверена, что стоит селить его с таким соседом? – спрашивает коп.

– Да, уверена. Все будет в порядке.