Текст книги "Прозреть и воспеть"

Гелия Мигулина
Прозреть и воспеть

© Гелия Мигулина, 2022

© Алина Огородникова, обложка, 2022

© Рая Акимова, фото, 2022

© Dream Management, 2022

* * *

Дебютный сборник Гелии Мигулиной в некоторой степени перекликается с традицией романа воспитания: он о том, как лирическая девочка превращается в лирическую героиню. Вот только делает это… «стихами» (как говорил Б. Рыжий, «писать в рифму – уже большая трагедия»). Если в начале сборника авторка «набирает облака в вёдра» и «учит французский» (это тексты 2007–2008 гг.), то ближе к концу обретает необыкновенную поэтическую силу, которая способна «менять строй привычных слов» и создавать «территорию, на которой не гаснут фонари» (2019 г.) И несмотря на то, что взрослеет героиня дерзко, смело и даже разрушительно, она в любых обстоятельствах остаётся честной и бескомпромиссной гражданкой своего поэтического мира.

Диана Никифорова, поэтесса

Мир стихов Гелии Мигулиной гиперреален в своей живости. Это строки, в которых одушевлённым делается всё, даже самое обыденное, статичное и неорганическое; и затем доводится до крайности, предельной телесности, вывернутости наизнанку. Результатом такого оживления путём заговорной структуры стихотворений становится тотальное многоголосье: отныне каждая частица мира говорит. Говорит снаружи и изнутри, срываясь то на крик, то на шёпот. Поэтому я бы назвал Гелию алхимиком нового поколения: на пути, представленном в сборнике, по дороге к личному magnum opus она не прячет свои локальные трансмутации; наоборот, она отказывается от герметизма и бросает в наши лица содержимое «стихов шкатулок» – как и завещал явно повлиявший на авторку Владимир Владимирович. Бросает страстно и резко, чем и завоёвывает читательское сердце окончательно и бесповоротно.

Кирилл Марков, поэт и культуртрегер

Пазлы

Разденемся догола,

Заставим глазеть умирающих со смеху,

Взрывающихся непрожёванным окриком,

Залпами сырого пороха.

Расстрел? Это немыслимо…

А ну-ка! все! падайте ниц!

Не жаль, моё имя не признано

В осколках безглазых лиц.

О, дайте же нам, проклятым,

Умыться грязью крови,

Кидаться жестом неопытным

В память праха земли.

Раздел? это бессмысленно…

Скажите, что и зачем?

Имущество душ списано

На счёт безучастных тем.

Рассеют нас по миру,

По странам его – по частичке тебя. Раз,

Два – собрался искать по номеру

Части свои, в Риме палец, в Багдаде – глаз.

07.12.2007 г.

На полутора литрах до ночи

Структурированный вечер, разделённый на «ять, ять, ять»,

Разрывает бечёвку на отдельные верёвки, чтобы больше связать

Ход мыслей, строевым шагом идущий.

Вечер, вечер, свет ещё на ладонях – вездесущий!

«Ять, ять» – тошнит в сторону, в тень,

Где поселился вечер, куда не добрался день.

Напорясь на нежелательность после металлического, закатного,

Уйти с пути солнца, с пути накатанного.

Потерянные чувства, забавно, не слышно – молчит на ухо.

Вечер, вечер время несёт за пазухой.

Осталось бежать за вечером, клянчить время, стонать.

Шаги его тенями голубыми ложатся «ять, ять, ять»…

17.02.2008 г.

Обворожительность

я выучила французский.

говорила на нём, как на испанском.

а парижане косились улыбкой неясной,

вот, мол,

дурочка.

купила длинную

цветастую юбку.

подобрала красный

лаковый пояс.

носила, как платье.

улыбки стали яснее —

точно, дурочка.

мои бусы смущали каждого.

фонари жёлтых глаз абсолютно любого.

смотреть могла только сверху вниз

и то – мимолётно.

убивала наглость улыбок.

«Дураки», – шептала.

17.02.2008 г.

Болезнь плакала по человеку

струсили.

как конфеты стаяли.

мяли абрикосовое в лечебном зелёном чае.

я почти забыла,

почти бросила.

Бибирево?

нет.

и не Новоко́сино…

и назад, чуть вспять,

чуть по лестнице

водопады хлынули,

застревали облака под рельсами…

застревала между прутьев рыба.

глыба,

размером в мои истерики,

затвердела посреди листка.

таяли, плыли в чае конфеты.

я дорожу вами…

все мои…

пусть будут зажаты рты,

молчать проще,

молчать легче

и даже приятней.

будь покоен с миром!

дай бог, чтоб тебя кремировали.

28.04.2008 г.

О себе:

самка лосося на нересте.

где-то в Америке.

пропавший без вести

человек с дырой в черепе,

проспавший все бесконечности,

отталкиваясь руками от снов –

мыслимое и не мыслимое

внутри прицарских голов

на шестиметровых колах:

на уровне такой высоты

питаются и гадят вороны.

и пусть простит

жестокий Аллах

и милосердный Будда

нам десять тысяч человеческих стонов.

всё же,

как можно

быстрее пусть.

несвязно снова.

тромбом крови завяжется путь,

не смейтесь – к совершенству.

но совершенства не существует.

так не стыдно тонуть

бездетными и без дома.

удавкою стянуть суть,

стянуть горло.

и сразу закончить жизнь вначале первого тома.

22.06.2008 г.

Бульон

куда-то иду домой,

где сварили суп

из ржавых труб.

даже тепло одной,

объятие греет пледом,

хотя прошло.

с плеч спало весло,

муха-любовь оказалась бредом.

уважение в макушку,

по свистку,

тебя в нос, тебя в ухо, меня – в губы.

из супа процежу юшку.

какие глаза неглубокие.

слизать слезу Нострадамуса,

сказать,

что его предсказания

были очень далёкие,

что у нас есть надежда на мечту —

ответить «люблю».

видишь ли? веришь ли?

а мне хорошо,

как, может, и было когда-то.

на вопрос: «зачем?»

переспросишь: «что?»

видишь ли, веришь ли,

волшебное слово «надо»,

а ещё, господа,

пару недель голода,

который ни капли не человеческий…

26.07.2008 г.

Вчера и сегодня никто не плакал

мне сейчас не противно ни капельки,

я в тревоге всего лишь за зеркало…

вы на небо звёздное смотрите сами,

оно же не переехало,

осталось жить с нами.

а если не видите,

из облаков шторы раздвиньте скорее,

за ними звёзды не прячутся,

а ждут, пока вы рассмотрите

их маленькие светлые платья.

слышишь, как страстно хохочут?

ведь люди по-прежнему путают счастье и радость…

но ничего страшного

мама дочери

уже всё равно всё сказала.

старые письма усядется перечитывать

разве что каминный огонь,

ему жизнь отпустила на час рассчитывать

за прозрачной решётчатой дверцей

своё робкое сердце.

26.07.2008 г.

Нам чудовище снилось, нам

слепой нержавеющим взглядом отбирал мой рассудок.

смотрите, такой совершит преступление,

убежит от наказания, разбросав по пути молнии.

избежав заземления,

ток пройдётся по волосам.

смотрите, мне кажется, он убивал мельницы,

он отрубал им весёлые головы.

скажите, я ошибаюсь, я ведь всё видел сам.

нет, даже не пробуйте, его руки из олова,

он не почувствует ваших наручников.

в ключицу ударит ключника,

вот и думайте, кому будет больнее.

нет, не судите же, я просил всего лишь вернуть

пару разумных слёз. да, я вставал на колени

и всё думал, как будет смешнее:

я внизу или голову вверх.

я рыдал, но слепой не умеет плавать.

вам занятно, а он вправду тонул.

его глухой птичий смех

отдавал известью, он нырнул.

я минуту с четвертью его не видел.

и не увидел бы. эти руки ожиревшими якорями

тянули к самой что ни на есть тёмной истине.

с рыб чешую сжидил,

их глазные впадины занял камнями,

все полегли на дне.

знаете,

я почувствовал себя белой рыбой,

самой белой и полностью в перьях.

меня жадно удили,

стараясь сразу же втянуть в свой желудок.

где-то в воде я усердно работал ножом, веря,

если вспороть его плоское брюхо,

воздушным мешком всплывёт именно мой рассудок.

я ведь чую, вам было бы страшно,

так страшно, вы б захлебнулись…

ваша бы смелость дала

трещину глубиной в Марианскую впадину…

отвернулись.

ну же,

я же к вам обращаюсь, мои зеркала.

27.07.2008 г.

Сезонность

наберу облака в три ведра,

отраженное небо гнилым пахнет,

где-то скованно…

знаешь, пора,

пора всё-таки закрывать домашние ставни.

заметила,

кислород проел мышиные дыры в стенах,

хвосты лысо снуют сквозь плинтуса.

по ночам кто-то кусал

окон ржавые мочки…

в занавеску откашлялся ветер,

простудил, потянул почки;

с ветряным произношением

зашипел безбожно, словно поляк…

не с моим решением

ветер курить бросил.

просыпаюсь, перед глазами кулак

смятого солнца луча.

всего лишь щеколдой стоит начать

обувать свет комнаты в осень.

12.08.2008 г.

Аквамарин

запала на цвет,

залапала радуги.

сквозь призму

цветными айсберги

крошились на головы парусам…

корабли ныли как-то отчаянно…

морской гостиницы ярусы

готовы служить морякам.

смятые саваном

глаза с чешуёй уплывали прочь…

блистательный юнга!

какая ночь!

в такую крымские валы

смеяться штилем?!

да никаким чёртом!

пусть ураган набирает баллы.

море-то киснет, становится йогуртом,

вместо фруктов – сплошь мальчишечьи головы…

какие ж дожди!

хвала небесам!

наверное, здорово.

ложкой в стихию —

попробуй сам.

28.07.2008 г.

Поля

эвкалиптовый снег разрумянит в малиновость щёки.

подержи за руку свои сомнения.

ну что, холодные?

я ничего, ты же не видишь меня,

я ни при чём,

слова годные

ношу за плечом.

думаешь, не знаю, как невнимательно мои уроки

выслушивают твои шлифованно-гладкие уши?

ну как, дорого?

неужели признание душит?

я совсем не смотрю строго.

зажми, пережми, хоть плоскогубцами перекуси запястья,

врёшь,

отпустишь ведь скоро.

от слов до беспамятства в счастье,

как от подножек, научилась не падать.

остроконечные горы

бессердечных смыслов, как девичью грудь, лапать,

как… молчи лучше.

лимонное утро звездолётом высадится на ржаные ресницы,

марафонский устроит заплыв

в тростниковом сахаре твоих веснушек.

видишь, даже подтаявшее утро различает лица,

дунешь, разлетится на льдинки, но станет суше.

знаю, что тебе со мною не спится,

и могу только умолять

не ждать от меня ничего сильного.

дождя обильного

хватит, чтоб охладить поля.

26.08.2008 г.

Прямая позиция

замыкаем глаза

током, молниями,

эти чувства требуют заземления.

ты останься…

утонем ли?

в море слов без движения?

всё молчишь,

подожди,

помолчим ещё…

без касаний сердец и рук

можно ведь жить?..

ты накрыл меня своим синим плащом,

чтобы мне, наверное, не простыть.

про себя ведь милым звала —

стыдно-то как…

под тебя ужимками, ростом мерилась.

а потом четвертак

нашла листика клевера…

как квартиру на отпуск – закрываем глаза

и соседям оставляем ключи,

в тишине этой дикой

заёрзала стрекоза,

я всё жду, но в дверь никто не стучит.

03.09.2008 г.

Однообразно пройдённые бунты

пароходы

парадоксами

отплывали в ужас Внеземелья,

в самую гущу, —

с трудом верю, —

в прессованную

сахарно-кофейную гущу;

ледоколы объедали грушу,

примёрзшую дном.

ты мне виделась

целым днём.

в интегральную

твёрдость зачем пряталась?

я карту игральную

переверну козырем —

королём винно-городских столбов.

к ним пришвартуется небо

так скоро, как только сможет.

полномочия игры с себя сложит

полупьяный монарх.

периодически небо трубило

в турбины:

«крах! крах! крах!»

я же видел диаметрально маленький,

сухонько узенький

краешек твоего нежного платья из крема.

я был слабенький,

нечутко глупенький,

что не схватил его

при моменте первом.

ты спала на громыхающем,

солями обложенном

юго-восточным ветром

десантном флаге,

где с волшебною гибкостью твоё тело было положено

на туго изогнутом стяге.

корабли уносили тебя,

рисунок из кружев твоих ресниц,

которыми ты разглаживала

мятые щёки ветра,

впялились мне

в глаза с остротой спиц,

вязавших море из фетра.

горбы полудиких, исковерканных волн,

уносили тебя прочь,

брызгая на кожу и рот.

и как смогли уговорить тебя всего в одну ночь

оставить жемчужный бело-болезненный лёд,

когда путь так отвратительно солон?

17.09.2008 г.

Четверик

пришвартовалось ниже к домам близорукое небо,

наблюдая движение человеческих косточек,

вместо Гелии меня обозвало Глебом,

понаставило вечером звёздных точек.

небо, наблюдая движение человеческих косточек,

прислонило ближе к поверхности свой голубой глаз.

для неба люди – всего лишь чёрточки,

вспыхивающие и гаснущие за раз.

вместо Гелии меня обозвало Глебом,

потянуло за подбородок, в морду дождём плюнуло,

обмакнуло в лужу, как мякиш хлеба —

никогда не чувствовала себя так мало, так глупо.

понаставило вечером звёздных точек,

координаты светил задрало вымпелом.

на прозрачных качелях оттянутых мочек

я к небу прямо в сердце вылетела.

22.10.2008 г.

.

Чёрный

на лице снова похороны;

а в огонь (эпохальный!) льют и льют чёрную жидкость

потухших стихотворений,

в переизбытке её черноты подвожу тёмно глаза,

чтобы красота моя

не ходила на убыль и в сторону

от моего лицевого щита.

на лице по-прежнему похороны.

наёмницы-плакальщицы безнаказанно

опорожняют глаза литрами,

разрывают нехрупкие прутики в

клеткообразной и образной груди,

чтобы освободить

килограммовосотенный птицу-крик.

им же больно!

встань на цыпочки, эти крошечные чернявые точки

не видят за собой гроба.

ночной горшок безотходного неба

опорожняется нам на головы,

а мы радостно спим и смеёмся,

не разжимая склеенной челюсти,

веря, что самые противные дожди

выгуливаются именно по ночам.

мы откровенно удивляемся,

поднимаем нарисованные брови,

с нас сыплется штукатурка,

а нос, как канализация, забит;

искоса окна домов следят

за нашей походкой,

за мелкотой жестов, за цветами шкур,

которые мы мимикрично

подбираем под цвет смога и пыли.

в агностичности стресса

рождается надкусанное и недожёванное «всёвпорядке».

закрывайся ладонями!

ветер упорствует,

ветер по-прежнему невыносим.

11.11.2008 г.

Либрофил, вредно читать без света

увидел бы ты меня в другом свете,

в другом… не в этом.

а то эти софиты

очень назойливы…

назойливы, как

трупный запах, расчленённый на столе

у патологоанатома.

ой ли! вы

говорили мне

своим зубчатым

голосовым тоном?

не больше атома,

плохо слышала, ваш голос – такой крохотный.

лучше бы ты им,

или вы им (как правильно?)

говорил гадости —

приятно слышать, ничего не слыша.

от радости

ладошками захлопала крыша,

а потом отправилась

в дальнейшее странствие.

увидел бы ты меня в другом свете…

хотя бы солнечном,

слепяще-летнем,

когда все софиты погашены, брошены,

а город повязывает галстуки

из электролиний,

когда брови фасадов скошены

пергаментом цвета, а руки

из неба хватают синий.

скажи мне тогда,

как умеешь, по-вселенски тихо,

была бы я (нет или да?)

красивее хоть грамма штриха,

лет десять назад в бумагу вбитого,

одной-единственной

каллиграфичной буквы,

одной лишь части её божественной?

и стала бы я хоть каплю естественней,

будь нарисована на странице?

28.11.2008 г.

В ночь

приходите,

проходите мимо,

таращась затылком

на тугое лицо, неумытое,

из-под глаз цветом выросли сливы,

в них что-то побитое.

в желании диком

ускользнуть и сомкнуться

в солнцесплетении рук

кого-то немёртвого,

да хоть бы заткнуться

остатками крика. да хоть бы запнулся стук

того, красно-твёрдого.

разверстая скважина двери,

как гейзер,

выталкивает залпом потоки

по слизистым света,

потоки душой скрываемых сердцебиений.

не хочется верить,

что жизни соки

сольются в одну раскрытую глотку.

но без сомнений,

текучесть их выйдет боком —

по бедру правому,

закругляясь струёй у щиколотки.

такому, как вы, здравому

не место в моей пиджачной выкладке,

проходите?

так идите.

полуодетая в полунабранной ванной

с недобором

в голове убеждений

наблюдаю столпотворение,

всё оно – вы один.

в духе недобром

меня называете анной.

хотя я с этим именем

совсем не похожи,

хотя в этой цели ношу нечто совершенно отличное,

но чёрт с ним.

о ванны борта вода кипятится, стынем мы.

но самое личное,

что не вместе,

в друг друга друга не вместим,

вы и я по отдельности —

каждый

в скорлупе своей цельности.

в себя только верим.

09.12.2008 г.

Псевдокатарсис

вымя всегдашней надежды обсосано,

до чистоты розовой вылизано;

я глазами босыми

брожу по пустому,

брожу пустынями;

по отхожим местам

взглядом приходится,

взглядом проходится

по обглоданным пастбищам,

по губам,

изорванным в улыбке радующегося.

ничего не стоят ваши увечья

наживую подшитых зрительных центров.

не по правилам человечьим

стрелять за сто метров.

забираете жизнь бесчестно.

забираете?

берите.

нам-то что?

жвачной твари не пресно

сглатывать травяные мили.

время, чем могло, нас выкормило,

в дело напрасно кровь пошла – выпили.

я головами или сердцами шла?

били часы или зубы выбили?

мимо вы?

или ко мне на чай

глаз, заваренный в карий?

нет, он не старый,

просто тёмный.

ты – огромный!

удушает запах кровоточащего времени,

липким воском

стекающего с неба плоского,

чудовищным бременем

твоё имя повисло на мне.

перестаёт греть.

18.12.2008 г.

Страшно летит

а вчера было дико холодно,

и мороз изгрызал

ломаные стержни запястий,

грыз удилища

приятно выпуклых частей лица.

господи!

до чего эти дни мелкокалиберны,

отстреливаются бесшумно,

со световой скоростью,

и обесцененные, и неиспользованные

уходят

шагом ступенчатой молнии

прямо в банкротство.

не цепляясь к ушедшим,

приступаем к новым,

поджигаем их зелёным огнём

безусловных бездарнейших сумерек-целей

и обязательно губим, ломаем и топчем их.

но мать-время,

как муравьиная матка,

с каждым истечением периода

готова родить нам новые шансы.

зима, 2009 г.

Обними меня

время поднялось на четвереньки,

выползая из комы в шестнадцать человеческих лет,

по ступенькам

выдыхало оно две густые волны.

с высоты полёта сокола

две точки нас сливались в широкозаливное «мы».

наши объятия

прозрачные, общие, очень личные,

стояли так очень долго.

в частоте восприятия

теряли на ощупь зарубки первичные,

теряли пакетно-лёгкие головы.

со световой скоростью

расстояния крохотнели между нами,

цвета риса, клыками

разрывалось в куски пространство

и то, что называлось бы гордостью,

но не к нам. иностранство

породы голоса,

почти бессвязного,

рукой не вязанного,

выравнивало полосы

себяпонимания.

я без внимания

к чему бы то ни было,

ведь наши объятия

узкие, вязкие, очень личные —

занимают меня всецело,

без главного.

чувства ассиметричные

твоею рукой

сжимаются у плеча правого.

простите…

я к вам с надеждой

на первое самое.

20.03.2009 г.

Полдень вечнозелёный

вечером солнце выдаёт красную карточку.

лунное знамя вывешивает белый флаг.

лучи падают на абордаж,

и оно сдаётся.

в звериный кулак

враг смеётся,

смотря на такую удачу.

а я не прячу,

а только прячусь в страусином неведеньи,

ещё день и

раскроется, как я видела, что

утопли два корабля,

что носами тыкаются

в морщины сухой желтокожей гавани,

их парусинные платья мылятся

о тёрку гравия.

луна, честно труся,

сраженья не выбрала,

ей в спину не нужно такого общества,

а солнце ликует,

плюясь и фыркая,

вот оно каково – отрочество.

нагнусь я,

проснусь я,

что-то сонно намямлю

и наступлю рыжими ступнями

на и так тонущий флот.

капитан героически готов всадить себе саблю,

кипит искривившийся рыданьями рот,

глазами он мутными

из темноты бури пытается выманить

любой чётко бьющий

острый предмет.

постойте же, враг вопиющий!

нет, нет и нет.

к чему нам обоим уроны?

поймите же, враг,

нам плыть

прямо в сердце английской короны…

о море поганое,

ждёшь?

иду ко дну.

ну,

ещё всё не так плохо.

ведь ночь не стремится

посмотреться в своё отраженье

в вашем мятно-яблочном море.

хотя, знаешь, по времени

давно бы пора.

она вскоре

распудрит свои облака,

снимет их кудрявые навесные локоны

и сама,

смазывая сумрачность,

на лице скопившуюся,

обособит мраком пространство коконным.

о поверхность, лучом покосившуюся,

ударится пара лишних минут,

они никому не мешают —

но чьи-то руки сомнут

их в два голубых шарика.

в глазах потемнеет,

и пиратский пожар усталого солнца

захлебнётся

в водах цветочного бренди,

отваливаясь от стереоскопически

нежного небесного одеяла.

у капитана в руках труба каменеет.

чайка кричит истерически,

кричит устрашающе,

что мы все утопаем – ещё не хватало скандала,

молчите, я знаю.

сраженье решающее.

23.03.2009 г.

Кофемарин

иконографически-тёмная

твоя лицевая мощность,

золотой припадочной линией

вздёрнуты брови,

мне важна точность,

чтоб стать звездой холодной и красной

или теплой и синей.

изморозь

яблонеокая

захолодила просторные светила окон,

сквозь ось

протягивались тугие лучи

сновидений-прикосновений.

прочти

последние письма,

что крышами пишет

небесная роза.

всё меньше и тише

кидаешь к слезам

карамельного сахара,

я небудущая и невзрослая,

я изгрызаюсь в карандашную стружку.

знаете, мне вас рада

нагадала-накаркала,

смотря в обезвоженную кофейную кружку.

06.04.2009 г.

Секрет

добрый день!

у меня круглые глаза и оливковые ночи,

я пою серенады сверхновым звёздам.

они целуют меня в губы полусонно и сочно,

но ни одна не становится моей невестой.

звёзды осями кружатся

в голубых и белых свадебных платьях,

моё лицо перекраивает от ужаса

неизбежной нежности к ним, тонким и вечным.

безоружный, я готов стелиться в постели

к обескровлено-влажным красным гигантам,

за неизведанность человечьего тела

они платят богато.

а потом заработанный свет дарить

лицам моих невест, от скуки

сияющим.

и даже их аморфные белые руки,

пусть губы исчезнут, готов целовать.

алло!

извините, я ищу бал.

нельзя ли говорить вам конкретней?

ну, там барышни курят хрустальные трубки…

ах да, он не на вашей планете.

гудки?

гудки, гудки, гудки…

со стволов телефонных

посыпались, как обрубки.

я хочу собрать так много света,

много-много, со всей вселенной,

но чтоб поместилось в единую фразу,

прийти к ней к одной, к одной совершенной,

покупая светом влюблённую сразу.

10.04.2009 г.

Если бы

упаду замертво

к изголовью умирающих сумерек,

в мои объятия

перетекут чьи-то руки,

едва уловимые;

буду дышать камнем,

буду кашлять пламенем

и повторять:

«Любимый, любимый мой…»

по стукам,

по каплям,

перерастая на цыпочки,

догонит нас время

и само

произнесёт финальную фразу,

струной сомнение выскочит,

смутится

и тыкнется к глазу.

если я в перегное,

ты перебеги

на побеги

распухших от весны берегов,

что, как вербы, мягки…

а сейчас

перепрыгни засохший ров.

отказался?

от последней возможной бури?

но мне б засмеяться.

если у меня пружинятся

внутри внутренности,

говори глупости,

говори на ухо,

говори мне сразу

свои самые придуманные тайны,

у меня всё равно нет ни ушей и ни слуха,

чтобы быть обманутой фразой.

хочется высказаться,

словами накатывает

простосердечными.

ну что,

у тебя ещё дух не захватывает

от моей потрясающей вечности?

13.05.2009 г.

Конец

куб

из губ

в поцелуй —

жуй.

01.07.2009 г.

Если на дне сердца болото, то я знаю, откуда оно

небо снимает обувь.

моя синяя бровь

делает нервный изгиб —

раз —

и останавливается.

вылюби, выжми, выстони, вытошни жизнь —

это приказ.

делай быстрей,

пока рассвет ещё красится.

я почти чувствую близость.

волосы мягко-творожные

шуршали рядом с моими ушами,

раскрывшимися от внимания…

я без сознания,

мы какие-то сложные —

хватаем едва-касаниями

пучки-строчки безотлагательной жизни по очереди,

ставя на сцену щеки

полусогретое дыханием сердце…

не будь вопреки,

я жду очень.

ночь впломбирована в глаза,

из взгляда дует открытыми окнами.

ночь предлагает за себя замуж,

говорит, я не одна такая одинокая.

а мне ночами бывает стыдно.

да, не просто,

но просто не спрашивай.

голосом рук на страницы вырывается видимость,

словами темнеющая, карандашная.

это я пишу письма вам

на полях и закладках толпящейся вами памяти,

если скажите – хлам,

то мне по почте обратно отправьте.

17.08.2009 г.

Слишком много воды… рожаете?

кесарю сделали кесарево,

из нижней части живота

вынули сгусток памяти

и

полтора литра человечьей

крови,

а с остывших губ

вытерли слово слетевшее,

одно-единственное. оно

было так огромно,

так

огромно, что всем казалось,

что они задыхаются от

пламени – слово неправдоподобно горело.

– Чем? – спросил кто-то удивлённо.

– Я не знаю, – ответила.

а кесарь приподнял голову, полную сожалений,

и сказал: «Истиной».

потом попросил показать первенца.

05.09.2009 г.

Никакого уныния

улицы постригли вам ногти,

а прохожий вставил вам клизму?!

хах!

вы пахнете неудачей…

обманывается гедонизмом

испитый город

и свободно выплевывает сдачу

вам прямо на кожу.

о боже.

удачно считаете, ваша улыбка похожа

на слоновый бивень

в ракурсе профиль.

жестка.

даже очень.

даже сочно.

хей! проснитесь!

я хочу ливень

из ваших волос,

пахнущих только что умершим кашалотом,

чтоб бил по мосткам

искривлённой мячом переносицы

в нашей разговорившейся встрече.

что говорите?

она переносится?

окей, тогда вечером.

16.09.2009 г.

Мои открытые двери

солнце высадилось на обочину

туго натянутого виска,

мои слова прикончены,

повисли, как вывеска.

тебе не кажется, день очень мутный?

как йогурт с плесенью…

я уже шестые сутки

вяжу лестницу.

что же не спросишь куда?

не молчишь, но

несёшь околесицу

и льёшь

мне на голову как из ведра.

пригнись, пожалуйста, а то искалечат

косо стреляющие от недосыпа лучи.

видишь, как метко?

видишь?

молчи.

гладко бритые стёкла

чешуёй динозавра отражали листву.

я намокла,

пережидая, когда же наплачешься.

я уйду,

как только всё высохнет

и лужи, как шрамы, затянутся,

как только весь полностью ты раскаешься

за зиму,

которую собирал по лицу.

ступая тропою сырою,

я, слышишь, уйду,

и жди меня только к концу.

я принесу тебе свежих мартовских листьев

и ими укрою.

19.12.2009 г.

Вечный и тёплый второй снег

непропорционально сыты,

набиты сухой листвой животы,

грезишься звёздами,

полными вёдрами

заливает верхние этажи.

второй снег, отшелушиваясь

от бумажно-белого неба, штукатурил меня.

наверно, хотел поменять

неказистую мою наружность.

уповая на мою нужность,

снег на завтрак заботливо крошит

свои белые хлопья,

чтобы взяла с собой

и, как всегда, не радовалась приступу голода.

в моей квартире так мало холода,

что можно согреться и в одиночестве…

не веришь? а мне не хочется!

снег по утрам всё превращает в сказку,

обмарав пушистыми ручками

каждую веточку с камешком

в свадебно-белое;

надевает мне на лицо удивлённую маску,

со смешком

на ухо шепчет: «Убери шарф, покажи мне лицо.

Какая несмелая!»

резким движением сдираю преграду,

дышится трудно, дышится тяжело,

и мороз

нахально кусает за нос;

справа от себя локтем ощущаю Раду —

от локтя разливается волнообразно тепло…

и теперь, кажется, совсем нестрашно…

совсем.

даже хорошо.

зимы 2009–2010 г.

Катарсис

где-то вверху

точно во мне

огромно

разрывается громом

великое и печальное

на духу

со вздохом

но

повторяется

замедленное молчание

мало

отчаяния

только не вслух

найти себе оправдания

корень сознания

стух

покрытой

мокрыми поцелуями

сытых

(и сотых?)

дождей

великой и печальной

будь я смелей

не было бы отчаяния

и из меня

великолепно

печально

не создавая теней

светило

светило

солнцем

10.02.2010 г.

Полнозимие

гигиеническая белизна неблагодушно

воротничками подпёрла зиму,

вытерла капельки пота-почек

с деревьев,

которым вдруг стало душно

в одну внезапную несчастную оттепель.

всю спячку трудилась она доясна,

чтоб кто-нибудь мог теперь

к её труду

своё презрение

выразить дрожью

или в пруду

своих соплей

выплеснуть: «как же холодно!»

я, холод ненавидя всей кожею,

избегаю сегодняшних дней

в тёплые комнаты,

я жду, когда станет мо́лодо,

и эти болезненно-старые белые простыни,

что стынут

на крышах, газонах и площадях

отовсюду будут сняты.

10.02.2010 г.

Господи, оттепель!

весна,

страдая острой формой эксгибиционизма,

оголяет своё простуженное

просторно-бледное тело,

свои с зимы не бритые ноги.

вялый прохожий в пальто дроздового цвета

поскользнулся

и упал в высморканные весной лужи.

весна вытирает опохмельные слёзы,

вдыхает прозрачный,

как водка, новый и чистый воздух —

и сразу залпом.

от огорчения она расплакалась б тут же,

но что-то её по-прежнему останавливает,

и она срывается разве что

монотонно-нервными каплями вниз,

сплошные сопли —

это едва ли можно назвать шествием королевы.

весна проснулась уже усталой,

прищуривается

и никак не может прийти в себя,

поэтому лениво и робко

допускает себе на голову снег.

мы за это все её ненавидим.

но от наших проклятий она всё больше замерзает,

ёжится и боится выходить сразу,

отобрать у гневного холода трон.

я хочу протянуть руку и дотронуться до плеча,

успокоить её жалкость и слабость,

но я не вынесу на себе даже её огромного волоса,

не то что – схватить в объятья.

мне страшно.

я слышу, как плачет.

почему не шепчет?

она ведь такая невыносимо трогательная,

она ведь так умело заставляет любить!

кто-то нервно постучал.

это сердце. это ко мне.

ну, здравствуй!

02.03.2010 г.

Весна бесчеловечная

уйдёшь зимой,

ты – неземной.

со скандинавскими холодами

будешь стаивать…

чёрт с ними! бог с нами.

весна талой водой

грачей станет спаивать,

замораживая им горла,

размораживая свои руки.

и зачем через годы пёрла

льды в сумке?

уйдёшь зимой,

я не с тобой.

пусть даже клялся в вечной преданности

и тыкал мне в нос

моим же огорчённо горячим сердцем.

откуда вырыл эти окаменелости,

закопай обратно.

да и зачем принёс?

кому оно надо?

уйдёшь зимой,

стану женой

того, кто научит

колокола

мыть.

один уходи,

я не хочу

этого бо́льного мы.

07.05.2010 г.

Ты

посвящается Зеленову Е. В.

обомлев от ощущения ясности,

неестественно зрячий,

утыкаешься в книжицу,

пытаясь нащупать,

высмотреть,

выловить

всеми пятью

нечто апокалиптичное —

то есть откровение.

нет, всё же это не близость истины,

потому что до крайности материально,

что вот-вот, и —

тише! —

накинется обнимать лицо

маской прозрения.

тише же!

входишь в переулки

параллельными улицами

построенных строчек,

как в заповедную зону,

как в девственный лес окатоличевшейся Южной Америки,

шаг,

шаг,

шаг,

перелистываешь —

и

необыкновенное величие,

если оно вообще может быть обыкновенным,

охватывает сердце

мировым океаном литературы.

лето 2010 г.

Цветолетие

бледность моя пионова,

я —

семнадцатилепестковый цветок,

солнцем

коронована,

полуженщина,

полубог.

полунежность,

недонежность,

пере-…

оплести поверх ваших златоволос

венком

тяну бледные руки-стебли…

мой любимый,

нарекаю тебя королём!

про себя.

разве ловко признание вслух?

мои воспалённые взгляды.

в твоём присутствии

едва перевожу дух…

а улыбка небрежная мне?

как будто только это и надо.

22.10.2010 г.

Зимняя нежность

дом зажёгся, словно ранен,

красным окошком в кирпичном плече,

версия глупая – не докажешь ничем,

но, может, это позывной мне?

тенью пастозной своего силуэта

загородишь в окне рябиновый свет.

ты ли не ты? тот или та?

узкие плечи, не ты, нет.

трачу секунды —

задёрнули шторы,

отдёрнула полы

своей зимней шкуры,

уйти или ещё постоять?

может, откроешь окно

и крикнешь хором

с темнотой двора:

«Гель, ты замёрзла?

Пойдём греться в кровать!»

04.12.2010 г.

Механически

мои любимые руки —

это мои вечно прохладные руки.

мои любимые взгляды —

это твои бесстрастные взгляды.

мои любимые сны —

это сны, где мы в конце концов вместе.

мои любимые песни —

это песни, от которых тянет повеситься.

08.12.2010 г.

Иже и еже с ним

недоброе утро-коловорот,

повышенный уровень ненависти;

гнусное слово зажало рот,

слово не первой свежести;

кувыркается, бесится на языке —

раззадорилось выплюнуться

(держу из последнего дружелюбия),

в этом городе

не стоит ходить налегке —

подавать пример словоблудия.

2010 г.

Старая сладкая песня любви

осень

с развратно обнажающимися деревьями,

с паскудными дождями,

выцеловывающими всю краску с лица,

с сиреневыми воздушными зельями,