Текст книги "Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941"

Производство в штурманны было для меня полной неожиданностью. Строго говоря, я прослужил уже год, поэтому мне «полагалось» следующее звание. Однако всерьез я об этом никогда не задумывался. Первым делом мы отправились в небольшое кафе на главной улице и как следует обмыли звания. Начали мы с кофе мокка. Я впервые в жизни пил мокку, потом мы съели по пирожному и решили перейти к горячительным. Мы отлично провели время. Бела произнес впечатляющую речь, не позабыв напомнить нам старую истину о том, что, дескать, «в каждом ранце солдата лежит маршальский жезл». Потом, когда Швенк стал медленно сползать под стол, мы решили, что с нас хватит, расплатились и направились к месту расквартирования.

Я уже стянул один сапог, как раскрылась дверь.

– Смирно! – подал команду Вольф.

Это был унтерштурмфюрер Хильгер.

– Гюнтер, одевайтесь и следуйте за мной!

Дьявол, ну что там еще? Я с трудом натянул снятый было сапог. Все-таки шнапс есть шнапс, а не парное молочко. Когда мы пришли в каморку Хильгера, он велел мне остаться и ждать два часа.

– Чувствуйте себя как дома. Если будут звонить, вот бумага и карандаш. Записывайте, кто звонил. В случае чего вы знаете, где меня найти.

И исчез за дверями. Что это было? Особая честь? Поощрение? Или унтерштурмфюрер замышлял какую-то шутку? Боже, как я завидовал моим друзьям, спокойно храпевшим в койках.

В полночь Хильгер вернулся, поставил на стол бутылку вина и объявил, что карикатуры удались, даже очень, что подняло настроение офицерского состава. И, мол, если я еще пару часиков потерплю, он снова придет. Что я мог ответить?

– Яволь, унтерштурмфюрер!

В жарко натопленной комнатушке мне отчаянно захотелось пить. Я сидел, уставившись на вино. Перед самым приходом Хильгера я уже растянулся на его койке и распевал народные песни моего родного прирейнского края. Короче говоря, эта бутылка меня и прикончила.

– Эй, Гюнтер! Черт вас побери! Может, все же встанете с моей кровати?

Хильгеру пришлось буквально стаскивать меня с койки. Но тем не менее я на него не был в обиде. Тем более что унтерштурмфюрер Хильгер, а не кто-нибудь дотащил меня до моей собственной койки.

* * *

В этом городишке имелась автомастерская, куда мы при случае обращались за помощью. Я договорился с унтерштурмфюрером Бахмайером, что заеду туда приварить опору для ноги, которая уже еле держалась. Я был удивлен, сколько наших приходило в эту мастерскую. Кто с колесом, кто еще с чем-нибудь. В основном это были солдаты 3-й роты. И что выяснилось – буквально рядом с этой мастерской располагался буйный кабак с девочками – понимаете, что я имею в виду. Надо сказать, как выяснилось позже, последствия визитов сюда наших солдат оказались для последних весьма неожиданными.

Служебных обязанностей заметно поубавилось. Дважды пришлось съездить в Белград кое-что доставить. Большую часть времени мы занимались нашими машинами, стремясь привести их в идеальное состояние. И все техосмотры и прочие аналогичные мероприятия были нам нипочем.

На дежурстве

24 апреля снова перемены.

– Готовьтесь! Мы возвращаемся в Германию!

Ур-р-ра! Здесь, конечно, было здорово, но в Германии все же лучше. Началась веселая суматоха. У всех на уме было одно: где же расквартируют дивизию?

Мне поставили задачу следовать непосредственно за командиром. Батальон должен был отправиться позже. Все шло прекрасно, но лишь до Смедерево. На пароме мы переправились через Дунай и продолжили движение по второстепенным дорогам. Старик задал бешеный темп, и мчаться по усеянным выбоинами улочкам и дорогам мне было очень тяжело.

В светлое время суток это еще как-то удавалось, но с наступлением темноты начинался кошмар. Неужели командир забыл о своем несчастном посыльном на мотоцикле? В темноте единственным ориентиром служили задние габаритные огни командирского авто. Если я их видел впереди, то прибавлял газу, это означало, что дорога прямая. А вот если они исчезали, приходилось действовать осмотрительнее – это говорило о том, что легковушка миновала поворот. Ох, как же трудно было соблюдать эти правила! Если бы мне хоть сказали, куда мы направляемся и где находимся, я все же смог бы приноровиться к скорости машины впереди. Но не ломать же мне шею, гонясь за ним? Таких приказов, насколько мне было известно, еще не издали. Только и оставалось повторять про себя: «Не упускай из виду огни! Следуй за командиром!»

В общем, оставалась сущая безделица – не упустить задние огни, следить за ними, не отрывать от них глаз. Но ведь приходилось и на дорогу тоже обращать внимание. Внезапно передо мной словно из-под земли вырос белый столбик. Повинуясь инстинкту, я резко дал влево. Поздно! Переднее колесо ударилось о бортик, но сила инерции была слишком велика – и мы вместе с мотоциклом рухнули в противотанковый ров. Моей последней мыслью было: «Ну, вот и все!»

Было страшно холодно, меня трясло, но сознания я не потерял. Дело в том, что ров до половины был заполнен водой. Ноги придавил лежавший мотоцикл. Минутку, рассуждал я, если это даже и рай, там все же не должен быть такой собачий холод. Постепенно мысли обретали упорядоченность. Больше всего меня удивило, что я все-таки уцелел. Когда потом наступило утро, я определил и глубину злосчастного противотанкового рва – свыше семи метров! Я осторожно поднялся и пошевелил руками. Тело жутко болело, но я мог двигаться. И только тогда я полностью осознал, что выжил лишь благодаря чуду.

Надо мной чернело ночное небо. Нельзя было предаваться отчаянию – нужно было срочно выбираться из этого рва. Я осторожно ощупал мотоцикл и определил, что переднему колесу пришел конец. Искореженный металл, торчащие в разные стороны спицы. Голова болела. Слава богу, я был в каске. И с тех пор дал себе зарок – ездить на мотоцикле только в каске и никогда без нее.

В конце концов мне удалось выбраться из рва. И только выбравшись, я заметил, что левая штанина разодрана, а на ноге кровоточащая рана. Я чувствовал, что и моей физиономии тоже крепко досталось. Кое-как я поковылял к мосту. Нечего было удивляться, что я попал в аварию. Саперы постарались на славу – мостик был чуть ли не в два раза уже дороги. То ли поленились, то ли времени не хватило или материалов, уж не знаю. Единственное, на что они сподобились, так это воткнуть по краю дороги несколько столбиков и покрасить их белой краской. Но это ничего не дало – кто в темноте их разберет? К тому же на той скорости, на какой ехал я. Ведь все мое внимание было сосредоточено на красных огоньках командирской машины, ни на что другое я не отвлекался, да и несся как угорелый. К тому же ну как мне могло прийти в голову, что здесь окажется противотанковый ров?

Интересно, а где теперь наш Старик? Скорее всего, и не заметил «пропажи». Такова натура человеческая. К чему ему помнить о каком-то там штурманне-посыльном?

Черт побери, а мне какое дело до командира? За мостом находился небольшой бункер. Дверь отсутствовала, но зато там была скамейка. Да это же настоящая вилла! Я решил расположиться там, достал из нагрудного кармана индивидуальный пакет и кое-как перебинтовал поврежденное колено. Карманный фонарик, судя по всему, я потерял, поэтому сидел в темноте, положив рядом винтовку, и, дрожа от холода, ждал, что будет дальше.

Едва заслышав шум двигателя – а это был, вне всяких сомнений, мотоцикл DKW, – я вскочил, выбежал из своего временного пристанища взглянуть, кого это принесло ночью сюда. Водитель явно знал дорогу и все ее сюрпризы, потому что сбавил скорость. Я стал кричать. Он меня расслышал. Двигатель DKW, пару раз чихнув, заглох.

– Ты посыльный-мотоциклист?

– Так точно.

– Твой командир отправил меня на поиски тебя!

Мне даже стало как-то неловко за мои недавние мысли насчет нашего командира. Конечно же он не мог не заметить мое исчезновение и тут же поставил в известность оберфельдфебеля из дорожной полиции.

– Дружище… Как ты там? Живой?

– Можете сами убедиться, герр обер-фельдфебель.

Уже было 3 часа утра, и обер-фельдфебель посоветовал все же дождаться моего батальона, который вскоре должен был здесь проследовать. Задержка с батальоном была вызвана тем, что на пароме в Смедерево за один раз умещалось всего несколько транспортных средств.

– Я тут побуду с тобой, пока ваши не явятся. Так мне приказано.

А вообще этот обер-фельдфебель проявил себя с самой лучшей стороны. Первым делом он стащил с себя прорезиненную шинель мотоциклиста и укутал меня в нее. Потом, осмотрев мою ногу, сделал перевязку, а затем принес хлеба и колбасы из своих запасов. К тому же выяснилось, что мы с ним чуть ли не земляки, и нам было о чем поговорить.

На востоке небо светлело. Наверное, уже 4 часа. С юга к нам двигались машины. Много машин. Судя по всему, целая колонна. Наконец показалась штабная легковушка, следовавшая в голове колонны. В ней сидели унтерштурмфюрер Хильгер и наш батальонный офицер связи. Хильгер даже не сразу узнал меня.

– Что, черт возьми, с вами произошло? Вы же белый как мел!

Кивком я указал на противотанковый ров:

– Все из-за этого рва!

Обер-фельдфебель доложил Хильгеру о случившемся, и тот отпустил его. Я от души поблагодарил дорожного полицейского за заботу.

– Ремонтники следуют в хвосте колонны. Дождитесь их. Они приведут вашу машину в порядок. Теперь вы поедете с тыловиками. Ну а потом поглядим.

Колонна вновь пришла в движение.

Я почувствовал себя генералом, принимающим парад, – колонна двигалась мимо, и все как один поворачивали головы, глазея на меня. Заметив противотанковый ров, понимающе кивали. Им было на что посмотреть – сижу в изодранном обмундировании, в бинтах, грязный. Мне скоро надоели эти сочувственные улыбки, сыт я был ими по горло, но надо было высмотреть командира подразделения ремонтников. Впрочем, он и сам заметит меня, потому что не заметить было просто нельзя. Такое зрелище! Ни дать ни взять монумент воинской славы! Только живой. Так и вышло – мне даже не пришлось никого подзывать. Офицер подразделения ремонтников сам остановил машину. Подошел. Посмотрел сначала на меня, потом перевел взгляд на противотанковый ров. И все вмиг понял. А мой лаконичный доклад лишь подтвердил его догадку. Грузовик ремонтников выехал из колонны, и не прошло и нескольких минут, как мой несчастный BMW погрузили в кузов. Этот так удачно начавшийся в Пожареваце марш я продолжил уже сидя в кабине грузовика рядом с водителем.

Батальон следовал в приграничную деревеньку близ Томнатика. Мы возвращались в Румынию. Там батальонный лекарь решил сделать нам какие-то прививки. Поэтому отделение мотоциклистов-посыльных следовало в полном составе к временному медпункту. Я успел получить новое обмундирование. Нам сделали аж целых три укола.

В каком-то оцепенении мы вернулись в район Тимишоары на свои старые квартиры. Местные жители вмиг прознали, что «их» мотоциклисты снова будут расквартированы где и прежде. Командир уступил и разрешил всем желающим на грузовике отправиться в Тимишоару. Разумеется, и нам, мотоциклистам-посыль-ным тоже надлежало ехать. Среди мотоциклистов были и стрелки-мотоциклисты, которые были отнюдь не против отправиться туда же. А поскольку одного грузовика на всех не хватало, во второй половине дня в Тимишоару направилась целая колонна бойцов в «парадной форме», разумеется, не в парадной в буквальном смысле, но хотя бы не замызганной, в той, в которой нас отпускали в город.

Тимишоара бурлила. Все уже были наслышаны о нашем героическом овладении Белградом, но мы отчего-то чувствовали себя неловко в роли героев. Нам, откровенно говоря, и стрелять не пришлось в ходе этой молниеносно-победоносной кампании в Югославии. И мы страшно удивлялись, что наступавшим на Белград с юга нашим частям пришлось участвовать в настоящих боях с сербской армией.

Тот самый владелец фермы, у которого мы квартировались по пути в Белград, сказал, чтобы все мотоциклисты-связники вновь стали на постой в его хозяйстве. Как и раньше, мы сидели за столом и объедались. Приходилось даже брюки расстегивать. И как выяснилось вскоре, не зря мы так отъедались.

– Ну а теперь, когда все насытились, давайте потанцуем!

За несколько часов зал гостиницы преобразился – через него протянулись разноцветные гирлянды. Уже настраивал инструменты местный оркестр. Веселье началось. Так как я танцевать не умел, да и если бы умел – с не успевшей зажить ногой не очень-то напляшешься, я остался сидеть за столом с крестьянами. И скоро пожалел об этом – мой стакан не пустел ни на минуту. У моих товарищей, лихо отплясывавших с местными красавицами, было куда меньше времени, чтобы нализаться. Они предпочитали пьянеть от других вещей. Оркестр ненадолго умолк, и градоначальник Тимишоары произнес проникновенную речь. Мы до боли в ладонях аплодировали. Потом из пограничного пункта последовал телефонный звонок, и вежливый штабной голос проинформировал нас о том, что, дескать, батальон с утра выступает. Самое удивительное, что утро уже почти наступило. Пришло время прощаться, и мы потянулись к грузовикам. Кое-кто из наших товарищей опоздал, но ничего страшного – мы их дождались и не упрекали. Мы были от всей души благодарны жителям Тимишоары за теплый прием.

Сидя в грузовике, я представлял себе, как здорово было бы продолжать марш в роли помощника водителя. В моем нынешнем состоянии я вряд ли мог усесться за руль мотоцикла. И как я перепугался, когда Бахмайер сообщил, что, мол, Бела из-за прививок не может управлять мотоциклом. Вот же хитрюга! Все же сумел отвертеться. А ведь в Тимишоаре его было не унять. И за столом его почти не было видно – отплясывал себе, и никакие прививки не мешали! А теперь вдруг помешали! Но Бахмайера с нами в Тимишоаре не было, поэтому он был просто не в курсе. Ну ничего, Бела, в один прекрасный день я еще на твоей шкуре высплюсь. А сейчас лежи в санитарной машине. Не марш, а поездка в спальном вагоне! Я-то не сомневался, что все дело не в прививке, а в ночной пьянке. Я со своей изувеченной ногой должен был за него гонять на мотоцикле. Ну ничего, ничего. Я еще отыграюсь.

У Ганса на дороге между Будапештом и Дьёром лопнула камера. Я остался помочь ему. Потребовалось время, чтобы привести машину в порядок, так что нам после пришлось из кожи лезть вон, чтобы нагнать свой батальон. Неслись как сумасшедшие вдоль колонны дивизии. Зарядил дождь, мелкий, нудный. Мы-то хорошо понимали, какую опасность он для нас представляет. Уж лучше бы лило как из ведра, тогда, по крайней мере, были бы все основания остановиться. Внезапно движение колонны застопорилось. Проехала военная полиция, за ней «скорая помощь». Мы по-прежнему стояли. Что случилось?

– Вы там… помедленнее езжайте… Один из ваших товарищей погиб. Попал под грузовик, а шофер грузовика не успел затормозить – дорога мокрая, – взволнованно сообщил нам какой-то солдат.

В ходе расследования выяснилось, что один мотоциклист-посыльный из саперного батальона при обгоне по неопытности задел грузовик (повторяю: мы ехали через Венгрию, а там движение – левостороннее). И потерял управление мотоциклом. Сейчас для него уже было поздно делать выводы о том, к чему приводит беспечная езда, но вот для нас… Сколько раз мы сами лихо подрезали обгоняемые грузовики! Впечатляло! И сходило с рук! Но событие впечатлило меня настолько, что я зарекся вытворять подобные вещи на дороге.

Нагнали мы свой батальон только где-то у венгерско-германской (до 1938 и после 1945 г. австрийской) границы. Мы, еле волоча ноги, ввалились в небольшую школу, служившую местом расквартирования. Все уже уснули, когда унтерштурмфюрер Хильгер разбудил меня. Подняли и Циппа. Нам предстояло сопровождать адъютанта батальона в качестве передовой группы. Еще не рассвело, когда мы пронеслись по Вене. Около полудня мы остановились в Кирхдорфе, на главной улице этого городка. Пока Хильгер ходил к бургомистру, мы наслаждались чудесными видами. С запада к городу подступали величественные горы. Вдоль улицы выстроились аккуратные большие здания.

– Ципп, как ты думаешь, нас расквартируют здесь?

– Может, и расквартируют. Здорово было бы, если так.

Нас расквартировали в городке Кирхдорфан-дер-Кремс. И батальон оставался в этих чудесных местах до самого 11 июня.

Ближе к вечеру прибыли и наши товарищи. Роты стали на постой в близлежащих селениях – Петтенбахе, Клаусе, Вальднойкирхене и других. Штаб батальона разместился в Кирхдорфе. Плохо было только то, что едва мы разместились, как началась обычная армейская жизнь – построения, занятия, осмотр техники. Замена прибывала из Элльвангена. Нескольких человек решено было отправить в отпуск, и из отделения мотоциклистов выбрали меня. Уже во время сборов ко мне вдруг подошел Швенк:

– Гельмут, прошу тебя, давай поменяемся. Вот, прости, пожалуйста.

И сунул мне в руки письмо.

Письмо это было от тетки Швенка. В нем говорилось о том, что мать Швенка тяжело заболела и лежит в больнице. Отца у Швенка не было – погиб еще в Первую мировую войну. Я без долгих раздумий ответил:

– Что за вопрос? Мы сейчас же идем к шпису. Как-нибудь уладим.

Шпис был не против, все уладилось.

– Гельмут, я никогда тебе этого не забуду!

– Ладно, перестань ты об этом. Нальешь мне, и все дела. И желаю тебе, чтобы твоя мать выздоровела. И передай ей привет от меня.

Позже, уже в России, я еще вспомню об этом эпизоде. Но это будет позже.

После вечернего построения я пошел проводить Ганса. Мы шли по главной улице Кирхдорфа. Скользнув взглядом по витринам, мы колебались, выпить ли нам пивка сейчас или попозже. Навстречу нам шло трое солдат из пополнения. И тут, когда до нас оставалось пару метров, они вдруг отдали нам честь. Мы даже обернулись, не веря, что эти ребята приветствовали нас. Может, где-нибудь поблизости офицер, которого мы не разглядели? Но никого в форме вообще не было и в помине.

– Гельмут, это они нам честь отдают!

– Боже мой, с чего бы это?

И тут до меня дошло. В ходе первоначальной подготовки молодого пополнения солдат обучают инструкторы. Нередко они в звании либо штурманна, либо обершютце – старшего стрелка. И видимо, эти бедняги так привыкли козырять, что по инерции и нам досталось. Из-за наших нашивок штурманна. Нет, такое событие точно надо было спрыснуть, так что мы решили не тянуть и выпить пива сейчас же.

* * *

Нас построили для осмотра предметов личной гигиены. Я приготовил зубную щетку, которую держал для больших оказий, и мою вторую, почти новенькую расческу. Это я верно заметил – «почти новенькую». Наш шпис был парень не дурак, его было чрезвычайно трудно обвести вокруг пальца. Иногда это удавалось, но чаще нет. Но как бы то ни было, зубная щетка и расческа были на месте, и то и другое – в лучшем виде, так что любому было бы ясно, что я использую эти вещицы по назначению. Так сказать, в целях личной гигиены. И их необходимо было предъявить.

Прозвучала команда:

– Разомкнись!

Шпис неторопливо переходил от одного к другому, осматривал мыло, полотенца, принюхивался к щеткам и на свет проверял зубцы расчесок. Мне было понятно, что меня он на этом не поймает. Ганс, стоявший почти в конце второй шеренги, отчаянно жестикулировал. В конце концов я понял: он забыл взять свою щетку.

Ничего страшного, подумал я, и незаметно для шписа бросил ему зубную щетку. Но… этот неуклюжий Ганс не сумел поймать ее на лету, и теперь «приспособление для чистки зубов» валялось на полу. Видимо, у шписов все же есть глаза на затылке, потому что иначе его поступок не объяснить. Едва Ганс нагнулся, чтобы подобрать щетку, как шпис уже глядел на него во все глаза. В результате полчаса спустя два здоровенных дурня, обливаясь потом, маршировали 12 километров до Петтенбаха, к великой радости местных жителей. Нам приказали явиться туда и доложить в канцелярии

3-й роты о прибытии, кроме того, должно было быть записано точное время прибытия, а уже потом нам следовало топать назад в Кирхдорф. По пути Гансу пришло в голову позаимствовать на время парочку велосипедов в одном развеселом кабачке, куда мы время от времени похаживали, приехать, выждать время и доложить о прибытии.

– Ты думаешь, наш шпис не просчитал подобный вариант? Уверен, что у него и на этот счет подстраховочка имеется. И стоит ему нас подловить, нам только и останется, что дожидаться, пока нас не переведут отсюда куда-нибудь подальше. И поскорее.

Должен сказать, что я оказался прав, – только мы успели миновать Петтенбах, как нам встретился унтершарфюрер из отделения связи. И когда мы возвращались, он встретился нам еще раз – это было в четырех километрах от Кирхдорфа. А ближе к полуночи у самого выезда из деревни Кирхганг из темноты вдруг вынырнули два знакомых силуэта.

– Не слышали последние новости? – задыхаясь, спросил меня Хубер.

– Нет, не слышали. Давай выкладывай.

– В 3-й роте «карантин». Выход запрещен. И вы не догадываетесь почему? Половина роты…

Хубер осекся и не смог договорить – его душил смех. Прошло, наверное, с полминуты, когда он пришел в себя. Короче говоря, все началось еще в том самом кабаке в Пожареваце. Хубер, рассказывая нам, разумеется, приукрасил кое-что, но суть была ясна – солдаты подцепили неприличную болезнь. И гауптштурмфюрер Тиксен, взбешенный тем, что это случилось именно в его роте, строго-настрого запретил всякие увольнения. Теперь 3-ю роту гоняли почем зря – строевая подготовка, маршировка и так далее. Старина Кришан – так прозвали Кристиана Тиксена – позаботился, чтобы роте было не до смеха.

– Завтра отбываете в Мюнхен забирать вашу машину из ремонта, – объявил Бахмайер.

На зависть всем остальным я забрался в кузов грузовика, где сидели мотоциклисты из нескольких других рот. Все подлежавшие ремонту машины мы сдали еще в первый день, сразу же по прибытии в Кирхдорфан-дер-Кремс для отправки в Мюнхен на заводы BMW. Уже стемнело, когда мы добрались до баварской столицы. Нас милостиво отпустили погулять по городу до 24:00. Первым делом мы отправились не куда-нибудь, а в пивную «Хофбройхаус». Но обстановка в этом заведении нас явно разочаровала – все там было совершенно не в нашем вкусе. Поэтому мы решили перебраться в приятный маленький бар на одной из оживленных улиц Мюнхена – Штахус. Там нам понравилось куда больше, время пролетело незаметно, пора было возвращаться ночевать в указанное ранее место.

Ранним утром мы уже стояли у завода BMW, и вскоре нашим взорам предстали обновленные до неузнаваемости мотоциклы. Для некоторых мотоциклистов, ездивших раньше на машинах с колясками, было весьма непривычно пересаживаться на машины без колясок. А тут, как назло, зарядил дождь.

Едва мы отъехали, как один из нас, поскользнувшись на трамвайном рельсе, грохнулся на брусчатку. К счастью, не пострадал ни водитель, ни его мотоцикл. Мы продолжили путь. Чуть позже другой водитель уже пахал носом у въезда на автобан на Зальцбург, а ехавший позади налетел на него. Старший группы обершарфюрер рассвирепел и пригрозил самыми суровыми карами, если кто-то еще по недосмотру попадет в аварию. Сам старший ехал впереди всех со скоростью 80 км в час. Довольно рискованная скорость, тем более что один из мотоциклов уже лежал в кузове сопровождавшего нас грузовика. Решили снизить скорость, и до Кирхдорфа мы добрались без аварий.

Клингенберг получил свой Рыцарский крест, и в его честь 31 мая в Кирхдорфе батальон мотоциклистов прошел парадом. Дивизионный оркестр обеспечивал музыкальное сопровождение. Гауптштурмфюрер Клингенберг, белокурый, стройный, высокий – живой символ той эпохи, скромно стоял позади командира батальона. Интересно, о чем он думал в тот самый главный день своей жизни?

Прозвучала команда «Смирно! Равнение направо!» Мы застыли руки по швам. Оркестр заиграл марш «Принц Ойген[4]4
  Имеется в виду Евгений Савойский (1663–1736), великий австрийский полководец.


[Закрыть], благородный рыцарь…». Прошла маршем 2-я рота Клингенберга. Впереди шагал унтерштурмфюрер с саблей наголо. Рота маршировала с винтовками на плечо с примкнутыми штыками, слаженно, все как один.

Затем показалась 1-я рота. Ее возглавлял гауптштурмфюрер Геменд. Проходя мимо подиума, где стояли командир батальона и Клингенберг, все как по команде повернули головы направо. Да, бывают минуты, когда ты с гордостью ощущаешь себя частью слаженного целого.

Проследовала и 3-я рота под командованием «Кришана». Гауптштурмфюрер с саблей наголо, точнейшим образом выдерживая угол ее наклона, так молотил сапогами по асфальту, что мне казалось, они вот-вот лопнут и разойдутся по швам. Ничуть не хуже прошла и 4-я рота оберштурмфюрера Хинца. Завершала парад 5-я рота. Все окна в Кирхдорфе стояли настежь, оттуда смотрели целыми семьями. Понятно, что подобные мероприятия – событие для этого крохотного городка. Парад завершился, остаток дня батальон был свободен от занятий.

В тот день меня направили в штаб дивизии. Адъютант батальона вручил мне толстенный конверт, и я, сев на мотоцикл, отправился по назначению. Что может быть прекраснее поездки по живописной местности, когда ты наслаждаешься ландшафтом, отдыхаешь от назойливой рутины армейских будней. Я про себя напевал последние песенки Цары Леандер (известная в Германии 30-40-х гг. певица и киноактриса, подданная Швеции. – Пер.). Вскоре позади остался Петтенбах. 3-я рота занималась на технике – отрабатывала приемы обращения с пулеметами. Над солдатами мрачно возвышался Тиксен, отчитывая за что-то первого номера пулеметного расчета.

Между Форхсдорфом и Гмунденом меня остановил наряд военной полиции:

– Прошу предъявить водительские права и солдатскую книжку.

В целом ничего чрезвычайного, обычная проверка, я предъявил документы… Солдатскую книжку!!!

– Водительские права предъявить не могу, поскольку у меня их нет.

Не подумайте, что я решил пошутить: права во всем нашем отделении мотоциклистов были только у Вольфа и Бахмайера. Остальные как-то обходились. И в рейхе, и за его пределами. Одному Богу ведомо, почему нам так и не удосужились выдать столь важный документ.

– Вам известно, что, не имея прав на вождение мотоцикла, вы не можете быть допущены к управлению данным транспортным средством?

– Меня допускают к управлению мотоциклом. И управляю им я нормально.

Мой тон явно не понравился представителям полиции. Видимо, чувства юмора недоставало, причем у обоих.

– Возможно, вы считаете, что раз вы в СС, то умнее всех остальных?

Ну, здесь этот парень явно переборщил. Дело в том, что я вообще не собирался выставлять себя эдаким умником. Просто у меня такая манера общения. И потом, как род войск может влиять на ум?

– Но я ведь не укоряю вас тем, что вы служите в военной полиции.

Эта ситуация поставила обоих полицейских в весьма щекотливое положение. Отцепятся они от меня или нет?

– Ради бога, составьте рапорт. Я уже объяснил вам, что я обычный мотоциклист-посыльный. Курьер, если хотите. Из мотоциклетного батальона. И у меня приказ – доставить пакет в штаб дивизии. Если хотите меня задержать, пожалуйста, но под вашу ответственность.

Так что поступайте, как считаете нужным, подумал я. В конце концов, не моя вина, что мне так и не выдали прав. Но полицейские, похоже, приняли решение. Они записали все мои данные, сверившись с солдатской книжкой, и отпустили меня с миром.

Штаб дивизии расположился в Гмундене, справа от озера Траунзе, в здании роскошного отеля. С поручением я справился быстро и по идее сразу же должен был отправиться в батальон. Я посмотрел на часы – 16:00 – и подумал, что смогу убить двух зайцев одним выстрелом. Мне вспомнилось изречение нашего Белы: «Черт возьми, надо же хоть краем глаза увидеть этот мир!» И заодно пропустить очередное вечернее построение. И я решил прогуляться – проехал до самого озера Эбензе. Ни к чему околачиваться в штабе дивизии. Куда лучше было присесть за столик уютного кафе у реки. Около 18:00 я решил возвращаться.

Вечернее построение давно прошло. Инцидент с двоими полицейскими не выходил у меня из головы, и я все же решил доложить обо всем шпису. На него это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Просто черкнул у себя в блокнотике пару слов и разрешил мне идти. Что будет теперь? Но ведь я не виноват, что мне прав не выдали! Я решил переговорить со своими товарищами. Но никого не нашел. Наверняка закатились в одно облюбованное рядовым составом веселенькое место, потому что ходить по кафе в Кирхдорфе нам не рекомендовалось – уж очень велика была вероятность нарваться там на кого-нибудь из начальства.

Именно Ципп первым обнаружил это заведение на отшибе. Хоть до него и приходилось тащиться несколько километров – кабачок располагался как раз на развилке дорог, одна из которых вела на Заттельдорф. Обслуживали посетителей там дочери хозяйки, там было тихо, уютно и – главное – безопасно.

Еще издали я услышал пение. Ага, значит, ребята уже в нужной кондиции. Оказывается, у Белы был день рождения – разве это не повод для веселья? В центре компании сидела девушка с гитарой – одним словом, царила самая непринужденная и подходящая для пения наших «песен ландскнехтов» атмосфера.

То ли военная полиция направила куда следует соответствующий рапорт, то ли решение исходило от командования батальона, но на следующее утро были назначены экзамены на вождение и выдача прав. Я особо в детали не вникал. Эти права – формальность для всех нас, не более того. Но когда мы въехали на мотоциклах во двор, были немало удивлены – вся территория была разлинована пустыми бутылками: повороты, перекрестки и так далее. Приволокли и пустую бочку из-под бензина, положили на бок, поверх нее укрепили доски – все это символизировало спуск и подъем. Мы лишь улыбнулись: неужели во всем этом была необходимость?

В Пожареваце мы сами для себя соорудили нечто вроде качелей из досок, на которых оттачивали навыки фигурного вождения – например, проехать по этой доске стоя и заложив руки за голову. А Бела вообще решил отличиться – он встал на сиденье мотоцикла. И надо сказать, сумел одолеть короткие дистанции. Для его мотоцикла эти эксперименты даром не прошли – пришлось сдать машину в ремонт, хотя поломку вряд ли можно было назвать серьезной. Все это было еще в ту пору, когда мы только овладевали элементарными навыками управления мотоциклом. Однажды мы стояли у своих машин, готовясь к практическим занятиям вместе с нашим инструктором по вождению – фельдфебелем вермахта. И в этот момент во двор въехал Бела, причем стоя на сиденье обеими ногами. Едва заметив фельдфебеля, он мгновенно шлепнулся задом в седло. Подобные фокусы были строго-настрого запрещены, и уж кому-кому, а Беле это было ясно. Результат: фельдфебель доложил об инциденте начальству, а всем нам объявили три дня неувольнения.

Но вернемся к экзамену и правам. Каждому из нас предстояло проехать между бутылками и в завершение миновать импровизированные спуск и подъем. Только Ганс сбил пару бутылок, виляя в этом лабиринте. Остальные проехали безукоризненно, причем на такой скорости, которая была явно в новинку нашим экзаменаторам.