Текст книги "Забытый вальс"

– Ну, пацаненок малахольный! – воскликнул управдом.

– Да у нее муж в столовой в Смольном работает! – обратился он уже к Ильдару, – мальчишка хоть подкормится, своих детей у них нет, так что как сыр в масле будет кататься.

– В школу будешь ходить, – вступила в разговор Марина Яковлевна, – Сергей Алексеевич, муж мой, на работу на машине каждый день ездит. И тебя по дороге будет каждый день завозить с утра, до школы то далеко.

Ильдар молча погладил шершавой ладонью по голове прижавшегося к нему Васю. Вася всхлипнул, успокаиваясь. В конце концов, если столько взрослых знает, что он у Марины Яковлевны, то она ему ничего плохого не сделает, да и мама должна скоро вернуться. А каждый день на машине кататься, да еще и в школу ходить, это было просто мечтой.

– Ты не бойся, – сказал Ильдар, – я твоей маме скажу, где ты, когда она вернется. Иди и ничего не бойся, в том доме Ринат дворник, он мой друг, я все о тебе знать буду.

Бурыкина Наталья, Васина мама, не дожила до конца следствия. В тюрьме было холодно почти так же как на улице, те же сто двадцать пять граммов хлеба и больше ничего. Она заболела сразу и через две недели умерла от воспаления легких.

А Вася стал жить у Марины Яковлевны и Сергея Алексеевича и со временем понемногу привык к ним. Хотя воспоминания о матери его не оставляли, и он часто видел ее во сне.

Глава 5
1949 год, Ленинград и окрестности, лето

Учился Вася очень хорошо и в седьмом классе даже занял одно из первых мест на ленинградской математической олимпиаде. Но когда ему исполнилось пятнадцать лет, закрутилось знаменитое «ленинградское дело», и на следствии попутно вскрылось, что у многих партийных и государственных функционеров после войны в немалом количестве появились раритетные драгоценности, картины, мебель, фарфор, и в ряде показаний источником раритетов указывались Марина Яковлевна и Сергей Алексеевич. Оба они были арестованы и среди прочих, ни в чем не повинных людей, единственные, может быть, за дело получили «расстрельную» статью. Поскольку Вася официально не был усыновлен, его просто выкинули из квартиры, на которые в послевоенные годы был большой спрос, так как партия считала, что первым делом надо делать большую бомбу, строить ракеты и помогать отдаленным братским и освобождающимся народам, а свой народ был у себя под боком как-то не особенно и виден. Так Вася оказался в родном дворе, куда он зашел, чтобы узнать у кого-нибудь, не осталось ли у него прав на комнату, в которой они жили с матерью. Марина говорила ему, что мать жива, но писать ей не разрешают.

Прежде всего, Вася нашел дворника Ильдара. Тот, как оказалось, через своего друга Рината, был осведомлен о Васиной жизни. Трое из пяти сыновей Ильдара погибли на фронте, один до сих пор служил в армии, но был далеко, в Германии, а еще один оказался уже большим начальником в Москве. Он звал Ильдара к себе, но тот врос корнями в питерскую землю, на которой родился он сам и все его сыновья, и не хотел никуда уезжать.

Ильдар сказал, что комната давно уже занята и предложил Васе остаться пока у него. Шло лето, занятий в школе не было, и Вася с утра помогал Ильдару прибирать двор, а потом целыми днями пропадал в Эрмитаже или библиотеке. В конце июля у него появился друг во дворе, Сашка Куваев, который вернулся с родителями из эвакуации. Его отец работал на Урале над каким-то секретным проектом, поэтому после войны они еще три года жили там. Сашка был шустрый и нахальный парень, постоянно придумывавший какие-нибудь каверзы и развлечения, которые не всегда благополучно для него кончались. Вася, который все военное время прожил практически в отрыве от сверстников, просто прилип к нему.

Как-то у Сашки возникла мысль, съездить на велосипедах на места боев на Волхов и поискать там уцелевшее оружие. Какой из мальчишек военного, да и послевоенного времени не мечтал обзавестись пистолетом. Кто-то вырезал их из дерева, приделывал сверху медную или латунную трубку, залитую оловом или заклепанную с одного конца, напильничком делал запальное отверстие, и получалась «поджига». В ствол забивалась селитра, соскобленная с десятка спичек и обрубок гвоздя, к запальному отверстию подносилась горящая спичка или зажигалка. Звук от выстрела был не тише чем от пушки на Петропавловке. Обладатели такого оружия устраивали даже и стрелковые соревнования.

Но обзавестись настоящим пистолетом, это было мечтой и мечтой не такой уж и несбыточной. Еще в течение нескольких послевоенных десятилетий будут искать, и находить на месте боев и личное оружие, и всевозможные боеприпасы, вплоть до полных снарядных ящиков. Похоронные команды собирали только то, что оставалось на виду, да и то далеко не всегда. И никому никогда и не приходило в голову раскапывать засыпанные взрывами и проутюженные танками траншеи и орудийные позиции. А сколько мальчишек станут инвалидами уже прошедшей войны из-за неистребимой тяги «сильной» половины человечества к оружию.

Дома они сказали, что поедут на рыбалку, собрали рыболовные снасти, рыбачить и в самом деле собирались. Из съестного с собой взяли только хлеб, да соль, в лесу сейчас полно ягод и грибов, а в деревнях, за три года уже отошедших немного от войны, опять приветливо встречали каждого путника и уж на что, на что, а на молоко и картошку рассчитывать можно было.

Ехали долго, почти весь день, хорошо еще удалось поймать попутку, и большую часть пути они проделали в кузове старой полуторки, лежа на каких-то тюках. К вечеру добрались до деревеньки, стоявшей на берегу Волхова. Деревня оказалась почти не тронута войной, в том смысле, что все домишки, бог знает, когда построенные, были целы. Война стороной прокатилась мимо нее в обе стороны, но оставила по себе кровавую память тем, что на двадцать дворов вернулись с фронта только пять мужиков, да и те были отмечены разными увечьями.

Ребята остановились возле первого с околицы дома, на завалинке которого сидел, дымя самокруткой, однорукий седоголовый мужик.

– Здравствуйте, – сказал Сашка, – мы вот с другом порыбачить хотим. Не подскажете, у кого можно было бы на пару ночей остановиться в какой-нибудь сараюшке?

– Да хоть бы у меня, – добродушно ответил мужик, – а откудова будете?

– Из Ленинграда, чуть не целый день ехали, – поддержал разговор Вася.

– О, из самого Ленинграда, то-то я смотрю, тощие оба. Небось, в блокаду-то тяжко пришлось?

– Да я – то в эвакуации был с родителями, а вот он, – кивнул Сашка на Васю, – всю блокаду в городе провел, – родители умерли.

– Вишь вот как, хуже фронта, – вздохнул мужик, – а как звать-то? Я Михаил, а фамилия – Емельянов.

– Сашка.

– Васька.

– Ну, давай ребята, сейчас поужинаем, да на боковую. Нам вставать рано. Только вот что, парни, вы на денек еще не задержитесь? Завтра сено в стога метать собрались, а мужиков в деревне почитай, что и нет. Большую помощь бы оказали. А уж мы и накормим и напоим, и места самые рыбные я покажу. У Пашки Медведева лодка есть и бредень. Такую рыбалку зафугуем, что долго помнить будете.

Ребята переглянулись. Собственно говоря, торопиться некуда, и они согласились. Ночевали на сеновале, который наполовину уже был заполнен свежим сеном. Внизу всю ночь жевала свою жвачку корова, а утром, едва рассвело, казалось над самым ухом, заорал петух. Хозяйка Нюра, позвякивая ведром, пошла доить корову. Вася подумал, что, наверное, надо вставать, приподнял было голову, но через минуту опять уже крепко спал.

К вечеру у ребят отваливались руки и ноги. Весь день они длинными трезубыми деревянными вилами-рогатинами забрасывали на стога большие пласты сена из скирд, которые на лошади, запряженной волокушей, подвозил им десятилетний парнишка Колька, сын Пашки Медведева. Две женщины на стоге с вилами в руках равномерно распределяли и утаптывали сено вокруг высокой, воткнутой в землю жердины, поднимая стог и себя все выше и выше. К обеду небо застлали тяжелые облака, но дождь, к счастью, пронесло, и к вечеру на лужке около деревни стояли два огромных стога, накрытых сверху свежесрубленными молодыми березками. Еще хуже усталости было то, что от набившейся за шиворот сенной трухи нестерпимо чесалось все тело. Колька предложил сбегать искупаться на реку, с ними же пошел и Михаил. По дороге захватили с собой два ведра и частый бредень, намотанный на два кола.

Когда на реке разделись, Вася с Сашей просто открыли рты, глядя на Михаила, у которого вдобавок к сине-багровому обрубку культи вместо левой руки, вся спина была исполосована шрамами. Повернувшись и поймав их удивленные взгляды, Михаил усмехнулся:

– Что, не видали такого?

– А чем это вас так?

– Да известно чем, миной. Меня на третий день после начала войны призвали. Я же еще на финской воевал. Полк наш в Ленинграде формировали, и воевал я тут же, можно сказать в родных местах. Первый раз меня на Пулковских высотах ранили, летом еще, ну, правда, не сильно. Когда выздоровел, как раз формировалась вторая ударная армия для прорыва блокады. А командовал ею, может, слышали? – сказал он, понизив голос, как будто здесь на речке его кто-то мог подслушать, – генерал Власов.

– Так власовцы же предатели, они с фашистами заодно против нас воевали. У нас на Урале рядом с заводом лагерь был, так там новые корпуса строили пленные немцы и власовцы, – удивленно сказал Саша.

– Да тут история такая. Власов-то спервоначалу вроде как героем был. У нас в роте старшина еще с довоенных времен с ним служил в пограничной дивизии. Так он рассказывал, что когда война началась, они в наступление пошли и Перемышль взяли на немецкой стороне. Ну, а соседи все отступили, и попали они в окружение, но Власов тогда дивизию вывел. Под Москвой он здорово воевал, вот ему и поручили блокаду Ленинграда прорвать. А когда мы в прорыв пошли, немцы нас окружили, всю армию, и давай крошить. Мало кто вырвался. Тут место такое есть неподалеку, сосновый бор, чистый такой, сосны прямо огромной высоты, белые грибы там до войны собирали. А рядом поселок, Мясной бор называется. Так сейчас лес так стали называть, столько наших там полегло, пол армии, наверное. Там и остались все лежать незахороненные, сейчас никто туда и не ходит, жутко, да и опасно, подорваться можно. А нам тогда в одном месте удалось коридор держать, метров двести шириной. Кое-кому и повезло выйти. Правда, целым, наверное, ни один не выскочил, там по трупам шли. Меня тоже вот зацепило, мина рядом разорвалась, руку и спину осколками нафаршировало. Хорошо ребята не бросили, до своих немного оставалось уже, дотащили, хоть и сами пораненные. А в госпитале руку лечили, а потом гангрена началась, и совсем отрезали. Почитай год провалялся, но выходили все-таки, а там уж списали вчистую. А Власов в плен попал, ну и стал иудой. Хотя, конечно, податься ему было некуда, здесь бы за потерю армии сразу к стенке поставили. Ну, да бог ему судья. Ладно, давайте скоренько помоемся, да побродить надо маленько, сейчас рыба как раз ходит, да и раки повылезли, здесь вода чистая, раков много.

Быстро сполоснувшись, Саша и Вася под командой Михаила развернули бредень – сеть метров пять длиной и полтора высотой, привязанную с двух сторон к длинным палкам.

– Значит так, ребята, – сказал Михаил, – ты, Санек, повыше, поэтому идешь подальше от берега, а ты, Васька, поближе. Идете против течения, колья держать чуть с наклоном назад, нижний конец как можно ближе ко дну прижимайте. А мы с Кольшей возьмем какие-нибудь коряги, зайдем по течению вверх метров на пятьдесят и пойдем навстречу, ботать будем. Как скомандую, потащите к берегу, только сразу близко не сходитесь.

Все снова с удовольствием полезли в теплую воду. Когда Михаил скомандовал идти к берегу, Сашка, который шел почти по плечи в воде, попал в яму и скрылся, было, с головой, но бредня не бросил и уже через несколько секунд, сильно работая ногами, выплыл из ямы, снова встал и пошел к берегу. В это время большая щука, разогнавшись, серебристой тенью мелькнула над бреднем и, сильно плеснув, ушла в глубину. Мальчишки завопили от нестерпимой остроты ощущения радости и огорчения одновременно.

Когда бредень вытащили на прибрежный песок, его мотня была забита травой, в которой что-то шевелилось и трепыхалось, отблескивая серебром в лучах еще высокого солнца. Траву вытряхнули, разобрали и в ведра полетели полтора десятка раков и с десяток рыбин разной величины. Забрели еще несколько раз и с приличным уловом вернулись домой.

За домом Михаила возле бани разожгли костер, подвесили два ведра, одно для ухи, второе для раков. Собралось человек пятнадцать из окрестных домов. Женщины уже чистили рыбу и картошку и сразу же бросали в одно из ведер. Когда картошка на пробу оказалась сваренной, в уху вылили десяток разболтанных сырых яиц и бросили миску нарезанного зеленого лука. В кипящую воду второго ведра высыпали серо-зеленых раков, и уже через несколько секунд в струях ключом бьющего кипятка замелькали алые трезубцы.

Рядом с костром расстелили торцами друг к другу два куска старого брезента, расставили на нем миски со свежими и малосольными огурцами, с солеными грибами. Прямо на брезент двумя кучками шумовкой вывалили раков. Тут же наличествовали два больших пятилитровых бидона и здоровенная бутыль. Когда всем раздали деревянные миски с ухой, один из мужиков стал наливать из бутыли мутную жидкость в маленькие стограммовые стаканчики, которые тут почему-то называли чайными. Михаил, посмотрев на ребят, с усмешкой спросил: – Ну что, работнички, вам-то самогона налить?

– Налить, – с вызовом ответил Сашка.

– Я не буду, – отвернулся Вася от предложенного стаканчика.

– Ну, давай хоть тогда пива налью. Пиво хорошее свежее деревенское, в городе такого не бывает, – предложил Михаил и налил из бидона полную глиняную кружку пенистого вкусно-пахнущего темно-коричневого пива.

Наевшись, ребята отошли в сторону. Гулянка шла своим чередом. Кто-то принес гармошку, пели все вперемешку, – от«Катюши» и «Смуглянки» до похабных частушек. Два мужика со злобой заспорили о чем-то, их еле разняли женщины.

Сашка от выпитого стакана самогона изрядно захмелел. Он стоял, запрокинув голову вверх, и слегка покачиваясь, смотрел на звезды. К ребятам подошел Михаил, тоже уже изрядно навеселе.

– Ну что, парни, не получается пока с отдыхом-то? А у нас в деревне каждый день вот так. Весной сажать, летом обиходить, а осенью убирать. С утра до вечера работа, то на колхоз, то на себя. Зимой разве что отдохнешь маленько. Но все лучше войны. Дай бог, сейчас долго ее не будет.

– А я вот жалею, что на войну не попал, – вызывающе заявил Сашка, – здорово, наверное, в атаку ходить! Бросишь пару гранат в немецкую траншею, из автомата от пуза длинной очередью чесанешь, и готово, вылазят с поднятыми ручками – Гитлер капут! А потом медаль дадут или орден. Вот у вас, дядя Миша, ордена есть?

– Да нет, орден получить не довелось. Две медали, правда, есть – за отвагу и за боевые заслуги. И из автомата от пуза мне чесать не довелось, не было у нас автоматов. Винтовки-то и те не сразу дали, я в свою первую атаку с саперной лопаткой пошел.

– Как это с лопаткой? – растерянно спросил Вася. – А немцы с чем же были?

– Немцы как положено, с винтовками, с пулеметами. Нас на фронт везли без оружия, сказали, там выдадут. Вдруг где-то под Лугой поезд останавливается, команда выгружаться, марш-бросок десять километров, приказ окопаться и держать оборону. На роту в сто двадцать человек дают сорок винтовок и двадцать лимонок. Патронов выдали на каждую винтовку по две обоймы, то есть по десять штук. День копали, да ждали, жрать нечего. На следующий день с утра подвезли полевую кухню с кашей. Не успели поесть, приказ – взять высоту в трех километрах впереди. Спрашиваю у взводного как в атаку идти без оружия, он только матерится. У убитого, говорит, возьмешь или у немца отберешь. А ты попробуй, доберись до него, до немца-то. Спервоначалу-то ничего шли, а как к высоте подходить стали, немцы из пулеметов жарить начали, головы не поднимешь. Наша батарея пяток снарядов выпустила, налетели юнкерсы-лапотники и перемешали ее с землей, ну и нам досталось. После бомбежки ротный в атаку поднимает, а у нас большая часть только призванные, необстрелянные, лежат, за землю как младенец за мамкину титьку уцепились. Он наганом в зубы одному, второму, помаленьку поднялись, перебежками вперед. Тут немного подвезло, там бурты торфа были, и он после бомбежки занялся, а ветер дым понес в сторону немцев, и мы вроде как под прикрытием идем. Выбили мы их с вершины, хорошо там не больше взвода оказалось. Мне винтовка еще раньше, после бомбежки досталась, соседа моего осколком убило. Ротный перекличку сделал, пятьдесят человек из сотни в строю. А на следующий день немецкие танки нас обошли слева и справа, чудом в окружение не попали, выбрались к своим, а от роты уж десять человек осталось.

– А вам тоже страшно было в атаку идти? – робко спросил Вася.

– Дак кому не страшно-то, парень. Там ведь не в игрушки играли, а убивали. Жить-то любому хочется. Это только в кино все наперегонки бегут вперед. А на самом-то деле все канавки да бугорочки примечаешь, куда бы залечь, да еще подальше от ротного и взводного, чтобы первым в атаку не встать. Первого чаще убивают.

– А чего кричали, когда в атаку шли? – с вызовом спросил Сашка.

– Паря, а ты представь, на тебе шинель мокрая, за плечами сидор, в руках трехлинейка, да сапоги на ногах от грязи пудовые. И тебя вперед бегом гонят, чего ты будешь орать? Дышать-то воздуху не хватает. Матерились в основном. Ну, иногда «ура» заорешь вместе со всеми, чтобы себя вроде как ободрить, да показать себе и другим, что ты не один. Политрук или ротный «за Сталина, за Родину» крикнут, так им по должности положено. Конечно если ты рядом, тоже чего-нибудь вякнешь. А если до рукопашной дойдет, тут уж кроме мата ничего не слышно. Ладно, парни, пойду я еще выпью, дело большое сегодня сделали.

После того, как Михаил отошел к костру, Сашка сказал, – Вась, завтра пойдем искать пистолеты. Надо у Кольки спросить, где этот мясной бор. Чего бояться-то, от них, небось, уж одни скелеты в лохмотьях остались. А пистолеты нужно искать у командиров, ремни-то командирские с кобурами целы еще.

Последнюю фразу услышал бесшумно подошедший к ним босой Колька.

– Вы чего, оружие искать собрались?

– Ну да, мы хотим по пистолету найти. Вот бы сходить туда, где нашу армию побили, там, небось, оружия много осталось. Покажешь завтра, где это?

– Да вы че, с ума сошли. Не, я туда не пойду, там нечисто. У нас Борька Пастухов больно смелый был, пошел один и не вернулся. Мужики искали его, так и не нашли. Если отец узнает, что я туда дорогу вам показал, до крови испорет. А если пистолет хотите, так я знаю, где можно взять. На Курдюмовском болоте немецкий самолет лежит. Мы с ребятами за клюквой в прошлом году ходили, да и наткнулись на него. Его, мать рассказывала, зимой наши ястребки сбили как раз над деревней. А он вишь, где упал. Только мы его издали видели, тогда сыро уж больно было, а место там топкое, страшно. А ныне-то лето сухое, дождя давно нет. Слеги на всякий случай вырубим, да и пройдем. А у летчиков пистолеты обязательно бывают.

– Самолет-то какой, истребитель или бомбардировщик?

– Бомбардировщик, наверное. На нем кресты нарисованы и здоровенный, два мотора.

– Так его, может, давно в болото затянуло?

– Да нет, он-то на сухом месте лежит. Вот только до него добраться надо. Давай, завтра с утра скажем, что за ягодами, там и, правда, малинник рядом.

Утром ребят растолкал Колька. Было уже довольно поздно, солнце стояло высоко. Уставшим и захмелевшим парням сегодня спать ничего не мешало. Они бы и еще не вставали, если бы не Колька.

До болота шли часа полтора. Несмотря на засуху, лесная трава была в росе, и все ниже пояса промокли. Наконец лес стал редеть, под ногами зашуршал мягкий мох. Тут остановились, маленьким топориком, предусмотрительно захваченным Колькой из дома, вырубили три березовых жерди.

– Сейчас идите за мной след в след, ступайте только на кочки. Случится провалиться, жердь не бросайте ни в коем разе, – предупредил Колька.

Почва под ногами заметно колыхалась, Вася с Сашей чувствовали себя довольно неуютно, но виду не показывали, стыдно было показать страх перед десятилетним пацаном. Шли, ступая с кочки на кочку, благо их было много. Когда миновали чахлую рощицу, метрах в ста они увидели разрушенный самолет, лежавший почти на боку. Одно крыло было погружено в болото, а второе высоко поднято. Добрались до него не без труда, по ходу впереди синело большое окно воды, которое пришлось далеко стороной обходить.

Когда они подошли к самолету, их поразило, какой он оказался огромный. Около самолета было сухо. Его, видимо, пытались посадить, после того, как он был подбит, и летчики зимой сверху приняли засыпанное снегом болото за луг. После неудачного приземления самолет воткнулся носом в возвышавшийся над болотом небольшой островок. Остекление пилотской кабины было почти цело, триплекс, покрытый трещинами, еще держался на арматуре фонаря. Сашка топориком выбил несколько фрагментов остекления, заглянул внутрь и с криком отпрянул от кабины.

– Ты чего? – удивился Колька.

– Там это… он сидит.

– Кто, он?

– Летчик, наверное, в шлеме… Только у него глаз нет.

Ребята нерешительно замялись, потом Вася сказал:

– Ну и что? Мы же не считали, что придем, и вот тут они в сторонке на тряпочке, пистолеты для нас лежат. А мертвых нечего бояться. У нас в блокаду в сквере во дворе они неделями лежали зимой, пока «похоронка» за ними приедет. Давайте, вот тут, где пролезть можно, стекло выбьем и посмотрим.

Выбили самый большой фрагмент остекления. Вася осторожно, держа топорик в руке, заглянул внутрь. В кабине в одном из кресел висел, наклонившись вперед, пристегнутый ремнями,… нельзя сказать, человек, скорее скелет, в шлемофоне и черной кожаной куртке с двумя сквозными рваными дырами. Пустые глазницы невидяще смотрели вперед, с открытых частей лица и рук свисали какие-то лохмотья. В кабине возле второго и третьего кресел лежали останки еще двоих членов экипажа. Внутренняя дверь, ведущая из кабины в отсек самолета, была приоткрыта и там, в свете, проникающем сквозь многочисленные пробоины в обшивке, были смутно видны лавки вдоль одной стены фюзеляжа и очертания разбросанных останков еще нескольких человек с горбами парашютных ранцев на спине.

Вася высунул голову обратно:

– Там их много, может быть, десант перевозили. Давайте залезем, посмотрим.

В самолете было сухо. Сквозь дыры в остеклении задувал свежий ветер, и слабый запах тления едва чувствовался. Из-за сильно наклоненного пола приходилось держаться за спинки кресел. Преодолевая естественное отвращение, Сашка остро отточенным лезвием топора перерезал поясной ремень летчика и снял увесистую кобуру. Обтерев о штаны, он засунул ее за пазуху. То же проделал и со вторым летчиком, на этот раз кобура досталась Васе, у третьего члена экипажа оружия не оказалось, но зато на тонких костях запястья левой руки у него на кожаном ремешке висели часы. Сашка отстегнул их, покрутил заводную головку, приложил к уху.

– Идут! – с восторгом завопил он.

Колька с Васей, забыв прежний испуг и осторожность, осмотрели двух других летчиков, но их часы оказались разбиты. Хозяйственный Колька сказал: – Давайте один парашют с собой возьмем. Из него знаете, сколько рубах и платьев нашить можно. А у меня три сеструхи и мать.

Топором же отрезали ремни одного парашютного ранца и выбросили его через дыру в фонаре, затем выбрались сами. Сашка с Васей были в приподнятом состоянии. Еще бы, так быстро и просто сбылась одна мечта, да еще и часы, о которых никто из них даже и мечтать не смел. Первым дело парни бросились осматривать свое оружие.

Сашка вытащил из кобуры тяжелый пистолет с рубчатой рукояткой, прицельной рамкой и длинным тонким стволом с мушкой.

– О! Класс – парабеллум.

Вася тоже вытащил свой пистолет, он был очень похож на Сашкин, только меньше по размеру.

– Ну-ка, дай посмотреть, – покровительственно и свысока, как человек понимающий, сказал Сашка. – Это – вальтер. У меня, конечно, получше, но и твой ничего.

Он передал пистолет обратно Васе.

– Может, постреляем? – робко предложил Вася.

– Что, жить надоело?– усмехнулся Сашка, – Их сначала чистить надо. Если в стволе ржавчина, разорвет. Я такой сам разбирал, мне Данилыч, оружейник с полигона показывал. Там все просто, только отвертка нужна. До дома доберемся, у отца инструмент есть, масло ружейное тоже, им мать швейную машинку смазывает.

Ребята подняли брошенные возле самолета корзинки. Ранец с парашютом решили нести по очереди. Выйдя из болота, направились в сторону малинника, который был недалеко. Кусты были усыпаны перезрелыми темно-бордовыми ягодами. Первым делом они от пуза наелись вкуснющей малины, заедая ее черным хлебом, который захватили с собой из дома. Корзинки наполнили быстро, достаточно было наклонить ветку над корзиной и тряхнуть ее, чтобы ягоды сами падали.

На обратной дороге с Кольки взяли слово, что про пистолеты он ничего не расскажет, а часы можно и показать. Все равно надо было как-то объяснять, откуда взялся парашют.

Домой добрались часам к пяти. Подходили к деревне задворками, спрятали пистолеты в одном из стогов, отметив место воткнутым кустиком полыни. Никого из взрослых дома не было, и все трое, взяв удочки, отправились на речку, где они сначала долго купались, а потом до захода солнца рыбачили с лодки на песчаном плесе. Как раз на закате им здорово повезло, одного за другим вытащили пять здоровенных лещей. Домой вернулись уже в сумерках. Там их поджидали Михаил и Колькин отец Павел.

– Так, ну-ка, парни, рассказывайте, откуда это? – спросил Павел, показывая парашютный ранец, оставленный Колькой дома.

– Небось в самолет, что на Курдюмовском болоте лежит, лазили? – добавил свой вопрос Михаил.

– Ну да, – робко ответил Вася.

– А что это запрещено? Самолет-то немецкий! – с вызовом заявил Сашка.

– Да ты не ерепенься, парень, – остудил его Павел, – мы и сами в прошлом году пытались к нему подобраться, да уж больно топко было, опасно. А нынче, значит, болото подсохло. Вот что, ребята, у нас к вам еще просьба будет. Деревня, сами видели, живет бедно. По трудодням одни палочки получишь, продукты в город возить далеко, да и не на чем. А вот это, – кивнул он на ранец, – здорово бы нас выручило. И каждой бабе по кофточке да по платью, и детишек одеть можно, да и мужикам рубахи. А если там этого добра много, то можно и на продажу пустить.

– Да вы что! – заходил ходуном Колька, почувствовавший, что ожидавшееся наказание отменяется, – там их много, он парашютистов вез, самолет-то.

– Вот и ладно. Значит, мы просим вас, ребята, – кивнул Васе и Саше Павел, – завтра с Колькой пойти к самолету еще раз. С вами еще двое женщин будут, они лошадь с телегой возьмут, подъедут к болоту, там какая-никакая, а дорожка есть, правда в объезд. Встанут они недалеко от болота. А ваша задача – стаскать туда из самолета все парашюты, ну может, чего еще полезное найдете. Я гляжу, вы часами обзавелись, так что если еще найдете, пусть даже поломанные, берите.

– Только смотрите, никакого оружия, это строго-настрого, – сказал Михаил.

– Да они, уж, поди, притащили, – усмехнулся Павел, – но смотри, парни, дело ваше, только в деревне чтобы ни одного ствола нового не появилось после вашего отъезда, у нас тут инвалидов хватает. И, чур, если у вас будут неприятности, то мы к ним никакого отношения иметь не будем. А рыбу давайте, я сейчас лещей в коптильню подвешу. Чурки ольховые у меня есть, так что с собой рыбку и увезете.

На следующий день рано утром, договорившись, где встретят подводу, ребята отправились по проторенной дорожке. На этот раз добрались быстрее, шли по болоту уже без прежнего страха, по старым следам. Когда залезли в самолет, первым делом выбросили два оставшихся парашюта из пилотской кабины, оба оказались простреленными, затем пробрались в транспортный отсек. Здесь ходить приходилось очень осторожно, на полу валялись останки, по крайней мере, десятка человек.

Преодолевая брезгливость, ребята собрали парашюты, часы. В этот раз брали и разбитые, Павел сказал, что в городе берут и такие, чтобы отремонтировать или для запчастей. Собрали также ножи, висевшие в ножнах у каждого десантника. На полу под лавкой стояли два длинных металлических ящика, на которых были какие-то надписи, состоявшие из смеси букв и цифр. Сашка сбил с одного обухом топора замочек и просунув лезвие топора под крышку открыл его. Там, аккуратно упакованные, лежали несколько автоматов с откидными металлическими прикладами и запасные рожки-магазины к ним. Вася знал, что такой автомат называется «шмайссер». Сашка взял один, положил в карманы два рожка и повесил автомат на плечо.

Колька попытался, было снять с одного из трупов ботинки, но из ботинка полилась густая, отвратительно пахнущая слизь, так что Колька отбросил его, и ребята поспешили покинуть самолет. Однако прежде чем вылезть из пилотской кабины, Колька обшарил карманы пилотской кожаной куртки и вытащил оттуда тяжелый портсигар из желтого металла с выбитой надписью на немецком языке. Парни выпрыгнули наружу. Сашка снял автомат с плеча, срезал с ближайшего деревца тонкую ветку, намотал на нее отхваченный десантным ножом кусочек парашютного шелка и несколько раз прочистил этим импровизированным шомполом ствол автомата. Вытащив ветку он посмотрел на тряпочку, на ней ничего кроме следов жирной смазки ничего не было.

– О! Порядок. Фрицы хорошо оружие содержали, можно и пострелять.

Вася спросил, – Ты что в Ленинград автомат повезешь? Да тебя сразу же арестуют.

– Да не бойся, не дурак. В деревню пешком пойдем, быстрей будет, чем на телеге трястись. Сейчас где-нибудь постреляем и выбросим. Я из такого уже стрелял, у нас на Урале стрельбище было рядом, там разное оружие опробовали, ну, если повезет, то и мне давали.

Чтобы перенести парашюты к месту, куда должна была подъехать телега, пришлось сделать несколько ходок. Телеги еще не было, и ребята решили поесть малины. Но на подходе к малиннику Колька вдруг остановился.

– Смотри, там кто-то ходит!

В центре малинника шевелились верхушки кустов. Ветер, дувший навстречу, донес треск и довольное сопение.

– Тихо! – шепотом выдохнул Колька, – быстро уходим, там медведь.

У Сашки с Васей, которые зверя крупнее и страшнее собаки, видели только в зоопарке, новость не вызвала особого страха.

– Может, пойдем, посмотрим? – осторожно предложил Сашка.

– Ты че, рехнулся?! У нас в прошлом году тетка Матрена тут же сослепу на медведя нарвалась. Он с одной стороны куст обирает, а она с другой. Так он ей пару раз лапой дал, волосы с головы содрал, в яму бросил и хворостом засыпал. Медведи любят, когда мясо немного протухло. Ну, она ночью очнулась и кое-как до дому доползла. Три месяца в больнице лежала, сейчас ходит только в платке, на лицо смотреть страшно.