Текст книги "Богородица. Мать. Дева. Заступница"

Богородица в иконографии

Поговорим об иконографии Божией Матери. Многие уверены в том, что первые изображения Богородицы принадлежат кисти апостола и евангелиста Луки. Известно, что он написал образ Божией Матери на доске, служившей Святому Семейству столешницей. Причем апостолу приписывается авторство весьма внушительного списка икон с изображением Девы Марии. В России показывают десять таких образов, на Западе (включая Афон) – двадцать один, причем только в Риме – восемь! В нашей стране из икон, якобы написанных евангелистом, наиболее известны Владимирская и Смоленская. Но действительно ли Луке принадлежит авторство всего этого богатейшего иконографического наследия?

Раннехристианская письменность вообще не упоминает о том, что евангелист Лука писал иконы Божией Матери. Об этом нет ни единого свидетельства вплоть до V века. Ни у мужей апостольских, учеников апостолов, ни у самого апостола Луки, который написал две новозаветные книги – Евангелие и Деяния апостольские, ни у апологетов, таких как Иустин Философ или Ириней Лионский, ни у такого всеобъемлющего автора, как Ориген, труды которого, правда, в основном были уничтожены. Никто из великих столпов Православия IV столетия, золотого века патристики, об этом не говорит – ни Василий Великий, ни Григорий Богослов, ни Иоанн Златоуст, ни Блаженный Августин.

Первое свидетельство относится лишь к VI веку. Его авторство приписывается Федору Чтецу – историку времен византийского императора Юстиниана I[75]75
  Св. Юстиниан Великий (482–565) – один из самых выдающихся византийских императоров, инициатор и проводник кодификации римского права. Автор идеи симфонии власти императора и патриарха. В его правление была отвоевана Италия у вестготов и отстроен величественный храм Святой Софии в Константинополе.


[Закрыть]. Федор Чтец писал, что императрица Евдокия[76]76
  Императрица Евдокия (401–460) – провела последние годы жизни в Иерусалиме, где занималась широкой благотворительностью и устройством церквей. Покровительствовала монофизитам, но перед смертью принесла покаяние и была причислена Церковью к лику святых.


[Закрыть], вдова императора Феодосия Младшего (или Юнейшего)[77]77
  Феодосий II (401–450) – поддерживал патриарха Нестория, который был при нем назначен на Константинопольскую кафедру.


[Закрыть], совершала паломничество в Палестину и была в святом городе Иерусалиме. Там, в Иерусалиме, она будто бы приобрела икону, написанную апостолом, и переправила ее в Константинополь, к своей сестре, императрице Пульхерии – жене императора Маркиана. Это первое историческое свидетельство об образе, созданном евангелистом. За ним опять следует двухвековое молчание. Только в VIII столетии вновь появляется свидетельство о таких образах.

Святой Андрей Критский, принявший мученическую смерть около 740 года, свидетельствует о том, что апостол Лука собственноручно изобразил как Самого Воплотившегося Христа, так и Его Непорочную Матерь. Пишет он об этом в связи с иконоборческой ересью[78]78
  Иконоборчество – движение, возникшее в Византии в VIII в. Сторонники иконоборчества приравнивали иконопочитание к запрещенному идолопоклонству, ссылаясь на Священное Писание: …не сотвори себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им (Исх. 20: 4–5). Это движение санкционировалось императорами и изначально носило скорее политический характер, чем догматический. Иконоборцами отрицалось также и монашество, как ненужное и вредное. Надо заметить, что монашествующих в империи было достаточно много, а в те неспокойные годы для императоров было насущной задачей пополнить ряды военнообязанных. Конечно, для большинства здравомыслящих христиан очевидно, что поклонение воздается не иконе как идолу, т. е. не доске и не краске, а Богу, изображенному на ней. Через образ мы восходим к Первообразу. А изобразить Христа мы можем в силу того, что Он стал Реальным Человеком, и Человечество Его пребывает нераздельно с Божеством. И, воздавая почести иконам святых, мы также восходим к Богу, с Которым святые соединились и благодатью Которого они совершали свои труды и подвиги. Ересь иконоборчества была осуждена VII Вселенским Собором в 787 г. Этот Собор осудил не только иконоборчество, но и перекосы в иконопочитании, имевшие место и послужившие формальным поводом для начала этой смуты.


[Закрыть], уже полыхавшей в то время в полную силу. Эти нестроения длились в Церкви примерно сто лет – в VIII–IX веках. Прийти к единому мнению не удавалось долго, вопрос этот обсуждался на самом высоком уровне, проходили Соборы, как утверждавшие почитание икон, так и отвергавшие такую духовную практику. И вот святой Андрей Критский, включившийся в этот спор (он был иконопочитателем, т. е. придерживался учения о почитании икон), указывает, что апостол Лука собственноручно изобразил как Христа, так и Матерь Христову, что является одним из аргументов в пользу почитания икон.

В том же VIII веке анонимный автор достаточно известного «Слова об иконах Константину Копрониму[79]79
  Константин Копроним (718–775) – византийский император, талантливый полководец. В политике иконоборчества отличался особой жесткостью. В его правление было казнено много иконопочитателей и монашествующих, а также уничтожено огромное количество фресок и икон.


[Закрыть]» также указывает на то, что апостол Лука писал иконы Богородицы, причем привносит в свой рассказ одну небезынтересную деталь. Как известно, и Евангелие, и Деяния апостольские Лука писал «адресно» – для некоего «державного Феофила»[80]80
  См.: Лк. 1: 1–4; Дели. 1: 1–3.


[Закрыть]. И вот автор «Слова» утверждает, что и икону апостол написал для того же самого «державного Феофила», скорее всего жившего в Сирии, в Великой Антиохии.

Примерно в то же время Патриарх Константинопольский Герман[81]81
  Свт. Герман (ок. 645–740) занимал патриарший престол с 715 по 730 г. За твердый отказ следовать политике иконоборчества был отстранен от патриаршества императором Львом Исавром, после чего император нашел послушного кандидата Анастасия и сделал его патриархом. Анастасий издал послание в пользу иконоборцев, послужившее официальной санкцией для дальнейшего разгорания смуты.


[Закрыть], увещевая императора-иконоборца Льва Исаврянина[82]82
  Лев III Исаврянин (ок. 680–741) – византийский император, талантливый политик и полководец, отец Константина Копронима. Именно он положил начало иконоборчеству.


[Закрыть], приводит в качестве аргументов три исторические ссылки. Сначала он указывает на статую Иисуса Христа, воздвигнутую в Финикии той самой кровоточивой женщиной, которая двенадцать лет страдала и, прикоснувшись к ризе Христа, исцелилась. Существуют древние свидетельства об этой статуе; в начале IV века о ней пишет историк Евсевий Памфил[83]83
  Евсевий Кесарийский Памфил (260–339) – историк, христианский мыслитель и епископ.


[Закрыть] – а это свидетельство достоверное и однозначное. После этого патриарх Герман указывает на Нерукотворный Лик Христа на полотне, который в то время находился в городе Эдессе, и на образ Божией Матери, написанный евангелистом Лукой.

Начиная с этого времени свидетельства о том, что евангелист Лука писал иконы, множатся. Можно указать хотя бы на знаменитый труд византийского историка Никифора Каллиста[84]84
  Никифор Каллист (fl350) – монах константинопольского Софийского монастыря. Оставил обширные исторические труды, а также написал ряд богослужебных текстов и последований.


[Закрыть], на который часто ссылается святитель Димитрий Ростовский в «Житиях святых». Причем, как обычно и происходит, чем больше времени отделяет источник от описываемого им исторического события, тем больше подробностей и деталей мы в нем находим.

Нет ничего удивительного в том, что перед богословами и искусствоведами рано или поздно встал вопрос о достоверности этих рассказов. Некоторые ученые-рационалисты утверждают, что предание, согласно которому апостол Лука писал образы Божией Матери, не имеет под собой никакого основания, и в подтверждение своей позиции приводят следующие аргументы.

Во-первых, не существует достоверных свидетельств на этот счет, относящихся к I–IV векам. Во-вторых, VII Вселенский Собор, созванный в 787 году, утверждая догмат об иконопочитании, ни разу не упоминает об иконах Божией Матери, написанных евангелистом Лукой. Хотя в это же самое время отдельные авторы, например святой Андрей Критский, Герман Константинопольский и другие, уже сообщают о таких образах. Но это лишь мнение отдельных христиан, Собор же на них не сослался, даже несмотря на то, что такая ссылка способствовала бы утверждению иконопочитания.

Предлагается и третий аргумент, основывающийся на личности апостола Луки. Как указывается в церковном календаре исходя из достаточно древних свидетельств, святой евангелист Лука входил в число семидесяти апостолов[85]85
  Господь избрал из Своих последователей семьдесят апостолов (Лк. Ю: 1–2). Их имена в Евангелии не называются. В богослужебной традиции в день празднования семидесяти апостолов значатся их имена. Этот список был составлен в V–VI вв. Список носит символический характер, туда вошли все известные имена последователей и учеников Христа, апостолов и мужей апостольских. Таким образом, в этот день Церковь вспоминает не только семьдесят апостолов, но и все первое христианское поколение.


[Закрыть].

Все они были иудеями, а, как известно, среди иудеев художников не могло быть по определению. В древнем Израиле никто никого не изображал. Как же при этом Лука смог стать художником?

Наконец, приведем аргумент искусствоведов. Если мы посмотрим на Владимирскую или Смоленскую икону Божией Матери, которые среди прочих также приписываются кисти евангелиста Луки, то неизбежно возникает вопрос: мог ли апостол Лука так писать образа? Ведь перед нами – иконы, явно относящиеся к поздневизантийскому периоду, приблизительно к XI, в крайнем случае – к X веку. Раньше этого времени такие иконы появиться просто не могли, тем более что до нас дошли более древние изображения, дающие нам возможность для сравнения. В первые века христианства ничего подобного создано не было. Это так же невозможно, как приписывать икону Живоначальной Троицы Андрея Рублева тому же евангелисту Луке. Для создания этих шедевров потребовался долгий путь развития искусства вообще и иконографии в частности.

С другой стороны, богословы, историки и искусствоведы, которые все-таки утверждают, что евангелист Лука мог писать иконы Божией Матери, отвечают на эти аргументы следующим образом. Молчание первых четырех веков могло быть вызвано тем, что тогда икона евангелиста Луки не обладала общецерковной известностью, равно как и Нерукотворный Лик Спасителя. Ведь о нем тоже ничего не говорится у авторов доникейской эпохи, т. е. I–IV веков. Эти иконы не оказали существенного влияния на развитие раннехристианского изобразительного искусства и на раннехристианские священные изображения.

Молчание VII Вселенского Собора обусловлено противоположными причинами. В эпоху, когда эта икона находилась в Константинополе и о ней знали все, ссылаться на нее было бы бессмысленно, как бессмысленно ломиться в открытую дверь. Речь тогда шла вовсе не о том, существует эта икона или нет, а о том, насколько догматически верно вообще поклоняться иконе. Ведь иконоборцы не отрицали само право изображать, они отвергали иконопочитание и противостояли культовому использованию икон.

Что касается иудейства апостола Луки и того, что в силу этого он никак не мог быть художником, то на этот счет существуют достаточно древние возражения. Такие авторы, как Тертуллиан (III век),

Блаженный Иероним (IV век), Блаженный Августин (V век), жившие до Федора Чтеца, утверждали, что евангелист Лука был не иудеем, а либо греком, либо сирийцем, т. е. человеком, обращенным в христианство из язычников.

Это мнение поддерживается и многими современными библеистами, при этом даже подвергается сомнению утверждение, что евангелист входил в число семидесяти апостолов. Ведь достоверно известно, что Лука был учеником апостола Павла, а едва ли кто-либо из семидесяти апостолов мог бы быть его учеником. Сам апостол Павел Христа не видел, обратившись позже, поэтому скорее кто-то из семидесяти апостолов мог бы наставлять в вере новообращенного Савла.

Кстати, перечень семидесяти апостолов, содержащийся в нашем церковном календаре, порой вызывает недоуменные вопросы. Например, среди них упоминается Дионисий Ареопагит. Но ведь он был обращен апостолом Павлом в Афинах на Ареопаге[86]86
  См.: Деян. 17: 34.


[Закрыть]и до того является не просто греком, но и эллином до мозга костей! Похоже, перечень семидесяти апостолов весьма условен. В него зачислили всех учеников Первоверховного апостола, включая даже Тимофея[87]87
  Деян. 16: 1–3; 1 Тим. 12.


[Закрыть], который был юн во времена проповедничества Павла. Каким же он был, когда проповедовал Иисус, и мог ли мальчишка, ребенок оказаться в числе семидесяти апостолов?

Сам Новый Завет имен семидесяти апостолов не содержит, и поэтому логичнее допустить, что Лука действительно был обращен из язычников, действительно был учеником апостола Павла и написал Евангелие и Деяния. Как апостол сам признается в предисловии к Евангелию и Деяниям, он пишет не как очевидец, а как человек, который собрал и исследовал весь этот материал.

Аргумент, приводимый искусствоведами, безусловно, заслуживает внимания. Действительно, тот образ Владимирской Божией Матери, который большинство из нас наверняка видели хотя бы в копиях, не мог быть написан евангелистом Лукой, в противном случае следовало бы вообще отрицать всякую историю искусства. Если сравнить его с иконами, которые создавались в то время, в том числе и с образами Богородицы, ничего общего мы не найдем. Поэтому почти все православные исследователи, признающие апостола Луку иконописцем, сходятся в том, что это, конечно же, позднейший список. К тому же и Федор Чтец говорит лишь об одной иконе, да и императрица Евдокия переправила из Иерусалима в Константинополь только один образ, а уже потом эти иконы чудесным образом многократно размножились…

Церковные исследователи и археологи утверждают, что ни одна изо всех дошедших до нас икон, приписываемых евангелисту Луке, не сохранилась в первоначальном виде. Это позднейшее византийское (и, кстати, не только византийское) творчество, поскольку восьми образам, хранящимся в Риме, присущи характерные черты именно западной иконографии. Конечно, все эти иконы могли неоднократно переписываться и поновляться. Я думаю, мы имеем право, нисколько не погрешив против своей веры, согласиться с искусствоведами в том, что Владимирская икона должна датироваться приблизительно XI веком, причем написана она была именно в том виде, в каком и дошла до нас.

Люди старшего поколения помнят, как на вокзалах продавались бесчисленные «Медведи Шишкина», имевшие к знаменитому художнику весьма опосредованное отношение, но написанные по определенному образцу. И это мало кого смущало: достоверность ведь и не предполагалась. Некий римлянин Руфин, перелагая Оригена на латынь, писал: «То, что у Оригена написано кратко, я перевел подробнее; то, что у него слишком пространно, – я сократил; то, о чем он умолчал, я восполнил; то, о чем он написал неверно, я исправил». Такой вот честный переводчик, который, нисколько не смущаясь, без обиняков охарактеризовал свой метод работы. Богословы, цитирующие этот труд (поскольку оригинал Оригена до нас не дошел), так и пишут: «Ориген – Руфин». Нам теперь уже и не разобрать, кому какое утверждение принадлежит.

Схожий прием используется и в Библии. Мы читаем у апостола Павла: «…некто негде сказал» – и начинаем разыскивать первоисточник. В результате первую половину цитируемого текста находим у Захарии, а вторую – у Иеремии. Столь свободное обращение с текстом характерно как для Ветхого, так и для Нового Завета. Один пророк цитирует другого весьма вольно. Не было в те времена культуры точного, дословного цитирования. Точно так же не предполагалась и культура точного воспроизведения образа. При этом вполне можно было подписаться именем автора, творчество которого бралось за образец. Это нечто противоположное современному плагиату, когда у какого-нибудь маститого мастера заимствуется идея и выдается за собственную.

Например, известны три книги Еноха[88]88
  Книги Еноха — апокрифические книги. Первая из трех книг Еноха – весьма значимый ветхозаветный апокриф, на который ссылается в своем послании апостол Иуда, брат Господень (Иуд. 1: 5).


[Закрыть]. Но как Енох мог писать до потопа, за тысячелетия до Моисея, вообще до появления письменности? Просто некий автор, живший за несколько веков до Рождества Христова, подписался известным именем. Это придавало его труду особую значимость.

Иконописцы, бравшие за основу творчество евангелиста Луки, вполне могли что-то дополнить и «исправить»; добавить то, о чем апостол умолчал, убрать «лишнее» и приписать авторство Луке. Именно таким образом появились несколько десятков икон, приписываемых кисти евангелиста, но, как сказал преподобный Серафим Саровский, «все, что Церковь облобызала, то мы и принимаем». Сочетая рациональную критику и сердечную, детскую веру, мы вполне можем считать апостола Луку первым иконописцем, изобразившим Божию Матерь, и при этом оставаться в согласии со строгим научным подходом.

«Мы не знаем лица Девы Марии, – писал Блаженный Августин, – от Которой безмужно, нетленно, чудесным образом родился Христос. Верим, что Господь Иисус Христос родился от Девы, имя Которой Мария. Но такое ли лицо было у Девы Марии, Которую представляем в уме? Когда мы говорим или вспоминаем об этом, мы совсем не знаем и не убеждены. Можно сказать, сохраняя веру, что, может быть, Она имела такое лицо, может быть, не такое».

А у Никифора Каллиста приводится точнейшее описание Божией Матери, которое перешло в наши «Жития святых» святого Димитрия Ростовского. Никифор Каллист пишет: «Она была роста среднего или, как иные говорят, несколько выше среднего, волоса – златовидные, глаза – быстрые, зрачками как бы цветом масляные, брови – дугообразные и умеренно черные, нос – продолговатый, губы – цветущие, исполненные сладких речей, лицо – не круглое и не острое, но несколько продолговатое, руки и пальцы – длинные».

Все эти детали впоследствии были в точности воспроизведены в византийской, а позже и в русской иконографии.

Самыми древними дошедшими до нас христианскими изображениями являются изображения катакомбные. Их можно увидеть на стенах погребальных пещер под Римом, где ранние христиане проводили свои богослужения. Встречаются и образы женщин.

Вполне возможно, что среди них есть и изображения Девы Марии. Причем на некоторых начертано имя Мария, а на других – Мара. Известны и образы, на которых запечатлен младенец, хотя утверждать, что перед нами изображения Богородицы, мы не вправе. Возможно, это Елисавета с Иоанном Крестителем, возможно – Сарра с Исааком, а может быть, Анна с Самуилом.

Встречается образ стоящей и молящейся женщины с воздетыми руками, называющийся Оранта (от латинского слова «orans» – «молящаяся»). Другое изображение, любимое ранними христианами, – образ Доброго Пастыря, рядом с Которым стоит женщина. Так как надписи нет, возникает вопрос: кто она? Возможно, Мария Магдалина, но более вероятно, что Дева Мария.

До нашего времени дошли донышки кувшинов того времени с женскими ликами. Археологи предполагают, что они также могли быть Богородичными.

Наиболее достоверно трактуются иллюстрации к евангельским сюжетам. Один из самых распространенных – поклонение волхвов. Рядом с ними, без сомнения, изображена Дева Мария. Сохранилась и греческая надпись «Μήτηρ Θεοῦ» – «Матерь Божия».

До нашего времени сохранились две фрески. Одну из них можно увидеть в усыпальнице Прискиллы. На ней изображена сидящая женщина с младенцем. Рядом с ними стоит мужчина. Тип письма все еще остается античным – это еще не собственно христианская живопись, живописью это не назовешь.

Археологи высказывают различные гипотезы по поводу того, кем мог быть изображенный мужчина. Возможно, это Иосиф, не исключено, что один из волхвов, а некоторые видят в нем пророка Исаию, сказавшего:

Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя

Ему Еммануил, что значит: с нами Бог (Мф. 1: 23).

Эта фреска датируется II веком. Другое изображение находится в усыпальнице святой Агнессы. Здесь Божия Матерь изображена с молитвенно простертыми руками – Оранта. Позже этот образ перешел в Византию и лег в основу иконы Знамения Божией Матери. Интересно, что уже в то время появляются образы Богоматери без Младенца. Она представляется не только как Дева, родившая Христа, но и как Молитвенница за род христианский.

Усыпальница святой Агнессы относится уже к иной эпохе, к эпохе Константина Великого. Здесь чувствуется византийский стиль. Позже, в IV веке, появляются изображения, трактующие самые разные евангельские сюжеты. Божия Матерь на них уже вполне идентифицируется. Так начинается собственно Богородичная иконография.

Существует три типа икон Божией Матери, причем, согласно Преданию, сам апостол Лука заложил их основы.

Оранта – это, как правило, образы, на которых Дева Мария изображена в полный рост и изначально пребывает в одиночестве. Лишь позже возникает изображение Предвечного Младенца на месте утробы Материнской.

Второй образ – Умиление, по-гречески Елеуса (Ελεούσα). Ярчайший образец этого типа – Владимирская икона Божией Матери. Здесь Младенец прильнул к щеке Девы Марии, ликом и ручонками устремлен к Матери, а Мать всем Своим существом устремлена к Младенцу. Это – тайна Божественного Воплощения, тайна любви, которую воспел Амвросий Медиоланский[89]89
  Сет. Амвросий (340–397) – епископ Медиоланский, богослов, проповедник и автор ряда богослужебных текстов.


[Закрыть] текстами Песни Песней Соломоновой, где жених – это образ Христа, а Суламифь – образ Пречистой Девы.

Третий образ – это Одигитрия (Οδηγήτρια), что в переводе на русский язык означает «Путеводительница». Здесь Младенец тоже покоится на руках у Матери, но и Дева Мария, и Спаситель встречаются с нами взглядами. Наиболее распространенная икона этого типа – образ Казанской Божией Матери. Богородица смотрит на нас и указывает нам на Христа, Который говорит о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь (Ии. 14: 6). Образ Младенца несколько «недетский», но и «взрослым» назвать его трудно. Скорее, он вечен.

Святая Дева тоже выглядит старше Своих лет, ведь, согласно Преданию, Она родила Иисуса примерно в пятнадцать лет. Это вполне соответствует традициям южных народов, у которых браки заключались намного раньше, нежели у северян. Юноши там женились в четырнадцать-пятнадцать лет, а девушки выходили замуж в десять-одиннадцать. А на иконах (например, Смоленской Божией Матери) Богородица приобретает некоторую «суровость», становясь намного взрослее. Это уже богословское осмысление. Иконописец ставит перед собой задачу не показать цветущую пятнадцатилетнюю девушку, ставшую матерью, а изобразить Матерь Божию. Практически все многочисленные иконы Божией Матери, которых насчитывается около семисот, так или иначе относятся к одному из этих трех типов: Оранта, Елеуса и Одигитрия – Молящаяся, Умиление и Путеводительница.

Иконопочитание и иконография

Я не стану рассказывать обо всех иконах. Книги о Смоленской, Почаевской, Тихвинской, Владимирской, Казанской иконах Божией Матери известны и широко распространены.

Иконография должна обязательно иметь богословское значение. Западные Мадонны, которых нам подарила эпоха Возрождения, абсолютно далеки от какого-либо богословия. Эти порой умилительные, великолепные художественные шедевры не имеют никакого отношения к иконе. Это – восторженный гимн материнству, но не Богоматеринству, там нет ни Богомладенца, ни Богоматери, а есть лишь мать и ребенок.

Образа такого типа пришли в Россию через Малороссию, через тот же Почаев, и, кстати, многим полюбились. Наши верующие люди хотят, чтобы икона была «как живая», но это не православный и не богословский подход к иконе.

Подлинная икона не должна прельщать нас красотой материнства, тем более женской красотой, она не должна удовлетворять наше любопытство в изучении древних одеяний. Картинки, помещаемые в детских Библиях, тоже бывают очень хороши и полезны для постижения основ Священного Писания, особенно в нежном возрасте. Нередко и взрослые с удовольствием рассматривают их, но это не имеет ни малейшего отношения к иконе. Культуру восприятия священных образов мы начали терять в XVII веке и окончательно утратили в XVIII столетии. Сейчас наши храмы наводнены изображениями не богослужебными, не богословскими, а теми, которые собственно иконами никоим образом считаться не могут. Храм должен содержать каноническую икону. Любопытно, что даже большинство священников и многие епископы предпочитают именно эти живописные изображения, по сути отвлекающие от молитвы и богословия.

Икона – достояние и плод церковного и молитвенного опыта, и она должна основываться на принципах плоскостного изображения и обратной перспективы, иконографической диспропорциональности, условности и символизма[90]90
  Еще один важный аспект – дидактический, т. е. в иконе не должно быть никакой вымышленной аллегоричности. Например, изображение Бога Отца, Которого никто никогда не видел (Ии. 1: 18), в образе старца с седой бородой является отступлением от соборного разума Церкви и богословия иконы.


[Закрыть]. То есть икона должна нас вести в Царство Божие, а не создавать иллюзию нашей сопричастности жизни Спасителя или Божией Матери. Это очень важно. Икона должна возбуждать не чувственность, а молитвенный дух. Чувственная же икона может приводить к состоянию духовной прелести, когда человек свои эмоциональные, душевные переживания начинает отождествлять с Божественной благодатью, а иногда и с Божественными откровениями. Это, конечно же, в корне неверно.

Часто на православных иконах Божия Матерь изображается с тремя восьмиконечными звездочками на челе и плечах, означающими Ее приснодевство. Звездочка, помещенная на челе, означает, что Она была Девою до Рождества, на правом плече – в Рождестве и на левом – после Рождества Христова. Это – один из богородичных иконографических символов.

Изображения Богородицы подразделяются на сотни иконографических разновидностей: это и «Всех скорбящих Радость», и «Млекопитательница», и «В родах Помощница», и «Умиление», и «Знамение», и «Взыскание погибших», и «Умягчение злых сердец»… Каждое из этих наименований отмечено поэзией и богословской глубиной, раскрывающей различные стороны духовного присутствия Божией Матери в Церкви. Поэтому мы с благодарностью приемлем все многообразие Богородичной иконографии.

Вопрос о чудотворных иконах Божией Матери очень серьезен и важен.

Вообще-то говоря, икона по своему предназначению не призвана творить чудеса. Догмат иконопочитания, принятый на VII Вселенском Соборе, звучит примерно так: честь, которая воздается образу, переходит к Первообразу; зрим образ, а прозреваем Первообраз.

Отец Павел Флоренский[91]91
  Павел Флоренский (1882–1937) – выдающийся философ и ученый. Разделил участь большинства православных священнослужителей в период большевистских гонений. В 1933 г. был арестован и отправлен в Соловецкий лагерь. Через четыре года после ареста был расстрелян по приговору особой тройки НКВД.


[Закрыть] в своих трудах много писал об иконах, у него есть замечательная работа «Иконостас». Он пишет о том, что «икона – окно в невидимый мир». Именно эта функция и является основным назначением иконы. Но так уж устроен человек, что это главное предназначение на религиозно-бытовом уровне отошло куда-то в тень и для очень многих почти не имеет значения. При этом образ начинает восприниматься как своего рода амулет, как талисман, как нечто, производящее чудо. Становится несущественным, каноническая это икона или нет, виден ли лик или он стерт. Наоборот, в этом случае интерес лишь усиливается: старую икону человек любит еще больше, хотя никакое взирание на образ уже невозможно. То, что установил VII Вселенский Собор в отношении иконопочитания, уже нереализуемо, да верующему это и не важно, потому что не для этого ему нужна икона. Главное для него – не молитвенно созерцать икону, а приложиться к ней. Мы часто наблюдаем это в наших храмах. Человек подходит, осеняет себя крестным знамением, прикладывается к образу и отходит, даже не удосужившись посмотреть, что за икона лежит на аналое. Случалось, я прихожу в храм, дьякон и пономарь уже находятся в алтаре, а положенная икона не соответствует празднику. Спрашиваю у них:

– Вы у аналоя были?

– Были.

– Прикладывались?

– Прикладывались.

– А к чему именно вы приложились?

А кому это интересно? Действие произведено, а суть оказалась вне поля зрения. Можно на Пасху положить икону святителя Николая Чудотворца, и этого не заметят…

На икону надо взирать. Это взирание уже есть нечто литургическое, богослужебное, само взирание – уже некое священнодействие. Икона пишется для того, чтобы на нее смотреть, аромат существует для того, чтобы его вдыхать, слово произносится для того, чтобы ему внимать. Все имеет свое назначение. То же самое относится и к Евангелию: для прихожанина главное – к нему приложиться, нужно, чтобы Евангелие на голову возложили, а что при этом во время молебна читали, по сути, не имеет никакого значения. И если батюшка прочитает совсем другой отрывок из Нового Завета или из Ветхого Завета паремию, этого никто даже и не заметит. Конечно, в каждом из нас сидит язычник, и как его из себя вытравить?..

Хотелось бы достичь более просвещенного отношения к иконе. Ведь именно неразумное отношение порождало и порождает иконоборчество. Древние приверженцы ересей потому и боролись с иконами, что люди соскабливали порой краску с икон и добавляли ее в тесто для просфоры – хлеба, на котором будут служить Евхаристию. Нечто подобное происходит и в наше время, и протестантское отрицание икон возникло не на пустом месте.

А все-таки чудотворные иконы есть! Хотя в этой связи не помешало бы вспомнить о Петре Великом. Однажды он отдал распоряжение, чтобы иконы больше не чудотворили, чтобы они впредь не плакали и не мироточили, а если вдруг у какого-то батюшки икона все-таки вновь заплачет, то такого батюшку надлежит сечь. Тут же резко сократилось количество чудотворений, совершавшихся у икон. Несмотря на присущий Петру цинизм, безбожником он все-таки не был и, кстати, во всех дореволюционных требниках поминался как «благочестивейший Государь Император».

И сегодня нередко можно услышать: «Батюшка, сегодня была у иконы. Там такое свечение, такой аромат!» Это экзальтированное желание чуда, которому всегда противостоял самый великий Чудотворец, Иисус Христос, – явление не очень здоровое. Когда от Христа ждали чуда, Он его не совершал. В отличие от факиров, Он никогда не развлекал людей чудесами. Вообще стоит обратить внимание на то, какие именно чудеса происходили через Христа, через пророков, через апостолов и святых:

Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют (Мф. 11:5).

Иисус же не сказал, что что-то мироточит, что-то сияет, что-то обновляется.

Настоящее чудо – всегда реально. Оно всегда направлено на спасение человека, вводит человека в Царство Божие. Один священник подвел меня к стене храма, которая у него мироточит, и показал капельки, отмеченные им крестиками. Даже не знаю, что и сказать. Капельки я действительно видел, но какова их природа, не знаю. Возможны проявления самых различных химических процессов. Но разве вследствие этого хоть один слепец прозрел? Хоть один хромой оставил костыли в храме? Порой вера принимает весьма причудливые формы. А апостол Павел говорит:

Вера от слышания, а слышание от Слова Божия (Рим. 10: 17).

Словом Божиим должна укрепляться наша вера, а не капельками на стене! Конечно же, существуют и заслуживающие доверия свидетельства о чудотворных иконах. Есть иконы плачущие, мироточивые, обновляющиеся и даже кровоточивые, как, например, Иверская икона Божией Матери. Жаль, что при этом к таким явлениям налипает много наносного. Когда в трубах скапливается ил, мешая протоку воды, их приходится чистить. Так и на подлинных знамениях Божиих, которые действительно бывают, столько всего наслаивается, что время от времени следует заниматься «чисткой» собственной духовной жизни.

Существует немало очень странных описаний чудотворных икон, в которых нет ничего созвучного с Евангелием и полезного для души. Вместе с тем Господь являет и подлинные чудеса и знамения: плачет Божия Матерь – значит, есть о чем плакать, плачь и ты вместе с Нею; мироточит – значит, нам дополнительно дается благодать Святого Духа через Богородицу; кровоточение означает страдание, скорбь: …оружие пройдет Тебе душу — сказал Симеон Богоприимец. Такое бывает в эпохи нестроений внутри Церкви или жестоких гонений на нее.

В селе Казачинском (в Красноярском крае) есть плачущая икона Божией Матери. Всякий раз, когда к ней подходишь, испытываешь потрясение, как будто видишь плачущую мать. Вообще, если икона плачет, стоит задуматься: почему это происходит?

Обновления икон тоже, конечно, случаются. Через них в нашем мире проявляется Божественное присутствие: Бог не бросил Землю во Вселенной, где теперь она бессмысленно кружится, несется в мировых пространствах. Нет, Господь являет нам Свое присутствие в мире. Так что мы вовсе не отвергаем существование чудотворных икон. Это – Божественное проявление, но мы должны сохранять внутреннее духовное трезвение и не терять голову. Внутреннее трезвение преподобный Антоний Великий назвал самой главной изо всех добродетелей. И действительно, о чем говорить с пьяным? Лишь после того, когда он протрезвеет, может начаться какой-то разговор. Так и в духовной жизни. Если человек духовно не трезв, о каких делах может идти речь? Кстати, настоящая икона производит это отрезвляющее воздействие, она нас трезвит, возвращая к себе самим, подобно блудному сыну, который «пришел в себя»[92]92
  См.: Лк. 15: 11–31.


[Закрыть]. А вот чувственные иконы подчас немножко пьянят, и как раз это некоторым и нравится. Тут дух уже усыпляется, и пробуждаются совсем другие силы.

Стоит поговорить и об украшении образов. Люди от чистого сердца воздают честь иконе, но порой украшений становится так много, что за ними и самого образа уже не разглядеть. Это бывает и в простой крестьянской избе, и у великих икон. Великие князья и императоры тоже жертвовали на оклады и украшения. Как к этому относиться? Апостол Павел говорит:

Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога (Рим. 14: 6).

Это, наверное, справедливо и в отношении икон: тот, кто их украшает, для Господа украшает, тот, кто не украшает, для Господа не украшает. Я, пожалуй, отношусь к тем, которые для Господа не украшают, однако не хочу осуждать тех, которые для Господа украшают.

Я очень люблю икону, я – иконопочитатель, но для меня в иконе важен прежде всего образ, который вводит меня в духовный мир. А все эти украшения – не для меня, хотя другие относятся к этому иначе.