Текст книги "Шоу ушастых вундеркиндов"

Лютый

Витька с Толиком лежали в нагретой солнцем траве рядом с высоченным забором, окружавшим Киреевский сад. Изредка за забором раздавалось глухое ворчание, переходившее в бухающий лай, к которому они сосредоточенно прислушивались.

– Это и есть Лютый? – испуганным шёпотом спросил Толик.

– Он самый. Кому же ещё там быть? – в тон ему ответил Витька.

– Такому попадёшься – от штанов только клочья останутся, – поёжился Толик.

– Штанами не отделаешься, – важно сплюнул Витька. – От собственной шкуры клочков не останется! Так что, если дрейфишь…

– Сам не сдрейфь! – презрительно дёрнул плечом Толик.

– Замётано, – оценивающе посмотрел на друга Витька. – Давай устроим наблюдение. – Он вытащил из-за пазухи огромные очки в металлической оправе и натянул Толику на нос.

– Не видать ничего, – пожаловался тот, честно тараща глаза в толстенные линзы.

– Смотри, как следует, – легонько стукнул его по затылку Витька. – Когда бабка эти очки надевает, самый мелкий шрифт читать может. Папка эти очки из района привёз и сказал, что они всё в десять раз увеличивают. Так что бабке теперь муха на стене кукушкой кажется. Говори лучше, что видишь?

– Ничего… Может, стёкла запылились?

– Дай сюда, – Витька взгромоздил очки себе на нос, придерживая их руками. – Туман какой-то… и впрямь запылились, – он снял очки и тщательно протёр стёкла о рубашку Толика. – У тебя она чище, – простодушно объяснил он попытавшемуся взбунтоваться другу. – Потеряем, мне за них бабка голову начисто оторвёт.

– Так уж и оторвёт? – улыбнулся Толик.

– Весёлого тут мало, – мрачно сказал Витька. – Ты хаханьки не строй, а лучше повтори, о чём мы договорились?

– Пожалуйста. Киреевы ложатся спать, мы с тобой встречаемся у моего дома, приходим сюда, расшатываем треснувшую доску, лезем в сад, рвём яблоки… – зачастил Толик.

– Замолотил, – перебил его Витька. – Расшатываем, рвём, приносим бабке яблоки на варенье. Запомни главное – ровно в десять я тебе свистну.

– Зачем?

– Вылезешь в окно.

– Я же могу в дверь.

– А если бабка не пустит?

– Так я скажу ей, что хочу погулять перед сном.

– Поверит она тебе, – с насмешкой посмотрел на приятеля Витька. – Ты думаешь, до нас с тобой в деревне никто из пацанов по чужим садам не лазал? Так что катись домой и затаись. А ровно в десять… – Витька сунул в рот пальцы и свистнул так, что Толик от неожиданности подпрыгнул.

– Ну, ты даёшь! – только и смог вымолвить он. – Как бы весь дом таким свистом не переполошить.

– Не бойся, – Витька снисходительно похлопал его по плечу, – тут народ ко всему привычный. Я-то что… вот у меня братан на одном конце села свистнет, на другом собаки с цепей рвутся.

По дороге домой Витька ещё раз прокрутил в голове все детали задуманной операции. Как ни посмотри, а самым слабым звеном был Толик. В другой раз Витька ни за какие коврижки не стал бы связываться с приехавшим на каникулы городским. Да момент выдался не терпящий отлагательств. Во-первых, в заборе Киреевых после вчерашней грозы треснула доска, и никто этого до сих пор не заметил. Иначе хозяйственный Киреев давно бы её заменил. Во-вторых, в селе поговаривали, что Киреевы на ночь собаку не отвязывают. Сами её боятся и подходят к ней не иначе как с дубьём. А уж яблоки у них высшей пробы. На базаре их расхватывают в момент. Обитатели дома яблочка в рот не берут. Старик Киреев не разрешает, каждая копеечка идёт в кубышку.

Конечно, на дело следовало бы взять кого-нибудь из своих, проверенных ребят. Но при одной только мысли, что хозяйское добро стережёт Лютый, друзья по набегам на чужие сады и огороды сразу воротили физиономии в сторону.

Старший брат вообще отмахнулся от Витьки, как от надоедливой мухи. По его глазам Витька видел, как ему хочется этих яблочек. Но ещё больше в этих глазах было страха перед псом. Витька ехидно усмехнулся, мол, к лицу ли старшекласснику бояться какой-то собачки и так ронять себя перед учеником третьего класса… но, получив по шее, отвалил.

Когда же Толик без колебаний принял предложение навестить сад Киреевых, Витька очень обрадовался, но приезжему этого не показал. Наоборот, всем своим видом дал понять, что связываться с таким ненадёжным человеком ему приходится не от хорошей жизни. И что львиная доля добычи должна будет достаться именно ему – организатору, вдохновителю и главному участнику предстоящей операции. На что Толик согласился без долгих разговоров.

Когда совсем стемнело, две маленькие фигурки, избегая освещённых мест, вздрагивая при каждом шорохе, двинулись по направлению к Киреевскому саду. Добравшись до забора, они принялись ощупывать одну доску за другой, постоянно прислушиваясь к тому, что происходит по ту сторону ограды и, не услыхав ничего подозрительного, продолжали искать лазейку.

– Есть! – наконец приглушённо воскликнул Витька. – Та самая, с трещиной, помогай расшатывать.

Ребята принялись за дело.

– Лезь! – пропыхтел Витька, когда дыра сделалась настолько большой, что в неё можно было просунуть голову.

– А чего это я должен лезть? – опешил Толик. – Ты у нас главный, ты и давай. Я даже толком не знаю, куда идти.

– Бестолковый. У меня свой расчёт имеется.

– Какой такой расчёт?

– Ты посмотри на себя – настоящий скелет. Ты в эту дыру ужом проскользнёшь. А я… глянь, нет, ты глянь… я ж здоровяк, раза в два толще тебя. Теперь соображай: ты пролезешь, а я застряну. Вот тут-то ты меня и потянешь. Понял, умник?

Толик яростно замотал головой.

– Ясен пень, не дурак! Я следом за тобой лезть должен. Если ты застрянешь, я тебя пропихну. Пикнуть не успеешь. Так оно правильнее будет.

– Я вот тебе сейчас дам в нос, сразу поймёшь, что правильно, что неправильно. Хитрован какой нашёлся! Лютый нас учует, первый во все лопатки драпанёшь.

– Ты не очень тут кулаками маши. Я тоже могу в нос дать. Я-то полезу, не побоюсь. Ты сам первый не драпани.

– Вот чудной! Как же я драпану, если в дыре застряну? – примирительно сказал Витька. – Если быть беде, вместе погорим. Тут – или пан, или пропал. Давай лезь, Толян.

– Ладно, – буркнул Толик и легко проскользнул в дыру.

Витька, несмотря на свои уверения, тоже без особого труда последовал за ним.

Деревья, словно великаны, сонно покачивались в темноте. Забор черными зубьями упирался в небо. Витька потянул Толика за руку, и они на четвереньках поползли к ближайшему дереву.

– На верхушку сможешь залезть? – Витька оценивающе посмотрел на приятеля.

– Зачем на верхушку-то? Вон сколько яблок на нижних ветках. С собой унести – рук не хватит. Рви сколько угодно. – Толик восторженно провёл ладонью по налитому солнечным соком яблоку.

– Ты б ещё падалицу подобрал, – недовольно зашипел Витька. – Наверх надо лезть, там самый смак растёт!

– Ну, если смак, тогда попробую, – вздохнул Толик.

– Залазь на меня.

– Зачем?

– Бестолковые вы, городские, – покачал головой Витька и присел на корточки. – На плечи мне вставай, хватайся за ветки и двигай дальше, как умеешь.

Толик неуклюже вскарабкался на плечи приятелю, пошатнулся и, чтобы не упасть, ухватился за шершавый, сохранивший тепло летнего дня ствол яблони.

– Да не дрожи ты, – прохрипел снизу Витька. – Я сейчас подниматься буду, а ты цепляйся за ветки и лезь. Я следом за тобой.

– Лезь на другую яблоню, Витёк. Вдруг эта нас двоих не выдержит.

– Ты не командуй тут, а не то…

И тут тишина раскололась оглушительным собачьим лаем. Толик вмиг очутился на верхушке дерева. Через мгновение рядом уже сопел Витька.

– Влип… – тяжело переводя дыхание, проскулил он. – Теперь я пропал.

– Почему только ты? – ёжась то ли от ночной прохлады, то ли от страха, спросил Толик. – Я тоже пропал.

– Тебе что! Ты городской. С меня весь спрос будет. Отец за любой другой сад слова бы не сказал, а за Киреевский выпорет, как сидорову козу.

– Как это выпорет? – не понял Толик.

– Не прикидывайся. Тебя что, никогда не лупцевали?

– Никогда! – с гордостью сказал Толик. – Дед поворчит, ну… мама отругает, если за дело. Мы втроём дружно живём.

– Чего я с таким мамсиком связался? Надо было одному лезть. Пёс, как пить дать, на твой голос примчался… – продолжал канючить Витька.

– Погоди, Витёк. Смотри: собака лежит себе спокойно, даже хвостом потихоньку виляет, не лает уже. Глянь, какая у неё морда добрая.

– Прикидывается, – со знанием дела сказал Витька. – Ты попробуй, шевельнись.

Толик поднял руку.

Лютый напрягся и зарычал.

– Всё! Не дёргайся! А-то взвоет, всё село перебудит.

Толик затих, а потом снова зашептал:

– А что если его отвлечь?

– Как это «отвлечь»?

– А бросить яблоко подальше от дерева. Он – за ним, а мы – в дыру.

– Попробуй! – оживился Витька.

Толик быстро сорвал и швырнул яблоко в глубину сада. Лютый даже ухом не повёл.

– Всё… – всхлипнул Витька, – сидеть нам тут до утра. А там придёт Киреев, сдаст меня отцу, и будет мне порка. – Витька тихонько заплакал.

– Ничего тебе не будет! – отчаянно выкрикнул Толик, зажмурился, спрыгнул с дерева и, не разбирая дороги, помчался в глубь сада. Пёс рванулся за ним. Витька оторопело смотрел им вслед. Затем, облегчённо выдохнув, мгновенно слетел с дерева и, утирая на ходу сопли, кинулся к спасительной дыре…

Услыхав за спиной жаркое дыхание собаки, Толик бросился плашмя на землю и зачем-то заткнул уши ладонями. Лютый остановился и, поводя боками, удивлённо уставился на мальчишку. «Разорвёт», – только и успел подумать тот и ещё сильнее вжался в траву. Пёс задумчиво ткнул носом незадачливого воришку в спину, затем просунул морду между его плечом и головой и мягко лизнул в ухо, словно хотел сказать: «Не дрожи, не бойся меня…»

Толик с трудом заставил себя повернуть голову и замер в изумлении. Глаза пса светились искренним любопытством: «А ну, покажись, что ты за фрукт такой, охотник до чужих яблок, любитель бегать со мной наперегонки?»

И мальчишка потянулся к собаке, несмело потёрся лбом о её холодный нос. Лютый лизнул его в щёку. Толик отстранился, некоторое время мальчишка и пёс внимательно смотрели друг на друга. Наконец Лютый отвернулся, а Толик изо всех сил обхватил его за шею и прижался к пахнущей псиной и прелой листвой шерсти.

– Лютый… – тихонько сказал он.

Пёс вздрогнул, напрягся, будто попытался вникнуть в смысл имени, которое наводило ужас на всю округу.

– Нет, – улыбнулся ему Толик, – какой же ты Лютый? Враки всё это. Ты самый настоящий друг. Дружок! Понял?

В глубине бездонных зрачков пса мелькнула благодарность. Затем, будто устыдившись не свойственной ему слабости, пёс мягко положил голову на плечо мальчишке.

Зашелестели листья. С глухим стуком упало яблоко. Пёс подбежал к нему и, аккуратно взяв зубами, принёс Толику.

– Это мне? – смутился мальчишка. – Спасибо.

Лютый дружески завертел хвостом.

– Ты точно хочешь, чтобы я его взял?

Пёс громко зевнул и, как показалось Толику, утвердительно кивнул, потом вдруг сорвался с места и исчез в темноте, чтобы через мгновение вновь появиться с новым яблоком в зубах. Толик снял рубашку, завязал её узлом, скоро она была до отказа набита спелыми сочными плодами. А Лютый всё носил и носил яблоки.

– Спасибо, хватит, мне пора, – спохватился Толик и направился к забору. Лютый, застыв, печально смотрел мальчику вслед. Толик подошёл к дыре, отодвинул прикрывавшую её доску, и хотел было пролезть на другую сторону, но, словно почувствовав этот взгляд, резко обернулся, вывалил на влажную от утренней росы траву все яблоки и срывающимся голосом крикнул:

– Лютый… Друг… ко мне!

Пёс в два прыжка оказался возле Толика, и оба исчезли в светлеющей дыре забора.

Уильям Шекспир отдыхает

– Макс, Елена Прекрасная в школу отца вызвала, – захлопал ресницами Мишка.

– За что?

– Ни за что. Тебе хорошо. Лежишь, болеешь. Апельсины-мандарины трескаешь, а тут…

– По делу можешь говорить?

– Ну, принёс я мяч в школу, чтоб на переменке поиграть с ребятами. Ну, выпал он у меня из парты и покатил прямо к учительскому столу. Ну, выдала она, что у меня в голове никаких шариков, кроме этого мяча, никогда не водилось. А потом в дневнике накатала.

– Сказал бы, что дневник дома забыл.

– Как же! Она мне туда за «Чуден Днепр при тихой погоде» в начале урока трояк влепила.

– Покажи?

– Что показать, трояк?

– Дневник покажи, центральный нападающий.

– Смотри, если хочется.

– Поглядим… «Хотелось бы, наконец, увидеть вас, Родион Фёдорович, для серьёзного разговора о сы-не. Жду завтра в четырнадцать часов». Мишка, у тебя же папа в театре артистом работает!

– В театре не работают, в театре служат. Так говорится.

– Как собачонка, что ли…

– А в глаз?

– Он её видел когда-нибудь?

– Откуда. У него – то спектакли, то гастроли. Ни на одном собрании в школе за пять лет ни разу не был.

– Везунчик. Мне бы так. А фотка отца у тебя есть?

– Дома сколько хочешь. А ты это к чему?

– Отец у тебя видный мужчина. Так моя мама говорит. И девчонки наши, когда спектакль с его участием посмотрят, весь следующий день только о нём и шепчутся. А что это мать твоя от такого знаменитого на весь город артиста ушла?

– Потому и ушла, что к славе его ревновала страшно. Она-то была актриса так себе. Ей ролей почти не давали. Вот и мучилась. Всё в другой театр его перейти уговаривала. Он ни в какую! Она сейчас, как она говорит, трудоустраивается на новом месте. Так что я пока с папой живу. А с чего ты разговор такой странный завёл?

– Много будешь знать, быстро состаришься. Слушай меня внимательно, – почему-то перешёл на шёпот верный друг. – Сейчас ты вернёшься в школу, там стенд есть с фотографиями наших учителей. Так ты фотку нашей любимой классной руководительницы аккуратненько вытащишь…

– У тебя самого все шарики на месте? Отец настоящий трагический актёр. Он из-за этого вызова в школу мне такую сцену устроит, что злодейства шекспировского Ричарда третьего невинной забавой покажутся. А уж за воровство фотографии Елены…

– Что значит актёрский ребёнок! Слова в простоте не скажет. Чего ты мне дурацким Ричардом голову морочишь? Я предлагаю разыграть прикольную сценку, где главными действующими лицами станут: твой отец и наша Елена Прекрасная. Шекспир со своим «Гамлетом» может отдыхать. Так вот…

…В школе Мишка на цыпочках прокрался к стенду с надписью: «Они сеют доброе, вечное!» Слегка потянул рамочку с фотографией на себя…

И тут раздался стук каблучков. Унимая предательскую дрожь в коленках, он с независимым видом обернулся и к своему ужасу увидел ту, кого в данную минуту желал бы видеть меньше всего. Проклиная про себя футбольный мяч, Макса с его прикольной идеей, он не придумал ничего лучше, чем сунуть фотографию Елене Прекрасной прямо в руки.

– Что это значит, Медведев?!

– Елена Владимировна, меня папа попросил…

– Попросил снять со стенда мою фотографию!?

– Если бы только снять. Вы ещё ему дарственную надпись накатать должны.

– Что я должна сделать?

– Накатать… в смысле, написать что-нибудь на обороте.

– Зачем заслуженному артисту республики фотография с посвящением от неизвестной учительницы русского языка и литературы?

– Моё дело маленькое. Он попросил, я передал. Не хотите, как хотите. – Мишка понял, что в ситуации, в которую он, по совету своего лучшего друга попал, наступил момент, когда пора было срочно «сматывать удочки».

Но следующая фраза Елены Владимировны настроила его на оптимистический лад.

– Что ты, как я могу отказать в такой пустяковой просьбе твоему отцу. Но мы с ним незнакомы. Где же он мог меня увидеть?

– Из-за кулис. У артистов привычка такая. Перед началом спектакля поглядеть в щёлочку на зрительный зал. Помните, вы нас на утренний спектакль про французских коммунаров водили?

– Припоминаю…

– Вот тогда он вас в эту самую щёлочку углядел. А потом дома всё время спрашивал меня: кто такая эта очаровательная дама, что рядом с тобой в кресле сидела?

Вся ахинея, которую нёс Мишка, была явно шита белыми нитками. Но женщины, даже если они классные руководительницы, народ загадочный.

– В театре столько красивых артисток, он мог бы… – запинаясь через каждое слово начала она, – он мог попросить фото кого-то из них…

Не самый лучший ученик пятого «А» беззастенчиво перебил её.

– А он артисток терпеть не может. Ему одной на всю жизнь хватило.

– Хорошо… – Елена Владимировна с опаской, но всё же шагнула в искусно расставленную двумя авантюристами ловушку, – я подпишу. Только не в коридоре. И в учительской неудобно. Выйдем на улицу, Медведев.

Когда придуманная на ходу и блестяще разыгранная беззастенчивым импровизатором интермедия была завершена, он на голубом глазу спросил:

– А заслуженному артисту завтра приходить?

– А как же! – с излишней горячностью воскликнула Елена Владимировна, немного порозовела, но нашла в себе силы достойно завершить эту сценку. – Мы должны с ним поговорить о твоём будущем.

– Без проблем, – великодушно согласился юный враль.

К отцу с фотографией он подлез во время традиционного вечернего чаепития. Тот недоумённо пожал плечами, мельком глянул на изображение и уже собрался забросить фотокарточку куда подальше, но сын перевернул её обратной стороной.

Заслуженный артист прочёл посвящение раз, другой, снова глянул на незнакомое личико и промурлыкал:

– И кто же эта прелестная незнакомка?

– Наша училка по русскому.

– Друг мой, что за вульгарщина? «Училка». И сколько же сейчас, – отец сделал ударение на слове «сейчас», – лет этому, прямо скажем, милому созданию?

– Это её последний снимок. Я его со стенда свистнул… – начал Мишка и тут же прикусил язычок.

Но отец не заметил его оплошности. Он был увлечён разглядыванием «милого создания» и текстом на обороте, который, судя по выражению лица, доставил ему удовольствие.

– А с чего это вдруг она решила мне преподнести сей презент?

– Да она на все твои спектакли ходит. И ко мне пристаёт. Расскажи ей, да расскажи, какой ты в быту. Хочет знать, какими бывают великие артисты в домашней обстановке.

– Она так и сказала?

– Сказала. А что, ты разве не великий, – перешёл в атаку Мишка. – Вся школа так считает. А она, как услышит твоё имя, так даже нормально правила правописания на уроке объяснить не может. – И, не передохнув, закончил. – Ты бы ей свою фотографию подписал. Знаешь, как ей приятно будет.

– А где же я ей её вручу? На дополнительные занятия по русскому записаться разве что, – улыбнулся трагический артист.

Мишка подхихикнул.

– Впрочем, завтра передашь ей от меня поклон, вручишь фото. И скажи, что на ближайший спектакль «Гамлет» ей контрамарка обеспечена. Стоп. Ей же наверняка на двоих пригласительный нужен будет. У такой очаровательной дамы наверняка поклонник есть.

– Какие в школе поклонники?! У нас же учителя сплошь женщины. Когда им по поклонникам бегать. Тетрадки бы успеть проверить. Фотографию я ей передам, а вот контрамарку ты уж сам вручи. Ладно?

– Погоди, а ты часом ничего не натворил?

– Ничего я не натворил. Она хотела, чтобы ты у нас с лекцией выступил о системе этого… как его…

– Станиславского, что ли?

– Ага.

– Что-то ты, братец, темнишь. Ладно. Завтра разберёмся. Скажешь ей, что приду. А сейчас спать. У меня спектакль сегодня трудный был. Отелло изображал.

В школу Мишка пришёл ни свет ни заря. Подкараулил Елену Владимировну на входе, отвёл в сторонку, передал фотографию, и тут червячок сомнения заполз к нему в душу. А не переборщили ли они с лучшим другом, затевая эту комедию? С такой пылкостью прижала к себе классная руководительница снимок, на котором был изображён отец, читающий монолог Гамлета «Быть или не быть», что ему стало не по себе. Дал бы ему отец пару подзатыльников за фокусы с мячом и дело с концом. Но сделанного, увы, не воротишь.

Зная вспыльчивый характер отца, он сам предъявил его паспорт охраннику, проводил родителя до класса, открыл дверь и благоразумно встал за его широкой спиной.

Взрослые застыли, не сводя друг с друга глаз, забыв о его существовании. Первой опомнилась учительница.

– Медведев, – ангельским голосом чуть ли не пропела она, – можешь идти на урок.

Мишка поперхнулся от неожиданности.

– Елена Владимировна, уроки у нас закончились.

– Неужели? – она послала лучезарную улыбку трагическому артисту. – Я последнее время такая рассеянная… тогда иди во двор, поиграй с ребятами. Родион Фёдорович, у вас такой замечательный сын…

Начинающий авантюрист понял, что благоразумнее всего исчезнуть. Пусть доигрывают эту сценку самостоятельно. Классно всё получилось!

В одном только его друг ошибся. Не потянуло всё это на прикол.

Отец позвонил, как всегда, после спектакля.

– Не спишь? Тогда подожди ещё немного. Елена Владимировна пригласила меня в гости к родителям на пирог. Вернусь, чаёк перед сном пополь-зуем.

– Всё в порядке, папа, – бодро отрапортовал Мишка, – я же актёрский ребёнок, мне к спартанскому образу жизни не привыкать. Ужин сам себе разогрею.

И повторяться эта ситуация стала чуть ли не каждый вечер. До тех пор, пока однажды в доме не появилась Елена Владимировна. И осталась в нём навсегда. Они с отцом поженились. А вскоре Мише стало не досуг гонять мяч. Его пересадили от Макса и усадили за учебники по русскому и литературе. Как ни странно, это занятие увлекло его настолько, что он не возражал, когда его перевели в другую школу с углублёнными занятиями по этим занимательным предметам. И даже начал читать пьесы великого драматурга.

Не поверите, но Уильям Шекспир начал поощрительно улыбаться с портрета прикольщику, когда они случайно встречались взглядами на уроке литературы.