Текст книги "Сунгай"

– Глотка-то у него и вправду лужёная, только медведь на ухо наступил. Как запоёт, хоть уши затыкай.

После войны дядя Миша работал трактористом и ходил в грязной, промасленной одежде. Отец Егорки, будучи очень чистоплотным и аккуратным, говорил:

– Не понимаю я этого. Они как будто специально солидолом себя мажут.

Детей у Нехорошевых не было. Тётя Нюра сидела дома, но работой себя не утруждала. Дом и двор у них был в полном запущении. Однажды мать послала к ним Егорку с каким-то поручением. Открыв калитку, Егорка остолбенел. Вся ограда была «заминирована» коровьими «лепёшками». Прыгая, как кузнечик, чтобы не наступить в коровье дерьмо, он зашёл в сени, где летом жила бабка. Её не было. Постучавшись, Егорка вошёл в дом. На кухне тоже было пусто. В горнице он увидел не заправленную с ночи постель, мусор на полу, разбросанные вещи. В воздухе стоял насыщенный, кисловатый запах, который ему был противен. Егорка вернулся домой и доложил:

– Мам, а у них никого нет дома. В доме грязно и неприятно пахнет, а в ограде всё корова загадила.

– Лодыри они! Лень вперёд их родилась. А Нюрка вообще обленилась, ничего делать не хочет, – отреагировала мать на его слова.

Поначалу, когда Палины только переехали на новое место, дядя Миша и тётя Нюра в зимние вечера приходили поиграть в карты. Один раз родители даже вместе с ними отмечали какой-то праздник. Егорка как всегда лежал на полатях и, отодвинув немного занавеску, наблюдал за происходившим. Подвыпившая тётя Нюра взяла со стола коробок, чиркнула спичкой и незаметно для отца поднесла огонь к чёрным, кудрявым волосам Юрия. Волосы вспыхнули. Мать мгновенно подскочила к отцу и голыми руками стала хлопать по голове, туша пламя. Обошлось без сильных ожогов. Через некоторое время изрядно выпивший дядя Миша стал хвастаться своим подвигами на войне. Отец сначала одёргивал его:

– Перестань врать, вояка! Ты до фронта не доехал и пороха не понюхал, а героем себя выставляешь.

Но дядя Миша расхорохорился, продолжал хвастаться и чем-то оскорбил отца. Тогда отец схватил его руку, завернул за спину и повалил на пол. Дядя Миша запросил пощады и сдался.

На этом празднование закончилось. Когда Нехорошевы ушли, мать сказала:

– И как ты с ним справился? Он вон какой здоровый!

– Не здоровый, а толстый. На фронте и не с такими справлялся, – ответил отец.

После этого случая дружеские отношения с ними закончились, а бабка Нехорошиха через два года умерла…

Рядом с Нехорошевыми жила семья престарелых немцев по фамилии Вагнер. Их дети выросли и разлетелись, хозяев Егорка почти не видел и внешне не запомнил. Они вели скрытный, одинокий образ жизни. А запомнил он их собаку – большую немецкую овчарку. Она была привязана так, что в ограду и дом зайти было нельзя. По этой причине, если при игре «в лапту» или «из круга выбивало» мяч залетал в ограду немцев, забрать его было невозможно. Игра прекращалась.

Однажды, когда Егорка пробегал по улице мимо дома Вагнеров, почему-то отпущенная с цепи овчарка укусила его за бедро. Услышав рёв, мать выбежала на улицу. Дома она смазала чем-то рану и пошла разбираться с соседями. Вагнеры тоже услышали крик и уже привязали собаку. Они стали извиняться, срезали с овчарки клок шерсти, а мать зачем-то привязала её к ране. С тех пор Егорка стал бояться собак…

За домом Вагнеров стоял дом Меркушиных, о которых вспоминалось ранее, а через дорогу, на углу перекрёстка, жила многодетная семья Зубовых. Раньше в этом доме размещался сельсовет и сельская библиотека, в которую Егорка ходил, когда научился читать. Сначала Зубовы жили на «Сахалине», как называли Партизанскую улицу, расположенную в западной окраине села. Она была наиболее удалена от центра Сунгая, поэтому получила неофициальное название – «Сахалин». Когда у Зубовых родился восьмой ребёнок, а в Сунгае построили новое здание для сельского совета, старое здание отдали Зубовым. Родители Егорки звали Зубовых Ванька и Манька, а для него они были дядя Ваня и тётя Маня.

Тётя Маня была полноватой женщиной приятной внешности, а дядя Ваня – худеньким мужчиной ниже среднего роста, любившим иногда выпить. На фронте он не был, возможно по состоянию здоровья, но весьма плодотворно занимался расширенным воспроизводством своего рода. Работал он кем-то в МТС и когда вечером пьяной походкой шёл домой, Егоркина мать, увидев это, комментировала:

– Опять Ванька уработался, вишь, как идёт. Сейчас Манька ему всыплет!

Но Манька не всыпала. Никакой ругани, скандалов у Зубовых не происходило, жили дружно, а Манька регулярно, раз в полтора-два года рожала. Один раз у них была двойня, родились две девочки. Следует признать, что их дети были весьма привлекательной внешности. Возможно, сказывались гены тёти Мани.

Старшим ребёнком в семье была уже взрослая девушка. Вторым был Александр, который заканчивал Сунгайскую среднюю школу и проявлял большие литературные способности, писал, по признанию учителей, неплохие стихи. Далее шли Колька и Петька, о которых ничего примечательного Егорка не запомнил. В памяти остался лишь случай, когда пятнадцатилетний Колька с огромной скоростью гонял на велосипеде по селу, пугая встречавшихся на пути сельчан. Увидевшая это лёля Тамара предположила:

– Колька либо обкурился, либо что-то с ним случилось.

Из дома вышел дядя Миша Нехорошев, и лёля Тамара попросила:

– Миш, ты сильный! Приструнил бы Кольку, пока он дел не натворил.

Дядя Миша зашёл в свою ограду, взял здоровенный кол и встал посреди дороги, увидев мчащегося на велосипеде Кольку. Колька резко затормозил, бросил велосипед и со свирепым видом поднял с дороги валявшийся обломок кирпича. Реакция дяди Миши поразила Егорку. Он отбросил кол в сторону и трусливо побежал в свою ограду. Уважение к дяде Мише у Егорки пропало окончательно.

На другой день Егорка увидел Кольку, спокойно идущим по улице. Он выглядел совершенно нормальным.

Отношения Егорки к мальчишкам и девчонкам, заложенные самой природой, были разные. Встретившись с незнакомым пацаном, Егорка прежде всего оценивал его как возможного соперника, насколько он ловок, силён и сумеет ли он справиться с незнакомцем. После этого они становились либо просто знакомыми, либо возникали дружеские отношения, либо неприязнь. А девчонки – они или нравились, или не вызывали никаких эмоций.

Юрка был пятым в семье Зубовых и стал одним из друзей Егорки. Познакомились они, когда Зубовы ещё жили на «Сахалине». Егорка слышал, что Юрка, бывший старше его на год, слывёт хулиганом, задирист и частенько поколачивает своих сверстников.

Однажды Егорка в компании пацанов, возглавляемых Вадькой Мазовым, шёл по заливному лугу на крутики. Так называли высокий холм в километре от села. Это была самая крутая гора, где зимой они катались на лыжах. Была весна, снег уже почти растаял, а на восточном склоне Крутиков его совсем не было. Солнечная сторона таких склонов, первыми освободившихся от снега, была весной у мальчишек излюбленным местом для игр. В начале пути они встретили одиноко бродившего вдоль реки Юрку Зубова. Взгляды исподлобья Егорки и Юрки, изучающие друг друга, встретились. У Егорки возникло желание помериться силами. Он подошёл и взял Юрку за грудки. Юрка ответил тем же. Сильным рывком Егорка уронил Зубова на колени и, крутанувшись, повалил на землю. Юрка был повержен на глазах у наблюдавших пацанов. Продолжать выяснение отношений Зубов не стал и присоединился к компании, несколько настороженно идя в сторонке.

Почти у каждого из мальчишек в руках были выструганные из ивовых прутьев палки-сабли, на которых они фехтовали по пути к крутикам. Деревянная сабля у Егорки была кривой и надломившейся от удара. Надо было подыскать другую. Поднявшись на середину склона, он вдруг увидел красивую, прямую палку нужной толщины и длины, черневшую в невысокой, сухой траве и блестевшую на солнце. Он подбежал, нагнулся и протянул руку, чтобы поднять её. В это время палка резко шевельнулась. Егорка отдёрнул руку и вскрикнул: «Змея!». Первым подбежал Юрка и стал бить змею палкой, потом подключились другие. Это была гадюка, гревшаяся на весеннем солнце.

Домой Егорка и Юрка шли рядом, весело болтая обо всём и ни о чём. Они подружились.

Юрка был ловок и смел до бесшабашности. Он мечтал стать лётчиком, а Егорка – моряком. Когда какое-либо действие было связано с опасностью, Юрка совершал его первым, не боясь получить травму. Он был единственным пацаном, который решался пройти несколько метров по перилам моста над бурным потоком, переливающимся через плотину.

Однажды снежной зимой ватага мальчишек играла около старой неработающей мельницы. Отводящий канал или русло, как его называли, был прорублен в глинистых сланцах и имел высокие вертикальные откосы. На дне канала лежал снег.

– Пацаны, а слабо нам прыгнуть в русло, – подал идею Вадька Мазов.

Проваливаясь в глубоком снегу, мальчишки подошли к краю откоса. На дне русла лежал снег, но были неизвестны его толщина и наличие под снегом острых камней. Была опасность не рассчитать прыжок и удариться о скальный откос. Пока пацаны оценивали ситуацию, Юрка прыгнул в русло и по пояс ушёл в снег. Егорка прыгнул вторым…

Семейство Зубовых продолжало увеличиваться. Когда родился десятый ребёнок, тёте Мане присвоили звание «Мать-героиня» и вручили медаль. Но на этом дело не закончилось, через два года родился одиннадцатый ребёнок – девочка…

Часть населения Сунгая составляли немцы. Некоторые из них прибыли в село в 1915 году, но большинство были немцы с Поволжья, депортированные на Алтай в начале Великой Отечественной войны[32]32
  В начале Великой Отечественной войны 28 августа 1941 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Автономная Социалистическая Советская Республика Немцев Поволжья была ликвидирована. Накануне 26 августа на территорию республики были введены войска НКВД. Немцам было отдано распоряжение в течение 24 часов подготовиться к переселению и с ограниченным количеством своего имущества прибыть в пункты сбора. Немецкие жители республики были вывезены в отдалённые районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Согласно этому Указу в сентябре-октябре 1941 года было депортировано около 440 тысяч советских немцев. В последующие месяцы депортация коснулась почти всего немецкого населения, проживающего на территории Европейской России и Закавказья, не занятой вермахтом. Переселение немцев производилось постепенно и завершилось к маю 1942 года. Всего в годы войны было переселено около 950 тысяч немцев, в том числе 367 тысяч было депортировано на восток в Республику Коми, на Урал, в Казахстан, Сибирь и на Алтай.


[Закрыть]. Многие прошли через трудармии и после 1947 года приехали к жившим здесь родственникам. По этой причине было много родственных семей, имевших одинаковую фамилию: Бейчи, Вагнеры, Шмидты, Найверты, Райфикешты, а больше всего было Сайденцалей. Семей с фамилией Сайденцаль в селе было так много, что приходилось уточнять по другим признакам, о котором из Сайденцалей идёт речь.

Справедливости ради, следует сказать, что немцы были очень трудолюбивы, добросовестны и пунктуальны. Подтверждение этому тот факт, что бригадиром отделения колхоза в Сунгае был немец по национальности. Между собой они говорили на родном немецком языке, а по-русски взрослые немцы говорили с заметным акцентом. Дети, родившиеся и росшие в русской среде, этого недостатка не имели. Сунгайские немцы терпеть не могли, если кто-либо даже намёком проводил параллель между ними и немцами фашистской Германии. Они буквально взрывались от негодования.

Отец Егорки, четыре года воевавший с фашистской Германией, никогда не высказывал к ним негативного отношения и лишь иногда шутил: «У нас в Сунгае тридцать три Сайденцаля. Запутаешься, о ком идёт речь». Изредка, обобщая немецкую общину в селе, он говорил: «Эти тридцать три Сайденцаля…».

Смерть Сталина

 
Холодный траур, стиль речей – высокий.
Он всех давил и не имел друзей…
Я сам не знаю, злым иль добрым роком
Так много лет он был для наших дней.
 

Наум Коржавин

Пятое марта 1953 года. День. Егорка почему-то сидел на письменном столе в горнице непосредственно под чёрной тарелкой радио. Было даже странно, что никто его не согнал со стола за неподобающее поведение. Обычно это не позволялось. В горнице кроме него находились сестра и квартировавший у них Васька Красилов. Из радио послышался уже ставший знакомым траурный голос, несколько раз в день передававший сводку о состоянии здоровья Сталина. Когда он говорил, родители и все присутствующие в комнате замолкали и со вниманием слушали. В этот раз все тоже замолкли. Голос из радиоприёмника сообщил: «.. умер Иосиф Виссарионович Сталин». Валя вскочила со стула. Вбежав на кухню, где по обыкновению мать что-то готовила, она крикнула:

– Мама, Сталин умер! – и выбежала на улицу сообщить об этом отцу.

Отец скидывал снег с крыши дома. Он так делал каждую весну. После очистки крыши весь снег из ограды выносили на улицу, чтобы талые воды не заливали двор и хозяйственные постройки. Отец, узнав о смерти Сталина, сразу же прекратил работу и зашёл в дом, глубоко опечаленный этим известием. Мать уже была в горнице, сидела на стуле у радиоприёмника, тяжело опустив руки на колени.

– Юр, Сталин умер! Что ж теперь будет? – спросила она. Отец немного помолчал, а затем ответил:

– Как-нибудь проживём.

Егорка не знал, кто такой Сталин и почему это известие так поразило его родителей, но понимал, что произошло какое-то значимое событие.

Ему неизвестно было отношение родителей к Сталину. Уже повзрослевший Егор обсудил эту тему с сестрой. Валентина утверждала, что отец почти боготворил Сталина, как и большинство людей в Советском Союзе в те годы. Однажды она случайно услышала дискуссию между отцом и матерью о роли вождей, из которой поняла, что отец был «за Сталина», а мать «за Ленина». Увидев появившуюся дочь, они прекратили эту дискуссию.

Когда Сталин заболел, отец не пропускал ни одного сообщения о состоянии его здоровья по радио и в газете. Он не был коммунистом, но несмотря на это, газету «Правда» выписывал и регулярно читал. Как бы ни казалось это странным, но смерть Сталина воспринималась всеми как великое горе. Плакали все: и взрослые, и дети. Большинство людей в то время связывали победу над фашистской Германией и восстановление разрушенной страны с именем Сталина. У советских людей была великая вера в Сталина и его гениальность.

Прошли похороны вождя. Если при жизни с его именем начиналась любая передача по радио, то после похорон о Сталине говорить перестали. Отца это задевало, и через три дня он осуждающе сказал:

– Ну вот, ни одного слова о Сталине за три дня…

Мама мыла Машу, Маша мыла раму

Ученье свет, а неученье тьма.

Денис Фонвизин

Читать Егорка научился рано, лет в пять. Однажды он пришёл к Васютенко, сел на лавку и, ожидая Вадьку, взял лежавшую в конце лавки книгу. Открыв её на произвольной странице, он стал разглядывать картинки. В левом верхнем углу красовалась большая буква «М». Далее была изображена тётенька, моющая голову девочке, сидящей в такой же как у них ванне. Мама Егорки стирала в ней бельё и раз в неделю мыла их с Витькой. Под картинкой крупными буквами было написано: «МА-МА МЫ-ЛА МА-ШУ». Ниже была размещена другая картинка, девочка моет окно. Под второй картинкой такими же крупными буквами было написано: «МА-ША МЫЛА РА-МУ». Егорка стал внимательно изучать написанное и обнаружил, что красовавшаяся вверху страницы буква «М» встречалась в каждом написанном под картинками слове. Он спросил проходившую мимо лёлю Тамару:

– Лёля Тамара, а это что за буква?

– Это буква «М».

– А эта? – Егорка показал на букву «А».

– Это буква «А». А теперь прочитай вместе, как будет, – предложила лё ля Тамара.

– М-а-м-а, произнёс Егорка и удивился. Вот ведь как пишется самое известное и любимое с детства слово «мама»!

В следующем слове было две уже известных и две неизвестных буквы «Ы» и «Л». Спросив у лёли Тамары, как произносятся эти буквы, он произнёс: «М-ы-л-а». Таким образом, он прочитал обе подписи под рисунками. Ему стало очень интересно!

Лёля Тамара по образованию была учителем начальных классов, в описываемый период времени в школе не преподавала, а лишь изредка подменяла заболевших коллег. Во-первых, у неё часто болела голова, она страдала мигренью, а во-вторых, трое маленьких детей и натуральное домашнее хозяйство требовали много времени. Увидев большую заинтересованность Егорки в учёбе, она сказала:

– Это букварь, можешь его взять, поучиться. Только начни сначала.

Вадька задерживался. Егорка взял букварь под мышку и пошёл домой.

Мать у Егорки была малограмотной, окончила всего два класса, отец постоянно был занят на работе, поэтому Егорка продолжил самостоятельное обучение с помощью старшей сестры. Он начал с первой страницы, спрашивал, как звучит очередная буква, запоминал её и читал написанное по слогам. Достаточно быстро он осилил весь букварь, для закрепления знаний в течение двух дней прочёл всё написанное в букваре заново и спросил:

– Мама, а где мне взять книжку почитать?

Сестра Валя была главным грамотеем в семье, очень любила читать книги. В отсутствие электроэнергии зимними вечерами, когда все ложились спать, Валя зажигала керосиновую лампу и читала художественные книги. Мать с отцом не приветствовали это и ворчали:

– Перестань керосин жечь, да и зрение испортишь.

Тогда Валя прибегла к хитрости и предложила:

– А давайте я вам по вечерам читать буду.

Родители согласились, вечерние чтения вошли в распорядок зимнего дня. Родители с удовольствием слушали, а днём иногда обсуждали прочитанное.

На просьбу Егорки мать сказала:

– Иди у Вальки спроси, она тебе поможет.

На следующий день Егорка с сестрой пошёл в сельскую библиотеку, расположенную поблизости, и записался в неё. Они взяли две детские книжки: «Репка» и «Колобок». Книжки были снабжены красочными рисунками, иллюстрирующими написанное. Сначала Егорка прочитал книжку про репку: «Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку, кошка за Жучку, мышка за кошку и вытянули репку». Он закончил читать и задумался: «Все какие-то слабосильные оказались. Ну сколько может помочь мышка? Деду надо было просто посильнее дёрнуть и всё. Или взять лопату и подкопать репку». Егорка всегда так делал, если ему не удавалось выдернуть свёклу или большую морковку из грядки.

Прочитав книжку про Колобка, он представил его катящимся по улице в Сунгае или по дороге и ещё больше задумался. Если после дождя, то Колобок был бы весь в грязи, а в сухую погоду – в пыли. Как такого есть? Да и зачем он укатился от бабки с дедом? Жил бы себе без проблем, а так – слопала лиса.

Обе книжки были прочитаны в один присест. Егорка подошёл к сестре:

– Валь, я уже обе книжки прочитал, пойдём снова в библиотеку.

– Сегодня не пойдём, так не делают. Пойдём завтра.

На другой день они сдали книги и взяли новые. Сестра договорилась с библиотекарем, чтобы та позволила Егорке сдавать и брать книги самостоятельно. Так он и делал, пока в дом, где размещался сельсовет и библиотека, не переехали Зубовы.

Зимние этюды

 
Вот моя деревня;
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой…
 

И. З. Суриков

Зиму Егорка не любил, день был короткий, а ночь длинная. Электричество утром и вечером давали на два-три часа. Была ещё керосиновая лампа, но это не для Егорки, да и керосин родители экономили. Зажжённая лампа обычно стояла на кухонном столе. При таком освещении взрослые заканчивали не завершённые за день дела и готовились ко сну, а сестра иногда делала уроки или читала. Егорке оставалось лежать на полатях, вслушиваться в разговоры взрослых, мечтать о своих будущих славных делах или спать.

Первой вставала мать. Каким бы ни было её состояние: недомогание, недосып, болезнь, она всё равно была вынуждена вставать в шесть утра. Сначала она в темноте раздвигала занавески, скрывающие божницу[33]33
  Божница – святой угол, полочка в углу комнаты на которой стояли иконы.


[Закрыть] в горнице, становилась на колени и шёпотом читала молитву. На божнице стояла икона и два искусно сделанных складня, состоящие из нескольких икон. Это были старинные иконы, доставшиеся матери по наследству. В её мировоззрении сосуществовал странный гибрид из системы взглядов бывшего члена КПСС и глубоко верующего человека. Однажды она упрекнула отца, что он неверующий, на что тот ответил:

– То, что я не молюсь, ничего не значит. Может, я в душе ещё больше верующий, чем ты. На войне все становятся верующими, когда под артобстрел или бомбёжку попадают. Прижмёшься к земле и всем богам молишься, чтобы снаряд мимо пролетел.

После молитвы мать зажигала керосиновую лампу и растапливала русскую печь. Клетку из дров она складывала с вечера, а в середину клетки клала щепки. Утром зажигала лучину, деревянной лопатой засовывала её в клетку дров и скидывала на щепки. Пока топилась печь, мать доила корову и готовила пищу. Егорка просыпался под осторожное позвякивание ухватов и сковородника о чугунки, сковородки и от вкусных запахов еды.

Мать очень хорошо готовила, что признавали все. Её пирожки с мясом, картошкой, блинчики или оладьи, которыми она часто баловала по утрам, были изумительны! Хлеб пекли сами. Отец получал на трудодни много зерна. Осенью он молол его на мельнице, а муку ссыпали в старинный деревянный большой ларь в кладовке. Вечером мать замешивала квашню. К утру она поднималась, и на металлических противнях в русской печи выпекался домашний хлеб. Это было что-то необыкновенное! Мягкий, душистый, вкусный мамин хлебушек! Часто она выпекала различные булочки, кренде-лёчки, баранки, каральки. Вся выпечка была очень вкусной. А ещё в детстве Егорке нравилась приготовленная матерью на чугунной сковороде жареная на свином сале картошка. А если ещё и с мясом, вообще чудо!

Иногда оказывалось, что вечером не принесли воды в сорокалитровую флягу. Мать одевалась, брала два ведра, коромысло и шла на речку за водой. Пару раз Егорка увязывался за ней. Он уже выспался, а темнота была таинственна и романтична. Если ночь была морозной, мать дополнительно брала небольшой металлический лом, чтобы раздолбить ледяную корку, образовавшуюся за ночь в проруби. К реке идти было легко, а возвращаться в гору тяжело, особенно если мать поручала Егорке нести лом или тропинка была засыпана снегом. После двух таких походов романтика в них исчезла.

Главные зимние забавы для деревенских ребятишек – катание на санках, лыжах и коньках, а излюбленное место – высокий берег Сунгая за огородами. В выходные дни и во время школьных каникул снег на склоне основательно утрамбовывался детскими ногами и полозьями санок.

Деревянные сани, на которых Джульбарс возил маленького Егорку, развалились от старости, поэтому отец сделал лоток. Это была широкая, толстая деревянная доска небольшой длины, нижняя сторона которой на морозе обмазывалась свежим коровьим помётом. Когда помёт примерзал, отец обливал его водой для придания гладкой ледяной поверхности. Кататься на лотке Егорке не нравилось, он плохо управлялся, половина туловища волочилась по склону и тормозила. Тогда отец в МТС изготовил металлические санки, а сиденье сделал из досок. Полозья санок были выполнены из металлической полосы, которая после езды по снегу отшлифовывалась до блеска. Скатившись со склона, Егорка тащил санки за верёвочку в гору и снова скатывался вниз. Интереса добавляло соревнование с другими пацанами, кто дальше прокатится. Иногда удавалось разогнаться так, что санки катились до противоположного берега реки.

Однажды морозным и солнечным утром, тепло одевшись, Егорка вышел на улицу. На стене дома на гвозде висели его любимые санки. Отполированные полозья покрылись белым инеем и блестели на солнце. Это было так красиво, так заманчиво, что Егорка подошёл и лизнул иней. Язык мгновенно, как магнитом, притянуло к полозу. Егорка с трудом оторвал его, из языка побежала кровь. Громко плача, он вернулся в дом.

– Что случилось? – спросила мать.

– Санки, – ответил сквозь слёзы Егорка и высунул язык.

– Наверное санки лизнул, – догадался отец, вышедший из горницы.

– Горе ты моё луковое! Теперь будешь знать, как на морозе железяки лизать, – назидательно сказала мать. Она достала чистую ватку и, приложив к языку, скомандовала:

– Теперь прижми к языку и держи, пока кровь не остановится.

– Ничего, до свадьбы заживёт, – успокоил отец.

Когда Егорка подрос, ему купили деревянные лыжи с мягким креплением. Носок валенка вставлялся в широкую кожаную петлю посередине лыжи, а чтобы лыжа держалась, ступня притягивалась к петле ремнём с пряжкой. Под подошву валенка на лыжу прибивалась рифлёная резиновая полоса. На этих лыжах он научился кататься с гор и бегать. Для остроты ощущений и разнообразия в конце съезда с горки мальчишки устраивали из снега трамплин и соревновались, кто дальше прыгнет.

Коньки ему тоже купили, дешёвые и простые «снегурочки». Они крепились к валенкам верёвками. У Вадьки Мазова были длинные беговые коньки, которые называли «ножи». Но предметом зависти были «дутыши» или «канады», как у хоккеистов. А самым счастливым был Васька Гнатенко, у которого были «дутыши» на ботинках. Катков в селе не делали, покататься на коньках можно было лишь в начале зимы, когда сильные морозы сковывали речку льдом, а снег ещё не выпал. Обычно это было в начале ноября. Сначала образовывались забереги, по которым бегали даже до ближайших деревень, стоящих на Сунгае. Когда река замерзала полностью, играли в хоккей самодельными клюшками, используя вместо шайбы подходящие предметы: деревянный кругляш, консервную банку. Пробовали чистить лёд на реке после снегопада, но он становился сильно шероховатым, поэтому вскоре от этого отказались.

Однажды пошла наледь. Расход в реке почему-то увеличился, вода стала выливаться из проруби на поверхность льда, но мальчишки продолжали кататься. Это было даже интересно. Вадька Мазов, стоя на месте, на длинной палке раскручивал Ваську Гнатенко, который начал кататься по кругу и сбил с ног подвернувшегося на его пути Егорку. Он

упал в наледь, а когда встал, одежда мгновенно превратилась в ледяной панцирь. Егорка попытался отвязать коньки, но не смог нагнуться. Верёвки тоже смёрзлись, и развязать их не было никакой возможности. Раскрылатившись, как коршун, Егорка поплёлся домой, не снимая коньков.

– Ты что, в прорубь свалился что ли? – обеспокоенно спросила мать.

– Нет, в наледь упал, – виноватым голосом ответил Егорка.

– Встань ближе к печке, пусть одежда немного оттает, а то поломается.

Когда одежда оттаяла настолько, что можно было расстегнуть пуговицы и снять телогрейку, мать отвязала коньки, помогла раздеться и скомандовала:

– Лезь на печку, грейся, а то заболеешь ещё.

Егорка лежал на печке и ощущал, как по телу разливается приятное тепло! Рядом сушилась его мокрая одежда и стояли промокшие насквозь валенки…

Когда на улице становилось теплее, и снег делался липким, то все дружно принимались строить снежную крепость. Однажды, разделившись на две команды, они играли во «взятие крепости». Одна команда находилась в крепости и оборонялась, а другая нападала, кидая снежки в обороняющихся. Егорка защищал крепость. Когда он поднял голову выше стены, в правый глаз сильно ударило что-то не похожее на снежок. Оказалось, это был заледеневший конский котях, которым вместо снежка запустил в Егорку Юрка Зубов. Было очень больно. Егорка, закрыв лицо руками, вылез из крепости и пошёл домой. Он едва сдерживался, чтобы не заплакать, но это было бы признаком слабости, чего он перед пацанами не мог себе позволить. Оборонявшиеся, увидев что прилетело в Егорку, возмутились:

– Пацаны, мы так не играем! Вы ледышками и котяхами кидаетесь.

На этом игра окончилась.

Зайдя в дом, Егорка начал раздеваться и всхлипывать. Мать вышла из горницы:

– Сынок, что случилось?

Егорка показал на глаз, который стал заплывать. Щека ниже глаза вспухла и покраснела.

– Боже ж ты мой! Тебе же чуть глаз не выбили! Что за напасть-то такая!

Мать, не одеваясь, выбежала на улицу, принесла пригоршню снега и, завернув снег в чистый носовой платок, сказала:

– Приложи к глазу и держи.

Лицу было холодно, снег таял, вода по предплечью стекала за рукав. Егорка хотел убрать руку, но мать строго приказала:

– Держи давай, иначе ещё хуже будет!

За окном было темно. Егорка отказался от ужина и залез на полати.

Проснувшись утром, он понял, что правый глаз вообще не видит. Было очень больно, его знобило, видать начался воспалительный процесс, но он стал собираться в школу.

– Какая школа! Ты посмотри на себя в зеркало! – запротестовала мать.

Егорка подошёл к зеркалу. Правая сторона лица опухла и начала синеть.

– Нет, мам, я пойду. Я не хочу пропускать уроки!

– Ну иди, иди! Не слушаешь ты меня.

Учительница, зайдя в класс, посмотрела на Егорку и ужаснулась.

– Егор, что с тобой! Тебе больно?

– В глаз ледышкой ударили, больно.

– А зачем же ты в школу пришёл? Иди домой, лечись.

Мать встретила Егорку словами:

– А я что тебе говорила?

Неделю Егорка не ходил в школу. Лечиться было негде и нечем. Постепенно опухоль спала, глаз стал видеть, а вокруг его образовался иссиня-чёрный круг. Однако эта травма не прошла бесследно. Через несколько лет Егорка обнаружил, что правый глаз стал видеть значительно хуже…

Работы по домашнему хозяйству зимой было значительно меньше, чем летом, поэтому мать часто шила, чему научилась у своей матери. Она могла сшить всё: рубашки, платья, штаны, ватные стёганые одеяла и даже пальто. Отцу она сшила замечательный дымчатого цвета в крупную полоску костюм. Егорка с интересом наблюдал, как она шьёт.

В доме было две ручные машинки. Одна новая – подольская, а другая старинная – фирмы «Зингер», доставшаяся от Аграфены Андреевны. Старинная машинка была ценна тем, что на ней можно было шить толстые вещи, одеяла, пальто и даже хромовые сапоги. С этой машинкой у Егорки в раннем детстве были приключения. Однажды летом, пока матери не было в доме, он решил пошить, не отпустил лапку машинки и стал крутить ручку. Ладонь проскользнула под лапку, и иголка её прошила. Это было так неожиданно, что поначалу Егорка не ощутил боли и попытался крутить рукоятку назад. Однако иголка не вылазила из ладони, а, наоборот, входила глубже. Становилось больно, Егорка заплакал, а точнее сказать, заорал. Мать была в огороде. Услышав рёв и вбежав, она увидела замечательную картину. На сундуке машинка, перед машинкой стоит Егорка с прошитой рукой и кричит благим матом. Мать кинулась на помощь и только приговаривала:

– Терпи, сынок, терпи!

После этого случая провинившуюся зингеровскую машинку засунули далеко под кровать, а подольская швейная машинка всегда стояла под закрытым на ключ фанерным футляром. Однако, описанный случай не отбил у Егорки тягу к шитью. Уже когда он учился в начальных классах, залезал под кровать и в полутьме что-нибудь шил. Запомнились две вещи: тряпочный патронташ для гильз от малокалиберной винтовки, которые собирал на стрельбах, и тряпочные перчатки. Ему очень хотелось иметь перчатки! Он завидовал пацанам, у которых они были. Егорка нашёл у матери лоскутки материи, положив свою ладонь, выкроил две половинки и сшил их. Перчаток не получилось, изделие пришлось выкинуть. Патронташ же получился.

Иногда мать, зайдя в дом, обнаруживала торчащие из-под кровати ноги, если Егорка не успевал заползти, хватала за них и со словами: «Опять руку хочешь прошить?» – вытаскивала его.

Неудача с перчатками отбила у Егорки охоту к шитью. Он понял, что это непросто.

Мать не только шила, но и очень искусно вышивала на машинке гладью, а иногда и крестиком. Это были красивые белые наволочки на подушки, полотенца, салфетки или подзоры[34]34
  Подзор – обрамление низа покрывала на кровать с красивой вышивкой или кружевами, поверх которого стелилось основное покрывало, но так, чтобы подзор был виден.


[Закрыть]. Кроме вышивания она выбивала на машинке кружева. Это были кружевные воротнички, обрамления фартуков или платья, те же наволочки и подзоры. Всё это выполнялось сначала на ручной машинке. Позже по эскизу отца в МТС была изготовлена металлическая станина со шкивом и приводным ремнём. Ручная машинка превратилась в ножную.