Текст книги "Человек из морга"

Геннадий Прашкевич
Человек из морга

Глава первая

1

Приемник я не выключал. Мне много чего понарассказывали об этом побережье, почти все, конечно, оказалось враньем, но с музыкой все равно веселее. Мне рассказывали, отсюда все люди ушли, ни птиц, ни зверья, даже цикад не слышно. Ну, не знаю, как там с цикадами, но я видел чаек над проливом, видел зеленую листву, а время от времени натыкался на полицейские кордоны. Вполне мордастые, в меру грубоватые парни. Обид на них у меня не было.

Хартвуд… Линдсли… Оруэй…

Крошечные прибрежные городки, когда-то пышные и торжественные, как праздничный торт, сейчас тихие и пустые, но вовсе не вымершие, как о том болтали. Эпидемия сюда не дошла. Сюда нагнали полицейских, это я могу подтвердить. В Бастли? По делам? – полицейские настороженно улыбались. В жизни не видал таких озабоченных копов. Хорошие места, пальмы кругом, настороженно улыбались полицейские, и вокруг пусто, а все равно через Бастли лучше следовать транзитом, карантин на острове Лэн не отменен. А остров Лэн – вот он. Переплюнуть можно через пролив.

– Спасибо, сержант.

Я слушал музыку, рассматривал пустынные, тянущиеся по левую руку пляжи, поднимал глаза к темному от зноя небу и в который раз дивился злым языкам.

Да, пляжи замусорены, их никто с того шторма и не чистил, но они оставались пляжами. Скажем, с Итакой их не сравнить. Я хорошо помнил пляжи Итаки – желтую пену, накатывающуюся на берег, пьяную рыбу, перетертый с грязью песок, тухлые водоросли, зеленую слизь на камнях. Тут ничего такого быть не могло. Пляжи Итаки погибли от промышленных отходов комбината СГ, а остров Лэн наказала сама природа, выбросив на его берег зловонный труп некоей твари, в существование которой почти никто не верил.

Тот шторм двухмесячной давности, конечно, оставил следы.

Куда ни глянь, белые пески забросаны сухими водорослями, выбеленными солнцем неопределенными обломками, закатанными в обрывки сетей стеклянными поплавками. Все равно, черт побери, это были живые пляжи. Они не отсвечивали зеркалами сырой нефти, не пахли выгребной ямой, не отпугивали птиц или крыс.

Воля господня.

Если на все действительно воля господня, чем так прогневили небо жители острова Лэн?

Музыка… Пустое шоссе…

Время от времени сквозь музыку пробивалось странное журчание. Тревожное, звонкое, но и тонкое, будто в эфире пролился электрический ручеек, будто и правда там стакан электронов пролили.

Нелепая мысль. Но так всегда. Чем нелепее мысль, тем труднее от нее отделаться.

Полдень. Солнце, слепящее глаза, сонные полуденные городки, злобный зной, хотя по всем календарям давно уже подступило время осенних шквалов и ливней.

Остров Лэн.

Я прислушался к диктору, прервавшему музыкальную программу.

Эпидемия на острове Лэн, кажется, пошла на убыль… За последние три дня адентит убил всего семь человек…

Всего семь! – неприятно удивился я. Это немного?

И тормознул.

Очередной кордон. Очередные потные копы. Очередной ряд привычных вопросов. В Бастли? По делам? Что в багажнике?

Полицейские, конечно, давно знали ответы по сообщениям предыдущих кордонов, но, в общем, я понимал их настырность. Пустое шоссе, зной… Представляю, как цеплялись они к тем, кто следовал из Бастли.

Адентит.

Весьма невинное название. Никогда не подумаешь, что болезнь с таким невинным названием убила за два месяца почти девять тысяч человек.

Люди достаточно быстро привыкают к собственному паскудству. Далее гнилые пляжи, даже пузырящийся мертвый накат быстро становятся привычным зрелищем, но, черт побери, в Итаке мы имели дело с промышленными отходами, такое случается, а на острове Лэн все началось с дохлой твари, и ее выбросило на берег штормом.

Девять тысяч трупов.

То, что эти люди были убиты неизвестной прежде болезнью, пугало и раздражало. Мало нам самих себя? Мало нам собственных производных?

К черту!

Оказывается, пустое шоссе может здорово действовать на нервы. Ну, понятно, туристов не манит в эти края, но грузовое-то движение не должно полностью прерываться. Где-нибудь проложен объезд?

Я пожал плечами.

Говорят, с острова Лэн пытались бежать, – кто-то слышал ночную стрельбу в проливе.

Тоже, наверное, болтовня.

Правда, объясняя задание, шеф сказал: остров Лэн – крайне опасное место. Там, Эл, все будет против тебя – власти, микробы, зной, дураки и, конечно, адентит. Тебя там встретит Джек Берримен, но, сам понимаешь, Джек в данном случае не гарантия успеха. Кстати, называть ты его будешь Джеком, по легенде он Джек Паннер. А твоя фамилия – Хуттон, хотя с именем и тебе повезло: напарника Джека зовут Эл. Ты заменишь его на острове. Видеть тебе его не нужно, внешне он напоминает тебя, этого вполне достаточно. Оставишь свою машину в Бастли, прямо под желтой стеной казармы, а сам незаметно выберешься на берег и воспользуешься аквалангом Хуттона. Джек ждет тебя.

Шеф медлительно улыбнулся, но в его прищуренных глазах отсвечивал синеватый лед. Похоже, ты первый человек, Эл, который рвется на остров, а не бежит с него.

Я ответил улыбкой.

В общем-то, будничное задание.

Если бы не адентит.

Неизвестная прежде болезнь получила название по единственному ее внешнему признаку – убивающему жару, вдруг охватывающему жертву. Ты не корчишься от боли, тебя не разъедают язвы и фурункулы, тебе не ломает костей, ты не обмираешь в ознобе, просто тебя вдруг бросает в жар. Это далее приятный жар, ты весь впадаешь в пламя, ты сам ищешь его, ты пылаешь, как бензиновый факел, ты несешь счастливую чушь, а потом… Потом тебя начинает клонить в сон… Ты можешь уснуть в холодной ванне, в море, на пляже, в баре, в объятиях любовницы – где угодно. Ты пылаешь, сон кажется тебе единственным прибежищем, ведь он приносит прохладу. Но не просыпался еще ни один человек, адентит – идеальное средство от бессонницы.

Никто и никогда не сталкивался прежде с этой болезнью, а занесла ее на остров не менее странная тварь – глоубстер.

Первыми забили тревогу сотрудники лаборатории Гардера (отделение биостанции, финансируемой военно-морским флотом). Останки неведомой твари попали в их руки, и первыми жертвами адентита пали два научных сотрудника лаборатории, зато меры были приняты – эпидемия не перекинулась на материк. Остров закрыли. Ни пляжей, ни купаний, ни баров, ни теннисных кортов; в проливе курсировали вооруженные катера, продовольствие и медикаменты выбрасывались с вертолетов. Не знаю, почему шеф решил, что адентит может принести доходы Консультации, но Джек Берримен вытребовал меня на остров. Я ехал в порт Бастли, чтобы использовать акваланг его бывшего напарника.

Зной… Зной…

С вершины высокого мыса я увидел скучные от пыли домики и деревья Бастли. У пустого причала серебрился широкий конус поставленного на прикол парома. Нигде ни яхты, ни буксира, ни лодки, – все, что могло плавать, отобрано властями. И далеко, очень далеко – искаженная знойным маревом – белая полоска известняковых скал.

Остров Лэн.

2

Не знаю, чего я ждал, конечно – не хоров из древнегреческой трагедии, но все равно увиденное в Бастли меня разочаровало.

Колючие пальмы, пустующие корпуса, пыльные улицы, но под желтой стеной временной казармы действительно располагалась автостоянка. Там я и бросил свою машину. На переднем сиденье остались документы для Хуттона. Он не был моим двойником, он, собственно, не был сейчас даже полноценным работником. За несколько дней до эпидемии, отрезавшей остров Лэн от остального мира, Эл Хуттон умудрился схватить жестокую пневмонию. Его соседи по пансионату умирали от адентита, а Хуттон хрипел, кашлял и задыхался от удушья; зато он сумел пережить многих, даже собственную, нанятую им медсестру. Ему не привелось поработать в похоронных отрядах, все два месяца он отлежал в постели, зато теперь, пусть тайно, но возвращался на материк.

Я неторопливо поднялся в кафе, сиротливо нависшее над маленькой площади. Хмурый бармен настороженно глянул на меня из-за стойки.

Тоскливое зрелище.

Я пожалел бармена:

– Раньше Бастли выглядел веселей.

Бармен не принял моего тона. Он еще больше нахмурился:

– Тебя проверяли?

Наверное, он имел в виду полицейские кордоны. Я хмыкнул:

– Раз пять.

Только после этого он позволил себе ответить:

– Раньше? Веселей? С чего ты взял?

– Ну, вы знаете, что я хотел сказать, – начал я, но бармен огрызнулся:

– Не знаю! И не хочу знать!

Я пожал плечами.

Чашка кофе, бисквит, минеральная вода – я не хотел набивать желудок перед погружением. Хмурый бармен действовал мне на нервы, я перебрался под пустой тент на террасе, прихватив со стойки листовку. Такие листовки разбрасывали с вертолетов по всему побережью.

«Памятка».

Индивидуальная гигиена. Влажная уборка помещений. Душ со специальными добавками. Химия, наверное, какая-то. Никаких рукопожатий, никаких тесных контактов… Да, на острове Лэн не разгуляешься… Это не Итака… В Итаке было гнусно, но там я дрался и пил, а тесные контакты меня не пугали.

В той же «Памятке» приводилось краткое описание твари, превратившей цветущий остров в пустыню.

Зловонные обрывки разлагающегося вещества… Округлые отростки неправильной формы, может быть, щупальца… Выщелоченный волокнистый материал…

Не очень внятно, но впечатляет.

Впрочем, неизвестный художник подумал о людях, обделенных воображением: ничтоже сумнящеся, он изобразил жирный черный шар, снабженный извивающимися щупальцами. Из описания ничего такого не следовало, но художника, несомненно, консультировали сотрудники лаборатории Гардера.

Глоубстер.

Черное солнце с извивающимися протуберанцами…

Морскую тварь выкинуло на берег штормом. Зловонные останки твари убили почти девять тысяч человек. Эта тварь заполнила воздух миазмами. Она превратила райский уголок в тюрьму для смертников.

Ладно.

Скоро я сам увижу все это.

Я наизусть знал тропу, незаметно идущую из порта под обрывистый, испещренный многочисленными известняковыми пещерами берег. Акваланг, пластиковый мешок, тяжелый пояс с ножом и грузом – все это должно ожидать меня в достаточно надежном уединенном месте.

Я задыхался от зноя, но меня вдруг обдало холодом. Напарник Джека мог надышаться на острове всякой дряни, а ведь мне держать во рту загубник, которым он пользовался…

К черту!

Я покачал головой, отгоняя вялые, выполощенные зноем мысли.

Скучная площадь… Желтая стена казармы… В просвете между колючими пальмами ртутная полоска пролива…

В отличие от жителей побережья, от многочисленных полицейских, от хмурого бармена, я почувствовал себя чуть ли не ясновидцем. Меня не могла обмануть тишина, меня не могли сбить с толку зной и пустынность города. Я отчетливо видел мерцающую подводную мглу, тени на дне, смутную фигуру аквалангиста. Я знал, откуда и куда он стремится, я знал, что его гонит, я знал, где он окажется к утру.

Если, конечно, где-то окажется.

Не следует торопиться, гадая. Мир вовсе не так ясен, как нам представляется. И он часто полон неожиданностей, весьма жестоких.

Кто-то вскрывает древнее захоронение, но, обогащая науку, впускает в мир «болезнь фараонов». Кто-то натыкается в джунглях на древний город, но привозит с собой неизвестный науке вид лихорадки. Кто-то возвращается с болот Ликуала-Озэрби, торжествующе заявляя, что вот открыт новый вид амфибий, а через неделю, через месяц сам он и все люди, с которыми он общался, начинают погибать от страшных язв.

Глоубстер вполне мог продолжить указанный ряд.

Почти девять тысяч трупов…

Джек был скуп на сообщения, но я знал, на острове Лэн стали бросаться в глаза китайцы. Не потому, что они за два месяца расплодились, вовсе нет, просто по какой-то причине адентит действовал на китайцев выборочно. Никто пока не смог объяснить – почему? – такие вещи вообще трудно объяснить, но Джеку эта деталь почему-то казалась важной.

Ладно.

Для местных жителей, кстати, глоубстер не был такой уж неожиданностью. О нем знали давно. Любой уважающий себя островок рано или поздно обзаводится подобной легендой. Загадочная тварь и прежде появлялась перед рыбаками и потрясенными гостями острова. Как всякий миф, глоубстер постоянно обрастал тысячами подробностей, теряя одни, тут же приобретая другие. Как всякий миф, он, конечно, и не давался в руки. Правда, местный шериф угрожал как-то пристрелить мрачную тварь, но, боюсь, шериф лукавил. Лучшей рекламы, чем глоубстер, острову было не найти. Сама угроза шерифа являлась рекламой. Другое дело, что никто тогда не догадывался, никому тогда в голову не приходило, что миф может оказаться столь страшным. Ведь уже на второй день после шторма на острове погибло девять человек, а на седьмой день умершие насчитывались десятками.

3

Не мое дело судить о нравственности тех или иных поступков.

Если напарник Джека тайком пересек пролив, если он миновал все защитные и охранные службы, если он переодевался сейчас в тесной прибрежной пещере, значит, Джек и шеф считали это необходимым. По крайней мере, для Консультации.

Я не фаталист.

Если мне говорят, что через год я попаду под колеса тяжелого грузовика, я не стану суетиться, я не стану вообще избегать автомобилей. Год достаточно большой срок, за год всякое может случиться, а вот адентит… Адентит убивает уже сейчас.

Не занесет ли Хуттон болезнь на материк?

Скулы свело. Я широко зевнул.

И выругался.

Адентит клонит в сон, но он еще обдает жаром и вгоняет в эйфорию. Я ничего такого не чувствовал и пока что не соприкасался ни с чем, что было бы вынесено с острова. Эта зевота не имеет ничего общего с адентитом. К черту!

Я допил кофе.

Глоубстер редкостная тварь. Даже дохлый, он породил массу самых невероятных гипотез. Одни считали, что он занесен в наши широты долгоживущим арктическим айсбергом; другие утверждали, что глоубстер – доисторическая тварь, ее корни теряются чуть ли не в меловом периоде; третьи относили его к глубоководным созданиям, выносящим иногда на поверхность океанов некие илы, насыщенные болезнетворными бактериями.

И так далее.

Океан щедр на неожиданности.

Совсем недавно, с подачи канадской «Уикли уорлд ньюс», газеты всего мира кричали о древней урне, найденной каким-то подводным археологом у берегов Багамских островов. Хрупкий папирус, извлеченный из урны, был покрыт неизвестными письменами, но их удалось расшифровать.

Неизвестный мудрец за тысячелетия до нашей истории знал и предвидел все ее тонкости. Он, несомненно, обошел Нострадамуса, да и фантазия у него оказалась богаче. За тысячи, за многие тысячи лет он предвидел явление Христа, гений Леонардо, крестовые походы, взрыв вулкана Кракатау и лиссабонское землетрясение; он с величайшей точностью указал дату открытия Америки и дату высадки первого человека на Луне; среди пока еще неслучившихся событий многие обозреватели с тревогой отмечали грядущую гибель некоей «смешанной» расы от болезни, выброшенной в мир из океана.

Правда, с той же холодной уверенностью в папирусе утверждалось: к 2021 году человечество разгадает тайну времени. Но ни я, ни Джек, ни шеф, никто из нас пока не встречал пришельцев из будущего. А это странно. Жизнь показывает, что когда где-то кто-то изобретает нечто выдающееся, мгновенно появляются люди, желающие нажиться на изобретении.

Пришельцев из будущего мы пока не встречали, значит, нечего пока угонять оттуда…

Но вот болезнь, выброшенная в мир из океана…

Мне не по душе подобные пророчества. Я не люблю мифов, из романтической дымки которых вдруг всплывает жуткая и вполне реальная тварь.

Я поднял голову и замер.

Под желтой стеной казармы около моей машины появился человек.

Я видел его всего несколько секунд и только со спины, – самый обыкновенный человек в мятых шортах и свободной рубашке. Он нырнул в машину, и сразу мощно заработал мотор.

Напарник Джека. Он пересек пролив.

Я понимал его торопливость. Он бежал от смерти. Он не хотел ни на час задерживаться в скучном Бастли. Подальше, подальше от зачумленных берегов! Забыть об острове, так страшно отмеченном судьбой!

Это мне предстояло плыть к острову.

Глава вторая

1

Над проливом висела знойная дымка. Она почти не скрывала вечерних огней далекого острова. Их было немного, но они печально просвечивали сквозь дымку.

Известняковые обрывы, песок, панцири крабов, хрупкие, как яичная скорлупа… Прячась в тени обрыва, я быстро разыскал полузатопленную пещерку.

Да, пески Бастли нельзя было сравнивать с гнилыми песками Итаки, я в этом уже убедился. Там даже пальмы засохли, а здесь пляжи, хотя и замусоренные штормом, остались пляжами. Правда, людей не было и здесь.

Стараясь ничего не упустить, я затянул пояс с грузом, проверил компас, фонарь, нож с пробковой рукоятью, сунул рубашку и шорты в пластиковый мешок, затянул на плечах ремни акваланга.

Чайки.

Обычно чайки мечутся из стороны в сторону, повторяя зигзаги волн, эти летели высоко и прямо – на ночевку. Зачумленный остров их не пугал. Они знали, это проблема человека.

Из-за мыса, прикрывающего порт Бастли, выскочил остроносый катер. Он походил на гончую, взявшую след. Не думаю, что там обратили внимание на всплеск, с каким я ушел в воду. Патрульные катера бегали от мыса к мысу уже два месяца, полученный когда-то приказ стал для них привычкой.

Под водой уже царили сумерки. Смутно угадывалось дно. Сжимая загубник, я подумал: только что им пользовался напарник Джека…

К черту!

Есть вещи, о которых лучше не думать.

Пересечь пролив, выбраться незаметно в город, разыскать пансионат «Дейнти» – вот мое дело.

Безмолвие…

Все казалось мне нереальным, настораживающим. Какая-то тварь выглянула из донной расщелины – ее глаза блеснули, как серебряные монеты.

Глоубстер, нервно подумал я.

В конце концов, странная тварь обитала где-то в этих местах, у нее могло остаться потомство. Шериф, угрожая пристрелить глоубстера, имел в виду и реальные его проделки. Скажем, морская тварь не только пугала туристов, она не раз выгоняла косяки рыб на фильтры насосных станций, а сотрудники лаборатории Гардера жаловались на пропажу дорогих, выставляемых ими на дне пролива, приборов.

Ладно.

Это тоже не моя проблема.

2

Дно снова исчезло, но вода оставалась прозрачной. Она странно и тревожно мерцала, когда по ее поверхности пробегал луч прожектора.

Прожектора наверху работали столь мощно, что я невольно вспомнил о тральщиках, работающих в северном горле пролива. Не знаю, что они там делали, военным морякам всегда есть чем заняться, но их прожектора действительно могли иллюминировать весь пролив.

Я взял чуть восточнее и пошел на погружение.

Снова дно.

Бурые камни, морские звезды, бурый ил, дымящийся при прикосновении, – все здесь было бурое, колеблющееся, неопределенное. А вот водоросли, напротив, отдавали чернью. По иным будто огонь прошел, кое-где обрывки черных стеблей устилали все неровности дна.

Прямо перед собой я увидел светлый пластиковый шар, легко качнувшийся от моих движений. Груз на тросике явно служил для уравновешивания силы отталкивания, но именно грузик застрял в камнях, сделав неведомый мне прибор пленником пролива. Возможно, прибор был потерян лабораторией Гардера, меня он не заинтересовал. Я просто взглянул на компас и взял еще восточнее. Я не боялся сбиться с пути, но мне хотелось как можно точнее выйти к скалистому мысу, отделяющему лабораторию Гардера от городка Лэн.

Я нырнул еще глубже.

Заложило уши.

Метров двадцать, не меньше. Но эта глубина была вовсе не предельной. Я смутно различил гигантский каменный козырек, нависший уже над настоящей бездной. Луч фонаря падал во мглу, не встречая никаких препятствий. Неэкономично работать на таких глубинах, слишком быстро расходуется воздух, я совсем уже собрался всплывать наверх, когда рядом обрисовался наклонный силуэт.

Мачта!

Металлическая, обросшая ракушками, она росла прямо снизу, печальная, как все, украденное у людей морем. Само судно лежало на козырьке – ржавая посудина, растасканная наполовину штормами и течениями.

Еще один шторм, подумал я, и это корыто будет снесено вниз, к ужасу донных обитателей. И туда же, в пучину, смоет черную лужу, подтопившую ржавую кору развалины. Мазут?.. Вряд ли… Сырая нефть?.. Да ну. Нефть бы всплыла…

Я повел лучом фонаря.

На том же каменном козырьке, метрах в пятнадцати от ржавого остова, лежал на борту широкий бронетанкер, один из тех, что используются при спецперевозках. Выглядел он как новенький – ни пробоин, ни вмятин, ни царапин. Даже стекла высокой рубки уцелели. Казалось, кто-то сейчас протрет стекло изнутри ветошью. И четко, удивительно четко выделялся на борту номер.

V-30.

Серия «Волонтер».

Я усмехнулся. А где остальные двадцать девять? И как сюда попал этот волонтер?

Ладно.

Я не хотел терять время.

Толчок.

Еще толчок.

Я медленно приближался к острову.

3

С высокого мыса бил луч прожектора, раскаленный добела, но пляж терялся во мгле. Кажется, на острове Лэн экономили электроэнергию.

Спрятав акваланг в полузатопленной приливом пещере, я натянул майку и шорты – типичный турист, обалдевший от скуки и тайных страхов. Именно так я и должен был выглядеть, Джек хорошо меня проинструктировал.

Держась в тени скал, я выбрался краем пляжа на темную ночную набережную. Сразу за ней начинался парк.

Нырнув в кусты, я зарылся во влажную листву.

Орали цикады. Майка мгновенно взмокла от пота. Я знал, где-то передо мной должна торчать из-за деревьев стена пансионата «Дейнти», но ничего не видел. Хороший, надежный пансионат, мне хотелось поскорее оказаться в его стенах. Мадам Дегри держала сейчас лишь двух гостей – Джека Паннера (Джека Берримена) и Эла Хуттона (то есть меня). Эл Хуттон болтлив, это я тоже знал. Эл Хуттон многих знал в городе, но благодаря телефону. Кое с кем он был даже на ты, но тоже благодаря телефону. Условности зыбки. Если жизнь поставлена с ног на голову, если ты заперт в крошечном городе, если любая встреча попросту опасна, условности быстро теряют силу. Можешь набрать любой номер, с тобой поговорят. Ведь ты не дышишь на своего собеседника, даже не притрагиваешься к нему. Телефон удобен, он надежен. Если Хуттон и встречался с кем-то, то, наверное, только с помощником Джека, неким Кирком Отисом. По отчетам Джека я знал о нем – Отис, кажется, спивается. Если уже не спился. Уж я постараюсь, чтобы он узнал меня. Хуттона, конечно. Не Миллера.

Ладно.

Нам с Джеком не надо известности. Мы, может быть, самые незаметные граждане этой страны. Нас никто не должен знать, шеф строго следит за этим. Наша безликость – главная ценность Консультации.

Я лежал на теплой влажной листве, дивясь, как ее много. Я внимательно присматривался и прислушивался к темной узкой улочке, которую мне предстояло пересечь.

Цикады, душная мгла…

Когда-то остров Лэн кипел в рекламных огнях – самое выгодное вложение капитала на острове; сейчас тьму взрывали лишь береговые прожекторы.

Всего лишь перебежать улицу.

Я никак не мог на это решиться.

Ну вот не мог, и все. Что-то меня останавливало.

Влажная теплая листва, звон цикад. Ни шагов, ни дальнего голоса, ни проблеска света в окнах. Я наконец разглядел стену, углом выходящую из-за пальм, но не было никакого желания пересечь узкую улицу. Каких-то десять шагов…

Пора, сказал я себе.

Но опять не встал, лежал, зарывшись в листву.

Хотелось курить. Хотелось есть. Хотелось принять Душ. Я был полон желаний. Джек рядом. Он мог накормить меня и угостить сигаретой. Он мог приказать вернуться на материк, а мог приказать поджечь темный город. Я выполнил бы любой приказ. А вот пересечь узкую улицу я не смог бы даже по приказу Джека.

И не зря.

Интуиция меня не обманула.

Метрах в пятнадцати от меня, под чугунной невидимой решеткой парка, щелкнула зажигалка. Потянуло сладковатым дымком. Я услышал шепот:

«Ну? Что дальше?»

Шепот звучал хрипло, раздраженно:

«С меня хватит. Мы неделю следим за этим пансионатом. Там не бывает посторонних».

«А этот придурок?»

«Он ходит сюда давно. Он здесь напивается. Ничего себе – улов’»

«Ладно, ладно. Там еще Хуттон есть. Ни разу не видел его рожу. Он, наверное, как животное. Два месяца отлежать в постели. Не пневмония у него, он попросту трус. И болтун. Ты слышал, о чем он разглагольствует по телефону?»

Я замер.

Неизвестные говорили обо мне и о Джеке; они следили за пансионатом.

Но почему? На кого они работают?

«Все? – сказал хриплый. – Снимаемся. Лишних здесь не бывает, это точно».

«Как скажешь», – облегченно откликнулся другой.

Я услышал осторожные шаги.

Было темно, но, приподнявшись, я различил два силуэта, удаляющиеся в сторону набережной. Когда они исчезли, я, наконец, пересек улицу.

Калитка.

Я толкнул ее, она подалась. Меня ждали.

Глухо. Цикады. Тьма предрассветная. Не зная планировки, легко заблудиться. Но мне это не грозило. Я быстро разыскал черный ход, и дверь там тоже была не заперта.

Тьма египетская.

У меня не было даже зажигалки.

Осторожно, на ощупь, я начал подниматься по лестнице.

Я хорошо помнил: шестнадцать ступенек… Затем коридор… Третья дверь направо – комната Джека, следующая – моя…

На седьмой ступеньке я наткнулся ногой на что-то мягкое, перегородившее мне дорогу.

Чтобы понять, что перед тобой труп, света не надо.

Наклонившись, я нащупал холодную руку, распущенные длинные волосы, сбившийся халат.

Женщина.

Я ни на секунду не усомнился – на лестнице лежала мадам Дегри. В общем, мне было плевать на это, но меня обожгло мерзким холодком. Я коснулся ее руки, ее волос, ее халата.

Я даже попятился, но пересилил себя. Переступил через труп, поднялся в коридор, нашел третью дверь и толкнул ее.

В комнате горел ночник.

Тускло блеснуло зеркало, врезанное в стену, кажется, на месте бывшей двери. Два высоких окна были затянуты шторами, на полу лежал зеленоватый ковер. Шкаф, два кресла, столик с неубранными бутылками. А в глубине комнаты что-то вроде алькова.

Духота сковывала движения, кондиционер не работал. Зачем Джеку занавес над кроватью? Ему мешают москиты?

Я шепотом позвал:

– Джек.

Никто не откликнулся.

– Джек!

Тишина.

Я медленно подошел к алькову. Потом собрал в кулак тонкую ткань и резко рванул занавес вниз.

Занавес упал, и я увидел Джека Берримена.

Рубашку Джек успел снять, но на брюки сил не хватило. Внезапный сон сморил его, он упал лицом вниз. Мощные мышцы расслабились, Джек странно съежился. Я далее пульс не стал искать. Достаточно того, что я уже прикасался к старухе.

Значит, вот так выглядит человек, убитый адентитом?

Я подошел к столику.

Моя миссия сразу потеряла смысл. Я прибыл на остров помогать Джеку Берримену, но помогать было некому.

Минуты две я тупо смотрел на картину, выбранную, вероятно, по вкусу мадам Дегри. Чудовищный смерч расшвыривал по морю крошечные кораблики. Непонятно, куда они шли таким большим караваном? Не отрывая глаз от дурацкой картины, я хлебнул из ближайшей бутылки, потом плеснул виски в ладонь и растер лицо.

Глупо так умирать, подумал я. И сказал вслух:

– Глупость, она тоже от Бога.

И услышал:

– Неверно, Эл. Глупость – она от рождения. Бог не занимается такими мелочами.

Я стремительно обернулся.

Джек Берримен сидел на кровати, опустив на пол босые ноги. Он здорово похудел, глаза лихорадочно блестели, и вид у него был недовольный.

– Тут нелегко достать виски, Эл, – пробормотал он. – Зачем ты умываешься моим виски?

До меня явственно докатилась волна перегара.

– А зачем ты оборвал занавес, Эл?

Я наклонил голову и злобно уставился на Джека:

– Ты спрашиваешь?

Только тогда он, наконец, ухмыльнулся:

– Почему нет? Я человек любопытный. Что там, кстати, с погодой?

– Как в могиле, – выругался я. – Душно.

– Думаешь, в могиле душно? – Джек лениво встал. – Ладно, не злись. И не делай вид, что не рад меня видеть. И не суйся с рукопожатиями, я не приму ничьей руки. И не пугайся, черт побери, я не покойник. Просто Отис потерял меру, мне приходится его успокаивать.

Он внимательно поглядел на меня:

– Что-нибудь не так, Эл?

– Там на лестнице труп, Джек. Наверное, это мадам Дегри.

– Да? – равнодушно удивился Джек. – Всегда говорил ей, эти добровольные дежурства в клинике не для ее возраста. У нее было больное сердце. – Он вдруг рассмеялся: – Тебе всегда везло, Эл. Мадам Дегри единственный человек, который мог что-то заподозрить. Но теперь ее нет. А всем остальным абсолютно плевать, кто ты на самом деле.

Он потянулся:

– Я приму душ. А ты плесни в стакан мне и себе. Еще. Не жалей. И выдави туда лимон. Чего-чего, Эл, а лимонов у нас хватает. Кислота, это хорошо, Эл. Ты еще убедишься в этом. Санитаров к мадам Дегри я вызову чуть позже. Отдохни пять минут. Похоже, нам надо поговорить. Правда?