Текст книги "Страх никогда не стареет"

Кстати, разговаривали мы с секретаршами в директорском кабинете, за столом для совещаний. Внушительный стол Сарибекова пустовал. Возможно, он осиротел надолго. А возможно, новый хозяин кабинета первым делом выкинет все, что напоминает предыдущего хозяина. Случается и такое.

Когда мы уже закончили беседу, в кабинет робко постучались, и вошел мужчина лет шестидесяти, водитель сенатора. Это уже интереснее. Я велел всем подать чаю и стал расспрашивать старика обо всем, что произошло в тот трагический вечер.

Когда его рассказ о благородном хозяине мне порядком поднадоел, я спросил его напрямую:

– Семен Петрович, любезнейший, вы эту чепуху местным пинкертонам рассказывайте. Нам не надо. Хорошо? Теперь ближе к теме. Сенатор в этот вечер поехал на свидание к любовнице? Так ведь? Вы ее видели?

Он облизнул вмиг пересохшие губы, кивнул.

– Сколько ей? Пятнадцать? Шестнадцать?

– Что-то около того. У меня внучка ее лет. Но фигура у нее вполне сложившаяся. Справная такая девица. Глазищи огромные, синие. Волосы такие вот, ниже плеч. Зовут Маша. Если, конечно, мы про ту девчонку говорим. Может, у него и другая появилась. Где живет эта Маша и все остальное, не знаю. Я просто однажды подвозил ее. Вернее, их обоих подвозил. Где-то полгода назад. Об остальном догадался.

– Как?

– С ней он обращался как с взрослой девушкой. Да и она звала его на «ты». Представьте, ему за шестьдесят лет, а она его на «ты» зовет. По ушам сразу же режет.

– Как часто они встречались? И все время там, где его убили?

– Пару раз в месяц точно встречались. А то и каждую пятницу. Но в этот дом он поехал в раз эдак в пятый-шестой. Во всяком случае, раньше я его возил в другое место. Как я понимаю, он заранее ей звонил и назначал встречу. Ну а ключи у них у обоих были.

– Тоже догадались?

– Конечно. Тут легко догадаться. Не станет же она дожидаться его около подъезда. Они свои отношения скрывали.

– Кто еще знал о ней?

– Никто. Ралиф был скрытный мужик. Даже охранники вряд ли подозревали, что у него любовница-малолетка. Понимали, конечно, что он к любовнице ездит. Да вот только что к такой, вряд ли подозревали. Ну а я просто случайно свидетелем стал. Мы с ним ехали совсем в другое место. Она позвонила, что ее надо срочно увезти до автовокзала с улицы Кропоткина. Ну, мы и дали крюк по всему городу.

– А эти секретарши не были его любовницами?

– Эти нет. Он на работе был строгих правил, с сотрудницами не заигрывал. Ну а вне работы расслаблялся по полной программе.

– Он не злоупотреблял спиртным?

– Да нет, пил как все. Иногда, правда, напивался, но это редко.

– Больше ничего нам не хотите рассказать? Есть свое мнение насчет того, кто его мог убить?

– Поверьте, парни, даже никаких намеков. Ну не из-за девчонки его убили? Да и встречались они уже с год. Тут что-то другое. Может, политика замешана, может, деньги.

– Девчонка блондинка? Светлая такая?

– Точно. А вы откуда…

– Вы остановились со стороны улицы. Он обошел угол, и все. В какой подъезд он пошел, вы не видели?

– Нет.

– Охранники где были?

– Оба на заднем сиденье сидели. Ралиф всегда только на переднем сиденье ездил.

– Подолгу он отсутствовал?

– Мог и часа три провести с ней…

В этот момент дверь в кабинет по-хозяйски открылась, и состоялось явление Сарибековой Натальи Ралифовны собственной персоной.

Наяву она показалась мне не такой вульгарной. Обычная девушка. А вот напарник уставился на нее, как на явившуюся из морской пены обнаженную Афродиту. Только что рот от изумления не открыл.

– Здравствуйте! Меня зовут Наталья, я дочь Ралифа Худатовича. Возможно, вы и со мной решите поговорить.

В этот момент у меня зазвонил телефон. Опера нашли съемную квартиру.

– Наталья Ралифовна, нам, конечно же, есть о чем поговорить. Может быть, встретимся в другом месте?

– У нас дома устроит?

– Вполне. Сегодня, в семь вечера? Нормально будет?

– Нормально. Где я живу, знаете? – Она улыбнулась. Так, слегка, одними кончиками губ.

Мог бы я ей сказать, что если надо будет, то узнаю даже, где у нее кровать стоит, да не стал хамить и вежливо попросил адрес. Определенные приличия должно соблюдать.

На моего напарника Наталья произвела сногсшибательное впечатление. Когда мы шли к автомобилю, он спросил:

– Ты видел, что она в чулках? Реально, в чулках!

– Ты, Сергей, дремучий человек. Ну и что, что она в чулках и юбке выше колен? Ножки у нее ровненькие, есть что показать.

– Да я просто не думал, что приличная девушка может носить такие вот ажурные чулочки. Нет, ты сам посуди, у нее вот так вот, реально, эти, как их, резинки видно было.

– Странное у тебя представление о моральном облике любимой дочери достопочтенного сенатора. Ей что, в парандже и шароварах надо разгуливать? Как затворнице? С ее-то деньгами? Будем считать, что она еще прилично одета. Вечером, может, нас вообще полуголая встретит. В каком-нибудь прозрачном пеньюаре. Тебе она что, понравилась? Губу только сильно не раскатывай.

– Да я ничего подобного не подумал. Так, девушка как девушка. Только приданого хватит на детей и внуков до десятого колена.

– Даже до двадцатого. И знаешь, что-то очень уж поспешно она вышла с нами на контакт. Словно ожидала нас. В воскресенье на работе ожидала. И ведь наверняка она уже все местным следователям рассказала.

– А что она про нас знает?

– Что мы из Москвы, небольшие шишки в МВД. Больше ничего знать не должна. Да и никто больше не знает. О, опять приехали в это примечательное местечко.

Петр проводил нас на третий этаж, где у квартиры под номером 46 стояла запуганная гражданка. Судя по всему, хозяйка этого вертепа.

– Володя, прокурору, надеюсь, ничего еще не сообщали? Молодцы! Теперь можно и позвонить следователю. А вы, уважаемая, кому, собственно, квартиру сдавали?

– Месяца три назад приходил молодой человек, нерусский такой. Я объявление давала. Снял квартиру на полгода. Половину сразу же заплатил наличными. Я отдала ему ключи и больше его не видела. И кто приходил в эту квартиру, не видела. Я тут в шестом подъезде живу, а эту квартиру мужа мы сдаем.

– Серьезно? Так и никого ни разу не видела и не интересовалась, кто тут обитает? Хватит врать-то! Нам точно врать не надо. Вот приедет прокурорский следователь, ему и вешай лапшу на уши. А мы мужики серьезные. Понятно? Будешь молчать, сегодня же вечером в тюрьму отправишься. Нет желания баланду похлебать? Тюремных вшей покормить? Как это «за что»?! За пособничество в убийстве государственного деятеля! Кто с убийцами в сговоре, я, что ли? Так что же ты видела? На меня смотри! Девчонку видела? Глазищи у нее вот такие! Видела?

Она стыдливо потупилась, кивнула. Однажды видела. Мельком. Случайно. И его видела, да не признала. Только после убийства поняла, кто на самом деле снимал квартиру.

– Опиши мне её, подробнее, в деталях. Всё вспоминай, от этого твоя судьба зависит.

В принципе, её описание совпадало с рассказом водителя. Ну, да это не так уж важно. Девчонка тут совершенно ни при чем. И искать ее нам нет никакого смысла. Можно гарантированно сказать, что к убийству она отношения не имеет. Что она может поведать? Как кувыркалась в кровати с седовласым повесой? Это, конечно же, познавательно, но не в тему.

– Александр Геннадьевич! – позвал меня из квартиры Сергей.

Я вошел. Обычная двухкомнатная квартира. Только спальней у нее являлся зал, а не меньшая комната. Ну, это понятно, спальня как бы центральное место, главная комната. Кровать в ней была тоже здоровенная, но вся перебуробленная. В углу комнаты валялась одежда. На нее-то и указывал мне напарник.

– В таком же сейчас не ходят? – Он ткнул пальцем в девчоночью школьную форму образца семидесятых годов. Рядом с платьем валялись белые колготки, белый фартук и пионерский галстук. Словом, полный набор.

– Это, Серега, школьная форма для девочек времен юности Ралифа Худатовича. Любил, видать, покойный, вернуться к славному пионерскому прошлому. Наверстать, что в школе недоступно было. Или, скорее всего, если учесть моральные устои прошлых времен, вовсе не было. Это, так сказать, реквизит для сексуальной ролевой игры. Он соблазняет школьницу. Или она соблазняет его. Дело вкуса. Кстати, давай-ка посмотри, что там в шкафу. О, еще несколько комплектов формы!

Опера ошарашенно смотрели на разложенные по полочкам шкафа упаковки с колготками, чулками, лентами для бантов. На плечиках висели школьные платья, фартуки, просто короткие платья.

– Володя! – позвал я опера, караулившего хозяйку на лестничной площадке. – Пусть эта на тебе покажет, какого роста девчонка.

– Такс! – Я взял плечики с одним из платьев и на опере, ориентируясь по отмеченному на его груди росту девчонки, примерно прикинул. – В самый раз!

– Короткое слишком получается, – усомнился Петр.

– Да о чем вы, парни! Не по улице же в нем ходить! Ох и затейник был сенатор! Кстати, где-то здесь должен быть бар. Просто интересно, что же пьют почтенные люди на отдыхе. Руками, джентльмены, трогать ничего не надо, а то следователь сильно огорчится.

– Слышь, Александр Геннадьевич, а почему все разбросано?

– О, вот он, бар! Коньячок, виски. Вино, наверное, для девчонки. Дамские сигареты. Достойно, достойно.

– Геннадьевич, а почему здесь бардак такой?

– Посуди сам: он приехал после работы. Она уже ждет его, приняла душ, переоделась. Минут десять поговорили, выпили. Приступили к делу. Потом оделись. Ему пора по делам или домой к жене. Ей тоже пора домой, к маме с папой. А может, с мальчиком встречается, недотрогу из себя строит. Он получил моральное и телесное удовлетворение. Она денежки получила. И судя по всему, платил он ей очень прилично. Вот для кого его убийство огромная трагедия! Для девчонки это реально катастрофа. Итак, они закончили. Пора расходиться. Она идет первая, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он немного погодя. И ему, и ей некогда наводить здесь порядок. Значит, кто-то среди недели придет сюда, все помоет, заправит свежее белье, заберет одежду в стирку…

Тут я чуть не прикусил себе язык, от того что сболтнул лишнего. Впрочем, опера ничего не поняли. Они как-то не догадались до того, что лежало у всех на виду: если кто и должен убираться в этой квартире, то либо особо доверенное и проверенное лицо сенатора, либо мать девчонки. Доверенное лицо следует искать среди ближайшего окружения Сарибекова. Ну а мать там же, где и дочь. Если это мать, то она не расскажет ничего интересного. А вот если кто-то из близкого круга, то этот человек может быть сообщником убийцы. Как-то же киллер вычислил его!

– Однако быстро вы нашли нужную квартиру, – с подозрительным прищуром сказал приехавший через час прокурорский следователь.

– Да так, знаете ли… Повезло. Случайность. Ну, вы тут работайте, а нам пора.

– Интересно куда?

– Ужинать, в ближайшую столовую. Необходимо соблюдать режим труда и отдыха. На сегодня работы с нас хватит. Воскресенье ведь все-таки!

Приехавший вместе со следователем полковник Щукин потрепал меня по плечу и сквозь зубы процедил:

– Лихо работаешь, браток! Мы те подъезды отрабатывали, а яблочко-то рядышком лежало. Молодец! Только в другой раз сообщай мне хотя бы раньше, чем этим, – он показал в сторону следователя.

Покинув место преступления, где вновь стало многолюдно, мы с напарником пошли к автомобилю.

– Куда движемся? – спросил Сергей.

– К достопочтенной Наталье Ралифовне на блины. Или ты не согласен отужинать в ее обществе?

– Я всегда только «за». Тем более в ее обществе!

– Смотри, Серега, опасные они, дочки сенаторов!

– Буду предельно осторожен. Поехали?

Белая иномарка пропустила нас при выезде на улицу и въехала во дворы.

Часом позже Наталья принимала нас в своем особняке, отдаленном от дороги небольшим парком. На стол в обширной гостиной или столовой подавала экономка, женщина лет пятидесяти, одетая во все темное. Но она очень скоро удалилась, оставив нас в этаком интимном уединении вкушать изысканные блюда.

На закуску подали семгу дольками на крупных листьях салата, нежно-розовую ветчину, посыпанную мелко нарезанным зеленым луком и украшенную оливками. Отдельно стояла розочка со сливочным маслом, порционные кусочки белого хлеба и вазочка с красной икрой. Еще в одной вазочке были маринованные грибочки домашнего приготовления. К закуске подали запотевший графинчик водки.

Я и Наталья отказались пить водку, коллега пригубил рюмочку.

Он вообще был явно очарован хозяйкой. Да и я заметил в ней некие перемены.

Ее макияж был очень небросок. Брови не казались выщипанными до толщины мышиного хвоста. Волосы просто схвачены яркой резинкой сзади. Одета она была в достаточно просторное светло-голубое платье. Правда, короткое, гораздо выше колен. Но ведь это молодость! Рассвет незамужней женщины.

Сразивших днем ажурных чулок не наблюдалось.

– Вы, наверное, многое бы хотели узнать? – спросила она.

– Наталья Ралифовна, расскажите нам о своей семье, об отце. О его обычном образе жизни. Были ли у него недоброжелатели. Вообще, расскажите нам, что вы думаете о его убийстве.

Она откинулась на спинку стула, закурила тонкую сигарету, выпустила дым в потолок, помолчала.

Я намазал халявной икрой скромный бутерброд, ловко поддел вилкой семгу. Налил минеральной воды.

– Я отца практически не видела лет до тринадцати. Он все время был в командировках. Домой наезжал на пару недель, и снова на Север. До какого-то времени мы были практически чужими людьми. Представьте, периодически приезжает мало знакомый мужчина, который почему-то зовется вашим отцом. Он привозит подарки, гуляет с вами и вновь куда-то исчезает. Он приезжает то гладко выбритый, то с бородой. То веселый, то мрачнее тучи. В доме всем заправляет мать, царит натуральный матриархат. Мы с сестрой привыкаем жить по ее правилам и обычаям. И вот приезжает отец, и мать уходит куда-то на второй или даже третий план. Все ее требования становятся необязательны, а нам дается свободы гораздо больше, чем обычно. Но иногда, совершенно необъяснимо почему, вся эта свобода зажимается. Ладно, когда мне было десять лет, своего мнения иметь не полагалось. А вот Инне пятнадцать, шестнадцать, у нее период подросткового бунтарства. Она и сейчас-то вся состоит из противоречий, а уж тогда у нее настроение менялось по три раза в день. Тогда каждый приезд отца оканчивался скандалом. Мать выступала на ее стороне, во всем ей потакала. Отца это бесило, и дело доходило до того, что Инне он отвешивал подзатыльники. В доме рев, истерика, и вновь тишина, когда отец уезжал. Окончательно он вернулся весной, когда мне было четырнадцать лет. Тем же летом Инна уехала поступать в Москву и там осталась. Я, отец и мать жили в этом доме.

Экономка подала помидоры, прослоенные испанским луком и немного припудренные египетским перцем, салат из морепродуктов и еще что-то в небольшой мисочке. При ненавязчивом рассмотрении я пришел к выводу, что это конечности небольшого животного. Похоже на задние лапки лягушки. Сказочный деликатес!

Напарник опрокинул еще рюмочку и зажевал лягушатинкой, вряд ли задумываясь, что это такое. Ничего, я ему потом расскажу, чем он потчевался.

На столе появилась бутылка вина. Я даже интересоваться не стал какого, все равно в винах я ничего не понимаю. Изображать из себя знатока добротного вина в приличном обществе я бы не рискнул.

– Наталья, а почему вас так по-разному зовут?

– На том, чтобы первую дочь назвать Инной, настояла мать. Жили они тогда с отцом бедно, мать работала, ее родственники помогали… словом, мать тогда имела в семье большой вес и настояла на своем. А вот на моем имени настоял отец. У меня обычное татарско-башкирское имя. Но отец-то все время был в отъезде, и мать, да и все в семье, стали звать меня Наташей. В нерусских семьях так часто бывает, что по паспорту одно имя, а всю жизнь зовут русским именем. Отца ведь многие до самой его смерти звали Романом, а не Ралифом.

– Он не был слишком набожным мусульманином?

Она ухмыльнулась, что должно было означать: «Да какое там…»

– Если вы имеете в виду этот его хадж в Мекку, то он был нужен ему для установления связей с арабскими бизнесменами. Все это притворно. Отец пил водку, был женат на русской и не пытался ее обратить в ислам. На Севере и когда он служил в армии, ел свинину. Даже рассказывал, что сало свиное глотал, чтобы не мерзнуть на морозе. Коран он ни разу в жизни не открыл. По-башкирски сам разговаривал, но больше в семье никто на его родном языке не то чтобы не говорил, а слова не понимал. Так только: «здравствуйте», «до свидания». Да и вообще он, по-моему, верил только в себя. Он сам всего добился в жизни и считал законом только свое собственное слово.

Экономка подала горячее – цельную индейку, обильно политую соусом. Я вновь налил себе минералки, а Наталье, по ее указанию, темного вина в высокий бокал.

– Инна первая решила уйти из-под его опеки. Перед ней всегда была мать, которой с каждым годом все больше отводилась роль домоправительницы. Мать устраивала эта роль, Инну – нет. И она уехала в Москву учиться на фармаколога. Совершенно сама, к удивлению всех знакомых, выбрала профессию и институт. Отец, конечно же, помогал ей. Инна никогда не знала нужды в деньгах. Впрочем, я тоже не знала. Мне грех на него жаловаться. Он никогда не отказывал нам в деньгах, сколько бы мы ни попросили.

Она вновь закурила. Мы попробовали птицу. Нежное мясо, кисловатый соус.

– Смерть матери была для нас страшным ударом. Она умерла внезапно в этом доме, в библиотеке на втором этаже. Какой-то там сердечный приступ, без всяких видимых причин. Инна была в Москве и даже не успела приехать на ее похороны. А может, не захотела, кто ее знает. Приехала позже, дня через три, как раз тридцатого декабря. Отец по этому поводу был в ярости. Он считал, что она просто обязана была все бросить и приехать на похороны. Инна не стала с ним спорить, развернулась и вновь уехала. Так что тот Новый год мы встречали без нее. Потом он поостыл, и после ее возвращения, когда она окончила институт, купил ей эту сеть аптек. Она попросила, он купил. Попросила бы я, и мне бы купил. Просто мне этого ничего не надо.

Мы все посидели молча, размышляя каждый о своем.

– Наталья, а теперь расскажите о себе.

– А что обо мне рассказывать? Окончила школу с английским уклоном. Потом филологический факультет университета. Все это время училась здесь. Никаких частных школ за границей, никаких Оксфордов. Старалась ничем особым не выделяться. Да и отец показную роскошь презирал. Правда, на двадцатилетие подарил мне «Лексус». Я, кстати, до сих пор на нем езжу. Но и двадцать лет бывает раз в жизни, так что это скорее исключение, чем повседневное баловство дочери. После окончания школы Инна почти два года дома просидела, все размышляла, куда бы ей податься. Я же все делала без перерыва. После школы сразу же в университет, потом к отцу на работу. Потом замуж. Года замужества мне вполне хватило, и вот я вновь свободная женщина.

– Вы с мужем здесь жили?

– Боже упаси! Отец его терпеть не мог. В понятии отца мой муж должен быть или богат, как сын Рокфеллера, или быть крутым, как голливудский супермен. Или-или. Без вариантов. Мой же Валера был маленький, худенький, в очках. Ну а денег… Словом, я ему на свадьбу костюм покупала. Не потому, что у него костюма не было. Просто к моему свадебному платью пришлось покупать соответствующий костюм для жениха. На такой ему за год не заработать. Так что с первого дня мы жили отдельно, в моей квартире. После развода я вернулась сюда. Квартира, правда, осталась.

Бесшумно появилась экономка, и Наталья обратилась к ней:

– Фаина Далайхановна, у меня в квартире сейчас кто-то живет?

– Наташа, твою квартиру я сдаю очень приличной семье. Деньги…

– Да я не про деньги. Она же одно время пустая стояла?

– Ровно месяц, пока я выбирала достойных квартирантов.

– Фаина Далайхановна, спасибо за ужин. На сегодня вы свободны.

– Мужчины не будут вторую смену горячего?

– Ой, нет, спасибо большое! Мы уже наелись, – за всех ответил я. Еды на столе было хоть отбавляй, если всю ее с собой прихватить, можно дня два о пропитании не думать.

Экономка с недовольным видом ушла. Судя по глухо хлопнувшей двери, скрылась где-то в глубине дома.

– Она здесь живет? – спросил я.

– Фаина Далайхановна? Нет, в городе. В доме, в пристройке, постоянно живет только садовник. Он же дворник. На въезде, сами видели, два охранника. В левой половине дома жил отец. В правой – я. Мы сейчас находимся по центру коттеджа. Это общие помещения. За нами кухня, кладовые, подсобки.

– А жена вашего отца? Она остается без ужина? Ее к столу не позвали? Или она предпочитает отдельно питаться?

– Я дала ей трое суток, чтобы она выметалась из этого дома. А уж к ужину эту потаскуху я ни за что не допущу.

– Не будем о ней. Мне показалось, что ваша экономка чем-то недовольна.

– Это так бросается в глаза? Мы с утра поссорились. Она, – Наталья нахмурила брови, – очень долго работает в нашей семье. Очень долго. Лет пятнадцать, не меньше. И, конечно же, она стала чувствовать себя как бы членом нашей семьи. Так еще при матери повелось, что все хозяйство семьи, питание, быт, все на ней. Видите, я даже не знаю, за сколько и кому она сдает мою квартиру. Сегодня, например, я позвонила ей и сказала, что у меня к ужину будут двое мужчин из МВД. И вот вся эта сервировка и выбор блюд – продукт ее творчества. Так проще жить.

– Интересно, сервировка для мужчин из МВД отличается от других? Я, честное слово, в первый раз сталкиваюсь с делением гостей по профессиональному признаку.

– Понятия не имею. Она спросила, откуда гости. Я сказала. Наверное, и другим бы так подала. А вы обиделись?

– О нет! Так по какому поводу вы повздорили?

Мой коллега, во время беседы испробовавший все вокруг него и выпивший несколько чарок, блаженно откинулся на мягком стуле и закурил, рассматривая потолок. Расспросы он предоставил мне.

– Отца мы хоронили по мусульманскому обычаю, вчера. Но хоронили здесь, в Новосибирске. Родственники настаивали, чтобы его похоронили в родной деревне в Башкирии. Но мы с Инной решили, что пусть лежит рядом с матерью. На этом кладбище давно никого не хоронят, но для нас сделали исключение. Так вот, на похоронах все, и я в том числе, естественно, были одеты в черное. Но сегодня уже другой день, и я не собираюсь носить вечный траур. Фаина Далайхановна считает, что я с ума сошла. Мол, до девяти дней надо носить все черное и закрытое. Это пусть вон та стерва, – она показала рукой на половину отца, – в черном ходит. А я его при жизни любила. А после смерти всю жизнь помнить буду. Так что у меня нет никакой необходимости устраивать показную скорбь. Все, он умер! Он в земле, и его нет. А я живу! И буду жить так, как я хочу, не оглядываясь на других. Кстати, отец, на другой день после похорон матери, оделся как обычно и пошел на работу. Меня бы он понял. Вот такие-то дела, господа.

– Наташа, можно я на «ты»?

Она кивнула.

– А кто теперь будет руководить фирмой?

– Его заместитель, – улыбнулась она, – так прописано в уставе. Нового директора изберет общее собрание учредителей. То есть я, Инна и еще восемнадцать человек. Дату собрания мы еще не определили. Не хотите кофе, а то я что-то сонная стала? Я вам сама сварю. Нет, правда, вот кофе я варить умею. Даже, говорят, неплохо получается.

Она пошла во внутренние помещения. Мой дорогой друг хмыкнул что-то про помощь хозяйке и ускользнул за ней.

Я, для начала, осмотрел повнимательнее столовую. Видимых видеокамер не обнаружил. Наверное, они стоят только снаружи дома. Охранникам ни к чему видеть внутреннюю жизнь. Но снизу обеденного стола, там, где было центральное место, была неприметная кнопка. Явно для вызова кого-то. Может, прислуги, может, телохранителей.

За плотными шторами скрывались окна с толстыми пуленепробиваемыми стеклами. Я совершенно уверен, что снаружи через эти стекла будет виден только смутный силуэт. Обычные меры предосторожности.

Достав один из мобильных телефонов, я быстро сделал с десяток фотоснимков обстановки. Потом, на досуге, в деталях рассмотрю интерьер. Может быть, замечу что-нибудь интересное, на что сейчас не обращаю внимания.

Пройдя бесшумно к двери, ведущей на половину покойного, я рывком открыл дверь. Никого, кто бы коварно подслушивал нас. Только полутемный коридор, с картинами по стенам. Лестница с перилами вела наверх, в личные покои, где, наверное, оплакивает свою горькую судьбу вдова сенатора. Ее оставим на потом. И вторую дочку оставим на завтра. На сегодня мне уже хватит общения с этим семейством.

Проходя мимо стола, я налил себе полную рюмку водки, залпом выпил и закусил большой ложкой икры. Пока никто не видит, можно побыть человеком. Подумав, все повторил и, отерев губы плотной матерчатой салфеткой, пошел за пропавшей парочкой. Долго они что-то кофеек варят.

За дверьми в подсобные помещения был широкий коридор, но уже без картин. Из него направо и налево вели несколько дверей и лестница наверх, в половину Натальи. Прямо напротив лестницы полутемная комната. Тоже какое-то подсобное помещение. Наверное, когда много гостей, здесь дожидается вызова прислуга. Из-за неприкрытой двери налево по коридору пробивался свет. Я, крадучись, пробрался вдоль стены и заглянул.

Парочка обнималась. Вернее, ее женская половина изображала отталкивания мужской. Но вяло так изображала. Наверное, нравилось.

– Все, пошли! – полушепотом велела Наталья. – Ну, дурак, что ли? Все, хватит! Ну?

Я стремительно бросился обратно в столовую. К их приходу я успел закурить и прикинулся скучающим простачком.

– Кофе в первый раз сбежал, пришлось по новой варить, – это мне поведал напарник, внесший поднос с кофейником и маленькими чашечками. Есть такие чашечки, ровно на один глоток. Для лилипутов.

Наталья была нисколько не смущена. Она села на прежнее хозяйское место и, подперев подбородок рукой, откровенно пристально посмотрела мне в глаза.

Я улыбнулся. Совсем немного так. Только для нее. Только для того, чтобы показать, что я понял, на чьей стороне ее симпатии в этот вечер.

– Наташа, теперь последний вопрос. На этой неделе изменения в работе фирмы будут?

– Я же не заместитель генерального директора. – Она вновь улыбнулась мне. Она скромная служащая. Она завтра придет к новому руководителю и будет выслушивать его указания. А может быть, выгонит его без выходного пособия.

– Наташа, не хотелось бы резких изменений, пока мы во всем не разобрались. Это можно устроить?

– Я думаю, да. Я попрошу об этом Сергея Никандровича. А вы завтра опять к нам на работу?

– Не знаю. Это как получится. Нам пора. Приятно было провести вечер. Хотя повод оставляет желать лучшего.

Хозяйка проводила нас до входной двери, где мы коротко обменялись телефонами и простились.

Отойдя по тротуару вдоль забора от будки охранников метров двадцать, практически к месту парковки нашего автомобиля, я нарушил молчание и спросил пребывающего в эйфории коллегу:

– Кстати, лягушатина по вкусу что напоминает?

– А я-то откуда знаю? – поразился он.

– Так ты ее целую тарелку сожрал. Один! Даже со мной не поделился.

Его перегнуло пополам и вырвало на газон. Потом еще раз.

– Саш, ты, бля, сволочь! – Он снова задергался, извергая содержимое желудка.

– Последние социологические опросы показывают, что именно так считает половина моих знакомых. Все, полегче стало? Мать его! Стой и не поворачивайся! Так и стой!

В особняк Сарибековых въезжал белый импортный автомобиль, за рулем которого сидел мужчина. Большего я рассмотреть не смог, так как подъехал он со стороны моей спины. Было около одиннадцати вечера, практически темно. Автомобилю сразу же, как только он подъехал, открыли автоматические ворота. Запоздалый гость? К Наталье? Или уже к вдове можно? Ждали, когда мы уйдем? Или ненавязчиво так получилось, что мы ушли, а он приехал?

– Кстати, тебе за руль, – сказал я, когда мы подошли к нашей «Тойоте».

– Ты же вроде бы не пил? Почему мне-то за руль? Куда едем, домой?

– Мне надо ноутбук забрать в ГУВД. Что ты можешь сказать по поводу услышанного?

– Ничего. Ничего конкретного. Кто это к ним приехал?

– Вернись и спроси. Мне этот мужик забыл представиться. Тебя испугался.

– Да ладно, подумаешь! С кем не бывает. А с чего ты решил, что это лягушачьи лапки?

– От жабы лапы не едят. Значит, лягушачьи. Ты в другой раз не ешь, если не знаешь, что это такое. Уставился на Наталью, словно год женщин не видел. Кстати, как она целуется?

– Да не дала целовать, вертелась. Мать его, а ты откуда знаешь? Подсматривал?

– Делать мне больше нечего, как подсматривать за вами. Так, догадался. Видок был у тебя, как у кота помойного в марте. Вскружила тебе голову эта Наталья Ралифовна. Поосторожнее будь.

Я один поднялся в свой временный кабинет, забрал вверенное имущество. Потом мы поехали домой. И домом нашим была гостиница.

Перед сном я спросил Главный сервер:

«Кто-нибудь пытался включить ноутбук?»

«Никто».

«Мне надо вывести на экран запись с камер наблюдения в доме Сарибековых. Около десяти вечера к ним приезжал мужчина на светлой иномарке».

«Минут через двадцать».

«Тогда утром. Пока все».

Все, спать, выходные закончились.