Текст книги "Страх никогда не стареет"

– Да сенатору жалко, что ли, телефонов? Он мог бы и всему подъезду прикупить. Почему-то я так примерно и думал. Девочка из бедной семьи совершенно доступна. Для нее и тысяча рублей большие деньги. А он ее обул, одел, карманные деньги дал. Наверняка и за квартиру весь долг погасил. На продукты выделил. Для нее он сказочный принц на белом коне.

– Совершенно точно, Александр Геннадьевич. Около года назад Максимовы разом заплатили трехлетний долг по квартплате. Деньги у них внезапно появились, как мать уволилась с работы. Как бы выходное пособие получила.

– Денис Юрьевич, ты сам видишь, мамаша девчонки в этой игре отпадает. Никто бы не доверил ей в тайной квартире порядок наводить. У нас остается один кандидат – Фаина. Распорядись установить за ней наружное наблюдение. Начнем ее разрабатывать.

– Слежку за ней я, конечно же, организую, но будет ли толк? У нас на нее пока совершенно ничего нет. У тебя есть какие-то конкретные подозрения, факты? У меня тоже нет. А случись чего, Городилов потребует фактов. Он всё лично на контроле держит.

– Кстати, а чего он так в это дело вцепился? Хочет снискать себе лавры лучшего прокурора в России? Или он просто как друг семьи покойного жаждет отомстить за смерть старшего товарища?

– И то, и другое, и третье. Он и не скрывает, что был с покойным на дружеской ноге. Теперь для него «дело чести» найти убийцу. И в карьерном плане, приложив руку к раскрытию убийства, он только выиграет. И нам всем, пока мы подконтрольны ему на время следствия, он все нервы вытреплет и покажет, кому мы, менты, кланяться должны. Кнут надзора у него в руках. И Городилов, кстати, откровенно считает, что мы в последнее время от рук отбились и стали себе позволять самостоятельно мыслить. Стали без их прокурорской указки независимо кое-что делать. Для него это как личный вызов. Он-то привык о нас ноги вытирать, а тут холопы голову посмели поднять. И заметь, Александр Геннадьевич, этот благородный прокурор – выходец из наших же рядов. Бывший гаишник. Вот и глумится, сволочь, теперь над нами, как хочет.

– Ты знаешь, что Сарибеков женщину сбивал насмерть?

– И что Городилов, когда работал в ГАИ, его отмазал? Весь город знает. Это давно ни для кого не секрет. Но там все шито-крыто! Комар носу не подточит. Кстати, пресс-служба Сарибекова официально заявляла, что они подадут в суд за клевету, если еще кто-то посмеет сказать, что наезд был не трагической случайностью, и Сарибеков полностью в этом дорожно-транспортном происшествии не виноват. Да и дело это очень давнее.

– Вернемся к Фаине. С какого времени ее могут взять под наблюдение?

– Ну, для тебя, как для лучшего друга, постараюсь с двух часов дня. Устроит?

– Меня бы и немедленно устроило. Ну ладно, с обеда так с обеда. Денис Юрьевич, помни, что первым, до прокуроров всяких, с девчонкой должен поговорить я.

– Понял, понял я про девчонку. Кстати, круто ты с вертолетом провернул. Вот что значит из Москвы! Да, а где твои орлы?

– Дал немного отдохнуть. Ну, я пока у себя в кабинете поработаю.

Закрывшись от случайных визитеров, я дал указания Главному серверу проверить рассказ Инны о её личном капитале в несколько миллионов долларов, об истории с наркотиками и обстоятельствах смерти диджея. Еще я запросил все, что было известно о Фаине, Городилове и, конечно же, Наталье. Заодно поинтересовался Погосяном. Им уже просто так, из личного интереса. Потом написал в центр подробный отчет, зашифровал его и отправил. На какое-то время боссы отпустят вожжи и дадут нам спокойно поработать. Еще я попросил руководство без лишнего шума собрать сведения о жизни Инны в Москве в ее студенческие годы, до встречи с Валлентино. Дело, конечно, безнадежное, но мало ли что! Да и интересно это! Вот, например, она на фотографии в отцовском кабинете: невзрачная, явно нерусская девушка. Малопривлекательная жиденькая грудь (в девятнадцать-то лет!). Тонкие поджатые губы. И вот происходят метаморфозы, и вчера меня обнимает та же девушка, но с высокой упругой грудью и совершенно другими разрезом глаз и формой носа. В какой-то период времени она ложится под нож талантливого пластического хирурга, и он меняет ей облик. Вместо башкирской замухрышки миру является привлекательная дама восточной внешности. Когда это произошло? Чем было вызвано? Знакомством с наркоманом-неформалом или еще до него она решила преобразиться?

Вопросов очень много. Ответов маловато.

До обеда мне пришлось заниматься разными малоинтересными делами, наводить порядок в отчетах, приготовить справки, созвониться с нужными и не очень нужными людьми. Коллег своих я также разослал с различными заданиями.

Прозаические будни прервал звонок. Я где-то в душе ждал его и не знал, самому мне напроситься или положиться на волю случая. Случай опередил меня.

– Нет желания вместе поужинать? – раздался в трубке знакомый голос.

– Наталья, честно говоря, я с тобой пойду хоть на край света, хоть бутылки по помойкам собирать.

Она засмеялась:

– Нет, бутылки, пожалуйста, без меня. Давай поедем в «Ривер парк», вполне приличный ресторан. Я там обо всем договорюсь.

– Давай у тебя.

– Приличные люди вначале девушку в ресторан ведут, а уж потом к ней домой напрашиваются.

– Угу. Приличные люди еще и к себе домой приглашают. Адрес гостиницы сказать? Здесь, кстати, рядом хорошая столовая.

– Боже упаси! До гостиниц я еще не докатилась.

– Тогда у тебя?

– Хорошо! В полпятого я закончу работу и к семи буду тебя ждать. Устроит? Тогда пока!

Господи, у человека через полгода будет колоссальное состояние, а она на какую-то копеечную работу ходит. Зачем, спрашивается?

В оговоренное время я приехал в особняк, который стал посещать с завидной регулярностью.

Мрачная Фаина проводила меня в уже знакомую залу, где был накрыт стол на двоих. Хозяйка встречала в коротком платье, босоножках на босу ногу. Волосы были распущены, но ушки открыты, и бриллианты в них отбрасывали сверкающие блики по углам.

Мы, изображая светскую беседу, немного поговорили о всякой ерунде и по приглашению Фаины сели за стол.

Угощенье из двух смен блюд было отменным. Особенно понравилась мне запеченная со специями цельная рыба. Вино я не пил, а Наталья несколько раз, для приличия, делала маленькие глоточки из высокого фужера.

Разговор за столом был обо всем и ни о чем. Я посмешил ее рассказом о товарище, откушавшем лягушачьих лапок. Она искренне смеялась и в ответ рассказала подобную историю с ее знакомой, которая в Китае поела блюдо из насекомых.

В полвосьмого Фаина попрощалась и ушла.

– Пора пить кофе, – предложил я.

– Я приготовлю, – она как-то насторожилась, как будто предчувствуя неприятный разговор.

Я подошел и на сей раз, вновь не встречая никаких преград, обнял ее и поцеловал. Она была моя. Потом, как завсегдатай, поднялся в библиотеку, закурил и, глядя в окно, стал ожидать хозяйку с кофе.

Она пришла минут через десять, неся на разносе небольшие чашечки и кофейник. По библиотеке распространился аромат отменного кофе. Не успела она поставить угощенье на столик в углу, как я подошел к ней и, глядя в глаза, спокойно сказал:

– Наташа, сколько человек знает, что ты и твой отец были любовниками?

Я был готов ко всему: плевку в лицо, пощечине, удару в пах. К любой агрессии. Но она, как-то сникнув, вяло опустилась в кресло, не спеша закурила тонкую сигаретку, выпустила дым в потолок и сказала, смотря мне в глаза:

– Считай: я, отец и тот, кто сделал видеозапись. Потом Валера. Кто еще точно знал, сказать не могу. Но мать определенно догадывалась. Сам понимаешь, она молчала. Не станет же она у меня об этом спрашивать. Но то, что она все понимала, я думаю…

– Почему ты считаешь, что я что-то знаю обо всей этой истории с видеозаписью? – перебил я.

– Ко мне на работу, перед тем как я позвонила тебе, приезжал Городилов. Расспрашивал про житье-бытье и как-то между делом, подчеркнув, что для раскрытия убийства прилагаются все усилия, сказал, что ты решил допросить моего бывшего мужа и аж на вертолете привез его из Кемерова. Это правда?

– Да.

– Зная, что мой бывший тряпка, я предположила, что ты его на все расколол. Потом решила проверить и позвонила тебе. Ты ожидал, что я на тебя с кулаками брошусь? У меня уже шок прошел. У тебя тоже шок прошел?

– Я не был в шоке. Может быть, я какой-то извращенец, но все воспринял спокойно. Честно скажу, все это очень и очень необычно, но на свете есть вещи и покруче. Не будем вдаваться в перечисление пошлостей, но твоя история не первая и не последняя. Словом, мне, Наташа, плевать, понимаешь, плевать на этическую сторону. Тем более что у каждого своя этика. Я не осуждаю ни тебя, ни твоего отца.

Мы молчали. Было слышно, как за окном раздался резкий автомобильный сигнал. Что-то брякнуло в нижних комнатах.

Я достал из кармана замаскированный под пачку сигарет подавитель аналоговых и цифровых средств записи, в народе именуемый «глушилка». С того момента, как я поднялся в библиотеку, этот прибор блокировал проведение видео– и аудиозаписи всего нашего разговора. Неудобно, правда, что он заодно и сотовые телефоны подавляет, но что поделать! Удивленной Наталье я объяснил, что из двух зол принято выбирать наименьшее. Она одобрительно отнеслась к моим мерам предосторожности.

– Ну, теперь давай, девочка, все по порядку. В интимные подробности вдаваться не надо, но… Словом, я весь внимание.

– Всё началось лет одиннадцать назад, когда отец закончил все на Севере и вернулся домой. Вон та фотография на стене, где мы в Крыму, была сделана тем летом, когда он окончательно вернулся. Ну, у нас как-то так само собой и получилось… – Она замолчала, подбирая слова.

– Наташа, вот это, конечно же, чертовски интересно, как там у вас все получилось, но меня интересует убийство твоего отца, а не его… Я ведь полагаю, у вас все было по обоюдному согласию?

– Конечно. Он хотел меня, а мне было просто любопытно познать запретный плод. Возраст такой, когда половое любопытство становится главной движущей силой. С ним невозможно совладать. У меня, как и у него, моральных тормозов нет. Знаешь, а я не жалею о том, что было между мной и им. Я много раз себе задавала вопрос, стала бы я с ним все это делать снова. Вот сейчас, когда я взрослая, а не четырнадцатилетняя девчонка, и я понимаю, что к чему, я тебе честно скажу: я бы делала все так, как было десять лет назад. Я ни от чего не отрекаюсь и ни о чем не сожалею.

Она встряхнула волосами, и бриллианты в ее ушах заискрились, заиграли в свете пробивающихся сквозь окна лучей солнца.

– Наташа, давай о том, кто знал или мог знать. Обо всех. Кто-то из них сделал запись. Ты не думала об этом? А сам отец что об этом думал?

– Он не мог понять, как это все произошло. Но и ты, Саша, пойми, интимные отношения между мной и отцом для меня и для него на тот момент, когда Валера принес запись, были как захлопнутая книга. Все это было и прошло. Этого не стало. Прошло лет восемь-девять, как между нами все было кончено, и вот появилась эта запись. Ну не станем же мы с отцом вместе вспоминать, как мы могли запалиться и кому. Мы на тот момент вообще никогда и ни при каких обстоятельствах друг другу даже не намекали о былом. Не говоря уже о том, что между нами никакого интима не было уже лет восемь. Даже никаких двусмысленных ласок не было.

– Начнем с матери.

– Она стала, наверное, обо всем догадываться незадолго до ее смерти, а может, еще раньше. Мы уже на тот момент так привыкли к нашим тайным отношениям, что, наверное, стали терять бдительность. Мать видела, что отец меня, когда пьяный, обнимает как бы в шутку, но не как дочь, а как девушку. Она начала мне проводить уроки полового воспитания. Как бы подготавливать меня к взрослой жизни. Но все сводилось к тому, как лучше предохраняться от беременности. Ее, видно, в ужас приводила сама мысль, что я случайно могу от отца забеременеть. Но мы-то с отцом тоже не дураки полагаться в таком деле на волю случая. В общем, мне ее наставления с технологиями предохранения пятидесятых годов как-то надоели, и я ей прямо сказала, что все уже давно сама знаю. Она после этого какое-то время была со мной холодна, но потом отношения стали совершенно обычными. Скорее всего, она просто смирилась и решила, что мир в семье важнее правды. Прощала же она отцу всех его многочисленных любовниц, похождения с которыми он не очень-то скрывал. Она, видно, считала, что таков ее крест. И тут вдруг ее внезапная смерть девять лет назад. Она сидела вот тут, где сейчас сидишь ты. Когда ее нашли, на столе стояла рюмка коньяка и в пепельнице лежала сгоревшая до фильтра сигарета. Видимо, она, как обычно делала, решила выпить перед сном, и тут сердечный приступ. Народу в тот вечер понаехало уйма. Наверное, вся милиция отметилась. Но потом вскрытие показало, что это сердце. С каждым может быть. Так что, я думаю, мать к записи отношения не имеет. Она любила отца, любила меня и ради этой любви на все закрывала глаза. После ее смерти интимные отношения между мной и отцом постепенно сошли на нет. И смерть матери тут совершенно ни при чем. У него, наверное, появилась новая игрушка, да и мне это со временем наскучило. Словом, интимные интересы наши больше не пересекались.

– Фаина. Теперь про нее.

– Я тебе уже говорила, что она очень давно в нашем доме. Лет, наверное, пятнадцать, если не больше. Относилась она ко мне как к избалованной хозяйской дочке, которой и хотелось бы иногда дать затрещину, да нельзя. Но она всегда была как тень, как привидение. Сильно на глаза старалась не попадаться, но и без нее все хозяйство бы встало. Отец всегда ей хорошо платил. А она вела уединенный образ жизни, и мне так кажется, запросы у нее были скромные. Одна, сколько себя помню, всегда была не замужем. Как у нее было с мужчинами на самом деле, я не знаю.

– А с женщинами?

– У тех, кто родился в ее годы и был воспитан на ортодоксальной морали, такого извращения в принципе быть не могло.

Она с интересом посмотрела на меня:

– В те времена, как я слышала, и секса-то между советскими людьми не было, а ты про лесбиянство загнул. Или что-то было?

– Вообще-то в те времена много чего было. Только учти, что мне к началу перестройки самому было тринадцать лет. Так что экспертом по тем временам я выступать не могу. Ну, давай дальше.

– В какой-то момент, я уже тебе говорила, мы стали терять бдительность. Тут и она, наверное, все и поняла. Ко мне ее отношение стало каким-то натянутым, холодноватым. Я думаю, что она тоже обо всем догадалась.

– А мать не могла ей рассказать?

– Боже упаси! Мать в это дело никого и ни за что бы посвящать не стала. Фаина сама могла догадаться. Как-то раз она внезапно вошла и могла по моему внешнему виду понять, что к чему. Она в тот раз извинилась и ушла, ну а мы не стали разборки наводить. Сами виноваты, не закрылись.

– Где это было?

– Хочешь, покажу?

– Хочу. Это не там же, где потом была видеозапись?

– Там, пошли.

Мы направились в личные покои сенатора, где я еще не был и откуда утром навсегда была изгнана крепко пьющая вдова. Я прижал Наталью к себе, коротко чмокнул, и, держа руку на ее талии, проследовал на неизвестную территорию. Напряжение между нами, если оно и возникало, полностью сошло.

Она привела меня в небольшую комнату, которая была чем-то средним между кабинетом и комнатой отдыха в директорском офисе крупной компании. В особняке, где живешь, такую комнату иметь вроде бы ни к чему, но у Ралифа Худатовича, как видно, было своё мнение.

У окна этой комнаты стоял большой письменный стол с компьютером и двумя телефонами. Одну, глухую стену, занимали книжные полки от пола до потолка. Напротив окна стоял большой кожаный диван. На таком диване могло бы усесться человек восемь. Я лично видел такой в первый раз. Над диваном на стене висела панель плоского телевизора. В углу какие-то тумбочки, на стенах пейзажи в рамочках.

– Это у отца второй кабинет. Есть еще один, в совершенно деловом стиле, со столом для совещаний, ну и все такое. Он иногда целый день работал дома, то в этом кабинете, то в том. Всем без исключения было строжайше запрещено входить в кабинет, когда он там работал. Если ему кто-то был нужен, вызывал по внутреннему телефону. Когда он был в кабинете, то обычно закрывал дверь на ключ. Когда мы с ним договаривались встретиться, я в определенное время подходила к двери, скреблась по ней ногтями, и он открывал. Потом, когда все сделали, он выходил, проверял коридор, и выходила я. Отсюда можно сразу же спуститься на первый этаж в подсобные помещения. Сделано это для того, чтобы прямо в кабинет из кухни подать покушать. Он иногда ел прямо в кабинете. Ну и получалось так, что я выходила отсюда вниз и из подсобки могла попасть в зал или к себе в комнату. Или вообще выйти незамеченной из дома. Или пройти в библиотеку, если матери не было в этом крыле. А тут мы забыли закрыться. Вернее, дело было так, отец всем сказал, что он будет работать в другом кабинете. Потом ему, видимо, захотелось, и он позвал меня уже в этот кабинет. Мы с ним были на диване, ну и он первым делом на мне халат распахнул. Тут Фаина и ввалилась. Времени у нее рассмотреть меня в таком виде была пара секунд. Но, видать, все, что нужно, увидела. Тут мы сами были виноваты. Дверь не закрыли, и к тому же Фаина могла считать, что отец работает в другом кабинете. Вряд ли она специально зашла. Отец за такое бы мигом с работы выгнал.

– Кстати, с какой точки вас снимали?

– Раньше, вон там, практически под потолком, была полка с цветами. Они свисали чуть ли не до пола. Отец считал, что это разнообразит интерьер. Вот с той точки все и было снято. Все, блин, на этой проклятой записи, как в хорошем порнофильме. Специально так не получится. Все от начала и до конца. Кто-то все здорово рассчитал. А может, просто кто-то выбрал из десятка записей самую яркую.

– Стоп! А ты-то откуда эту запись видела, если, как говорит Валера, отец диск сразу же разломал? Ты ведь запись видела?

– Диск он тут же разломал, это так. Но примерно через неделю, как мы его выгнали, я прихожу на работу, у меня на столе лежит запечатанный конверт, в нем обычный CD-диск, а на нем эта самая запись. Даже со звуком, правда, не очень хорошего качества. Я с диском к отцу. Он вызвал начальника охраны, наорал на него, мол, у меня из кабинета что-то пропало. Но все разбирательства ни к чему не привели. Замок в кабинете стоял простейший, ключ подобрать – плевое дело. К тому же ключи есть на вахте. Видеокамеры наблюдения тогда на нашем этаже не стояло. Вот такие-то дела, Саша. Отец побожился, что прикажет убить всех причастных к этому делу. И если бы нашли, кто сделал запись, то этот человек был бы покойником. Отец наверняка подыскал бы убийц. Такого унижения он никогда бы никому не простил. Я чуть не впала в депрессию. Представь, кто-то в твоем собственном доме тайно подсматривает за тобой. Кто-то все о тебе знает. Это ужасно.

– Да, мерзкая история. Есть над чем призадуматься. И как ты вышла из положения?

– Ну, немного на душе стало легче, когда Валерку выгнала. Потом стала выпивать, отец все понял и отправил меня на месяц в отпуск, в Грецию. С собой дал столько денег, что я себе ни в чем не отказывала. Поверь, отдых на море с большой пачкой денег – лучшее средство от хандры.

– Так, осталось поговорить о сестрице.

– Ты примерно догадываешься, кто мог установить аппаратуру? – Она уклонилась от ответа.

– Выбор невелик. Но только при том условии, если ты никого и ничего не пропустила. И если твой отец случайно не проболтался. И если это не дело случая: хотели записать служебное совещание и выведать секреты, а получили порнофильм. Только долго что-то думали, что с ним делать. Такой вариант тоже нельзя исключать. Хотя все склоняется к тому, что писали специально вас. Вот еще вопрос: а ты часом рожать не думала?

– От кого, от Валеры? Пошутил, что ли?

– Наташа, он ведь все-таки твой муж был.

– Да я бы его все равно выгнала. Отцу бы только нос утерла, и полетел бы Валерочка далеко-далеко. А рожать от него я не дурочка.

– Да, семейка у вас очень интересная. Но кто-нибудь мог подумать, что ты раз – и забеременеешь? Хотя бы для того, чтобы у сенатора внук появился? Инна-то вроде бы с пополнением рода не спешит?

– Я лично никому такой чуши не говорила.

– А муж мог прихвастнуть, что, мол, планируем завести ребеночка? Мог ведь? Чтобы свой престиж поднять?

– Пожалуй, мог. Но если бы я о таком узнала, он бы крупно пожалел. Ой как пожалел бы!

– Черт с ним! Давай про Инну. – Я продолжал настаивать на своем.

– А что про нее рассказывать, ее-то в то время не было.

– На фотографии в кабинете, ориентируйся по ней, какой период? До или уже?

– Та, где мы на море все вчетвером? Уже начиналось. Но все произошло по приезде, а Инна как раз в конце того лета поступила в институт и потом приезжала только на каникулы. И то зимой не всегда приезжала. Может, она и догадалась, но у нее времени не было бы всё подстроить. Хотя какое время года на той видеозаписи, я не скажу.

– А Фаина вас застала до событий на пленке или после?

– Саша, ну не помню я. Ты пойми, прошло много-много лет. Да и что, я должна каждый раз помнить? Одно точно скажу, все это до смерти матери. После ее смерти мы в этом кабинете больше ничего не делали, перебрались в их спальню. Теперь скажи мне, только честно, я не обижусь, а что бы ты стал делать, если бы узнал про свою жену такое?

– Лучше бы я про свою жену «такое» узнал.

– У тебя проблемы с женой? – живо встрепенулась она.

Я к этому времени сидел на диване, а Наталья прохаживалась по кабинету. За окном опустилась быстрая весенняя темь, стал постукивать по стеклам неспешный дождик. Огонек сигареты в ее руке описал плавную дугу и закончил свой путь в пепельнице на столе.

– Я прошу тебя, скажи, вот ты…

– Наташа, сказать честно, ты задолбала меня своими дурацкими вопросами. Я тебе русским языком сказал, что мне на это наплевать. Ну, сама посуди, если я перед свадьбой не поинтересовался, не спала ли невеста со своим отцом, сватом, братом, то потом-то что крыльями трепыхать? Все, поезд ушел. Если нужна жена, то и живи с ней, как ни в чем не бывало. Если стало сильно противно, то разведись. Хотя я не представляю, как после этого с тестем общаться.

Она села рядом, уткнувшись лицом в мое плечо. Какое-то время мы помолчали. Потом я плавно уложил ее на диван, пристроился рядом и начал целовать. Она гладила меня по спине, наткнулась на пистолет за поясом брюк, вытащила его и бросила на пол. Скоро к пистолету присоединились детали ее одежды, потом моей. Потом… Потом было мне очень хорошо. Так хорошо, что я не помню, когда я так забывался с женщиной, что потерял счет времени и чувство пространства. Ее ласки вышибли в неведомое никуда мою блядливую жену, мертвого сенатора, его убийцу, Главный сервер, начальство в Москве, Фаину с кинжалом и горничную, ворующую кофе. Все сгинуло, остались только она и я. Она хотела меня, а я хотел ее, чуть ли не с первого дня знакомства. И я знал, вернее, чувствовал, что она будет моей, и не ошибся ни в ней, ни в том, что это произошло, ни в том, как это всё произошло.

Мгновения небытия сменились реальностью.

Наталья, притихшая и умиротворенная, лежала раздетая на диване. Перешагнув через одежду на полу, я прошел к столу, машинально щелкнул выключателем «глушилки», взял две сигареты для нас и уселся рядом. Этих мгновений оператору связи хватило, чтобы произвести соединение моего телефона со многими, кто в недоумении вместо меня выслушивал компьютерную женщину, которая сообщала, что я вне зоны связи. Да и она не врала. Я был вне всего.

Телефон на столе затрясся от вибрации, засиял дисплеем и загремел знакомой мелодией.

– Тебе уже звонят, – устало констатировала Наталья.

– Твою мать, бля! – дико завопил телефон голосом Щукина. – Где тебя, твою мать, носит? Ты куда, бля, делся? Совсем, мать твою, охренел? Девчонку нашли! Она у меня, твою мать! Но ее уже забирает следователь, мать его! Ты когда будешь, а то он уже от злости рычать начал?

– Все, еду уже!

Следом Сергей:

– Геннадьевич, ты…

– Я еду. Знаю. Черт с ней, с девкой, отдавайте ее следователю. Как-нибудь выкрутимся.

Я стал одеваться. Наталья приподнялась, потянулась, закурила. Подошла ко мне и заботливо сунула прикуренную сигарету.

– Нашли девчонку, с которой был мой отец?

– Да, ее.

– У тебя будут неприятности?

– Наташа, плевать мне на это! Как-нибудь разберусь. Как тебе?

– У мужчин какой-то вечный комплекс. Я что, должна была визжать от удовольствия? Тебе бы от этого было приятнее? Ты бы чувствовал себя более крутым мужчиной? В другой раз, если он будет, сразу же начну так стонать, что испугаешься.

– А ты хочешь, чтобы был другой раз?

– Не будь скотиной, не опошляй этот вечер.

– Извини. Ты меня проводишь? А то я и сам уже прилично ориентируюсь в этом доме.

– Ты на машине?

– Конечно же, нет! Кто же знал, что все так получится.

– Возьми мой «Лексус», – она, приводя себя в порядок, собрала распущенные и растрепанные волосы в пучок и, взяв резинку, стянула их за спиной в «конский хвост». – Завтра позвонишь, скажешь, где забрать.

– А ты? Впрочем, догадываюсь.

– Догадываться не надо. В гараже стоят еще два отцовских автомобиля. Ему они уже ни к чему. Пошли?

Пока двигатель серебристого лимузина прогревался, я целовал ее. Я был счастлив. Вечер удался.

Наступила ночь. Во мгле небосвода звезд видно не было.

Для приличия я неспешно отъехал от особняка Сарибековых, свернул за угол и плавно вдавил педаль газа, выжимая из подаренного Наталье Ралифовне автомобиля все, что заложили в него конструкторы и проектировщики корпорации «Тойота». Что говорить, техника отменная! Если бы у нас вся милиция ездила хоть на чем-то подобном, глядишь, и преступлений стали бы раскрывать больше. Словом, я, как почтенный господин, подрулил прямо к крыльцу главного управления внутренних дел Новосибирской области. На крыльце покуривали четверо. Двое в форме мне не знакомых, очевидно из наряда дежурной части, Щукин и Сергей. Незнакомцы при виде того, кто вылез из шикарного авто, промолчали. Щукин длинно и витиевато выразился, а Сергей воскликнул:

– Наши акции идут в гору! Александр Геннадьевич, дашь покататься? Класс машинка! Давно хотел попробовать на такой проехаться.

Тут надо сказать, что покойный Ралиф Худатович велел ГИБДД номера на всех принадлежащих ему автомобилях начинать с цифры девяносто семь, по его мнению, приносящей удачу. Буквы государственных номеров были «ССН» – «Сенатор Сарибеков Новосибирск». Больше во всей области никто такого буквенного и цифрового сочетания не имел. Я приехал на автомобиле с номером «С 974 СН», что для посвященного означало, что это личный автомобиль Сарибековой Насимы Ралифовны, девушки во всех отношениях уважаемой и положительной.

Пришедший в себя заместитель начальника криминальной милиции отшвырнул окурок и спросил:

– Надеюсь, не угнал?

– Надейся. Где девчонка?

– У прокурорского следователя, где же еще? Пока тебя невесть где носило, он с меня ее натурально вытряс. Извини, но вот Сергей свидетель, я уже ничего не мог сделать. Он её сейчас начал допрашивать в кабинете начальника уголовного розыска.

– Веди меня туда.

– Саша, скандал будет. Следователь сказал, чтобы ты и близко к кабинету не подходил.

– Веди меня к нему. Остальное – мое дело. Кстати, как его зовут-величают?

– Скорняков Виктор Ростиславович, разве ты не помнишь?

– Было бы чье имя помнить, а то городиловского холуя. Много чести ему будет.

– Мы пришли.

В достаточно просторном кабинете на месте начальника восседал уже знакомый мне следователь. За приставным столом для совещаний расположились так долго искомая девчонка и незнакомый мне мужчина в штатской одежде. При моем появлении следователь откровенно и демонстративно поморщился.

– Денис Юрьевич, я, кажется, вам говорил, чтобы мне не мешали допрашивать важного свидетеля?

– Уважаемый Виктор Ростиславович, допрос придется временно прервать, – сказал я.

– Это еще почему? – нахмурился следователь.

– Гражданка Максимова Мария Александровна является, во-первых, очень специфическим свидетелем по делу. Во-вторых, сейчас ночное время, и допрашивать свидетеля без особо острой необходимости запрещено законом. В-третьих, при ее допросе необходимо присутствие адвоката и педагога.

– Вы где такой ерунды нахватались? Когда хочу, тогда ее и допрашиваю.

– Ваши поспешные действия могут сказаться на законности показаний свидетеля.

– Послушайте, как вас там, перестаньте нести чушь! Какой адвокат, какой педагог?

– Уважаемый Виктор Ростиславович, адвокат ей нужен, чтобы потом никто не смог обвинить нас и вас в фальсификации показаний. Даже если она будет говорить всю правду, то многие подумают, что это откровенная клевета на государственного деятеля.

– А педагог-то ей зачем? Ей уже исполнилось шестнадцать лет! Она уже может и без педагога давать показания.

– Педагог подтвердит, что она дает отчет тому, что говорит, и не приукрашивает и не фантазирует. Она ведь еще ребенок, и где гарантия, что в своих показаниях она не выдаст действительное за желаемое? Или наоборот?

– И где же я, – он криво ухмыльнулся, – сейчас, ночью, найду ей адвоката и педагога?

– Не знаю. Поэтому и предлагаю отложить допрос до утра.

– Вот что я вам скажу. Я буду допрашивать ее так, как считаю нужным. А вам рекомендую по-хорошему выйти вон.

Был этот следователь лет на десять младше меня. И был он, насколько я знал, человеком угодливым с начальством и хамом со всеми, кого считал ниже себя по положению в обществе. В отношении меня он зря так считал.

– Виктор Ростиславович, я настоятельно рекомендую вам отложить допрос.

Щукин у дверей молчал, рассматривая носки ботинок. Незнакомец в штатском повернулся ко мне, желая что-то сказать. И тут следователь взревел:

– Пошел вон, понял! И если…

Он набрал воздуха, чтобы продолжить хулу, но я успел сказать:

– Уважаемый Виктор Ростиславович, если я сейчас выйду из этого кабинета, то только для того, чтобы по каналам зашифрованной высокочастотной связи связаться с представителями аппарата министра внутренних дел Российской Федерации. Я имею полномочия в случаях, угрожающих расследованию порученного мне министром убийства, будить для доклада его личных помощников. И поверьте, я смогу их убедить, что ваши действия скажутся пагубно на ходе следствия. Дальше продолжать? Так вот, утром наш министр лично созвонится с генеральным прокурором России и объяснит ему, что некий следователь новосибирской областной прокуратуры специально допрашивает несовершеннолетнего свидетеля ночью, без адвоката и педагога, только для того, чтобы показания свидетеля прекратили иметь процессуальную значимость. Цель этого следователя совершенно ясна – «развалить» уголовное дело и дать уйти убийце известного политического деятеля безнаказанным. Генеральный прокурор поверит кому? Вам, Городилову, прокурору области? Или многоуважаемому министру внутренних дел? Который вообще-то выходец из ФСБ. Еще напомнить, кто из работавших в ФСБ сейчас находится у руководства государством?