Текст книги "Страх никогда не стареет"

Они все молча смотрели на меня. Девчонка испуганно сжалась. Я продолжил:

– Вам, «уважаемый» Виктор Ростиславович, подсказать, какие для вас лично будут последствия моего звонка?

– Да, да, – следователь поднялся, стал суетливо складывать бумаги. – Я думаю, вы правы, допрос стоит отложить. Пойдемте, Валерий Семенович?

Штатский, до сего момента не проронивший ни слова, прошел к шкафу, достал легкое пальто, оделся и обратился ко мне:

– Это по вашему приказу за свидетелями вертолеты летают?

– По моему.

– Прошу у вас персонально прощения за некорректное поведение моего коллеги. У него был трудный день и, как видно, сдали нервы. К тому же он еще молод и не сразу же понял, что в ваших словах очень разумное замечание насчет времени допроса. И про участие в допросе адвоката вы сделали совершенно правильное замечание. Еще раз прошу прощения.

В добрых, как у дедушки Ленина, глазах незнакомца просвечивались полоски перекрестья прицела снайперской винтовки. Даст бог ему возможность, в меня он не промажет. Сегодняшнего унижения не простит.

Он пожал мне руку и вышел. Следователь, как побитая собака, поплелся следом.

Поле боя осталось за мной.

– Кто это был? – спросил я Щукина.

– Начальник следственного управления областной прокуратуры. Решил лично присутствовать при допросе Максимовой. А тут ты его…

В этот момент из коридора, в котором ночью было пусто и гулко, раздался яростный рев:

– Потому что ты идиот, твою мать! Ему, этому Клементьеву, все похрену, понял, дебил? Болт он забил на тебя и на твоего Городилова! Он вертолет гоняет куда хочет! Ты что, об этом не знал? Ты думаешь, он министру не сможет позвонить? И мне из-за тебя, мудака, под монастырь идти? Это ты, щенок, пойдешь!

Они спустились по лестнице, и вопли стали стихать.

– Как точно и емко дал характеристику своему коллеге начальник следствия! Еще бы отстранил его от этого дела, и было бы совсем хорошо. А то мне рожа этого Виктора Ростиславовича уже опаскудила.

– Александр Геннадьевич, – вышел из оцепенения Щукин, – и после этого ты хочешь сказать, что ты простой опер?

– Ну, не совсем простой, но опер.

– Мне бы так, министру звонить!

– Подсказать телефончик? Он сейчас, наверное, как раз спать лег. Но тебя будет рад услышать.

– Ага, так обрадуется, что я наутро получу полосатую палку и направление до пенсии регулировать движение на самый загруженный перекресток в Новосибирске. Что-то мне туда не очень охота.

– Если неохота, то поднимай оперов, готовь группу на выезд. По праву человека, чтущего законы, я забираю свидетельницу себе, и не позже чем через час я скажу, кто сообщник убийцы. Да, Сергей пусть у тебя сидит, мне не мешает. Я с Машенькой поговорю один на один, а вы ждите звонка. Ну, красавица, пошли!

Стояла глухая ночь. Управление было пусто. На моем этаже мы были вообще вдвоем. В многоэтажном здании напротив горело одно-единственное окно. Кого-то, наверное, мучила бессонница.

Мы направились в мой временный кабинет. Я достал из сейфа книгу, в которую было вмонтировано видеозаписывающее устройство. Аппарат я расположил на столе так, чтобы он беспрерывно записывал действия гостьи. Сам же уселся на край стола, закурил.

– Ну что, Маша, я всё про тебя знаю. Всё-всё, поняла? Так что раздевайся. Вся раздевайся.

– Как вся?

– Как при Сарибекове раздевалась, догола.

Я ожидал от нее услышать все: «Мама!», «Папа!», «Милиция!», «Помогите, насилуют!», но ошибся. Девчонка интерпретировала события по-своему. Она внимательно оглядела кабинет, скинула курточку, выложила дорогой мобильный телефон и вполголоса сказала:

– Ты что, здесь? Сейчас? А дверь?!

Я подошел и закрыл дверь на ключ. Второй раз за сутки, вторая по счету блондинка, реагировала так, как я и предположить не мог. Два-ноль в пользу женщин и девушек города Новосибирска.

Она разделась быстро, нисколько меня не стесняясь. Да и было бы кого стесняться!

– Стоп, достаточно! – скомандовал я, когда на ней остались только узенькие плавки, которые не скрывали содержимого под ними. – Теперь повернись ко мне боком, теперь спиной. Развернись лицом. Одевайся.

– И к чему я тут как дура раздевалась? – Процесс начался в обратном порядке.

– Раздевалась бы как умная, кто тебе не давал? И вообще, много будешь знать, быстро состаришься.

– Нет, правда, зачем раздевалась?

– Мне надо было убедиться, что на тебе нет следов побоев, – соврал я. В этом городе я вообще вру без всякой меры. На самом деле мне принципиально надо было убедиться, что я не ошибся в своих рассуждениях и догадках, которые первоначально были основаны на картинках с личного компьютера сенатора. Я поступал совсем не по инструкциям и правилам, но если была возможность сравнить живую любовницу Сарибекова с виртуальными персонажами, то такой момент было грех упустить. Не каждый день голую любовницу сенатора видишь. Да и чисто по-мужски любопытно, какой вкус развивается к шестидесяти годам. Может, если доживу, и меня это ожидает. К тому же видеокамера зафиксировала, что я не собирался ее насиловать. Хотя такой реакции, как у этой Маши, я не ожидал. А с другой стороны, почему бы и нет? В ее понятии мужики наверняка все одинаковые. Один квартиру снимает, другой, пользуясь моментом, в кабинете принудит «любовью» заняться. Жизненно все это, если из себя ханжу не строить.

– Зачем тебе на меня голую смотреть, ты же не доктор? Какие еще синяки?

– А с чего это, Машенька, ты начала меня, как своего дружка, на «ты» звать?

– Как хочу, так и зову.

– А! А хочешь, я сейчас ремень сниму и так тебя выпорю, что на задницу сесть не сможешь? Я тебя быстро от хамства отучу.

– Тебя за это посадят.

– Кто посадит? Ты же видишь, меня тут все боятся. А потом, я же скажу, что тебя такую, избитую, привезли. Кому поверят, мне или тебе? Кстати, как тебя нашли?

– Вас Александр Геннадьевич зовут?

– Ну не будешь же ты меня звать «дядя Саша»? Зови Александр Геннадьевич.

– Можно я закурю?

– Не рано?

– Издеваетесь? Мне и рано? После всего, что вы про меня знаете?

– Ну, что я знаю про тебя, поговорим попозже. А сейчас, как тебя нашли?

– Я как узнала про убийство, так чуть со страха не померла. Мать с отцом пьяные спят, я не знаю, что делать, в голову всякая чушь лезет. Кое-как растолкала их, объяснила, что и к нам убийца может прийти. Я-то, конечно, понимала, что до меня убийце никакого дела нет, но их решила припугнуть. Думаю, надо нам куда-то свалить, отсидеться, а там видно будет. И главное, надо уехать туда, где знакомых нет. Мать хоть и пьяная, но вспомнила, что у нее в деревне Барлак или Барлаково, как-то так называется, есть какая-то знакомая тетя Даша. Ну, мы сгреблись, и в деревню на самом утреннем автобусе.

– В воскресенье поехали?

– Да, в воскресенье.

Искать ее еще не начали. На этом этапе им просто повезло.

– Ну и жили мы в деревне, носа во двор не показывали. Тут папаше сегодня приспичило бухануть, и он двинул в магазин. Возле магазина его участковый заметил, выследил, и за нами приехало столько ментов, что всю деревню на уши подняли! Перед этой тетей Дашей теперь неудобно будет. Вообще-то я больше в эту дыру не приеду.

– А родители где?

– Домой отпустили.

– Следователь тебя о чем успел допросить?

– Только записал, как зовут, где живу, где учусь. Потом стал все намекать, что он про меня и про Ралифа всё знает. А этот второй молчал всё время. Тут вы приехали, и понеслось! А меня что, правда ночью нельзя допрашивать? И без адвоката нельзя?

– Кому можно, кому нельзя. Маша, теперь скажи мне, только правду, кто у вас в квартире, где вы с Сарибековым встречались, наводил порядок, убирался за вами? Не твоя мать? Не она тебе наряды покупала? Игрушки всякие сексуальные?

– Моя мать? Да кто ей доверит! Да и пьяная она постоянно. Я в последнее время за нее на фирме даже полы мыла, пока с Ралифом не познакомилась. А мать моя… Она слов-то таких, как «секс-шоп», не знает. Если ей сказать, для чего нужен вибратор и что им делают, у нее глаз выпадет. А к нам с Ралифом привозили всё, что он только задумывал. Не знаю, кто все это покупал и доставал. Когда мы уходили оттуда, всегда оставался бардак. Никогда за собой не прибирали. А когда я приходила, я обычно первая туда приходила, то все уже чистенько.

– Ты одна, без сенатора, была в этой квартире?

– Ралиф сразу же сказал, что если я без его ведома близко к этому дому подойду, то кранты, между нами все кончено. Я же не могла его ослушаться, сами понимаете.

– Хорошо платил?

– Даже очень. Мне на все хватало.

– А Фаину ты давно видела?

– Какую Фаину? Я такой не знаю.

– Маша, посмотри внимательно, вот она, – я вывел фотографию экономки на дисплей ноутбука.

– Не, такой я не видела. А кто она?

– Точно не видела?

– Можно я закурю? Не видела я ее.

– Рановато тебе дымить. Хотя кури. – Я непедагогично протянул ей пачку сигарет. Своих сигарет девушка не имела.

Я позвонил:

– Денис Юрьевич, Фаина дома?

– Минуту подожди. Я к тебе сам зайду.

Он и Сергей пришли через несколько минут.

– У ее подъезда стоит машина наружного наблюдения, все беспрерывно фиксируют. По их докладу, Фаина из особняка Сарибековых вышла ровно в половине девятого и сразу же поехала домой. Из дома никуда не выходила. Во всяком случае, из своего подъезда никуда не выходила.

Ого! Нас с Натальей она оставила в половине восьмого и сказала, что на сегодня работу закончила и поехала домой. Сама же где-то в особняке целый час болталась. Но это всем знать не обязательно.

– Значит, так, поезжайте за ней. Обыск сейчас не делайте, так только, поверхностно все осмотрите. Ей ничего не объясняйте. Пусть витает в догадках. А уж я ее тут распотрошу, как Тузик грелку. Расскажет она мне, Иудина, за сколько серебряников хозяина продала.

– Поехали, что ли? – хлопнул Сергея по плечу Щукин.

– Всегда готов! Геннадьевич, «Лексус» дашь?

– Молод ты еще на таком автомобиле разъезжать. Где-нибудь стукнешь, я ввек перед хозяйкой не оправдаюсь.

Они демонстративно многозначительно переглянулись, мол, знаем, знаем, кто хозяйка! И знаем, во сколько часов она тебе свою машину отдала. Но у профессионалов не принято лезть в чужие дела. Ехидно переглянуться можно. Но не более.

– Ладно, так доедем. Скромность – норма жизни. Не привыкать! – и они ушли.

Я налил себе и гостье кофе, оба закурили.

– У тебя есть какие-нибудь мысли, за что его могли убить?

– Понятия не имею. Я в его дела нос не совала.

– А ты-то теперь что делать будешь?

– Про то, что я с ним спала, много народу узнает?

– Да нет. И то все же молчать будут. Слухи, конечно же, пойдут, но быстро стихнут. Да и так, конкретно про тебя же, никто говорить не будет.

– Жалко Ралифа, хороший дядька был. Прикольный такой папик, все время что-нибудь новое выдумывал. – Она искренне тяжело вздохнула. – Накрылось все теперь медным тазиком.

– Давно у вас это с ним?

– С конца весны прошлого года. Я как раз девять классов заканчивала.

– Девять классов – это по-новому? По-старому, значит, восемь? Недурно. Квартир много сменили?

– Эта третья.

– И все-таки, теперь чем будешь заниматься?

– Как училась в школе, так и буду учиться. Из моих знакомых ведь про него никто не знает. Даже отец не знал до убийства. Он, конечно, понимал, что я с взрослым мужиком встречаюсь, но с кем, не знал. Жила же я до Ралифа. И без него проживу. Мне, кстати, завтра утром что следователю этому рассказывать? Все подробно?

– Так, все в общих чертах. Сенатору ты теперь хуже не сделаешь. Ему, покойнику, уже все равно. Так что остаешься только ты. Скажешь, да, мол, встречалась с Ралифом Сарибековым. Были, мол, между нами интимные отношения, ну и что? Я на него не в претензии. Ну, так, обо всем понемногу. Сильно они тебя за язык тянуть не станут. Про то, что он тебе деньги платил, молчи. Мол, у вас все так было, полюбовно. Про подарки его тоже молчи, а то отберут.

– Правда могут отобрать? И телефон отберут?

– У нас все могут. Про телефон скажи, что сама купила. Все равно проверить не смогут. Спросят, почему такой дорогой, скажешь, год на него копила, на школьных завтраках экономила.

Резко перебив нашу беседу, зазвонил мой телефон. От неожиданности Маша вздрогнула, а у меня появилось мерзкое предчувствие: упустили Фаину. Успел ведь кто-то ее предупредить. Ищи теперь ветра в поле!

– Геннадьевич, – ровным спокойным голосом сказал Щукин, – думаю, тебе надо самому сюда подъехать. Так что ты сам собирайся, адрес знаешь?

– Упустили?

– Как тебе сказать, в общем-то, да, упустили. Навсегда упустили.

– Навсегда?

– Теперь уже да. Саша, она лежит посреди прихожей мертвая, задушенная удавкой. Убийца даже веревку с шеи снимать не стал, сволочь. Приезжай, сам все увидишь. Я следователя районной прокуратуры уже вызвал. Пока шуму большого поднимать не станем, мол, обычное убийство. Давай, дорогой, ждем тебя.

В доме напротив, где горело одно окно, вдруг засветилось второе. С минуту я подождал, не загорится ли третье. Нет, пока только два. В этой пьесе пока только два покойника.

Первая мысль: если бы я смог пораньше поговорить с Машей, то, может, мы и опередили бы убийцу. Хотя ерунда все это. Может, успели бы, может, и нет. Чего гадать? Пока ничего не ясно. Опять одна муть.

Мысль вторая: куда мне девочку девать? Ее ведь нельзя одну оставить в кабинете. Поехать с ней на убийство? Опять-таки, не в квартиру же с ней заходить? Оставить одну в автомобиле? Это как в детской загадке про волка, козу и капусту. Пока будешь перевозить через реку капусту, волк съест козу. Повезешь волка, коза съест капусту.

– Еще кого-то убили? – позевывая, спросила Маша, которая слышала разговор.

– Собирайся, поедем, проветримся.

– На убийство? Я покойников боюсь. Правда боюсь. А кого убили? Там страшно будет?

– Ты собралась, мать твою?! Едем!

Фаина жила в пятиэтажном панельном доме по улице Кропоткина. Я припарковал «Лексус» за автомобилем, судя по всему, судебно-медицинского эксперта. Перед нами ровной колонной, означающей, что произошло серьезное преступление, вдоль всего дома расположились разномастные авто: дежурной части местной милиции, прокуратуры, чей-то частный старенький «Ниссан» и приданная нам «Тойота», на которой приехали Сергей и Щукин. Окинув взглядом дворик, я заметил стоящую в стороне машину, в салоне которой мерцал огонек сигареты. По всей видимости, это был автомобиль секретной группы наружного наблюдения. Команда покинуть объект им еще не поступила.

Простучав колесами, особенно отчетливо слышимыми ночью, где-то недалеко прошел железнодорожный состав. Глубоко во дворах закричали пьяные подростки, потом наигранно взвизгнула девушка. Стал накрапывать дождик, который сопровождал меня практически каждый день этой командировки, словно я не в Новосибирске, а где-нибудь в Амстердаме.

Пригрозив Маше ничего не трогать и на всякий случай заперев ее в автомобиле, я поднялся на третий этаж второго подъезда.

Как всегда в таких случаях, дверь в квартиру, где произошло убийство, была нараспашку. Двое оперов, вместо того чтобы совершать поквартирный обход, покуривали на лестничной площадке. Меня они приняли за приехавшее с проверкой руководство, но я жестом покровительственно разрешил им продолжать. Все равно обход ничего не даст. Да еще ночью. От разбуженных жильцов только нецензурной брани наслушаются.

Труп Фаины был не в коридоре, а скорее на входе в зал или между ними. Одета она была в домашний халат, рядом лежали свалившиеся с ног тапочки. Шею ее все еще обвивала двойная бельевая веревка с узлами на концах, использовавшаяся убийцей в качестве удавки. Картина была, в общем-то, ясна. Некто позвонил в дверь, представился, и так как Фаине был знаком, она его впустила. Как только женщина повернулась к входной двери спиной, намереваясь пройти в зал, убийца накинул ей через голову удавку и, перехлестнув веревки крест-накрест, резко потянул правую руку на себя, фиксируя левой шею. Шансов оказать сопротивление у нее не было. Смерть наступила очень скоро, но еще скорее наступила потеря сознания.

Удавка, даже если это просто кусок веревки, страшная вещь. В некоторых фильмах показывают, как разные супергерои умудряются, скривив лицо, просунуть пальцы под удавку и, рванув руки в стороны, избавиться от нее. Это полная чушь. Внезапно накинутую веревку оттянуть от шеи невозможно. Смерть настигнет гораздо быстрее, чем пальцы оттянут петлю удавки хоть на миллиметр.

Я не стал с демонстративно-деловым видом, как обычно делают вновь приехавшие начальники, перешагивать через покойницу и идти в зал, где людей хватало и без меня, а прошел на кухню, где курили Сергей и незнакомый мне оперативник.

– В двух словах что здесь? – спросил я.

Незнакомец ухмыльнулся такой откровенной глупости, открыв кран, загасил сигарету струей воды и вышел, пробурчав что-то вроде: «Убийство здесь, вот что».

– Прикинь, Геннадьевич, дверь была не закрыта. Убийца только прикрыл ее. Мы-то были готовы к любому во время ареста, а тут…

– Тебе придется, наверное, уехать с девчонкой в управление, я останусь. Есть здесь что-нибудь, на что, по-твоему, стоит обратить внимание? Что-то такое, что выбивается из общей картины?

– В этой хате бы от скуки монастырская крыса повесилась. Старушке, видимо, было совершенно наплевать на радости бытия. Даже телевизор у нее какой-то несовременный. В смысле, он не подключен к кабельному телевидению. Ни компьютера, ни ноутбука. Книжек и то минимум. Совершенно не понять, чем она занималась вечерами.

– Есть признаки того, что у нее был мужчина? Какие-нибудь мужские вещи? Она, кстати, не такая уж и старушка.

– Я ничего не заметил. И вообще, здесь все настолько убого, что никакой бы мужик жить не стал. Ты ничего не чувствуешь? Не чувствуешь запах? Здесь пахнет старухой. Реально, такой же запах бывает в домах престарелых. Входишь в богадельню, кругом порядочек, старушки ухоженные, а запах – аж тошнить начинает.

– До следователя квартиру успели осмотреть?

– Да куда там! Думали, она живая, а наткнулись на труп. Пока то да сё, пока тебе позвонили, тут следователь и приехал. Он только начал труп описывать. И быстро, кстати, приехал. У нас бы полдня ждали.

На кухню вошел Щукин. Он и так-то выглядел неважно, а тут совсем сдал. Неудачи не способствуют презентабельному виду.

– Шепчетесь? Кофе есть у старухи? – Он открыл навесной шкаф, пошарил среди банок, нашел нужную и выставил ее на стол. – Что-то засыпаю. Ты как, Геннадьевич, от кофейка не откажешься?

– Я бы и от ста граммов не отказался, только немного попозже. Пойду посмотрю, что к чему. Сергей, на ключи от машины. Дожидайся меня там. Думаю, долго мы здесь не задержимся. Делать здесь, судя по всему, уже нечего.

– Смотри, в темноте машину не поцарапай! А то Наталья Ралифовна твоему начальнику уши надерет.

– Далась вам эта Наталья Ралифовна. Больше поговорить не о чем?

– А о чем? Единственную ниточку и ту обрубили. Теперь все заново начинать. А с чего, я ума не приложу. У тебя, Геннадьевич, есть идеи?

– Если здесь ловить нечего, поезжай домой да ложись спать. Сам видишь, от того, что мы сутками на ногах, толку нет.

Он вскипятил чайник, насыпал в кружку пару больших ложек кофе.

– Сколько народу знало, что мы нашли девчонку?

– Ты об этом? – Щукин достал сигареты, не спеша закурил. – Половина милиции города Новосибирска. А также личный состав Новосибирского сельского районного отдела милиции. Еще с десяток человек в прокуратуре. Еще черт знает кто. Еще я, ты и убийца. Это тупиковый путь, Геннадьевич. Народу про девчонку знало во! – Он провел ребром ладони по горлу.

А еще, подумал я про себя, знала Наталья.

На кухню вошел одетый в форму сотрудник. Руки его были в тонких резиновых перчатках, перепачканных черной краской. Судя по всему, эксперт-криминалист, окончивший искать отпечатки пальцев в других помещениях.

– Денис Юрьевич, вы пока тут с операми на кухне были, все следы заляпали. С чего мне здесь их снимать?

– Володя, здесь ни с чего не снимай. Могу тебе точно сказать, убийца сюда не заходил. Не до того ему было. У него труп в коридоре лежал, и могли соседи всякие войти, у покойницы стольник до зарплаты стрельнуть. – Щукин, презрев инструкции, жестом велел эксперту идти.

– Кстати, Геннадьевич, ты случайно не в курсе, когда у нее зарплата? Часом, не сегодня?

– Пошутил? Я у Сарибековых бухгалтером не подрабатываю.

– Понятно. При тебе Наталья Ралифовна ведомости не заполняла. Ну и дела! Хуже не придумаешь. Вначале у нас был один труп. Теперь два трупа. Вначале одно громкое нераскрытое убийство, теперь второе. Теперь спросят вдвойне.

– А в этом что-то есть!

– Гарантированное лишение квартальной премии. Больше ничего не вижу.

– Не будьте алчным, Денис Юрьевич! Премия – это мелочь. Не знаю, как на вашу премию, а на нашу сильно не разгуляешься. Если водки вдоволь попьешь, то на закуску не останется. У тебя за сутки сколько убийств в городе обычно происходит? Одно, два? Должно быть, что-то около этого.

– Вообще всех убийств? Бытовых, поножовщины? В среднем одно. Ты это к чему?

– А вот к чему: кто сказал, что это не обычное убийство? Кто сказал, что ее и вправду убили не при попытке ограбления? Сколько человек в курсе, что мы с ее помощью, с помощью ее показаний, собирались раскрыть убийство сенатора? Меня и мою команду можешь смело исключить. Себя тоже исключи. Кто остается? Убийца и его сообщники. Если мы не разболтали комбинацию с Фаиной первому встречному, то суть ее убийства будет знать только тот, кто знает ее роль в убийстве сенатора. Пока я не переговорил с девчонкой, даже я еще не пришел к твердому убеждению, что Фаина здесь по уши замешана. Я еще ничего не решил, а ее уже убили. Или собирались убить.

– Какая-то логика в этом есть, но завтра, или, вернее, уже сегодня, девчонка все расскажет следователю, и он, если не совсем уж тупой, сведет дебет и кредит. Расклад у него будет полный. Ведь мы не скроем от следователя ни девчонку, ни труп. И на этом версия об ограблении рухнет. Наши карты будут биты примерно в полдень. И обвинять нам в этом некого, только самих себя.

– Геннадьевич, так, может, я поехал? Тебя потом Денис Юрьевич привезет, – вмешался Сергей.

– Жди в машине. Я только гляну, что к чему, и спущусь.

Из зала донесся прокуренный женский голос:

– Нет, ты сам посуди, как с таким козлом работать? И скажи мне, кто, мать их, придумал эти коэффициенты? Вот это ладно труп, чистенький. А в прошлое дежурство какого-то бомжа из колодца доставали, который уже провонять успел, и это все по одному тарифу? Сам бы он, козлина, на трупы выезжал!

– Не обращай внимания, – сказал мне многоопытный Щукин, – у Вероники Павловны очередной приступ гнева. Да и, судя по всему, она успела уже рюмочку-другую пригубить. Сам пойми, работа у судмедэксперта нервная.

– А козлом она своего начальника поминает?

– От нее год назад муж сбежал. Или сама его за пьянку выгнала, история темная. Так что козлы у нее все, у кого к вечеру щетина отрастает. Пошли, что ли, осмотрим место происшествия?

– Пошли. – Я машинально потер подбородок. Щетина выросла. Рога, стараниями жены, появились. Что-то в этом было.

Квартира и вправду производила убогое впечатление, словно здесь жила старуха, безразличная ко всему. Но я-то волею случая видел, что Фаина хоть и была, скажем так, зрелой женщиной, но, во всяком случае, на работе не производила впечатления человека, чьи лучшие годы остались далеко позади. Мне припомнился ее ухоженный вид, полированные ногти, золотой браслет на левой руке. Кстати, браслет…

Перешагнув через покойную в зал, я мельком посмотрел на ее руки. Браслет был на месте. Убийцу он явно не заинтересовал. Значит, исполнитель был настоящий профессионал, которому платят так хорошо, что он не стал размениваться на мелочи. Снять браслет с убитой минутное дело – рывок, и тысяч восемь у тебя в кармане. Значит, восемь тысяч для него не деньги. Что же, будем иметь это в виду.

На столе в зале лежали найденные кем-то из оперов паспорт, тысячные купюры неровной пачкой, отдельно несколько стодолларовых купюр и старые фотографии. Так как народу было много, да еще из разных служб и ведомств, то деньги никто не успел прикарманить. Потом, когда следователь ближе к концу осмотра вызовет понятых, то купюры перепишут, и они навсегда осядут в сейфе того следователя, которому достанется расследовать это дело. Вообще-то изъятые деньги положено сдавать в кассу. Но следователю удобнее хранить их в личном сейфе – всегда можно, как бы у самого себя, перехватить пару тысяч до зарплаты.

Из паспорта покойной я, к своему удивлению, узнал, что было ей пятьдесят восемь лет. Хотя выглядела она лет на пятьдесят всего. Вот что значит, человек следил за своей внешностью! Всякие там крема да косметические салоны, и лет десяток с плеч долой! Денег, правда, с каждым годом будет уходить все больше и больше, но оно того стоит! Если, конечно, в один «прекрасный» день сзади не появится человек с удавкой. Тогда, как у Фаины, все труды прахом.

– Что-то интересное? – спросил Щукин.

– Смотри, Денис Юрьевич: квартира, как богадельня, а хозяйка ухоженная, с маникюром, браслет достойный. Не совпадает, да? А теперь смотри, вот фотографии. Все пожелтевшие, черно-белые. Снимали их много лет назад. И скорее всего, все запечатленные на них уже в мире ином.

– С чего это ты так решил?

– А с того, что вот эта девушка в платьице – это Фаина в молодости. И вот здесь, на фоне деревенского дома, тоже она. Точно тебе говорю, это она. Как-то, по случаю, довелось мне её рассмотреть. А вот эти все, родственники или знакомые, они гораздо старше ее будут. Если Фаине пятьдесят восемь…

– Сколько? Я думал, поменьше.

– Я тоже так думал, пока паспорт не посмотрел. Короче, на фотографиях все нерусские, значит, родня. И вся эта родня ее постарше. Они или дряхлые старики со старухами, или все уже поумирали. А она, – я ткнул пальцем в сторону убитой, – для кого-то наводила глянец.

– Если вы это про убитую, – встряла в разговор судмедэксперт, – то она как минимум две пластические операции делала.

– Я думал, кремом пользовалась, рекламируют же всякий!

– Мало ли что там рекламируют! Как ты кремом морщины уберешь? Заштукатуришь их поверху? – Вероника Павловна закурила, осмотрела еще раз труп и с треском сняла одноразовые перчатки с рук. – Если вам это интересно, то у покойницы на губы татуаж наложен. Специально для тебя, Денис Юрьевич, зная, что ты мужик дремучий, разъясняю: вокруг губ делается такая красная наколка, чтобы контур губ всегда был подчеркнут. Если ей правда пятьдесят восемь, то у женщины такого возраста я татуаж встречаю в первый раз. Прекрасная фигура для ее лет. Ножки, смотрите, какие ровные, без всякого там варикоза. Как у молодой. Кем покойница работала? Экономкой? Мне, что ли, в экономки пойти?

– С хозяином спать придется, – невесело пошутил Щукин.

– За хорошие деньги можно и с хозяином, и с сыном хозяина! Особенно если у хозяина все работает как надо, а не висит шлангом.

Вероника Павловна через плечо следователя заглянула в заполняемый им протокол осмотра трупа, еще раз затянулась сигаретой и, заметив ехидную улыбку Щукина, продолжила:

– Только, ради бога, не кривись! Жизнь нынче такая.

Я и Щукин прошли в другую комнату, предоставив следователю описывать обстановку в зале, а остальным присутствовавшим прослушать размышления Вероники Павловны о превратностях бытия.

– Сколько там денег? – спросил я.

– Тысяч десять. И пятьсот долларов.

– Для нее копейки. Видно, сбережения в другом месте хранит.

– Как по-твоему, сколько ей за сенатора дали?

– По моим прикидкам, за наводку на Ралифа Худатовича отслюнявили ей примерно миллион. Один миллион добротных российских рублей. Можешь перевести в доллары. Тоже неплохо получится.

– Всего-то? Я думал, куда побольше.

– За то, что продала хозяина? С нее и того хватит. Работы-то было, в нужный момент сделать один звонок. Мразь эта Фаина была. И сдохла, как мразь.

И еще, подумал я про себя, видеоаппаратуру сенатору в кабинет тоже наверняка она установила. Вот только кто заказчик? Не похоже, что руки тянутся из-за бугра. Это свои разборки. Ближнего круга интриги. А в круге этом все меньше и меньше персонажей, но всё становится больше и больше запутанным.

– Ты о чем-то задумался, Геннадьевич?

– Значит, так. У нас есть старуха, которая молодится изо всех сил. У нас есть прислуга, которой хозяин хорошо и вовремя платил, но она продает его и получает неплохой куш. С одной стороны, она лишается постоянной доходной работы, с другой стороны, получает кучу денег сразу. Вывод?

– Мужчина?

– Вот именно. Родственников у нее нет, или она давно утратила связь с ними. Если бы не утратила, то фотографии были бы посвежее. Остается кто-то, кто ей дорог, для кого она татуирует губы. Тот, для кого она делает пластическую операцию.

– Интересно, а сенатор про это знал?

– Про пластическую операцию? Вряд ли заметил. Она для него ровесник мамонтов. К тому же какое бы положение в их семье Фаина ни занимала, она все равно остается прислугой, то есть человеком второго сорта. А, как известно, маленькая собачка до старости щенок. Если сенатор и заметил, что у него экономка стала молодиться, то наверняка счел за старческие чудачества. Денис Юрьевич, поехал я. Тут мне все понятно, и искать тут нечего, все в другом месте лежит. Или на работе, или у любовника. Кстати, я бы не стал исключать, что любовник ее и хлопнул.

– А я бы еще не исключил, что с ним и расплатились ее долей. Экономия.

Мы одновременно посмотрели друг на друга. Нас одновременно посетила одна и та же мысль. Если уж экономить, то и любовника неплохо бы отправить к праотцам, следом за Фаиной. А если любовник, убийца Фаины и убийца сенатора – один и тот же человек, то для нас совсем уж свинская ситуация складывается. И не потому, что трупов станет три, а потому, что вообще непонятно, кого искать-то надо. Заказчик всегда в тени, и в заказных убийствах процент раскрытия заказчика ниже низшего. А если учесть, что у нас противник, во всяком случае пока, работает профессионально, то радоваться, мягко говоря, нечему.

– Наталье ты про убийство скажешь?

– Денис Юрьевич, я поеду спать. Позвонит Наталья, скажу. Нет, потерпит до завтра. Хотя я больше чем уверен, что ей все поутру Городилов доложит. Если у меня завтра телефон будет отключен, то я просто в гостинице сплю. Да тебе советую, поезжай спать. Утро вечера мудренее.

– Еще вопрос. Сам понимаешь, у покойной по месту работы придется обыск делать…

– Надо так надо. Я-то тут при чем? Если Наталья дала мне машину до управления доехать, то это совершенно ничего не значит. Если на то пошло, я и знать-то ее знаю с воскресенья. Ну, я поехал. До завтра!

В автомобиле с приметным государственным номером «С 974 СН», на заднем сиденье, откинувшись каждый в свою сторону, подремывали Сергей с Машей.