Текст книги "Пуля без комментариев"

Освящение здания бывшего обкома профсоюзов началось ровно в полдень. На мероприятии работали местные тележурналисты и американцы. Российский оператор ни на шаг не отходил от священника, иностранцы старались держаться в сторонке. Православный обряд их явно не интересовал. Оператор Флейк фиксировал происходящее с таким скучающим выражением лица, словно снимал репортаж о жизни аквариумных рыбок.

Сергей попытался найти среди телевизионщиков Сару Блант, но не смог. Она на богослужении не присутствовала.

Наконец священник отец Пантелеймон закончил молитву и стал окроплять святой водой кабинеты, стены коридора и всех присутствующих. Козодоева-младшего, словно главного грешника в городе, он обрызгал дважды.

– Во имя Отца, и Сына…

Благословение во имя Святого Духа досталось Мякоткину, пятидесятидвухлетнему грузному мужчине, директору коммерческого банка, стоявшему рядом с Сергеем. Мякоткин, окропленный святой водой, перекрестился и растер ладонью капли по лицу, словно умылся божественной благодатью. Козодоев поморщился от такого лицемерия, полез в карман за носовым платком, но достать его не успел.

– Мужские развлечения? – тихо спросил за спиной знакомый голос. – Вы участвовали в боксерском поединке?

Сергей обернулся. Перед ним стояла прекрасная американка.

– Хулиганы напали, – стараясь не привлекать к себе внимание, вполголоса ответил он.

Сара понятливо кивнула.

– Могу я пригласить вас на чашечку кофе после богослужения? – учтиво спросил Козодоев.

– В шесть вечера, – очень тихо, одними губами ответила американка. – Я знаю, где ваш офис.

Богослужение закончилось, люди в коридоре разом пришли в движение и оттеснили Сару от Сергея.

«Вот это удача! – ликовал Козодоев, возвращаясь к себе. – Пораньше выгоню девок из приемной, останусь с американкой наедине, а там… – Он представил, как нежно обнимает красавицу, касается губами ее бархатистой кожи, всем телом чувствует взаимность и сливается с ней в долгом страстном поцелуе. – Если я сегодня вечером добьюсь ее расположения, то буду считать, что жизнь прожита не зря!»

В два часа дня руководители организаций, входящих в Союз предпринимателей Западной Сибири, собрались на внеочередное заседание. Проходило оно в актовом зале бывшей цитадели профсоюзов. Председательствовал Анатолий Лотенко.

– Господа! – обратился он к представителям бизнеса. – Позвольте зачитать вам стихотворение, напечатанное в газете «Голос народа» на прошлой неделе. Автор этого произведения – Иван Ляхов. Помните такого? При коммунистах он отвечал за агитацию и пропаганду среди молодежи, а нынче переквалифицировался в поэты.

Откашлявшись, Лотенко вслух прочел поэму «Они наступают, оковы несут!». Поэт из Ляхова был посредственный, зато ему удалось пропитать текст яростной энергетикой человека, люто ненавидевшего буржуазию, реформаторов и демократов всех мастей.

– Вам понятен посыл этого гнусного пасквиля? – спросил Лотенко всех сразу, не дождался ответа и продолжил: – Это нас, бизнесменов Западной Сибири, Ляхов называет коричневой чумой. Это мы с вами, по его словам, как только закрепимся во власти, так тут же построим концентрационные лагеря и разожжем печи крематориев. Я, правда, не понял, кого мы будем сжигать в них.

В зале кто-то засмеялся. У многих людей, находившихся там, были библейские имена. Жечь самих себя и своих близких эти мужчины не собирались.

«Зачем он нас собрал? – с недоумением подумал Сергей. – Иван Ляхов – очень плодовитый поэт. Каждую неделю местные газеты публикуют его стихотворения. В новом произведении Ляхова я не услышал ничего нового. Все тот же набор штампов и лозунгов. Долой фашистов-капиталистов. Выше знамя борьбы за права трудящихся. Про крематории он, правда, раньше не писал, но тему надвигающейся диктатуры капитала как-то развивать надо, вот он и вспомнил про нацистские концлагеря. Про ГУЛАГ, кстати, ничего не сказал».

Сергей обернулся. На последнем ряду, вдали от всех, сидели Сара Блант и мордастый иностранец, не пожелавший снять кепку в помещении. Ему речь Лотенко явно нравилась. Услышав о фашистах и крематориях, он одобрительно кивнул. Дескать, молодец! Так держать.

– Позвольте зачитать вам справку, подготовленную нашей службой безопасности, – сказал Лотенко, раскрыл тисненую папку, достал из нее пару листов машинописного текста. – «После запрета деятельности КПСС в нашем областном центре образовалось несколько политических партий и движений, объявивших себя наследниками дела Ленина. Одним из таких движений является Новая коммунистическая гвардия, возглавляемая Алексеем Даниловым, психически неуравновешенным человеком. Заместитель Данилова – Иван Ляхов. На прошедшей в начале октября конференции Патриотических сил Сибири Данилов и Ляхов предложили активизировать борьбу против антинародного режима и перейти от уличных дебатов и шествий к решительным действиям». – Лотенко оторвался от документа, посмотрел в зал, встретился взглядом с американцем, получил его одобрение и, уже не глядя в текст, продолжил: – Ляхов, Данилов и их банда собираются устроить массовые беспорядки, которые начнутся со штурма нашего здания. Я думаю, не стоит объяснять вам, к чему приведут эти безрассудные действия.

– Разве милиция нас не защитит? – выкрикнул из зала заранее подготовленный вопрос Трещилов, директор торгово-закупочной фирмы, человек довольно болезненного вида.

– Дата выступления Данилова и его приспешников неизвестна, но не это главное. И в милиции, и в Комитете госбезопасности хорошо усвоили уроки августа прошлого года. По сведениям, полученным из наших источников, милиция не станет вмешиваться в народные волнения до тех пор, пока не прольется первая кровь.

– Давайте усилим охрану здания! – снова выкрикнул Трещилов.

– Господа! – повысил голос Лотенко. – Почему мы должны прятать голову в песок и ждать, пока взбесившиеся ультралевые экстремисты не сожгут нас живьем? Мы должны призвать на свою сторону здоровые силы общества и показать Данилову, что знаем о его намерениях и готовы дать достойный отпор. Я предлагаю провести на площади Советов массовый митинг в защиту свободы и демократических ценностей. Выведя народ на площадь, мы покажем президенту Ельцину и всей России, что у нас в Сибири красно-коричневый фашизм не пройдет!

В зале раздались аплодисменты, вначале робкие, разрозненные, потом все более дружные и организованные. Участники совещания, сидевшие в первых рядах, встали, их примеру последовали остальные.

– Фашизм не пройдет! – закричал сосед Козодоева. – Долой красно-коричневую чуму!

В поднявшемся шуме и гвалте Сергей тоже решил проявить свою гражданскую позицию.

Прекрасно сознавая, что его никто не услышит, он выкрикнул:

– Долой поддельную водку!

Лотенко насладился единодушной поддержкой соратников, постучал по микрофону, призывая к тишине, и проговорил:

– Господа! После совещания мои помощники раздадут вам план проведения митинга. В нем будет указано, сколько человек должен выставить на площадь Советов каждый из членов Союза предпринимателей Западной Сибири. Не считайте нашу разнарядку принуждением, но другого выхода у нас в сложившейся обстановке нет. Данилов не оставляет нам времени на иные формы подготовки митинга.

«Как при советской власти, – подумал Сергей. – Хочешь не хочешь, а на демонстрацию надо идти».

Место за трибуной занял Мякоткин.

– Господа! У членов президиума союза есть предложение материально стимулировать участников митинга, – заявил он.

«Обалдеть, как на него святая вода подействовала! – злорадно подумал Сергей. – Мякоткин – самый жадный из всех банкиров города. Вдруг он решил премировать своих сотрудников за гражданскую активность! Это же чудо, таинство преображения!»

– Господа, давайте обсудим предложение президиума, – подал голос Лотенко.

В ответ по залу прокатился недовольный шепоток. Тратить оборотные средства на малопонятный митинг бизнесмены не хотели.

Владимир Козодоев поднялся с места и проговорил:

– Я считаю, что наши сотрудники обязаны исполнять любые пожелания руководства. Зачем нам выписывать премию собственным секретаршам и водителям? Мы плывем в одной лодке, и надвигающиеся невзгоды для нас общие.

– Не совсем так! – возразил Мякоткин. – Наш митинг будет транслироваться по телевидению, и мы не можем допустить, чтобы в кадр попало чье-то недовольное лицо.

Тут попросил слово Жданов, один из основателей союза.

– Господа, неподдельный энтузиазм не рождается на пустом месте. Во все времена лучшим стимулом для толпы были деньги, и сейчас ничего нового выдумывать не надо. Давайте лучше согласуем сумму, которую выплатим участникам митинга, – заявил он.

– Очень правильное предложение, – поддержал его Лотенко. – В отношении массовки мы должны придерживаться единообразия, а то получится, что одни заплатили сто рублей, а другие пожадничали и дали только полтинник.

– Маловато сто рублей! – отозвался кто-то в зале. – Может, еще по сотне накинем?

Обсуждение вознаграждения участников митинга заняло минут двадцать, после чего бизнесмены покинули актовый зал.

Вырвавшись на волю, Сергей забежал к себе в кабинет, наскоро перекурил, выпил кофе и пошел к отцу, чтобы обсудить предложение Лотенко в приватной обстановке.

– Папа, я, честно говоря, ничего не понял. Какой-то Ляхов написал поэму, а нам на улицу выходить?

– Не в Ляхове и не в Лотенко дело! Посмотри в окно. Видишь, двое иностранцев по площади прогуливаются, что-то высматривают? Это они к завтрашнему репортажу готовятся, удобные места для съемки выбирают.

Сергей по совету отца понаблюдал за американцами.

– Пожалуй, ты прав, – согласился он.

– Заокеанского зрителя митинг в сибирской глуши не заинтересует, – продолжил размышлять вслух директор СГТС. – Лотенко должен организовать нечто такое, что притянет аудиторию к экрану. Например, массовые беспорядки, столкновения с милицией. Ты вот что, Сергей, завтра в передние ряды не лезь. Мало ли что может случиться.

На площади к телевизионщикам присоединилась Сара Блант. Выслушав мужчин, она, судя по всему, предложила им новую расстановку массовки и главных участников митинга.

– Мне кажется, сценарий завтрашнего шоу написан в Вашингтоне или Балтиморе, а не в кабинете Лотенко, – сделал вывод Сергей.

– Вот так и живем! – подытожил директор СГТС. – Щелкнул американский дядя пальцами, мы как цирковые собачки тут же на задние лапки встали и весело залаяли.

– Это ты прав, – задумчиво отозвался Сергей. – Прикажет дядя Сэм – завтра же все на площадь без штанов выйдем, энтузиазм изображать будем.

Сергей понаблюдал за американцами еще немного, вернулся к себе, отпустил девушек по домам и стал готовиться к приему гостьи.

Сара Блант пришла, как обещала, сразу же после окончания рабочего дня. Козодоев проводил ее в комнату отдыха, где сервировал столик с кофе и коньяком. К удивлению директорского сына, американка с порога осмотрела комнату отдыха и недовольно скривила губки.

– Что это? – спросила она.

– Коньячок, небольшое дополнение к кофе, – неправильно понял вопрос хозяин кабинета.

– Я что-то не пойму, за кого вы меня принимаете? – рассердилась корреспондентка. – Я, кажется, не давала вам повода усомниться в моей порядочности.

– Я хотел как лучше, – промямлил Козодоев. – Так сказать, чисто русское гостеприимство.

– Сергей, позвольте я вам кое-что объясню. В Америке женщину приглашают в служебное помещение с диваном только в одном случае – заняться сексом.

Сара Блант прекрасно знала, что, несмотря на все перемены в России, слово «секс» и в разговорной, и в письменной речи здесь по-прежнему оставалось табуированным и неприличным. Журналистка могла бы выразиться иначе, например, сказать «заняться любовью», но это произвело бы уже совсем не тот эффект.

– Я хочу рассказать вам один примечательный эпизод из моей жизни, – продолжила Сара. – Я лишилась девственности в четырнадцать лет, на заднем сиденье автомобиля. В Америке в годы моей юности молодым людям было сложно найти более укромное место, чем салон отцовского «Бьюика» или «Кадиллака».

От таких откровений Сергей густо покраснел. Он ожидал услышать от журналистки что угодно, но только не рассказ о ее первом сексуальном опыте.

– Узнав об этом случае, моя мама дала мне урок, который я запомнила на всю жизнь. Она сказала: «Сара, если ты не хочешь, чтобы мужчины принимали тебя за дешевую шлюху, никогда не занимайся сексом, не приняв душ». Я понятно выразила свою мысль? В этом здании нет душа и ни о каких интимных отношениях не может быть и речи.

Сергей наконец-то совладал с собой.

Чтобы не выглядеть посмешищем, он сказал первое, что пришло ему на ум:

– Если бы моя сестра в четырнадцать лет призналась маме, что занималась любовью на заднем сиденье автомобиля, то у меня сейчас не было бы сестры. Мама убила бы ее.

Журналистка посмотрела Козодоеву в глаза, мягко, вкрадчиво улыбнулась.

– Сергей, скажите мне честно, для вас секс со мной – это экзотика или проявление чувств?

– Сара, клянусь, с того момента, как увидел вас в аэропорту, я каждую секунду мечтаю остаться с вами наедине и признаться, что…

– Дальше не надо, – оборвала его американка. – Продолжим в другом месте, у меня в гостинице. А сейчас давайте просто поговорим. Расскажите мне о себе, о своей жизни. Я ведь журналистка, мне все интересно.

Сергей и американка проговорили до позднего вечера. О чем только не рассказал ей Козодоев! Особенно красочно он описывал свою жизнь на буровой на севере Томской области.

– Там так холодно зимой, что плюнешь на улице и слюна на лету застывает. А сколько там волков! Без ружья за дверь носа не высунешь.

Перед расставанием Сергей попытался поцеловать журналистку, но она увернулась:

– Не здесь, мой пылкий друг, не здесь! Завтра мы снимем репортаж, отправим материал в Москву, и у нас наступят дни затишья. Не тревожьтесь о нашей будущей встрече. Я сама найду вас.

Проводив журналистку, Сергей спустился в гараж, сам сел за руль служебной «Волги». У кафе «Встреча» он притормозил. Вдоль дороги, в тусклом свете уличных фонарей, стояли в ожидании клиентов самые дешевые в городе проститутки, в основном наркоманки.

«Какие они потрепанные, – подумал Козодоев, рассматривая девушек. – В другое время я бы побрезговал с ними связываться, но сейчас ничего не могу с собой поделать. После общения с американской развратницей внутри меня все кипит и клокочет. Если я сейчас не выпущу пар, то до следующей встречи с Сарой не доживу, лопну в самом интимном месте».

Сергей выбрал девушку, опустил стекло.

– Эй, ты, иди сюда!

Не задавая лишних вопросов, она села на заднее сиденье. Козодоев отъехал на ближайший пустырь, заглушил двигатель.

– Раздевайся, – приказал он.

– Нет, так не пойдет, – запротестовала жрица любви. – Давай я тебе то же самое сделаю, что и всем.

– Заткнись! – рявкнул Сергей. – Ты раздеваешься или пошла вон! – Козодоев достал тысячную купюру, показал девушке. – Поторапливайся! – приказал он. – А то найду другую, понятливую.

– Как скажешь! – покорно согласилась девушка и потянула молнию на куртке.

12

В ночь с понедельника на вторник резко похолодало. Под утро на землю, схваченную морозом, тихо опустились редкие снежинки. Контраст между дождливым воскресеньем и началом новой недели был поразительным. Еще вчера стояла поздняя слякотная осень, а сегодня уже зима.

В восемь утра, на полчаса раньше, чем обычно, Анатолий Лотенко вышел из дома. У подъезда его ожидали телохранитель Альберт и личный референт Лукашов. Альберт предупредительно распахнул перед боссом дверь представительской «Тойоты».

– Все готово? – вместо приветствия спросил Лотенко. – Кто отвечает за транспорт?

– Транспортом думал я заняться, – немного помедлив, ответил Лукашов.

– Не пойдет. Ты будешь нужен мне в штабе. На площадь отправь Долгополова.

Через двадцать минут президент Союза предпринимателей Западной Сибири был в зале заседаний правления «Южсибсоцбанка». Наскоро приняв доклады заместителей и начальников отделов о состоянии дел в банке и смежных фирмах, Лотенко велел секретарю его не тревожить и закрылся в своем кабинете с двумя самыми доверенными лицами, Лукашовым и Корниловым, советником по связям с общественностью.

– С чего начнем? – спросил Лотенко.

Референт сверился с записями в ежедневнике, перевернул лист, сделал пометку авторучкой.

– По плану мы репетируем выход на площадь.

В комнате отдыха президента Союза предпринимателей Западной Сибири в стену было вмонтировано огромное, от пола до потолка, зеркало. Лотенко репетировал перед ним свои выступления, отрабатывал жесты накануне важных публичных мероприятий.

– Пальто, в котором я приехал, для выхода не подойдет, – недовольным тоном заявил Лотенко. – Посмотрите на памятник. На Ленине пальто такого же покроя, только на левую сторону запахнуто. Черт! Не мог он из Финляндии в плаще приехать или в шубе!

– Откуда он приехал? Из Финляндии? – с удивлением осведомился Корнилов.

– Историю учить надо! – вместо босса ответил Лукашов. – В апреле девятьсот семнадцатого года Ленин вернулся в Россию, залез на броневик и провозгласил начало пролетарской революции. Вот эта поза, с вытянутой рукой, копирует его жест на броневике.

– Вранье это все! Броневик не табуретка. Как бы он на него залез?

– Хватит болтать! – прикрикнул на подчиненных Лотенко. – В чем я выйду к народу?

Лукашов по-хозяйски распахнул дверцы встроенного гардероба, перебрал верхнюю одежду, висевшую на плечиках, выбрал темное длиннополое пальто с отстегивающейся подкладкой. Лотенко надел наряд, предложенный ему, отошел в дальний конец комнаты, встал напротив зеркала, покрутился, осматривая себя с расстояния.

– Пальто лучше не застегивать, – решил он. – В расстегнутом я куда лучше выгляжу, решительнее. – Анатолий Борисович стремительно подошел к зеркалу, с недовольным видом вернулся на исходную позицию и капризно сказал: – Чего-то не хватает.

– Жалко, Анатолий Борисович, что вы не курите! – сказал Корнилов. – Было бы очень эффектно выйти из здания с сигареткой в руке, один раз коротко затянуться и отбросить ее в сторону шагов за десять до цели.

– Было бы неплохо, – согласился референт.

Лотенко вновь прошелся до зеркала, по пути щелчком отшвырнул воображаемую сигарету.

– Вы какую-то чушь мне советуете! – раздраженно бросил он. – Что за пацанские приемы? Я не на разборки с гопниками собрался, а на важное мероприятие. Внимание телезрителей должно быть приковано к моему лицу, а не к сигарете.

– Давайте внесем в ваш облик некую приметную деталь, – предложил Лукашов. – Например, значок на лацкан пиджака.

– Совсем, что ли, тронулся? – Корнилов покрутил пальцем у виска. – Какой значок? «Поцелуйте меня в задницу! Я друг Шулейко»? Значки пускай депутаты носят, а Анатолию Борисовичу для дополнения образа больше подойдет необычная заколка на галстуке.

– Стоп! – оборвал их хозяин кабинета. – Деталь, которая всем бросится в глаза, – это наручные часы. Я сделаю вот так. – Лотенко поправил галстук.

– Жест отличный, слов нет, но часы другие надо, – высказал мнение Корнилов. – У вас, Анатолий Борисович, излишне демократичные часики, а надо бы посолиднее, не хуже, чем у губернатора.

– Не смей при мне называть этого проходимца губернатором! – заявил Лотенко. – Нашел с кого пример брать.

– Слава прав, – поддержал Корнилова референт. – Дорогие часы – это статус.

– Что вы предлагаете? – спросил главный бизнесмен области и скривился больше, нежели обычно.

– Смотрел я на днях каталог одной известной московской фирмы. Они предлагают хронометр «Ролекс» в золотом корпусе за пять тысяч долларов.

– «Ролекс» – часы банкиров и королей, – вспомнил поговорку референт.

Лотенко покрутил рукой перед собой, поморщился, вновь поправил галстук.

– Поезжай и купи, – распорядился он.

– Часы продаются в фирменном салоне в Новосибирске, – уточнил Корнилов.

– Так в чем же дело? – Лотенко начал злиться. – Гони в аэропорт, арендуй вертолет и привези эти часы сюда. К вечеру я должен привыкнуть к ним.

– Деньги?.. – осторожно осведомился советник.

Лотенко жестом велел коллегам покинуть комнату отдыха. Оставшись один, он набрал цифровой код, открыл сейф, достал пачку долларов, пересчитал купюры и вышел в рабочий кабинет.

– Здесь шесть тысяч, – объявил он, бросая деньги на стол.

Советник спрятал пачку в карман и отправился в аэропорт.

– Мне напомнить вам расстановку сил? – спросил референт.

Хозяин кабинета занял место за письменным столом. Лукашов развернул перед ним схему площади Советов в областном центре.

– Вот он, памятник. – Референт вначале ткнул пальцем в схему, потом показал на окно, где при желании можно было увидеть макушку Ильича. – В автоколонне заказаны два японских автокрана и два «КамАЗа» с полуприцепами-длинномерами. Они…

– Погоди, – перебил его Лотенко. – У меня в справке указано, что памятник Ленину изготовлен из бронзы, отлит целиком и представляет собой единое целое. Зачем нам два грузовика? Постамент мы демонтировать не будем, а для Ленина и одного прицепа хватит.

– Американский режиссер сказал, что грузовиков должно быть два.

– Проклятые янки! Везде свой нос суют. Ладно, давай дальше.

– В восемнадцать часов сотрудники администрации области закончат работу и разойдутся по домам. Здание бывшего облисполкома в расчет не берем. Там уже к половине шестого никого, кроме охранников, нет. Для подстраховки выжидаем еще час. В девятнадцать на площадь въедет транспорт, автокраны поднимут стрелы. В девятнадцать двадцать из автобусов, припаркованных на ближайших улицах, выйдут участники митинга и двумя колоннами двинутся на площадь. В девятнадцать тридцать выходим мы.

– Где будут телевизионщики?

– Группа Александра Ковпакова начнет работу сразу же по прибытии транспорта. Он собирается снять специальный репортаж. Начнет его такими словами: «Наконец-то мы очистим наш прекрасный город от уродливой статуи кровавого тирана». Областное телевидение пришлет своих людей. Они будут дожидаться нашего выхода на крыльце.

– Американцы?

– Для оператора, снимающего общий план, мы приготовили угловой кабинет на пятом этаже. Где будет основная группа, я не знаю.

– Что с погодой?

– Сегодня пасмурно. Стемнеет примерно на час раньше обычного.

Примерно в это же время Сергей Козодоев, находившийся этажом выше, велел секретарше никого к нему не пускать. Он зашел в комнату отдыха, расстегнул ширинку на брюках, внимательно осмотрел свой детородный орган.

«Какой черт дернул меня вчера с проституткой связываться? – в отчаянии подумал он. – Наверняка ведь она заразная, а презервативов ни у меня, ни у нее не было. – Сергей замер, прислушиваясь к своему организму. – Точно что-то подхватил! – решил он. – Как бы узнать, на какую заразу я раскрутился? Если это гонорея, то даже волноваться не стоит, а вот если сифилис, то тут все. Пиши пропало! Чем эту проклятую мерзость лечат? Раньше от нее помирали, а теперь, говорят, за месяц можно избавиться, если нужные лекарства достать».

Козодоев привел себя в порядок, вернулся на рабочее место, нервно выкурил сигарету, вновь прислушался к своим ощущениям. Жжение в паху ненадолго прекратилось, зато стало покалывать в боку.

«Я рано паникую, – успокоил себя Сергей. – Сифилис не может проявиться на другой день. У меня гонорея или еще какая-нибудь не самая опасная зараза. Как эта вчерашняя проститутка выглядела? Я узнаю ее при встрече? Если и так, то что толку? К врачу вместе пойдем? Нет уж, с заразой я как-нибудь сам разберусь».

В обеденный перерыв Козодоев зашел в книжный магазин. С наступлением рыночных отношений стеллажи в нем перестали пустовать. Какой только литературы не появилось в продаже! Вместо однотонных томов классиков марксизма-ленинизма полки запестрели обложками зарубежных детективов, приключенческих и любовных романов. На отдельном лотке посреди торгового зала была выложена медицинская литература.

Полистав для вида справочник по лечению народными средствами, Сергей перебрал еще пару книг и нашел то, что искал, – брошюрку под названием «Венерические заболевания. Диагностика и методы лечения».

«Теперь порядок! – с удовлетворением подумал он. – До начала митинга я проштудирую ее и пойму, что со мной происходит».

Спустя час Сергей допустил непростительную оплошность. По вызову отца он вышел из кабинета, оставив брошюрку на письменном столе. После его ухода Марина занесла почту, увидела, что читает начальник, и пришла в ужас.

«Боже мой, этот подонок где-то заразу подхватил! Что теперь будет? Рассказать девчонкам или нет? Он же всех нас заразит! Завтра у меня встреча с его мамашей. Может, ей стукануть, что сынок сифилитиком стал? Нет, это ничего не даст. Она в личную жизнь сына вмешиваться не будет. А мне-то что делать?»

Так ничего и не решив, Марина вернулась в приемную. О неприятном открытии в кабинете начальника она промолчала.

13

Во вторник, 20 октября, полковник Живко проснулся раньше жены. Стараясь не разбудить супругу, он выбрался из кровати, подошел к окну. Двор пятиэтажки, где жил Живко, был запорошен снегом, первым в этом году.

– Все ждешь, когда зима наступит? – спросила проснувшаяся жена.

– Да нет, просто в квартире стало прохладно, вот я и посмотрел, как там, на улице.

– Поедешь в зимней форме?

– Рано еще переодеваться. Придется в плаще ехать.

Василий Кириллович Живко любил зимнюю форму одежды. Полковничья каракулевая папаха делала его выше ростом, а ладно сидящая шинель скрывала худобу, не старческую, а природную. Василий Кириллович никогда не был полным, отличался подвижностью и стариком себя не считал.

«Пятьдесят девять лет для мужчины не возраст!» – не раз говорил он жене.

За завтраком полковник напомнил супруге, что сегодня задержится и, возможно, допоздна. Жена лишь пожала плечами. Мол, допоздна так допоздна. За много лет она привыкла, что муж порой возвращался домой только под утро, усталый, голодный, иногда в забрызганной грязью одежде, но всегда оптимистично настроенный. Жизненной энергии полковнику Живко было не занимать.

Приехав в городское управление милиции, Василий Кириллович принял у дежурного по управлению доклад о состоянии дел за сутки, поднялся в свой кабинет и стал готовиться к селекторному совещанию. В половине девятого все начальники территориальных органов находились на связи и готовы были доложить обстановку.

– Доброе утро, товарищи! – обратился полковник к невидимым подчиненным. – Сегодня селекторное совещание провожу я, полковник Живко. Начальник управления со вчерашнего дня находится в отпуске. До его выхода на службу все вопросы буду решать я.

Селекторное совещание прошло на удивление быстро. Начальники районных отделов обратили внимание, что Живко, обычно весьма дотошный, проявляющий внимание даже к мелочам, этим утром не стал заострять внимания на них.

Закончив с этим, Живко вызвал к себе Буянову, начальника финансовой части УВД.

– Что у нас с зарплатой? – спросил он.

– Мы давно ее начислили, но выплатить не можем. Денег нет.

– У нас в кассе денег нет? – уточнил полковник.

– Банк вернул нашу заявку без исполнения.

– Мы вовремя подали документы?

– Василий Кириллович, мы все вовремя подали, но в банке для нас нет денег. Я пробовала узнать, в чем дело, но со мной никто разговаривать не стал.

– Оставьте в кассе тысячи две-три на случай непредвиденных обстоятельств, остальные можете выдать командированным и отпускникам. Хотя нет, отпускники пока подождут. Без моего ведома неприкосновенный запас не трогать.

На столе у Живко зашипел селектор. Началось утреннее областное совещание. Вел его полковник Савельев, недавно назначенный начальником областного УВД.

Он выслушал доклады руководителей городских и районных отделов, потом сказал:

– Коллеги, по моим сведениям, Москва вовремя перечислила нам средства на выплату зарплаты, но в банке денег нет. Прошу вас, не теребите наше финансовое управление и не спрашивайте, когда они поступят. Как только это произойдет, мы тут же оповестим вас.

Живко отключил селектор, прошелся по кабинету, посмотрел на портрет Ленина, висевший над его столом. Ильич хитро улыбался и словно спрашивал: «Как вам, товарищи, при демократах живется? При советской власти задержек с зарплатой не было».

Живко вернулся за стол, позвонил начальнику штаба УВД:

– Сегодня я хочу проверить несение службы нарядами в Ленинском районе. К семи вечера мне нужен самый толковый офицер.

– У меня все офицеры толковые, – отшутился коллега.

– Попок у тебя не занят? Я возьму его в сопровождающие.

Леониду Попку было тридцать девять лет. Он был среднего роста, ладно скроен, исполнителен и немногословен. Уже много лет Попок носил подковообразные усы, опускающиеся за уголки губ. Знакомые постоянно донимали его. Дескать, Леня, ты хочешь быть похожим на белорусского крестьянина?

«Я хочу быть похожим сам на себя», – отвечал на это Попок и форму усов не менял.

Около семи вечера он зашел к Живко и доложил:

– Я готов!

Они спустились во двор УВД, сели в «Волгу» Живко, но поехали не в Ленинский район, а на набережную. В проулке между забором городского сада и хирургическим корпусом областной больницы полковник велел остановиться. Вышколенный водитель лишних вопросов задавать не стал. Промолчал и Попок.

На панели перед водителем зашипела радиостанция.

– Двести шестой на позиции, – доложил дежурному по городу экипаж патрульно-постовой службы.

«Этот экипаж сегодня должен отдыхать, – припомнил расстановку сил на сутки Попок. – Кажется, наш полковник что-то задумал».

Чтобы скоротать время, Василий Кириллович включил радиоприемник. Там как раз транслировался рассказ об искусстве Древней Греции.

«В древнегреческих мифах и легендах бога войны Ареса всегда сопровождают его сыновья-близнецы Фобос и Деймос. Фобос – это олицетворение страха, а Деймос – ужаса. Перед людьми сыновья Ареса возникают поочередно. Вначале появляется Фобос, вселяющий страх в сердца героев и простых смертных. Затем в действие вступает Деймос, превращающий абстрактный страх в ужас, в мучительное ожидание неминуемой смерти».

Через зеркало заднего вида Попок украдкой наблюдал за Живко.

Прослушав распределение ролей в семье Ареса, Василий Кириллович едва заметно кивнул. Мол, да, так оно и есть. Война – это страх и ужас.

«Начало войны Живко с матерью и сестрами встретили на Украине и попали под немецкую оккупацию, – припомнил биографию начальника Попок. – Натерпелся, наверное, мальчик Вася от немцев. При слове «война» его лицо словно окаменело. Сколько ему лет было тогда?»

Прервав размышления Леонида, в салоне «Волги» зашипела радиостанция. На связь с полковником вышел дежурный по городскому управлению:

– Минуту назад экипаж ГАИ доложил, что на площадь Советов выехали два автокрана и пара грузовиков-длинномеров.