Текст книги "Глобальное порабощение России, или Глобализация по-американски"

Цели таких акций очевидны: подавление у народа воли к сопротивлению, сохранение власти, разрушение традиционных культурных и духовных ценностей нации. Неудивительно, что непосредственное участие в этих событиях принимали заокеанские советники российских правителей, ибо США, как никто, были заинтересованы в полном и окончательном ослаблении своего векового геополитического противника.

Но все же главная особенность современной геополитики не связана с глобализацией прямыми причинно-следственными связями. Речь идет о разрушении системы биполярного устройства мира и попытках США и НАТО создать систему однополярного глобального миропорядка.

Причинами гибели СССР являются не только и даже не столько внешние, сколько внутренние факторы. Конечно, враждебные действия США и всего «океанского» геополитического блока сыграли свою роль, но все-таки не они, а перерождение и предательство верхушки КПСС стали решающим фактором крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века. Американцы же лишь использовали в своих интересах выгодную геополитическую конъюнктуру, приложив после крушения Советского Союза максимум усилий, чтобы в одиночку продиктовать остальному миру правила «нового мирового порядка».

Соединенные Штаты uber alles

В начале ХХ столетия, как только Соединенные Штаты начали превращаться в одну из ведущих империалистических стран, идеологи американского гегемонизма заявили о притязаниях Америки на господство во всем мире.

Историк Б. Адамс еще в 1901 году в статье «Новая индустриальная революция» провозгласил неизбежность грядущего столкновения с Россией. Он писал, что осуществление планов американского мирового господства требует прежде всего установления гегемонии и контроля над Евразийским континентом, а это неминуемо приведет к конфликту с Россией. Адамс безапелляционно заявлял, что «в мире нет места двум центрам богатства и империи. Один организм должен победить и уничтожить другой. Слабый организм должен погибнуть… Американцы должны понять, что это будет война не на жизнь, а на смерть – борьба уже не против отдельной нации, но против целого континента».

Продолжая традиции Адамса и других идеологов американского гегемонизма, в 80-е годы ХХ века Р. Кохейн и Дж. Най разработали теорию «гегемонической стабильности». Под гегемонией Кохейн понимал такой порядок международных отношений, когда одно государство – разумеется, Соединенные Штаты – «является достаточно сильным, чтобы утверждать основные правила, регулирующие межгосударственные отношения, и обладает волей поступать таким образом».

Однако в то время на пути к вожделенной мировой гегемонии США стояли СССР и его союзники. После окончания «холодной войны» начался пересмотр американского внешнеполитического курса, ориентированного ранее на стратегию геополитического «сдерживания».

Новую стратегию, в которой США выступили с откровенными претензиями на мировое господство, одними из первых, как и следовало ожидать, озвучили Г. Киссинджер и З. Бжезинский. Киссинджер заявил, что после «холодной войны» США остались «единственной сверхдержавой, которая обладает возможностью вмешательства в любой части земного шара». Бывший американский госсекретарь, правда, говорил и о сложностях на пути американского мирового господства.

Другие политики идут в своих выводах еще дальше. Так, к примеру, координатор от США в Комитете НАТО по Восточной Европе и России А. Страус в 1997 году опубликовал на страницах журнала «Полис» статью, в которой заявлял об однополярном мире как о свершившемся факте. Страус даже утверждал, что однополярность является «конечной точкой эволюции», а наступление эпохи однополярного мира просто «отмечено печатью неизбежности». Гегемонии США, по заявлению Страуса, нет и не будет абсолютно никакой разумной альтернативы, кроме всеобщего хаоса.

Ему вторит другой известный американский политолог Т. Грэхем: «У США попросту нет соперников по всем параметрам власти – военному, экономическому, финансовому, культурному – и таковых не видно даже на горизонте. В результате возможности США формировать меняющийся мировой порядок огромны как никогда».

Словом, в современных геополитических условиях некоторые влиятельные американские политики поддались соблазну использовать в корыстных, клановых интересах объективные тенденции глобализации. На таком фоне весьма показательно, что линия на установление американской гегемонии на планете не зависит от того, кто находится в данный момент в Белом доме: демократы или республиканцы. Это консолидированная стратегия всей американской элиты, уверовавшей в свое право бесконтрольно распоряжаться судьбами остальных народов и государств.

Такое прискорбное заблуждение привело к тому, что в последние десятилетия развитие человечества стало крайне однобоким. Опыт показывает: система мироустройства, предлагаемая Соединенными Штатами, основана на вопиющем социальном и национальном неравенстве. Такая система заведомо обречена на неустойчивость. Однако у американцев, похоже, уже имеется свой рецепт преодоления протеста миллионов «новых пролетариев», униженных и оскорбленных. Так, известный гарвардский экономист Т. Фридман предлагает решить проблему просто, без лишних сантиментов: мир должен быть укреплен «наличием американской мощи и желанием Америки использовать эту мощь против тех, кто стал бы угрожать системе глобализации… Невидимая рука рынка никогда не будет работать без невидимого кулака».

Сегодня этот кулак, однако, хорошо видим всем. В военной области он угрожает непокорным огромной мощью НАТО. В финансовой – грозит долговой удавкой со стороны Международного валютного фонда и Всемирного банка. Используя эти международные структуры как орудия своей экспансионистской политики, США даже Организацию Объединенных Наций пытаются превратить в один из институтов собственной гегемонии, в инструмент «глобализации по-американски».

Кризис ООН, подрыв вековых устоев и основополагающих принципов международного права, в частности принципов государственного суверенитета, нерушимости границ и невмешательства во внутренние дела государств, – таковы первые злые плоды построения однополярного мира. Агрессивные действия против Югославии и Ирака недвусмысленно указывают, в каком опасном направлении будут развиваться события на международной арене, если мир пойдет на поводу у американских идеологов глобализма.

Показательно, что даже в самих США далеко не все пребывают в восторге от планов осуществления «глобализации по-американски». От иллюзий, связанных с претворением в жизнь этого замысла, предостерегает, в частности, влиятельный политолог К. Уолтц в своей статье «Глобализация и американская мощь».

Экономическая и финансовая глобализация, утверждает он, ведет к тому, что мировая экономика становится все более взаимозависимой и интегрированной. Механизм управления такой системой становится все сложнее. Некоторые американцы, не без иронии пишет Уолтц, искренне уверены, что именно Соединенные Штаты призваны выполнять функцию этого глобального механизма управления, а другие государства должны быть им за то глубоко благодарны. Один британский дипломат по этому поводу саркастически заметил, что «о существующем в мире желании жить в условиях американского лидерства можно прочесть только в Соединенных Штатах. Во всех других частях мира можно прочесть об американском высокомерии и односторонности».

Действительно, если население земного шара составляет сейчас около 6,8 миллиарда человек, то численность США – немногим более 300 миллионов (примерно 4,5 % от общего числа проживающих на Земле). Причем большая часть жителей планеты прекрасно понимает, что гегемония США – угроза национальным интересам не только традиционных соперников и конкурентов Америки.

Серьезное беспокойство проявляют и европейские союзники Соединенных Штатов. Не случайно и Бжезинский, и Киссинджер, и другие «архитекторы» современной американской геополитики так много говорят о необходимости сохранения «атлантистской солидарности» после окончания «холодной войны».

Одновременно американцы недвусмысленно предупреждают: «американские интересы стали слишком значительны для того, чтобы забота о них была оставлена европейцам». Они готовы поддерживать единую Европу только в обмен на свою доминирующую роль на континенте. Поэтому «важным пунктом трансатлантической повестки дня является развитие новых отношений между Евросоюзом и США, которые отразят признание Европой за Соединенными Штатами привилегированного статуса внутри Евросоюза».

Итак, идеологи «глобализации по-американски», которую один из критиков очень метко охарактеризовал как «привилегированный глобализм за счет демодернизации и примитивизации жизни народов», для обоснования американского гегемонизма активно используют геополитическую аргументацию. В современной политической практике США и НАТО используется весь перечень закономерностей, выявленных классиками геополитики в течение двух последних столетий. Характерно, что все это делается под шумок лукавых разглагольствований о «демократизации» и «гуманизации международных отношений».

Вспомним: Ф. Ратцель и Р. Челлен еще в начале XX века утверждали, что стремление к территориальной экспансии в сфере военно-политического влияния является доминантой государственной политики. В официальной американской пропаганде такие воззрения называют «проявлением отсталости и архаичности мышления». Однако задумаемся: чем можно объяснить упорное продвижение НАТО на Восток, расширение сети военных баз США на Ближнем Востоке и объявление огромных пространств разрушенной советской сверхдержавы районами своих «жизненных интересов»?

А. Мэхэн и Х. Макиндер уже столетие назад сформулировали учение о том, что противостояние континентальной и морской держав есть главный нерв мировой борьбы за преобладание на планете. Официальная позиция Вашингтона сегодня отвергает такое деление. Но при желании можно без труда заметить, что США, оставаясь бесспорным лидером «океанской», «атлантической» цивилизации Запада, чрезвычайно нервно реагируют на любые признаки военного или политического сближения России с другими державами Евразии, будь то Индия, Китай или Иран.

Не отказались американцы и от борьбы за контроль над русским «сердцем мира». Стремление к установлению контроля над Хартлендом, к чему призывали еще Х. Макиндер и Н. Спайкмен, сегодня проявляется в том, что Вашингтон, не стесняясь, почти открыто всеми средствами поддерживает политический раскол на территории бывшего СССР, сея рознь и подозрительность между Россией и остальными странами СНГ, особенно между Россией и Украиной, Россией и Казахстаном. А почему? Не потому ли, что воссоединение этих стран в рамках нового военно-политического союза неминуемо восстановит наш почти что утерянный ныне контроль над «географической осью истории»?

Однако сколь бы ни были искусны идеологи и практики однополярного мироустройства, у них ничего не получится. Построение планетарного Pax Americana – дело гиблое. Похоже, даже Бжезинский и Киссинджер не верят в то, что мировое господство США продлится долго. «В конце концов, – пишет Бжезинский, – мировой политике непременно станет все больше несвойственна концентрация власти в руках одного государства».

Многополярный мир

По мнению многих ученых, аналитиков и политологов, на смену биполярному миру, рухнувшему вместе с окончанием «холодной войны», должен прийти многополярный мир. Дело в том, что ресурсы даже такой богатой страны, как США, ограничены, а значит – сохранить гегемонию в длительной перспективе американцам не удастся. Но главное не это. Неизбежность многополярного мироустройства зиждется на более фундаментальном основании.

Однополярность, или, что то же самое, мировая гегемония одного государства, противоречит логике исторического процесса. Еще основатель французской геополитики П. Видаль де ля Бланш выдвинул тезис о том, что сам человек, а не только географическая среда, должен рассматриваться в качестве важного геополитического фактора. Русские геополитики Ф. Тютчев, В. Ламанский, В. Семенов-Тян-Шанский и другие тоже рассматривали культурные и религиозные факторы как важнейшие предпосылки для надежного контроля над пространством.

Показательно, что современные американские авторы, в случае необходимости активно использующие идеи классиков геополитики, откровенно игнорируют весьма продуктивную концепцию «Большого пространства». Идеологическим предлогом для этого служит тот факт, что автором одной из наиболее популярных версий концепции был немецкий ученый К. Хаусхофер, запятнавший свое имя сотрудничеством с нацистами.

Но истинная причина такого нарочитого невнимания, конечно, иная. Дело в том, что сама мысль о возможности создания нескольких экономически и политически самодостаточных регионов в корне подрывает всю теоретическую базу современной американской версии глобализации.

Что касается России, то нам, говоря о «Больших пространствах», целесообразнее обращаться не к Хаусхоферу, а к нашему отечественному ученому, задолго до него выдвинувшему эту замечательную идею. Речь идет о русском мыслителе Н. Данилевском. В своей знаменитой теперь работе «Россия и Европа» (1869) он рассматривал Россию как особый культурно-исторический тип, отличный от других, в том числе и от европейского, романо-германского.

Задолго до Хаусхофера русский мыслитель предлагал выделить на планете три региона, причем в качестве критерия брал не только физико-географические признаки.

Данилевский полагал, что власть и влияние в мире должны быть разделены между тремя активными деятелями всемирной истории: Европой, Славянством и Америкой: «Сообразно их положению и общему направлению, принятому их расселением и распространением их владычества, – власти или влиянию Европы подлежали бы преимущественно Африка, Австралия и южные полуострова Азиатского материка; Американским Штатам – Америка; Славянству – Западная, Средняя и Восточная Азия, т. е. весь этот материк за исключением Аравии и обоих Индийских полуостровов». Иными словами, подход Данилевского к определению границ Больших пространств носил комплексный характер, он прекрасно понимал, что самый надежный контроль над территорией может обеспечить цивилизационная близость народов.

Таким образом, исторически сложившееся деление человечества на различные культурно-исторические типы, или, как принято говорить сегодня, на различные цивилизации, является фундаментальной основой установления многополярного мироустройства. А значит, Россия, как центр восточно-православной евразийской цивилизации, должна целенаправленно собирать вокруг себя цивилизационно близкие народы и терпеливо выстраивать новое российское «Большое пространство», в котором внутренние противоречия будут сняты на основании нового синтеза тысячелетних духовных традиций и научно-технических достижений XXI века.

Самые дальновидные представители англоамериканской геополитической школы уже обратили внимание на цивилизационный подход. Американский ученый Самуэль Хантингтон в своей знаменитой книге «Столкновение цивилизаций и передел мира» пишет, что «Западу пришло время оставить свои иллюзии относительно универсальности и заняться укреплением, сплочением и повышением жизнеспособности своей цивилизации среди всех прочих. Не в его интересах вмешиваться без разбору в конфликты других народов».

Многие критикуют Хантингтона за его концепцию конфликта цивилизаций, причем нередко с морализаторских позиций, мол, конфликт цивилизаций – это плохо. Но изъять конфликтность из истории глупо и невозможно – все равно что запретить смену времен года.

Азы диалектики гласят: развитие происходит через борьбу противоположностей, борьба противоположностей абсолютна, тогда как единство относительно. Поэтому задача ответственных политиков заключается не в ликвидации конфликтности в международных отношениях как таковой, что невозможно, а в тщательном выстраивании баланса интересов и недопущении перехода конфликтов в «горячую» стадию.

Однако события последних лет наглядно показывают, что Запад готов без колебаний применять военную мощь там, где того требуют интересы «нового мирового порядка».

Слуга тиранов, страж свободы…

«Золотой миллиард» утверждает свое господство на планете, не брезгуя откровенным насилием, постоянно демонстрируя готовность решительно подавлять любую оппозицию в угоду своим глобальным интересам. Агрессивная политика западных стратегов глобализации резко обостряет региональные конфликты, грозит вовлечь мир в полномасштабную мировую «войну цивилизаций» с непредсказуемым исходом.

Военная сила как инструмент насилия и принуждения во все эпохи была призвана решать различные формы одного и того же вопроса – вопроса о власти. Меняется лишь масштаб претензий: если «рядовой» мафиозный босс готов удовлетвориться властью, которую обретает, скажем, благодаря «теневому» контролю над некоторым сектором прибыльного бизнеса, то Вашингтону с его глобальными амбициями и власть требуется тоже глобальная, в масштабах всей планеты.

Различается и нравственное содержание вооруженного насилия. Когда в 1945 году Красная Армия штурмовала Берлин, она несла на своих знаменах святые лозунги борьбы за свободу и независимость тысячелетней России, выступавшей в то время в державной оболочке Советского Союза. Когда натовские армады в 1999 году бомбили беззащитный Белград, они пытались кровью мирных сербов решить экономические и геополитические задачи кучки мировых финансовых воротил, рвущихся к господству над миром.

* * *

Исторический опыт позволяет выделить несколько основных функций военной силы в соответствии с задачами, которые она призвана решать.

Внутриполитическая функция военной силы ориентирована на решение так называемых «внутрисистемных» конфликтов, то есть на завоевание и удержание политической власти в рамках исторически сложившихся суверенных государств. Именно эту функцию выполняли в Древнем Риме преторианцы, а в октябре 1993-го в России – наемники-танкисты из Кантемировской дивизии, безжалостно расстрелявшие Дом Советов.

Внешнеполитической функцией военной силы является решение «межсистемных конфликтов», то есть, пользуясь ленинским определением, участие в переделе мира между основными центрами сил, сложившихся в данную историческую эпоху. Такую задачу решали греко-персидские войны во времена античности, арабские завоевания раннего Средневековья, войны Наполеона на заре капиталистической эпохи и гитлеровская агрессия, ознаменовавшая «расцвет» мирового империализма. Сегодня – это основная функция вооруженных сил США и блока НАТО.

Во всех случаях геополитические функции военной силы заключаются в завоевании и удержании контроля над сушей, морем, воздухом, космосом. Ради этого римские легионеры из века в век раздвигали границы своей великой империи, ради этого английские, французские, испанские войска вели жестокие войны за обладание заморскими колониями, ради этого лихие казаки Ермака Тимофеевича «замиряли» бескрайние сибирские просторы Евразии, а «холодная война» второй половины ХХ столетия переместилась даже в безвоздушное пространство космических глубин.

Не менее важной во все времена была и экономическая функция вооруженного насилия: удушение вражеской экономики и создание наиболее благоприятных условий для своей всегда считалось важнейшим залогом скорой и полной победы. Расцвет Древней Руси, контролировавшей знаменитый торговый путь «из варяг в греки», упадок средневековой Генуи после турецкой оккупации средиземноморских проливов, неудавшаяся «континентальная блокада» Наполеона и недавняя нефтяная война в Персидском заливе недвусмысленно свидетельствуют об огромном значении этого аспекта военных операций.

Но нынешняя эпоха – эпоха всесторонней глобализации и обостренной борьбы за передел мира – в новых условиях имеет специфику. Она связана с тем, что сегодня все исторически сложившиеся функции вооруженной силы архитекторы «нового мирового порядка» пытаются совместить в глобальной военной политике США. Эта политика, давно претендующая на планетарный масштаб, является важнейшим орудием, с помощью которого человечеству пытаются навязать вопиюще несправедливую модель «глобализации по-американски».

«Большая дубинка» планетарной диктатуры

Стремление Соединенных Штатов к глобальному военному превосходству вызревало последовательно, начиная чуть ли не с конца ХУЛ века, а во второй половине ХХ столетия в Вашингтоне уже открыто провозгласили свою заветную цель: достижение безусловного «глобального лидерства», то есть глобальной, общепланетарной диктатуры. Важнейшей опорой такого однополярного мироустройства архитекторы НМП считают военное насилие, которое для благозвучия в последние годы маскируют различными лукавыми терминами наподобие «принуждения к миру» и «гуманитарной интервенции».

Отправной точкой этого процесса можно считать так называемую «доктрину Монро», выдвинутую пятым президентом США Джеймсом Монро еще в 1823 году. Доктрина, результат растущего военного и экономического могущества Америки, опиралась на ключевую идею разделения мира на две основные зоны влияния – европейскую и американскую. Под лозунгом «Америка для американцев!», прикрываясь лицемерной «заботой» о «беспрепятственном развитии стран Латинской Америки», США поставили своей целью любыми путями вытеснить европейские державы из Западного полушария и занять там доминирующее военно-политическое положение.

За соответствующим «научным обеспечением» подобных притязаний дело не стало. Теория «естественных границ», доктрина «политического тяготения» и концепция «американской системы» утверждали мнимые права Соединенных Штатов на исключительность их положения по отношению к странам Центральной и Южной Америки. «Доктрина Монро» стала первой идеологической конструкцией, обосновавшей наличие «жизненных интересов» США за тысячи миль от их собственной территории.

Первый результат удачного практического применения доктрины – аннексия Техаса, принадлежавшего Мексике. Соединенные Штаты рвались к побережью Тихого океана, прекрасно понимая важнейшее стратегическое значение прибрежной полосы. На этом пути их не остановили ни война с Мексикой, ни противодействие Англии, стремившейся сохранить под своим контролем Орегон – обширную область на северозападном океанском берегу, ни возможные осложнения в отношениях с Испанией и Россией, также имевших там свои территориальные интересы.

Именно в 1845 году, в разгар этих событий, в Соединенных Штатах была сформулирована доктрина «предопределения судьбы» («Manifest destiny»), ставшая важнейшей мессианской и идеологической основой американского гегемонизма. В ее рамках превосходство американцев над остальными нациями и народами Земли рассматривалось как самим «Богом предопределенное».

В середине XIX века начинается активное военно-политическое освоение Соединенными Штатами Тихого океана. Отправляется ряд исследовательских и военно-морских экспедиций. Происходят «открытие» Японии коммодором Перри (1854) и подписание крайне выгодного для США соглашения, а также заключение договора Америки с Китаем (1858). Активно идет проникновение на Гавайский архипелаг, Филиппины и другие тихоокеанские острова.

30 марта 1867 года Россия и США подписали договор о продаже Аляски. Пользуясь ослаблением России после Крымской войны и шантажируя ее военным давлением, американцы сумели заключить его на крайне выгодных для себя условиях. За огромную территорию площадью 577 390 квадратных миль Соединенные Штаты заплатили всего 7,2 миллиона долларов золотом. Вся вторая половина XIX века, особенно его последние десятилетия, ознаменовалась дальнейшей активизацией внешней политики США.

Действуя в духе «доктрины Монро», Соединенные Штаты упорно стремились к господству в Западном полушарии. Выдвинутая в 1895 году «доктрина Одни» (по имени государственного секретаря Р. Одни, ее разработавшего и предложившего) фактически провозглашала основой американской внешней политики готовность без колебаний применять военную силу для вмешательства во внутренние дела латиноамериканских стран.

Конечным результатом такого вмешательства должны были стать полное вытеснение европейских держав из этого региона и установление безраздельного господства США, которое после реализации «доктрины Одни» и поныне никем не оспаривается.

Кто владеет морем, тот владеет миром…

Первая официальная концепция глобального американского экспансионизма появилась в конце XIX столетия в виде доктрины «морской мощи». И это не случайно, ибо с течением времени военная составляющая играла в американской политике все большую роль.

Географическое положение Соединенных Штатов, господствовавших на североамериканском материке, между двумя океанами, предопределило «океанское» направление их глобальных притязаний. Ощущая себя по отношению к остальному миру «большим островом», американцы быстро оценили принципиальную важность морских коммуникаций для завоевания мирового господства.

История распорядилась так, что в XX веке США суждено было постепенно принять из рук дряхлеющего британского льва многовековую эстафету океанской имперской традиции.

Довольно долго – до тех пор, пока границы мирового политического процесса совпадали с границами Евразии, – роль островной империи, носительницы и защитницы основ и ценностей торговой «морской» цивилизации, принадлежала Англии, противостоявшей континентальной мощи России (с конца XIX века и Германии). Когда же мировые горизонты расширились настолько, что серьезное влияние на политические процессы в мире стали оказывать события, происходившие в Новом Свете, «большой остров» Америки мало-помалу заступил в глобальном политическом механизме на место маленького английского островка.

Процесс этот требовал идеологического и военно-стратегического оформления. Основой для него стала так называемая «доктрина морской мощи», сформулированная на исходе прошлого столетия американским адмиралом Альфредом Мэхэном. Главным лозунгом доктрины стало категорическое утверждение «Кто владеет морем – тот владеет миром!», впоследствии определившее все военно-политические программы США в XX веке.

Мэхэн стал одним из главных идеологов силовой американской экспансии. В его изложении программа обеспечения глобального американского лидерства вполне конкретна: создание мощного военного флота, основание в различных частях света крупных военно-морских баз и воспитание у населения соответствующего «национального духа».

В области гуманитарных наук основой для мировоззренческого обеспечения американского экспансионизма в конце XIX века стали теории так называемой «англосаксонской школы» (университет Дж. Гопкинса) о превосходстве англосаксов над остальными народами. Согласно им именно англосаксонский мир сумел создать все лучшее, чем обладает человечество. И теперь на Соединенных Штатах лежат «право» и «обязанность» распространить эти «выдающиеся достижения» по всему миру.

Для подкрепления этих мнимых прав США развили невиданные темпы милитаризации экономики.

В 1883 году они приступили к коренной модернизации военно-морского флота на новой технической основе. А через 10 лет американский флот занимал уже не 12-е, как в начале модернизации, а 5-е место в мире, уступая по мощи только флотам Англии, России, Германии и Франции.

Столь быстрый рост позволил США усилить экспансию. Постоянное экономическое и политическое давление на Гавайи завершилось в 1893 году присоединением островов к Соединенным Штатам, обретшим таким образом плацдарм для усиления влияния на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии. В 1990-х годах к США был также присоединен еще ряд тихоокеанских островов: Самоа, Фиджи и другие. В результате испано-американской войны 1898 года, развязанной американцами под предлогом «освобождения» Кубы, к Соединенным Штатам отошли Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуам. Сама Куба оказалась фактически полуколонией США.

К концу XIX века территория США выросла в 10 раз. По основным экономическим показателям страна вышла на 1-е место в мире, опередив все европейские державы. Начало XX столетия стало для США неким водоразделом, рубежом, на котором окончательно определился переход к «океанской» политике глобального экспансионизма.

Начало широкомасштабному переходу внешней политики США к откровенной имперской практике положил Теодор Рузвельт, президент Соединенных Штатов с 1901 по 1908 год. Сами американцы прямо называют его «первым империалистом». Доктрина Т. Рузвельта, получившая красноречивое название политики «большой дубинки», предполагала решимость Вашингтона применять военную силу уже не только против своих латиноамериканских «клиентов», но и против европейских держав.

Одновременно с этим все более пристальное внимание Соединенных Штатов продолжали привлекать страны Юго-Восточной Азии. Политика «открытых дверей», активно внедрявшаяся американцами в начале ХХ века в Китае и Корее, имела целью облегчить им проникновение в эти страны и вытеснить оттуда европейцев и японцев. Главной своей опорой американцы продолжали считать военную силу. Так, в 1907 году для демонстрации усилившейся американской морской мощи в Тихий океан была отправлена большая эскадра военно-морских сил США.

Мало-помалу началось проникновение даже в такие далекие от Америки регионы мира, как Северная Африка и Ближний Восток. Здесь США прежде всего привлекали Египет, Турция и Персия. В отношениях с Турцией, например, для решения ряда вопросов, затрагивавших американские интересы, США прибегли к привычному средству – провели в 1903 году у берегов Османской империи (в Сирии) внушительную демонстрацию своей военно-морской мощи.

Начавшаяся в 1914 году в Европе Первая мировая война непосредственно не затрагивала интересов США. Объявив нейтралитет, американцы использовали его статус для активной наживы на кредитах и военных поставках в воюющую Европу. Только к началу 1917 года, когда анализ соотношения сил воюющих сторон показал неизбежность поражения немцев, Соединенные Штаты не могли удержаться от соблазна вступить в войну на стороне заведомых победителей. Тем более что после ее окончания предстоял существенный передел мира, от которого американцы жаждали получить максимальную выгоду.

20-е и 30-е годы прошлого столетия характеризуются постепенным, последовательным и неуклонным военным проникновением Америки во все уголки земного шара. В Европе Соединенные Штаты стремились к восстановлению германской мощи (план Дауэса) в противовес Англии, Франции и Советскому Союзу. В Латинской Америке продолжали политику диктата в духе «большой дубинки». В Китае, поддерживая Чан Кайши, противодействовали усилению японского влияния, одновременно активно строя в своих тихоокеанских владениях сеть военных баз – опорных пунктов силовой экспансии.