Текст книги "Одиссей. Владычица Зари (сборник)"

– Я страшусь увидеть эту богиню, но все же выполню твою просьбу. Скажи мне, как я узнаю ее, когда приду к воротам храма?

– Ты узнаешь ее по алой звезде, которая будет гореть у нее на груди. Но не страшись, Реи, я уже буду там. Ты приготовишь для нас судно?

– Судно будет вас ждать, и, хотя я всей душой полюбил тебя, Эперит, я был бы рад, если бы оно уже сейчас летело по волнам моря, омывающего берега Кемета, и уносило прочь и тебя, и ту, кого называют Хатор, богиню, столь страстно тобой любимую.

В тот вечер Скиталец не виделся с царицей Мериамун, но утром она прислала к нему слугу сказать, что вечером приглашает его на пир. Идти на пир ему никак не хотелось, но приглашение царицы – это приказ, и на закате он направился к ней. Реи тоже был приглашен, и по пути они встретились. Реи прошептал Скитальцу, что к побегу все готово, на берегу его ждет доброе судно – то самое, которое он отобрал у сидонцев, и что он, Реи, придет к воротам храма за час до полуночи.

Едва он успел сообщить Скитальцу все это, как двери распахнулись и в сопровождении евнухов и придворных дам появилась царица Мериамун. Она была в парадном царском одеянии, лицо бледное, застывшее, глаза ярко сверкают. Скиталец низко поклонился ей. Она склонила голову в ответ и протянула ему руку, чтобы он вел ее к столу. Сели они рядом, но царица говорила очень мало и то лишь о фараоне и об ушедших из Кемета апура, о которых до сих пор не пришло никаких известий.

Когда пир наконец кончился, Мериамун позвала Скитальца в свои покои, и он скрепя сердце был вынужден последовать за нею. Реи с ними не пошел, и Скиталец остался с царицей наедине, потому что она отпустила своих придворных дам.

Сначала они долго молчали, но Скиталец все время чувствовал на себе ее взгляд, казалось, она хотела проникнуть в его мысли и чувства.

– Мне скучно, – наконец произнесла она. – Расскажи мне о своих странствиях, Одиссей, царь Итаки… Нет, лучше расскажи об осаде Трои и о многогрешной Елене, из-за которой произошло столько бед и несчастий. Расскажи, как ты в лохмотьях нищего пробрался из лагеря ахейцев в город и встретился с этой распутницей Еленой, которую боги справедливо покарали, лишив жизни.

– Да, поистине справедливо, – согласился лукавый Скиталец. – Сколько замечательных героев погибло из-за этой красивой, но вероломной женщины. Когда я разговаривал с ней в Трое, мне самому хотелось ее убить, но боги удержали мою руку.

– Неужели, Одиссей, неужели? – промолвила царица, загадочно улыбаясь. – Уверена, если бы она сейчас была жива и ты встретился с ней, ты бы ее убил. Так ведь, Одиссей?

– Но ее нет в живых, о царица, – отозвался он.

– Да, Одиссей, ее нет в живых. Вчера ты ходил в храм Хатор, расскажи мне, что ты там видел.

– Видел красивую женщину, а может быть, бессмертную богиню, она стояла на площадке пилона и пела, а те, кто глядел на нее, теряли рассудок, некоторые пытались пробиться к ней через заслон стражи, охраняющей эту женщину, и падали мертвые под ударами невидимых мечей. Странное это было зрелище.

– Поистине странное. Но ведь ты, Одиссей, не потерял рассудка, не пытался прорваться сквозь заслон призраков?

– Нет, Мериамун. В молодости я видел Елену аргивянку, она была прекраснее, чем женщина, что стояла на крыше пилона. Если мужчина видел Елену, он не станет добиваться любви Хатор.

– Но если мужчина видел Хатор, он, возможно, станет добиваться любви Елены, – медленно проговорила она, и он не нашелся что ей ответить, он чувствовал на себе власть ее чародейства.

Они еще немного побеседовали, и Мериамун, которой было все известно, только дивилась лукавству Скитальца, но никак своего удивления не выказывала. Наконец он встал и, поклонившись ей, сказал, что должен проверить стражу у дворцовых ворот. Она бросила на него загадочный взгляд и позволила удалиться. Он ушел, от души радуясь, что наконец-то от нее избавился.

Но лишь только занавес за ним опустился, как царица Мериамун спрыгнула со своего ложа, и в ее глазах сверкнул пугающий огонь решимости. Она хлопнула в ладоши и приказала явившимся на зов прислужницам идти спать, их услуги ей больше не нужны, она устала и тоже ложится спать. Служанки ушли, оставив ее одну, а она прошла в свою опочивальню.

– А теперь невеста должна убрать себя для брачной ночи, – сказала Мериамун и, не медля ни минуты, открыла резной ларец, вынула из шкатулки Изначальное Зло и, положив себе на грудь, стала вдыхать в него дыхание жизни. И змея, как и вчера, стала расти и обвилась вокруг нее, а обвившись, прошептала ей на ухо, что она должна одеться в белое, как и подобает невесте, и опоясаться ею, змеей, как поясом. А потом велела Мериамун вызвать в памяти красоту, которую она видела на лице мертвой Хатаски в храме Осириса, на лице Ба и на лице Ка. Мерамун без страха выполнила все, что приказывала ей змея, потому что в сердце ее пылала любовь, но оно разрывалось от ненависти и ревности, и что ей было до бед и несчастий, которые обрушит на всех ее предательство! Омывшись в благоуханиях, она распустила свои сияющие волосы, надела белое платье и погляделась в серебряное зеркало – как же она была хороша! Сердце ее наполнилось горечью, и она воскликнула, обращаясь к Злу, которое тихо лежало возле нее и словно бы спало:

– Неужели моей собственной красоты мало, чтобы завоевать сердце того, кого я люблю? Скажи, Зло, неужели я и в самом деле должна красть чужую красоту, иначе мне его не покорить?

– Да, должна, – ответило Зло, – иначе потеряешь его, и он окажется в объятьях Елены. Да, ты прекрасна, но она – воплощение Красоты, и он любит ее, потому что она исполнена нежности и доброты, а ты – сама гордыня. Решайся, не медли, Скиталец уже идет на встречу с Еленой Златокудрой.

Отбросив сомнения, Мериамун схватила сверкающую змею и прижала к себе. Змея с леденящим душу хохотом обвилась вокруг нее и вдруг уменьшилась до размеров узенького золотого пояса в виде золотой змейки с двумя головами и горящими рубиновыми глазами. А царица Мериамун в это время вызывала в памяти красоту мертвой Хатаски, красоту Ба и прекрасное лицо Ка, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале. Сначала ее лицо побледнело до синевы и застыло в смертной неподвижности, потом начало медленно оживать, но красота ее изменилась – темные волосы стали золотыми, черные глаза стали синими, гордое, неприступное выражение лица сменилось нежной, чарующей улыбкой Елены. Минуту назад царица Мериамун была прекраснейшей из женщин на земле, но сейчас она стала еще прекраснее, она стала воплощением совершенной красоты, у нее даже голова закружилась от восхищения.

– Так вот какая она, Хатор, – произнесла она и не узнала собственного голоса. Ее голос тоже изменился. Он стал нежнее шелеста тростника на ветру, слаще жужжания пчел в ласковый солнечный полдень.

Теперь пора! Страшась собственной новой красоты, с тяжестью на сердце от сознания предательства, но со странным ликованием в душе, выходит Мериамун из своих покоев и скользит, точно звездный луч, по безмолвным залам своего дворца. В них пробивается бледный свет луны и падает на лица грозных богов, на зловещие улыбки сфинксов, на изображения ее предков, давно умерших фараонов и цариц. Ей чудится, что она слышит, как они шепчутся о страшном преступлении, которое она совершает, и о бедах, которые оно повлечет. Но она отмахивается от них и спешит дальше. Ее сердце охвачено пламенем, скоро в ее объятиях будет Скиталец – возлюбленный, которого она жаждала встретить жизнь за жизнью и встретила после многих смертей.

А Скиталец тем временем ждет в своем покое часа, когда нужно будет идти на встречу с Еленой Златокудрой. Сердце его пылает, в памяти мелькают странные видения прошлого, странные сны о долгой, бесконечной любви. Сердце, словно факел в темноте, освещает все дни его прошлой жизни, все сражения, в которых он победил, все моря, по которым он плавал. И он понимает наконец, что все это и вправду не более чем сон, обман чувств, мираж, потому что в жизни мужчины есть только одна действительность, и эта действительность – любовь, что совершенно только одно – красота, в которую облачается любовь, что единственное, к чему стремятся все мужчины и что должны обрести, – это сердце Елены Златокудрой, ибо она – мир, радость и покой.

Он надевает доспехи – кто знает, какой враг поджидает его в темном городе, и берет лук Эврита и колчан со стрелами смерти – быть может, война еще не кончена и ему придется сражаться на своем пути к счастью. Расчесывает кудри, надевает золотой шлем и, помолившись богам, которые его не слышат, выходит из своего покоя.

Перед ним огромный зал колонн и статуй. Как и всегда, выходя ночью куда-нибудь один, Скиталец настороженно оглядел погруженный в сумрак зал, но рассмотреть что-нибудь в такой темноте было невозможно. Но через окно в крыше лился лунный свет и падал в середину зала, так что белый пол казался сияющей поверхностью озера среди черных, заросших тростником берегов. Скиталец снова бросил вокруг себя быстрый, острый взгляд, чутье говорило ему, что он не один в этом зале, хотя кто на него смотрит – человек ли, призрак или, быть может, бессмертные боги, он не знал. Вот ему показалось, что далеко, среди колонн движется светлая тень. Он сжал свой черный лук и схватился за колчан, стрелы в нем звякнули.

Наверное, тень услышала этот звук или, может быть, увидела, как в лунном свете блеснули золотые доспехи Скитальца, только она стала приближаться и подошла к лунному озеру. Здесь она остановилась и замерла, как замирает купальщица прежде, чем опуститься в фонтан. Скиталец тоже замер, пытаясь понять, что бы это могло быть. Хорошо бы проверить, пустив в тень стрелу из лука, но он удержал руку и продолжал наблюдать.

Тень вступила в освещенное луной пространство, и он увидел, что это женщина в белом одеянии, перехваченном на талии сверкающим поясом из драгоценных камней, которые горели, точно глаза змеи. Женщина была высока ростом и прекрасно сложена, как статуя Афродиты, но кто она или что это такое, он не мог понять, потому что голова ее была низко опущена и лицо скрыто.

Тень стояла неподвижно, и тогда недоумевающий Скиталец двинулся к ней и тоже оказался в потоке лунного света, облившего сиянием его золотые доспехи. Вдруг тень подняла голову и протянула к нему руки, свет упал на ее лицо – это было лицо аргивянки Елены, в поисках которой он приплыл сюда. Он стал вглядываться в него – да, это ее прекрасные черты, синие глаза, золотые волосы, белые, словно изваянные из мрамора, руки… Потом медленно, очень медленно, не произнося ни слова, потому что язык ему не повиновался, он подошел ближе.

Она тоже молчала, застыв в такой неподвижности, что, казалось, грудь ее не дышит. Живыми были только сверкающие глаза змеи, обнимающей ее талию. Скиталец снова остановился в страхе, чутье подсказывало ему, что это призрак, желающий заманить его в ловушку, но женщина по-прежнему молчала и не шевелилась.

Наконец он обрел дар речи и шепотом спросил:

– Госпожа, это в самом деле ты? Я в самом деле смотрю на аргивянку Елену, или ты дух, которого в насмешку надо мной прислала царица подземного царства Персефона?

И он услышал голос Елены, тихий и чарующий:

– Разве не сказала я тебе, Одиссей, царь Итаки, разве не сказала тебе вчера в храме Хатор, когда ты победил духов-охранителей, что нынче ночью мы станем супругами? Почему же сейчас ты принимаешь меня за бесплотный дух?

Скиталец вслушивался в ее голос. Да, то был голос Елены, на него смотрели глаза Елены, однако сердце подозревало обман.

– Да, госпожа, все это Елена аргивянка мне говорила, но она также сказала, что я должен встретить ее у ворот храма и увести оттуда как невесту. Туда я сейчас и направляюсь, чтобы встретиться с ней. Но если ты – Елена, как ты оказалась в залах этого дворца? И где, госпожа, твой звездный камень, который должен сиять на твоей груди, где рубиновая звезда, которая источает кровавые слезы?

– Знай, Одиссей, что звезда, которая была у меня на груди, больше не источает кровавую росу, ведь ты завоевал меня, и мужчины больше не умирают, потеряв разум из-за моей красоты. Звезда войны закатилась, смотри – теперь меня окружает символ Мудрости, бессмертная змея, означающая вечную любовь. Ты спрашиваешь, как я оказалась здесь, я, бессмертная дочь богов? Не пытайся узнать, Одиссей, ведь если Судьбе угодно, чтобы я пожелала где-то оказаться, боги тотчас же перенесут меня туда. Ты хочешь, Одиссей, чтобы я покинула тебя?

– Этого я хочу меньше всего на свете, – сказал Одиссей, ибо он утратил свою всегдашнюю настороженность и забыл предостережение Афродиты, что только один знак поможет ему узнать Елену, это рубиновая звезда на ее груди, с которой стекают капли крови погибших из-за нее мужчин. Сейчас он больше не сомневался, что перед ним Елена Златокудрая.

А та, что приняла облик Елены, протянула к нему руки и улыбнулась так нежно, что Скиталец забыл обо всем на свете, он только ощущал, что она привлекла его к себе.

Всё с той же улыбкой она медленно заскользила, увлекая его за собой, и он, словно во сне, двинулся за ней, околдованный ее красотой. Она вела его по залам и коридорам, мимо статуй богов, мимо сфинксов с человеческими головами, мимо изображений давно умерших фараонов и цариц. И ей снова чудилось, что она слышит, как они с ужасом шепчут друг другу о ее преступлении и о бедах, которые на всех обрушатся. Но она отмахивалась от их укоров, ведь она ведет его к себе, а он, идущий за ней, ничего не слышит! Наконец они пришли в опочивальню царицы и остановились возле золоченого супружеского ложа, а он ничего вокруг не видел и не понимал.

И тут она сказала:

– Одиссей, царь Итаки, тот, кого я люблю с начала времен и буду любить до скончания времени, перед тобой стоит совершенная красота, и боги предназначили ее тебе. Сделай же свою невесту супругой, но сначала положи руку на золотую змею, что обвивает мою талию, этот новый свадебный подарок богов, и произнеси супружеский обет, дай нерушимую клятву. Повторяй за мной, Одиссей: «Я люблю тебя, женщина ты или бессмертная богиня, люблю тебя одну, каким бы именем ты ни называлась и в каком бы облике ни являлась; я прилеплюсь к тебе и буду верен тебе, одной тебе, до скончания времен. Я буду прощать твои прегрешенья, буду утешать тебя в горе и никому не позволю встать между мной и тобой. Клянусь тебе, женщина ты или богиня, тебе, стоящей передо мной. Клянусь тебе, женщина, что так будет отныне и вовек, и здесь, и в бесконечности, в каком бы облике ты ни явилась на земле и каким бы именем ни звалась среди людей». Клянись же, Одиссей, царь Итаки, сын Лаэрта, или оставь меня и уходи!

– Ты просишь меня дать страшную клятву, госпожа, – отвечал Скиталец, он хоть и перестал бояться обмана, но его многомудрому сердцу эта клятва не понравилась.

– Тебе решать, но решай скорей, – сказала она. – Клянись или уходи, и тогда ты меня больше никогда не увидишь.

– Я не уйду, не могу уйти, даже если бы хотел, – сказал он. – Я дам тебе эту клятву, госпожа.

И он положил руку на голову змеи, что обвивала ее талию, и произнес страшную клятву. Увы, он забыл и предупреждение Афродиты, и слова Елены, и поклялся змеей, хотя должен был клясться звездным камнем. Поклялся бессмертными богами, поклялся символом зла и коварства, поклялся красотой своей невесты… Он произносил слова клятвы, а глаза Змеи сверкали, а глаза той, что приняла облик Елены, сияли торжеством, а черный лук Эврита тихо гудел, предсказывая кровопролитие и смерть…

Но Скиталец не думал ни об измене, ни о кровопролитии, ни о смерти, уста той, кого он считал Златокудрой Еленой, прильнули к его устам. И он опустился на золоченое ложе царицы Мериамун.

Жрец Реи, как и было условлено, пришел к воротам храма Хатор и стал ждать Скитальца. Настал условленный час, но Скиталец не появился. Реи подошел к пилону и спрятался в тени ворот. Вот отворилась дверца в медных воротах, и из нее вышла закутанная в покрывало женщина, на груди у нее сиял, точно звезда в ночи, красный драгоценный камень. Женщина подождала немного, глядя на освещенную луной аллею между рядами черных сфинксов, но вокруг не было ни души, и она затаилась в тени пилона, так что Реи не мог ее разглядеть, он видел только красную звезду, горящую у нее на груди.

Старого жреца охватил страх, ведь он знал, что смотрит на чужеземку Хатор, несущую смерть мужчинам. Быть может, и он погибнет, как и все, кто увидел ее лицо и вынес себе смертный приговор. Бежать, бежать прочь, но он не осмелился и стал смотреть на дорогу, надеясь увидеть там Скитальца, однако в лунном свете не мелькнуло ни тени. Время шло, Хатор по-прежнему стояла, затаившись, в тени, и на груди ее все так же светилась кроваво-красная звезда. Как могло случиться, что женщина, которой жаждут обладать все мужчины мира, пришла на свидание и ждет, как брошенная возлюбленным деревенская девушка?

Прижавшись к стене пилона, жрец Реи молился, чтобы тот, кого всё еще нет, поскорее пришел, и вдруг услышал нежный голос, подобный звукам лютни:

– Кто ты, затаившийся в тени?

Он знал, что это к нему обратилась Хатор, и его обуял такой ужас, что язык прилип к гортани.

Голос снова заговорил:

– Ах, Одиссей, полно хитрить и испытывать меня. Зачем ты явился на встречу со мной в обличье старого жреца? Когда-то я узнала тебя в лохмотьях нищего, узнала тебя в стане твоих врагов. Так неужели я не узнаю тебя в темном плаще и одеянии жреца?

Реи понял, что прятаться и таиться бесполезно. Весь дрожа, он подошел к ней и, упав на колени, заговорил срывающимся голосом:

– О могущественная царица, я не тот, чьим именем ты меня назвала, и я не переодевался в чужую одежду, дабы обмануть тебя. Клянусь, я – Реи, главный зодчий фараона, главнокомандующий легионом Амона, главный казначей и хранитель сокровищницы Амона, мое имя произносят с уважением в стране Кемет. И если ты и вправду богиня, обитающая в этом храме, – а это так, насколько я могу судить, ибо на твоей груди сияет драгоценное украшение, – молю тебя: будь милостива к твоему слуге и не казни меня своим гневом, ведь не по своей воле пришел я сюда, но исполняя повеление героя, чьего появления я здесь жду. Прояви же милосердие и удержи свою карающую руку!

– Не бойся, Реи, – произнес чарующий голос. – Я не хочу причинять зло ни тебе, ни вообще кому бы то ни было на свете, и, хотя много, очень много мужчин спустились из-за меня в темное царство Аида, не я их обрекла на смерть, такова была воля бессмертных богов, которые используют меня как оружие. Поднимись с колен, Реи, и расскажи мне, зачем ты пришел сюда и где тот, чьим именем я тебя назвала?

Реи встал и, подняв взгляд, увидел сияющие сквозь вуаль глаза Елены. В них не было гнева, их свет был ласков, как мерцание звезд на вечернем небе. И в душу к нему снизошел покой.

– О бессмертная, я не знаю, где Скиталец, – промолвил он. – Знаю только, что он просил меня встретиться с ним здесь за час до полуночи, и потому я пришел.

– Наверное, он тоже скоро придет, – произнес чарующий голос. – Но зачем тот, кого ты называешь Скитальцем, просил тебя встретиться с ним здесь?

– Сейчас расскажу, о Хатор. Он сказал мне, что нынешней ночью вы станете супругами и тайно покинете Кемет. А я – его друг, и он хочет обсудить со мной и с тобой все подробности побега. Однако его до сих пор нет.

Реи поднял голову, и Елена Златокудрая поглядела ему в глаза.

– Послушай, Реи, – сказала она, – вчера я, подчиняясь велению богов, вышла на крышу пилона и пела для тех, кто был обречен умереть, а потом вернулась в святилище и села за свой станок, а обреченные на смерть умирали от мечей стражей, которые должны были охранять мою красоту, но теперь стражи ушли. И пока я ткала, один из обреченных прорвался сквозь заслон призраков, разрубил мечом занавес и явился передо мной. Это был тот, кого я сейчас жду, – Одиссей, царь Итаки, сын Лаэрта, хоть я не сразу его узнала. Когда мы разговаривали с ним, я увидела, что за нами наблюдает некий дух, хоть он и не знал, что я его вижу, лицо его мне было незнакомо, я никогда не встречала этого мужчину. Но сейчас, Реи, я поняла, что лицо этого духа – твое лицо, и его одежды – твои одежды.

Реи в ужасе замер.

– А теперь, Реи, приказываю тебе рассказать мне правду, иначе тебя постигнет кара, но не я покараю тебя, ибо я никому не желаю причинять зло, тебя покарают бессмертные, которые любят меня. Что делал твой дух в моей священной обители? Как ты осмелился проникнуть ко мне, любоваться моей красотой и слушать мои речи?

– О великая царица, – отвечал Реи, – я расскажу тебе всю правду и молю тебя – не допусти, чтобы на меня обрушился гнев бессмертных богов. Не по своей воле мой дух проник в твою священную обитель, и я не знаю, что он там видел и слышал, об этом в моей памяти не осталось следа. Мой дух послала та, кому я служу и кто владеет высшим искусством магии и колдовства, ей мой дух всё и рассказал, но что он рассказал, я не знаю.

– А кому, Реи, ты служишь? И зачем она послала твой дух ко мне подсматривать и подслушивать?

– Я служу царице Мериамун, и она послала мой дух узнать, что случилось со Скитальцем, когда он пошел сражаться с призраками.

– А он ни словом не обмолвился об этой Мериамун. Скажи мне, Реи, она красива?

– Красивее всех женщин, живущих на земле.

– Красивее всех, ты говоришь? Смотри же, Реи, и повтори теперь, что Мериамун, которой ты служишь, красивее аргивянки Елены, которую ты называешь именем Хатор.

Она подняла вуаль, и он увидел лицо, до той минуты скрытое.

Ее имя, сияние ее совершенной красоты, в которой воплотилась высшая гармония, ослепили Реи, он пошатнулся и чуть не упал.

– Нет, – проговорил он, закрыв глаза рукой, – нет, ты прекраснее, конечно, ты.

– Тогда скажи мне, – молвила она, опуская вуаль, – и ради своего собственного блага, скажи правду: почему царица Мериамун, которой ты служишь, пожелала узнать, что случилось с тем, кто пошел сражаться с призраками?

– А ты сама, дочь Амона, разве не догадываешься? – отвечал Реи. – Конечно, я скажу тебе правду, потому что ты одна можешь спасти от стыда и позора ту, кому я служу и кого люблю. Мериамун тоже любит мужчину, чьей супругой ты желаешь стать.

Услышав это признание, Елена Златокудрая прижала руку к сердцу.

– Я этого боялась, – прошептала она, – и не напрасно. Она его любит, поэтому он не пришел. Если бы я знала!.. Что ж, Реи, мне хочется отплатить твоей царице коварством за коварство и послать твой дух следить за ней… Но нет, я этого не сделаю, никогда Елена не унизится до постыдных хитростей и колдовства. Пойдем туда, Реи, пойдем во дворец, где живет моя соперница, и там узнаем правду. Не бойся, я не причиню зла ни тебе, ни той, кому ты служишь. Не будем же медлить, Реи, идем.

А Скиталец меж тем спал в объятиях Мериамун, принявшей облик аргивянки Елены. Его золотые доспехи лежали на полу у золоченого ложа, тут же стоял и черный лук Эврита. Ночь близилась к рассвету, и вдруг Лук пробудился, его тетива запела:

 
Проснись, проснись!
Ты спишь в объятьях любимой,
Но шум битвы дороже ее поцелуев.
Зов боевой трубы слаще
Любовных речей,
Азарт битвы сильнее пьянит,
Чем утехи любви.
Лезвие меча сверкает
Ярче ее глаз,
И щит, защищающий грудь воина,
Прекрасней ее нежной груди.
Что венок из роз рядом со шлемом?
Какой сон слаще сна
Павших в бою?
 

Змея, обвивавшая стан той, что приняла облик Елены, услышала песнь Волшебного Лука и проснулась, а проснувшись, оплела своими кольцами тело Скитальца и тело той, что приняла облик Елены, связав их узами предательства. Она стала расти, высоко подняла свою женскую голову и запела песню судьбы, отвечая Луку:

 
Спи, спи, спокойно спи!
Люди надеются в смерти обрести покой,
Но нет в смерти покоя, и тебе его не найти!
Во мраке могилы они мечутся,
Но их грудь сдавливают кольца змеи.
Я смотрела с дерева
На первых любовников,
Как сейчас смотрю на него —
Любовь спит на груди вожделения.
 

Могучий Лук пропел в ответ:

 
Я вырезан из дерева,
Под которым спали
Первые любовники.
Пробудись же, убийца,
Ты скоро сам превратишься в прах.
 

И Змея ему ответила:

 
Молчи, Смерть, мое порождение,
Молчи и не буди спящего
Своими призывами.
 

Смертоносный Лук услышал песнь Змеи. Смерть услышала песнь искушения, громче зазвенела тетива:

 
Молчи, Зло, породившее меня,
Сейчас я охраняю сон
Несущего смерть!
 

И Змея ему ответила:

 
Не спорь со мной,
Я породила тебя, когда
Мир был уже сотворен,
Я живу в нем дольше тебя!
 

И Лук ответил:

 
Но без меня ты ничто,
Я – твоя сила, я – Смерть,
Я – твое порождение, Зло!
 

Голос Змеи и голос Лука проникли в глубины сна и достигли слуха Скитальца. Он вздохнул, потянулся, раскинув свои могучие руки, открыл глаза. И увидел горящий взгляд на лице склонившейся над ним женщины – на лице Мериамун, которое качалось на шее змеи. Лицо мгновенно исчезло. Он громко вскрикнул в страхе и соскочил с ложа. Прокравшиеся первые лучи рассвета освещали ложе – золоченое супружеское ложе царицы Мериамун и фараона, золотые доспехи, лежащие на полу, огромный черный лук, лицо спящей на ложе женщины.

И тут Скиталец всё вспомнил. Он возлег на это ложе со своей невестой, Златокудрой Еленой, и ему приснился дурной сон, он увидел перед собой змею с лицом жены фараона. Рядом с ним лежит Елена Златокудрая, он наконец-то ее нашел, и она стала его супругой. Чего он испугался, глупый? И он склонился к ней, чтобы разбудить ее поцелуем. Свет рождающегося утра освещал ее лицо. О, как она прекрасна, спящая! Но что это? Чье лицо он видит перед собой? Не такой была Елена в святилище своего храма, когда он сорвал скрывавшую ее завесу. Не такой была Елена и в зале колонн и статуй, когда стояла в потоке лунного света, не такой была, когда он клялся страшной клятвой любить ее, одну только ее. Кто эта красавица, на которую он сейчас смотрит? Бессмертные боги, это же Мериамун, прекрасная супруга фараона!

Скиталец глядел на ее прекрасное спящее лицо и леденел от ужаса. Как такое могло случиться? Что он сделал?

И постепенно он начал прозревать. Оглядел всё вокруг – на стенах покоя изображения богов Кемета, над изголовьем ложа написаны священными знаками Кемета имена Менепта и Мериамун. Не с Еленой Златокудрой разделил он ложе в эту ночь, а с женой фараона! Ей поклялся он страшной клятвой, ей, принявшей облик Елены, но сейчас чары разрушены.

Он стоял, ошеломленный, и тут тетива лука снова зазвенела, предрекая близкую смерть. Наконец силы к нему вернулись, он бросился к своим доспехам и стал в них облачаться, но когда хотел надеть шлем, тот выскользнул из его рук и с грохотом упал на мраморный пол. Грохот разбудил ту, что спала на ложе, она вскрикнула и соскочила с ложа – черные распущенные волосы струятся до колен, ночное одеяние перехвачено в талии золотой змеей с рубиновыми глазами, змеей, которую она теперь осуждена носить до смерти. Скиталец схватил свой меч и вырвал его из ножен резной слоновой кости.