Текст книги "Экономика за вечер. Все заблуждения о богатстве, инфляции и твоей зарплате"

3

В начале этой главы мы отметили, что государственная «помощь» бизнесу иногда так же опасна, как и враждебность со стороны правительства. И это относится как к субсидиям, так и к займам с госучастием.

Правительство никогда не дает бизнесу займы или что-то другое, что оно уже не забрало у него.

Последователи «Нового курса» и аналитики хвастаются тем, что Америка «спасла бизнес», создав Корпорацию финансирования реконструкции, Кредитную корпорацию домовладельцев и другие государственные учреждения в 1932 году и позже. Но ведь власть не сможет оказать никакой финансовой помощи бизнесу, если ничего у него не отняло или не отнимет. Источник государственного финансирования – налоговые поступления. Даже разрекламированные госкредиты основаны на предположении, что займы в итоге окупятся из доходов от налогов. Когда государство предоставляет займы или субсидирует бизнес, оно облагает налогом успешный частный бизнес с целью поддержать менее успешных частных предпринимателей. И хотя при определенных чрезвычайных обстоятельствах для этого находятся благовидные доводы, в долгосрочной перспективе это не выглядит как выгодное дело, если рассматривать с точки зрения государства в целом. И опыт показал, что это так.

Глава VI
Проклятие машин

Для здоровья динамичной экономики просто необходимо, чтобы умирающим отраслям было позволено умереть, а растущим – расти. Первое необходимо для второго

1

Одно из самых живучих экономических заблуждений – уверенность, что автоматизация труда создает безработицу. Тысячекратно опровергнутое, оно столько же раз возрождалось из пепла, такое же стойкое и энергичное, как и всегда. Каждый раз, когда возникает продолжительная массовая безработица, виноватыми оказываются машины. Это заблуждение до сих пор лежит в концепции многих профсоюзов. Общественность терпит их действия либо потому, что в глубине души верит в правоту профсоюзов, либо слишком сбита с толку, чтобы понять, в чем же они заблуждаются.

Вера в то, что машины вызывают безработицу, когда ее придерживаются хоть с какой-то логической последовательностью, ведет к нелепым выводам. Получается, что безработицу вызывают не только любые технологические усовершенствования наших дней, но и первобытный человек уже должен был начать вызывать ее, когда пытался облегчить свою участь, избавив себя от бесполезного труда и чрезмерного пота.

Не возвращаясь к тем далеким временам, давайте обратимся к Адаму Смиту и его «Исследованию о природе и причинах богатства народов», опубликованному в 1776 году. Первая глава выдающейся книги посвящена разделению труда. В этой главе автор рассказывает нам о том, что рабочий, незнакомый с использованием машинного оборудования в производстве булавок, «мог с трудом изготовить одну булавку за день и, конечно, никак не мог бы произвести двадцать булавок». Но при помощи машинного оборудования он мог бы за это время произвести 4800 булавок. Увы, уже во времена Адама Смита каждый станок лишал работы от 240 до 4800 рабочих, занятых на производстве булавок. В этой отрасли машины оставили без работы, если люди были просто уволены, 99,98 % персонала. Могло ли быть что-то еще хуже?

Да, могло, потому что промышленная революция в те времена была на ранней стадии своего развития. Предлагаю рассмотреть некоторые ее эпизоды и аспекты. Как пример возьмем чулочную промышленность. Новые чулочновязальные машины по мере своего внедрения разрушались ремесленниками (более 1000 только во время одного бунта), дома сжигались, изобретателям угрожали, вынуждая их спасаться бегством во имя спасения своих жизней. Порядок наконец был восстановлен с помощью войск: главные бунтовщики были либо сосланы на каторгу, либо повешены.

Нужно понимать, что, пока мятежники думали о своем ближайшем или отдаленном будущем, их протест против машин был рационален. Уильям Фелкин в своей книге «История чулочно-носочных и кружевных мануфактур» (1867 г.) утверждает, что (хотя это может показаться невероятным) бо́льшая часть из 50 тысяч английских вязальщиков чулок и их семей не смогли полностью преодолеть голод и нищету, вызванные внедрением машин, в течение последовавших сорока лет. Но бунтовщики, полагая (а в большинстве своем они были солидарны), что внедрение машин ведет к постоянному увольнению людей, на самом деле заблуждались, так как к концу XIX века в чулочной промышленности было занято, по меньшей мере, сто человек на каждого занятого в начале этого века.

Аркрайт изобрел хлопкопрядильное оборудование в 1760 году. В то время в Англии было 5200 прядильщиков, работавших на прялках, и 2700 ткачей – всего 7900 человек, занятых на производстве хлопчатобумажного текстиля. Оппозиция выступала против нововведения Аркрайта по той причине, что оно представляло угрозу для благосостояния рабочих. Протестующих пришлось подавлять силой. Однако в 1787 году – через 27 лет после изобретения хлопкопрядильного оборудования – парламентское исследование показало, что количество рабочих, занятых на прядении и тканье хлопка, возросло с 7900 до 320 тысяч, то есть рост составил 4400 %.

В книге Дэвида Уэллса «Недавние экономические изменения», опубликованной в 1889 году, есть отрывки, которые, за исключением дат и полных цифр, могли бы быть написаны и современными технофобами. Позвольте, я процитирую некоторые из них:

«На протяжении десяти лет, с 1870 по 1880 год включительно, британский торговый флот увеличил объем перевозок. Только объем зарубежных перевозок составил 22 млн тонн…, однако численность рабочих, занятых в осуществлении этого огромного объема перевозок, уменьшилась в 1880 году по сравнению с 1870 годом почти на три тысячи (если быть точнее, то 2990 человек). Чем это обусловлено? Внедрением пароподъемных машин и элеваторов на пристанях и в доках, использованием паровой энергии и т. д.

В 1873 году бессемеровская сталь в Англии, где ее цена не была повышена за счет протекционистских пошлин, составляла 80 долларов за тонну; в 1886 году она выгодно производилась и продавалась в той же Англии уже менее, чем за 20 долларов за тонну.

За этот же период годовая производственная мощность бессемеровского конвертера возросла в четыре раза, что привело скорее к снижению, чем к увеличению занятости.

В 1887 году мощность произведенных и эксплуатировавшихся в мире паровых двигателей, по расчетам Берлинского статистического бюро, была эквивалентна 200 млн лошадиных сил, или примерно 1 млрд человек, то есть, по меньшей мере, в три раза больше работающего населения Земли…»

Можно предположить, что последняя цифра заставила господина Уэллса остановиться и удивиться, почему в 1889 году все еще существовала какая-либо занятость. Но он просто со сдержанным пессимизмом сделал вывод о том, что «при таких обстоятельствах промышленное перепроизводство… может стать хроническим».

Во время Великой депрессии в 1932 году игра по обвинению машин в безработице началась по новой. За несколько месяцев учение группы, называвшей себя технократами, подобно лесному пожару, распространилось по всей стране. Я не буду утомлять читателя изложением фантастических цифр, выдвигавшихся этой группой, или их исправлениям, чтобы показать, каковы были реальные факты. Достаточно будет сказать, что технократы вернулись к ошибке во всей ее девственности, утверждая, что теперь машины полностью вытеснят рабочих. Правда, из-за своего невежества они преподносили эту ошибку как нечто новое, как их собственное революционное открытие. Это просто была еще одна иллюстрация афоризма Сантаяны: «Кто не помнит прошлого, обречен на его повторение».

В конце концов технократы были высмеяны и забыты, но их учение, возникшее еще до их появления, осталось. Оно выражается в требовании профсоюзов внедрить сотни мер по искусственному созданию рабочих мест; и проводимая ими политика не запрещается и даже одобряется из-за того, что у общества полная путаница в этом вопросе.

Свидетельствуя от лица Департамента юстиции США перед Временным национальным экономическим комитетом в марте 1941 года, Корвин Эдвардс привел множество примеров таких действий. Профсоюз электриков Нью-Йорка обвинялся в отказе устанавливать электрическое оборудование, произведенное за пределами штата. Члены этого профсоюза добивались того, чтобы оборудование было демонтировано, а затем снова собрано на рабочих площадках. В Хьюстоне, штат Техас, мастера-водопроводчики и профсоюз водопроводчиков договорились о том, что члены этого профсоюза будут устанавливать трубопроводы только в том случае, если резьба будет срезана на концах труб, а новую будут делать на месте. Многие местные профсоюзы маляров наложили ограничение на использование краскопультов, и во многих случаях это объяснялось желанием искусственно создать рабочие места за счет использования менее производительного способа нанесения краски кистью. Местный профсоюз водителей грузовиков требовал, чтобы в каждом грузовике, въезжающем на столичную территорию, вдобавок к уже имеющемуся водителю находился бы еще и местный водитель. В разных городах профсоюзы электриков требовали, чтобы, в случае если на стройке используется временное освещение или электроэнергия, был нанят на полный день электрик, которому было бы запрещено заниматься другими электротехническими работами. Это правило, согласно господину Эдвардсу, «часто ведет к тому, что нанимается человек, целый день занимающийся чтением книг или раскладыванием пасьянса, одним словом, не делает ничего, кроме включения и выключения кнопки в начале и в конце рабочего дня».

Похожие примеры по искусственному созданию рабочих мест можно привести из многих других отраслей. В железнодорожной промышленности профсоюзы настаивают на трудоустройстве пожарников на локомотивы, где они не нужны. Члены театральных профсоюзов настаивают на том, чтобы рабочих сцены нанимали даже для тех спектаклей, где нет никаких декораций. Профсоюзы музыкантов требовали открыть вакансию для так называемых музыкантов-дублеров или даже целых оркестров во многих случаях, когда требовались только грампластинки.

К 1961 году не было никаких признаков того, что это заблуждение умерло. Не только лидеры профсоюзов, но и государственные чиновники серьезно говорили об «автоматизации» как о главной причине безработицы. Автоматизацию обсуждали так, будто она была чем-то совершенно новым в мире. На самом деле, это было просто новое название очередного этапа непрерывного технологического прогресса и дальнейшего усовершенствования трудосберегающего оборудования.

2

Но противники трудосберегающих технологий даже сегодня не ограничиваются неграмотными в области экономики людьми. В 1970 году вышла в свет книга автора, которого оценили настолько высоко, что ему была вручена Нобелевская премия в области экономики. В этой книге он выступал против внедрения трудосберегающих машин в развивающихся странах на том основании, что они «снижают спрос на рабочую силу!»[6]6
  Гуннар Мюрдаль. «Вызов мировой бедности». Нью-Йорк: Pantheon Books, 1970 с. 400–401.


[Закрыть]. Из этого следует вывод: для максимального увеличения занятости нужно сделать труд настолько неэффективным и непродуктивным, насколько это возможно. Это подразумевает, будто бунтовщики-луддиты в Англии, которые в начале XIX века ломали каркасы для чулок, паровые ткацкие станки и машины для стрижки, поступали правильно.

Можно привести массу цифр, свидетельствующих о том, насколько сильно заблуждались технофобы прошлого. Но эта статистика ничего не даст нам, пока мы четко не уясним для себя, почему заблуждались противники промышленной революции. Статистика и история бесполезны в экономике, если они не подкреплены базовым дедуктивным пониманием фактов. В данном случае пониманием, почему последствия от внедрения в прошлом машинного оборудования и других трудосберегающих технологий должны были наступить. Иначе технофобы будут утверждать (что они, собственно, и делают, когда им напоминают, что предсказания их предшественников оказались абсурдными), мол, «возможно, в прошлом это было во благо, но сегодня условия совершенно другие, и сейчас мы просто не можем позволить себе разрабатывать трудосберегающее оборудование». Госпожа Элеонора Рузвельт писала в газетной авторской колонке 19 сентября 1945 года: «Сейчас мы достигли такого момента в истории, когда трудосберегающие устройства хороши только до тех пор, пока они не лишают людей работы».

Но если внедрение трудосберегающего оборудования действительно является причиной постоянно растущей безработицы и нищеты, то вытекающие из этого логические выводы были бы революционными не только для технической сферы, но и для всей концепции цивилизации. В таком случае мы должны рассматривать как бедствие не только будущий технический прогресс, но и ко всему техническому прогрессу прошлого относиться с таким же ужасом. Ежедневно каждый из нас пытается сократить усилия, необходимые для достижения поставленных целей. Каждый старается сберечь свои силы и сэкономить средства, необходимые для этого. Каждый работодатель, хоть малый, хоть крупный, постоянно ищет такие пути, чтобы достичь результатов своей деятельности как можно более экономичным и продуктивным способом. Например, с помощью трудосберегающего оборудования. Каждый сметливый рабочий старается уменьшить затраты собственных сил для того, чтобы выполнить свои задачи. Самые амбициозные из нас без устали пытаются добиться повышения эффективности в заданный период времени. Если бы технофобы были логичны и последовательны, то они бы признали весь этот прогресс и все изобретения не только бесполезными, но и ошибочными, неправильными. Зачем перевозить груз из Чикаго в Нью-Йорк по железной дороге, если можно нанять огромное количество человек, чтобы те перенесли его на спинах?

Но ошибочные теории не имеют логической последовательности и наносят огромный вред, поскольку их придерживаются в принципе. Поэтому давайте попробуем разобраться, что происходит при внедрении технических усовершенствований и трудосберегающих машин. Детали будут разниться в каждом примере, в зависимости от определенных условий, преобладающих в той или иной отрасли, или от временного периода. Но мы возьмем такой пример, который включает в себя основное.

Представим, что производитель одежды узнаёт о существовании станка, с помощью которого он сможет выпускать мужские и женские пальто, расходуя вдвое меньше рабочей силы, чем раньше. Он устанавливает такие станки и увольняет половину своих рабочих.

На первый взгляд это похоже на снижение занятости. Но ведь для производства таких станков тоже нужна рабочая сила. Так что в качестве компенсации появляются новые рабочие места, которые в ином случае бы не существовали.

Однако производитель установит такое оборудование только в том случае, если оно позволит производить либо более качественные костюмы с трудозатратами вдвое меньше прежних, либо такие же костюмы при сниженной себестоимости.

Если допустить последнее, то нельзя утверждать, что количество труда, необходимое для производства оборудования, с точки зрения заработной платы равноценно той рабочей силе, которую производитель надеется сэкономить в долгосрочной перспективе, покупая этот станок. Иначе не было бы никакой экономии, и ему не нужен был бы этот станок.

Итак, нужно учесть, что мы все еще несем чистые потери в занятости. В то же время нужно видеть, что первым эффектом от внедрения трудосберегающего оборудования может стать итоговый рост занятости, так как производитель одежды обычно надеется получить экономию средств от приобретения оборудования в долгосрочной перспективе. Возможно, пройдет несколько лет, прежде чем оборудование «окупит себя».

После того как оборудование окупает себя, у производителя одежды становится больше прибыли, чем прежде. (Мы полагаем, что он продает пальто по такой же цене, как и у его конкурентов, а не дешевле.) Здесь может показаться, что рабочие понесли чистые потери в занятости, а выиграл лишь производитель-капиталист. Но ведь именно благодаря этой дополнительной прибыли и должно впоследствии выиграть общество. Производитель должен использовать эту дополнительную прибыль, по крайней мере, одним из трех способов или воспользоваться всеми тремя.

Итак, у него есть возможность:

1) использовать дополнительную прибыль для расширения своей деятельности при покупке большего количества станков для производства большего количества пальто;

2) инвестировать дополнительную прибыль в какую-нибудь другую отрасль;

3) потратить дополнительную прибыль для роста собственного потребления.

Какой бы путь бизнесмен ни выбрал, он приведет к росту занятости.

Другими словами, производитель в результате своей экономии получает прибыль, которой у него не было прежде.

Каждый доллар, сэкономленный на прямой заработной плате прежним изготовителям пальто, теперь он потратит в форме косвенной заработной платы производителям нового оборудования, или рабочим другой отрасли, куда он инвестирует свой капитал, или производителям нового дома или машины, которые он приобретет, или драгоценностей и мехов для своей жены. В любом случае (если только бизнесмен не скряга) он в косвенной форме предоставит столько рабочих мест, сколько перестал давать в прямой форме.

Но дело на этом не заканчивается, да и не может. Если этот предприимчивый производитель достигает большей экономии по сравнению со своими конкурентами, то он либо будет расширять свою деятельность за их счет, либо и сами конкуренты начнут приобретать оборудование. И снова больше работы будет для рабочих, которые делают оборудование. Но в результате конкуренции и увеличения производства стоимость пальто начнет падать. Прежних прибылей у тех, кто внедряет новое оборудование, больше не будет. Норма прибыли производителей, использующих новое оборудование, начнет снижаться, в то время как производители, не внедрившие оборудование, могут вообще оказаться без прибыли. Другими словами, сбережения начнут перемещаться в сторону покупателей пальто – потребителей.

Поскольку пальто стали дешевле, покупать их будет бо́льшее количество людей. Это означает, что, несмотря на уменьшение числа рабочих, необходимых для производства такого же количества пальто, как и раньше, эти самые пальто начнут выпускать в больших количествах. Если спрос на пальто, как говорят экономисты, «эластичен», то есть понижение цены на него приводит к увеличению совокупной суммы денег на его приобретение, тогда на его производстве будет занято больше рабочих, чем до внедрения трудосберегающих станков. Мы уже знаем, как это происходило в истории на примере чулочного производства и другого текстиля.

Однако появление новых рабочих мест не зависит от эластичности[7]7
  Эластичность – экономический термин, обозначающий способность изменения одной переменной (в данном случае спроса) изменять свои значения в зависимости от изменения другой переменной (в данном случае цены). Эластичный спрос – спрос, увеличивающийся/снижающийся в зависимости от цены товара.


[Закрыть] спроса на конкретную продукцию. Предположим, что (притом, что цена на пальто была снижена в полтора раза – скажем, со 150 до 100 долларов) дополнительно ни одно пальто не было продано. В результате покупатели будут и обеспечены новыми пальто так же, как и раньше, и смогут теперь сохранить после покупки 50 долларов. Эти освободившиеся 50 долларов можно будет потратить на что-то еще и повысить таким образом занятость в других отраслях.

Коротко говоря, ни машинное оборудование, ни технологические усовершенствования, ни автоматизация, ни экономия и повышение производительности не лишают людей работы.

3

Конечно, не все изобретения и открытия являются «трудосберегающими» машинами. Некоторые из них, такие как прецизионные инструменты, нейлон, люцит, фанера и пластмасса любого вида, просто улучшают качество продукции. Другие, такие как телефон или самолет, выполняют операции, которые невозможно выполнить непосредственно человеческим трудом. Третьи, такие как рентгеновские аппараты, радиоприемники, телевизоры, кондиционеры и компьютеры, создают такие объекты и услуги, которых в противном случае просто не существовало бы. Но мы ведем речь именно о том типе оборудования, который стал особым объектом современной технофобии.

Доводы в пользу автоматизации труда могут привести нас очень далеко. Например, часто обсуждается, что машинное оборудование создает дополнительные рабочие места. Такое может быть, но только при определенных условиях. Машины, безусловно, могут создать огромное количество рабочих мест в определенных отраслях. Наглядный тому пример – показатели развития текстильной промышленности в XVIII веке. Его более современные аналоги, безусловно, не менее поразительны. В 1910 году 140 тысяч человек было занято в только что созданной автомобильной промышленности США. В 1920 году, после усовершенствования продукции и снижения производственных затрат, число рабочих, занятых на автомобильном производстве, составило 250 тысяч В 1930 году, благодаря продолжению усовершенствований и снижению затрат, занятость в отрасли достигла 380 тыс. человек. В 1973 году цифра возросла до 941 тысячи. К 1973 году 514 тысячи человек было занято на производстве самолетов и деталей к ним, а 393 тысячи рабочих занимались производством электронных компонентов. И так происходило в любой новой отрасли по мере того, как изобретение совершенствовалось, а производственные затраты снижались.

Население земного шара выросло в четыре раза по сравнению с серединой XVIII века, перед бурным развитием промышленной революции. Можно сказать, что машины способствовали демографическому росту, так как без них невозможно было бы обеспечить жизнедеятельность населения. Таким образом, можно смело заявить, что три четверти населения нашей планеты обязаны машинам не только работой, но и жизнью.

Тем не менее будет неправильно считать, что основной функцией или результатом внедрения машинного оборудования является создание рабочих мест. Истинный результат машин в увеличении производительности, качественном росте уровня жизни и экономическом благосостоянии общества. Нет ничего сложного в том, чтобы обеспечить работой все население даже (или особенно) в условиях самой примитивной экономики. Полная занятость – абсолютно полная, продолжительная, утомительная и изнурительная занятость – характерна именно для промышленно отсталых стран. Там, где уже достигнута полная занятость, новое машинное оборудование, изобретения и открытия не смогут увеличивать занятость до тех пор, пока не увеличится численность населения. Скорее, они приведут к большей незанятости (сейчас я говорю о добровольной, а не вынужденной безработице), так как люди смогут позволить себе работать меньшее количество часов, а дети и старики вообще смогут не работать.

Повторюсь, машины призваны увеличить производительность и повысить стандарт жизни. Этого можно добиться либо через снижение стоимости товаров для потребителей (как в примере с пальто), либо через повышение заработной платы вследствие роста производительности труда рабочих. Другими словами, или увеличивается размер зарплаты, или за счет снижения цен увеличивается количество товаров и услуг, которые можно купить на те же деньги. Иногда происходит и то и другое. Что в действительности происходит, очень во многом зависит от денежной политики в стране. Но в любом случае машины, изобретения и открытия повышают реальную заработную плату.

4

Прежде чем закончить с этой темой, мне необходимо сделать одно предупреждение. Безусловно, можно считать великой заслугой классических экономистов изучение вторичных последствий и эффектов данной экономической политики и ее развития в долгосрочной перспективе для всего общества. Но такой подход был и их недостатком тоже: глядя далеко и широко, они иногда не обращали внимания на то, что происходит у них под носом. Они слишком часто были склонны минимизировать или вообще забывать о непосредственном воздействии того или иного развития на конкретные группы участников экономической игры. Например, мы уже видели, что многие английские вязальщики чулок пережили настоящие трагедии в результате внедрения новых чулочновязальных машин, одного из самых ранних изобретений промышленной революции.

Но подобные факты из прошлого и их современные аналоги привели некоторых авторов к противоположной крайности – видеть только непосредственные эффекты на определенные группы. Так, из-за внедрения какой-нибудь новой машины Джо Смита увольняют с работы. «Следите за Джо Смитом, – настаивают эти авторы. – Никогда не теряйте его из виду». И дальше они следят только за судьбой Джо Смита, забывая при этом о Томе Джонсе, только что получившем работу в сфере производства новой машины, о Тэде Брауне, только что получившем работу по управлению оборудованием, о Дэйзи Миллер, которая теперь может купить пальто за полцены. И именно потому, что такие авторы думают только о Джо Смите, они завершают карьеру пропагандой реакционной и бессмысленной политики.

Да, мы, конечно, не должны забывать о Джо Смите. Ведь внедрение новой машины лишило его работы. Может быть, вскоре он найдет новую работу, и, может, даже лучше предыдущей. Но не исключено и то, что он посвятил годы своей жизни приобретению и совершенствованию определенных навыков, которые больше рынку не нужны. Следовательно, Джо Смит потерял то, что годами в себя вкладывал, свое старое умение, так же, как и его бывший работодатель, возможно, потерял свои инвестиции в старое оборудование или процессы, неожиданно устаревшие. Он был квалифицированным рабочим и получал соответствующую своему профессиональному уровню зарплату. А теперь он неожиданно стал неквалифицированным рабочим и в настоящее время может надеяться только на зарплату неквалифицированного рабочего, так как единственное умение, которое у него было, теперь не нужно. Так что мы не можем и не должны забывать о Джо Смите. Он является примером личной трагедии. Такие трагедии, как мы увидим, характерны при любом промышленном и экономическом прогрессе.

Размышления над тем, как дальше поступать с Джо Смитом – предоставить ли ему возможность самостоятельно приспосабливаться к новым условиям, выплатить ему выходное пособие или компенсацию по безработице, включить его в список для получения пособия по безработице или обучить его за счет правительства новой профессии, – уведут нас далеко от того вопроса, который нам необходимо рассмотреть. Главный урок – попытка увидеть все важные последствия любой экономической политики или развития, непосредственные эффекты на отдельные группы и долгосрочные, на общество в целом.

Мы подробно обсудили эту тему, и наши выводы, связанные с воздействием технологий на занятость, производство и благосостояние, являются критичными и основополагающими. Если мы заблуждаемся в этом, то, скорее всего, мало что понимаем в экономике.